***
Он просыпается от поцелуя в плечо. Мягкие нежные губы, словно бабочки, порхают на его коже. Сава улыбается, чувствует, как крепко в своих объятиях его держит Эрик и тянет к себе сильнее, с усмешкой шепчет на ухо: — Я знаю, что ты проснулся. Мальчишка улыбается шире, но не собирается открывать глаза. Тогда Эрик осторожно поворачивает его лицо, легко целует щеку, затем веко и лоб, а после, приподнявшись, касается своими губами его нежных губ. Сава с готовностью отвечает на поцелуй, ложится на спину, и Эрик налегает сверху. Ещё одно тёплое утро в сладкой неге. Сплетение рук, биение двух сердец как одно, прикосновение к коже. Утро, где кажется, что они — это целое. Прервав поцелуй, Эрик отстраняется, а Сава открывает сонные глаза и вяло моргает. Он чувствует, как по его бедру вниз настойчиво скользит рука. Цимерман с довольной улыбкой мартовского кота, коснувшись заветного места, игриво замечает: — Там ещё влажно. — Логично… — хрипит в ответ Сава. Прошлым вечером они написали припев новой песни… Эрик лежит на кровати, рассеянно глядя в потолок. Он был безутешен после отъезда родителей, но Сава его отвлёк. Разбирая рюкзак, он вздыхает, ведь Цимерман снова забыл кинуть в стирку спортивные вещи. Стоит мальчишке сформулировать мысль о непростительном свинстве, как Цимерман вдруг напевает заевшую с утра мелодию: «м-М-М-м-м-М-М-м». Сава улыбается тут же, бросает рюкзак и, прижав к груди гитару, набрасывает аккорды — звук слабый без комбика, но этого достаточно, чтобы подловить брата. — It's my broken music box, — повторяет строку тот и, не подобрав слов, мычит мелодию дальше. Сава вскидывает голову: — My heart. Эрик удивлённо косится, мальчишка объясняет: — Моё сердце — это сломанная музыкальная шкатулка. Он вновь играет, и Эрик поёт: — My heart is a broken music box, — затем вдруг слова сами себя продолжают: — You’re leave me now, but staying love me. You say goodbye… Сава заканчивает тихо: — Don’t say goodbye… Эрик пел, а он играл на гитаре. На большее их не хватило. Но прежде чем снова увлечься друг другом, Сава понял — эта песня принадлежит ему. Он сам допишет её. Ведь именно он слышит строку за строкой, которые льются в его уши голосом Эрика. Да, он непременно её закончит, а пока чувствует настойчивое движение пальцев между своих ног… С улыбкой мальчишка вскидывает голову, констатируя факт: — Проникновение неизбежно. Хохотнув, Эрик утыкается в его ключицу и жадно стискивает руками — целует всюду, куда дотянутся губы. Емельянов обнимает в ответ, ерошит светлые волосы на макушке и, всматриваясь в цветной потолок, поддетый лучами солнца, чувствует себя самым счастливым. Эрик говорит тихо: — Я тебя никому не отдам. Тёмно-карие глаза в ответ щурятся в улыбке. Эта фраза звучит лучше всяких признаний в любви. Она звучит как неизбежность. Дальше нежность, конечно, сменяется страстью: Эрик входит, Сава вздыхает. Движения плавные, но мальчишка настойчиво просит больше. Этим утром он не чувствует дискомфорта и боли, напротив — с каждым новым движением стонет и сильнее скрещивает ноги на пояснице брата. А тот не может им налюбоваться, ведь тёплый и нежный Сава в его руках выглядит как никогда прекрасно. Эрик проводит пальцем по его бледно-розовым губам, мягким и пышным, как лепестки изысканной розы; оглаживает щеку, полную веснушек; целует их, прикрывая глаза. Сава, крепко обхватив его спину руками, с новым выдохом стыдливо просит: — Эрик… пожалуйста. Цимерман знает, насколько Сава чувственно нетерпелив. Он хочет больше. Он просит больше. И как бы Эрик ни хотел этим утром нежного секса, ему не без удовольствия приходится сдаться. Он отстраняется. Схватив Саву под коленями, улыбается, наблюдая, какой его мальчик ранимый и милый в этом моменте. А после расправляется с ним, будто хищник с пойманной жертвой: движения быстрые, чёткие, сильные. И как бы его малыш ни сдерживал стоны, кусая губу, готовый порвать ногтями подушки, но робкий всхлип и голос рвутся наружу. Он горячий, тугой и приятный — Эрик никогда не сможет объяснить вслух это чувство. Чувство, когда Сава принадлежит ему, — это настолько естественно, как вдыхать воздух, пропитанный его запахом, как наполнять собой каждую его клетку, как делить на двоих одно воспоминание… Близка развязка. Эрик обводит языком пересохшие