***
— Не такая уж и плохая еда, — заключил Юнги, сидя на полу у стены и держа в руках пустую чашку из-под перловой каши. Не так отвратительно, как он себе представлял. Обычная перловка с солью и каплей масла, а сбоку кусочек хлеба. Хлеб оказался особенно вкусным, даже тёплым, словно только-только испекли. Единственное, чего ему не хватало во время еды, — вентиляции и нормального стола со стулом. Пахло здесь невыносимо. — Наверное, дежурила Мина, — ответил из-за стены Чимин, а Юнги услышал, как ложка ударилась о чашку. — Если бы это был Хан, то ты бы даже не прикоснулся к чашке. Юнги не стал спрашивать, кто это и почему, не потому что боялся спросить, ему просто было неинтересно. Он поставил чашку рядом, тихо выдохнув. Тело немного зудело от грубой бледно-голубой ткани комплекта, что был в разы хуже. Видимо, в закрытом блоке санитары носят белое, а пациенты голубое. — Ты в порядке? — вдруг спросил Пак, а по коже Юнги пробежали мурашки от его обеспокоенного тона. — А ты как думаешь? — с оттенком безразличия ответил он вопросом на вопрос. — Ты боишься? — тихо произнёс Чимин, так, что его было едва слышно из-за стены. — А это поможет? — Юнги усмехнулся. — Нет. — Тогда нет, не боюсь. Парень затих, а затем послышалась возня, скрип двери соседнего изолятора и отдалённый грубый голос, что скомандовал «на выход». Юнги нахмурился, почувствовав, как в груди на долю секунды проскочило волнение. Да, он действительно волновался за Чимина, пусть это и звучало глупо, а выглядело и вовсе абсурдно. Через несколько мгновений дверь его изолятора скрипнула и отворилась. Юнги поднялся на ноги, чувствуя боль в области спины и рёбер, недоверчиво озираясь и отряхиваясь. — На выход, — вновь буркнул санитар, освобождая проход и добавляя то, чего не сказал, когда выпускал Пака: — Прямо по коридору. В общий зал. Юнги ничего не предпринял в ответном жесте, лишь молча вышел и первое, что сделал, это вдохнул, а следом закашлял. В тёмном сером коридоре воздух был хуже, чем в изоляторе. Осмотревшись, Мин обнаружил, что коридор не очень большой, а его изолятор самый последний. Санитар стоял, уставившись и выжидая, когда Юнги направится вперёд. Это выглядело жутко неловко. Мин вновь напряжённо выдохнул, когда не обнаружил Чимина. Отчаянно борясь с желанием врезать мужчине в белом и удрать в другую сторону в поисках выхода, Юнги сделал шаг в сторону общей комнаты. Он повёл носом, почувствовал запах сигаретного дыма, мочи и помоев. Всё это перемешивалось в одну смердящую вонь, от которой хоть на стенку лезь. Юнги сморщился и сглотнул, а съеденный завтрак отчаянно пополз вверх по пищеводу. Юнги, чуть унимая подступающую тошноту, продолжал путь к концу тёмного коридора. По обе стороны идентичные тёмные двери с окошками и решёткой, но их не так много, как он себе представлял. Учитывая то, что его изолятор последний, было разумно посчитать двери. И Мин считал, а когда подходил к концу, то умножил на два, потому что считал по одной стороне. В сумме получилось восемнадцать, что не так уж и много. У него внутри что-то лопнуло и оборвалось, когда в конце коридора на фоне тусклого света общей комнаты показался Чимин. Юнги ринулся к нему навстречу чуть быстрее, не упуская мысли о том, что Пак тоже облачён в бледно-голубую одежду, которая (в отличие от белоснежной) совсем ему не подходила. Между ними было около двух метров. На лице Чимина сдержанное выражение, глаза широко распахнуты, чёрные густые волосы небрежно растрёпаны и не расчёсаны, какими Юнги привык их видеть. Кожа стала бледнее, и контраст чёрных волос с ней прорисовывался ещё сильнее, чем прежде. В какую-то секунду Юнги уже смирился с мыслью о том, что обнимет его. Он хотел этого, даже не просто хотел, а так сильно нуждался в его запахе и прикосновении, что затылок покалывало. Но стоило ему приблизиться и податься навстречу, как Чимин нахмурился и отрицательно качнул головой. «Нет» — говорил его запретный жест. «Нельзя». Юнги замер и уловил момент, как Пак указал взглядом на санитаров, что стояли по обе стороны выхода из общей комнаты в коридор. Мин заметил, что один из них боковым зрением наблюдал за ними. Юнги всё понял без лишних разъяснений. Он знал, что если бы не санитары, то Чимин бы обязательно обнял его. Мысль об этом тёплым импульсом нарастала где-то под покалеченными рёбрами. Пусть физического контакта не было, но Мину было достаточно того, что Чимин рядом, чтобы чувствовать себя спокойнее. Он смотрел ему в глаза и по венам растекалась тишина, в горле першило, а желание прикоснуться к Паку сильнее, чем желание разрушить стену между их изоляторами. Когда Юнги успел так влипнуть? — Ты в порядке? — прошептал Чимин, всё ещё замирая на месте и не отводя взгляда от его глаз. — Относительно, — так же прошептал он, будто загипнотизированный чиминовым взглядом. — Сильно больно? — шепчет Пак одними губами, невольно опуская глаза на его живот. — Терпимо, — отвечает Юнги совсем тихо, напрягая скулы. Занавес упал, когда брюнет повернулся и двинулся в зал, жестом зазывая Юнги следовать за собой. Мин неловко кашлянул и вошёл, прищурившись, когда оказался в большом накуренном зале. От помещения у него по внутренностям пробежали мурашки, там царил хаос. Безумие и сумасшествие. Полуовальные высокие окна с решётками, стёкла разделены на квадраты тонкими деревянными полосками. Они выходили в никуда, в открытое пространство. Это означало, что это был второй или третий этаж. Света из окон практически нет, они пыльные и грязные. Видимо, из-за решёток их было неудобно мыть, да и погода пасмурная. В зале было не намного светлее, чем в коридоре. Потолок очень высокий, не ниже, чем в том большом зале с колоннами, но само помещение было чуть меньше. Потолок тоже подпирался колоннами, но лишь двумя: деревянными и тонкими. Они были расположены поодаль, ближе к противоположной стене. Очень накурено и мрачно. Посередине помещения напротив друг друга стояли два больших обшарпанных дивана оливкового цвета, что превратился в грязно-коричневый из-за времени или отсутствия чистки. По сторонам были расположены прямоугольные низкие столы и пыльные кресла грязных цветов. На столах стояли пепельницы, валялись какие-то наборы шахмат и нард, были разбросаны старые газеты и обшарпанные книжки. Юнги заметил чуть поодаль старое пианино, ржавый медный мольберт со столиком, уставленным красками и прочими принадлежностями. Вокруг было много всего, но Юнги не успевал всё быстро разглядеть. Он обратил внимание на людей вокруг. То, что он видел в другом отделении, можно было смело называть цветочками. Там все просто сидели на диванах и пялились в одну точку, в которой была сосредоточена вся жизнь. Там было светло и спокойно, а это место можно было назвать точной противоположностью. Чёрной стороной, без которой не было бы контраста. У пианино танцевала пожилая худая женщина, и факт, что музыки здесь не было, её совсем не заботил. За столиком сидел хмурый дед, что-то бормоча себе под нос, кривя лицо и судорожно переставляя шахматы на шахматной доске. Играл сам с собой и, видимо, у него был какой-то припадок. По крайней мере, так показалось Юнги. Он повернулся чуть левее. В кресле