губы, останавливается, получая в ответ ранимый, удивлённый взгляд. Сегодня он не хочет быть первым. А потому наклоняется к Саве и с поцелуем обхватывает его пенис рукой. Он целует мальчишку настойчиво и долго, остаётся в нём, отлаженно двигая рукой. Пока Сава сам не просит в губы больше: — Двигайся… Усмехнувшись, Эрик надеется, что его терпения на эти движения хватит — так сильно он уже хочет кончить в него. Он выходит практически полностью, а после подаётся вперёд — Сава вздыхает, вскинув голову. Ему достаточно пары таких движений, чтобы словить головокружительный кайф. Семя брызгает и белой дорожкой оседает на его груди, заливая пуповину — это зрелище Эрик обожает больше всего и каждый раз готов наблюдать его в их странной, ненормальной любви. Следом он вновь целует его и с новым движением забывается во вспышке оргазма. Ранимый стон в самые губы, нежный шёпот в ответ: — Я тебя чувствую. И для Эрика лучше этой фразы нет. Сава действительно его чувствует — его пульсацию, эти странные ощущения, когда Цимерман изливается внутри. Он оглаживает его лицо руками; видит, как дрожат чёрные ресницы и с расслабленных приоткрытых губ срываются нежные стоны. «Ты очень красивый…», — думает Сава, целуя его висок, затем касается губами щеки, затем переносицы с едва различимой горбинкой; целует уголок его губ и ловит взглядом в ответ счастливую улыбку. Эрик ложится на подушку рядом, закидывая на лоб обе руки. Сава обхватывает его локоть, и тот подаёт свою руку. Ладонь сжимается в ладони, лицом обращены друг к другу, глаза цепляют взглядом, а зрачки ширятся от любви…***
Сава идёт в душ, а Цимерман, собрав в комочек брошенные вещи, закидывает их в шкаф. Переодевшись в домашнее, он спускается вниз за свежей порцией кофе. Но на лестнице вдруг чувствует, как сытный запах уже разливается в гостиной. На кухне Эрик замечает Оксану и вздрагивает от испуга. — Вы уже приехали? — вздыхает он, оглядываясь в зал в поисках отца. Оксана Петровна сидит за столом в домашнем халате, сжимая в пальцах кружку с кофе. Она молчит, и Эрик чувствует её напряжение. Глаза мамы красные и опухшие, она смотрит прямо перед собой и не двигается. Сердце Эрика начинает взволнованно биться. Во рту сохнет. Он думает страшное: — Что-то случилось? На его робкий вопрос Оксана реагирует холодно: смотрит на него с напряжением, и этот взгляд не предвещает ничего хорошего. — Позови Саву. Она отворачивается. Сглотнув, Эрик пятится к лестнице. Он знает: случилось что-то ужасное — такой ненормальной реакции у Оксаны Петровны он никогда не видел. Она холодная, словно лёд, и будто совершенно чужая. В своей комнате он застаёт брата, когда тот расчёсывает волосы. Взглянув в ответ, мальчишка хмурится, ведь на Эрике лица нет. Тот говорит с порога охрипшим голосом: — Мама вернулась. — Что произошло? — волнуется Сава. Эрик отвечает лишь: — Звала тебя. Сава всё понимает. В нём буквально застывает кровь. В глубине души он надеется на лучшее — любая катастрофа оказалась бы лекарством от страха. Но Сава реалист: он понимает, что мама хочет с ним обсудить. Пока он переодевается, в его голове звенит пустота. Он намеренно накидывает на футболку свитер Эрика. Знает, что если придётся бороться, то будет готов идти до конца. Цимерман же в своём невинном неведеньи кажется защищённым перед грядущей бурей. На кухне Оксана Петровна сидит в той же позе. Сава встаёт напротив возле стола, Эрик остаётся в дверях кухни. Мама не отрывает взгляд от кружки. Сава молчит. Эрик мечет взгляд между ними. Тишина стоит жуткая, будто комната пуста. Наконец Оксана спрашивает: — Как давно вы спите? Эта фраза из её уст звучит как самое грязное оскорбление. Сердце Эрика начинает биться так, будто он пробежал стометровку. В глазах мутнеет. Он часто дышит, но страх схватывает грудь обручем. Он задыхается, пока Сава, спокойно скрестив руки, даёт тихий ответ: — Давно. Взгляд, который ему адресует мама, убийственный, жёсткий, причиняющий боль. Она бледнеет, поджимая губы, и со свирепой ненавистью смотрит в сторону Эрика: — Как ты посмел?! Сава вмешивается: — Это мой выбор. — Ты ещё ребёнок! Эрик чувствует слабость и дрожь во всём теле — его худший кошмар воплотился. Теперь он понимает, каким видит его Оксана Петровна: он, совершеннолетний парень, растлил сводного брата. Виновен. Эрик виновен. Он робко произносит: — Мама… Она свирепо смотрит в ответ: — Молчи! С тобой будет разговаривать твой отец! — Нет! — повышает голос Савелий. Он упирается в стол ладонями и с неприсущим ему гневом твердит: — Это твоя вина! Ты вышла замуж за его отца! Оксана замирает, как пойманный в ловушку зверь. Сава продолжает строго: — Ты никогда не спрашивала моё мнение об этом. Просто поставила нас перед фактом. — И ты… — Нет! Сперва слушай! Я сыт по горло такой жизнью. Ты посчитала нужным уехать и перевести меня в другую школу. Тебе было плевать, что у меня там остались друзья. Тебе плевать на это сейчас! Плевать на мою жизнь! Всё, что тебя волнует, — только моя учёба! Ты вышла замуж и решила за меня, какой будет моя семья. Но я устал прятаться. Сейчас мне плевать, как ты воспримешь наши отношения. — Он твой брат! — Он никогда не будет мне братом! Никогда! Я люблю его, мама. В это мгновение Оксана, схватив глоток воздуха, держит дыхание. Сава смотрит на неё с холодной угрозой. Его глаза стали практически чёрными. Но говорит он спокойно, чуть хрипло: — А он любит меня. — Это правда, — отвечает Эрик. По его щеке скатывается слеза. Оксана мотает головой в стороны — не верит, не хочет принимать. На кухне вновь стоит тишина. Сава просит её мягко, ранимо: — Мама, послушай меня… Она отворачивается, плачет и говорит с дрожью в голосе: — Нет. Вы это не прекратите… — она вновь мотает головой. — Я вынуждена всё рассказать отцу. Сава выпрямляет спину. Взгляд его гаснет. Мама только что сделала выбор. Он знал это и убедился — она никогда не примет его. В её глазах он и Эрик разрушили эту семью. Ничто не будет как прежде. Внутри мальчика после её слов всё оборвалось и сломалось. Он смотрит на Эрика — тот замер, схватившись за дверь. Так же, как Сава знает свою мать, он знает своего отца и понимает, что будет дальше… Сава уходит. Он не чувствует боли. Ему не жаль ту женщину, что плачет, от него отвернувшись. Ему не жаль и себя. Он думает только об Эрике. Схватив его руку, тянет за собой, но тот буквально застыл на месте. — Идём, — просит Сава — Эрик не поддаётся, всё смотрит на маму. Мальчишка с дрожью шепчет, чувствуя, как горячая влага скапливается в его глазах: — Идём… пожалуйста. Наконец Цимерман оживает, разворачивается, и тут же ему становится плохо. Зажав рукой рот, он бежит по лестнице. В туалете его рвёт. Сава со слезами на глазах приходит следом, оглаживает его спину — Эрика колотит дрожь. Мальчик чувствует, как у того начинается истерика. Просит: — Тише… тише… Всё кончено. Для них всё кончено. Но, утирая запястьем слезу, Сава твердит себе упрямо — он не сдастся, он справится. Насильно тянет Эрика к себе, и тот, стоя на коленях, утыкается ему в живот — его дрожь и слёзы безутешны. Сава гладит его голову, ждёт, когда буря пройдёт. Он не сдастся, он справится. А о себе Сава подумает позже…***
Тишина схватила их в объятия. Тепло раннего утра развеялось — всё стало угрюмо, будто небо за окном чувствует несчастье. Глаза упорно смотрят друг в друга, ладонь к ладони сцеплены руки. Внутри Эрика пыль и разорванные в клочья мечты, но взгляд тёмно-карих глаз напротив непоколебимо упрямый и злой. Сава крепче сжимает ладонь. — Эрик. В глазах у того зажигается едва уловимый огонь. Сава просит: — Обещай мне… Не выдержав боли в его голосе, Эрик срывается с места, заключает сводного по иронии судьбы брата в объятия, обхватывает его лицо тёплыми ладонями, утыкаясь в его лоб своим. Шепчет, что любит. Шепчет: «Не надо». Он нуждается в нём, как утопающий в спасательном круге, и отдаёт ему себя в ответ. Руки скользят от шеи к спине, пальцы цепко сжимают футболку. Сава дрожит, будто брошенный на мороз, и, всхлипнув, всё-таки произносит: — Эрик, обещай мне, что мы всё равно будем вместе, — его голос срывается на плач. Он даёт волю чувствам. Ведь ему так невыносимо больно из-за этой несправедливой, уродливой жизни. — Не говори так. Всё будет… — Нет. Нет… Подняв голову, Сава целует любимые губы. Но поцелуй этот горький от слёз. Эрик против него протестует: отстраняется, утирая с щёк мальчишки влагу, и вновь целует его взахлёб. Разомкнув губы, оба склоняют головы, принимая реальность как есть. — Обещай мне, — упрямо и обречённо просит Сава. — Обещаю, — шепчет Эрик в ответ.