сидел накаченный темноволосый парень и о чём-то спорил с щуплым блондином, которого мог вырубить одним щелчком пальцев. В другом кресле сидела дама… Или девушка. Сложно было определить возраст: огромный нос, кривые зубы и лысая голова. От жути по миновой коже прошли мурашки. В кресле-качалке располагался приятный на вид парень с длинными волосами до плеч, одно «но»: он безостановочно качал головой из стороны в сторону, как китайский болванчик, которого мать Юнги любила дарить родным на праздники. У окна стоял лысый старик, не моргая и безостановочно туда пялясь с приоткрытым ртом. На одном диване сидели две женщины, играющие в «ладушки». Да и вообще, народу было много, только можно ли было эту массу так называть? Создаваемый психами шум вливался в голову Юнги густым потоком из холодного страха и немого ужаса. Он сглотнул и понял, что в помещении дышать намного легче, чем в изоляторе. Пусть и было накурено, но дышалось проще из-за более открытого большого пространства. Юнги ещё раз огляделся, никому не было до него дела, кроме… На одном из диванов сидела стройная молодая девушка. Она курила и озиралась по сторонам. Короткие волосы выцвели, лицо худое, впалые щёки и синяки под глазами, но взгляд живой. Даже слишком живой, в какой-то степени вызывающий. Юнги стало не по себе ровно в ту секунду, когда она стрельнула глазами в его сторону. Его передёрнуло от отвращения. — Кто это у нас тут такой сладкий, — слащавый приторный голос послышался где-то совсем рядом, Юнги вздрогнул и оцепенел, не заметив того, как резко незнакомка оказалась рядом. — Чего? — испуганно буркнул он. Светловолосая девушка, словно акула над добычей, кружила вокруг него, держа между пальцами сигарету. Окутывала его голову верёвочкой из дыма. — У тебя такие синяки под глазами. Ты что, устал? Хочешь, я помогу тебе расслабиться? — Дохён, отвали, — шикнул Чимин, когда блондинка потянула руки к спине Юнги. — Где ты такого горячего отыскал? Я хочу погрешить с ним, у нас давно таких не было, — похотливо пролепетала девушка, продолжая вызывающе наворачивать круги вокруг Юнги, прикусив бледную губу. — Ты хочешь, чтобы я помогла тебе расслабиться, м? Юнги широко распахнул глаза, пытаясь понять, что ему делать. Язык прилип к нёбу, а в горле запершило и, кажется, снова затошнило. — Иди и занимайся своими делами, достала, — сдержанно буркнул Пак, хватая оцепеневшего Юнги за запястье и направляясь к дальнему столику в углу. — Одолжишь мне его на парочку сеансов водолечения? — сладко кивнула Дохён вдогонку и размашисто шлёпнула Юнги по заднице, слегка высунув кончик языка и подмигнув. — Ты охренела?! — опешил Мин, но Чимин уверенно и быстро оттащил его на несколько метров. Юнги разгневано смотрел на блондинку, что стояла на месте и докуривала сигарету, махая ему кончиками содранных пальцев. Но, несмотря на возмущённое выражение лица, он подчинился Чимину и, когда Пак уселся за квадратный небольшой столик, сел на стул, что был напротив. — Какого чёрта это сейчас было? — вновь возмутился он, уставившись на Чимина широко распахнутыми глазами. На столе валялись какие-то старые газеты и зажигалка, стояла тяжёлая пепельница из тёмного стекла. Чимин отодвинул от себя пепельницу, разместив её на середине стола, и опустил руки под стол, доставая из кармана пачку сигарет. — Это была Дохён, — ответил Пак, доставая сигарету, обхватывая её пухлыми губами и продолжая говорить: — Не обращай внимания, у неё нимфомания. Она уже двух санитаров изнасиловала, поэтому держись от неё подальше. — Ты необычайно не эгоистичен, — невольно хмыкнул Юнги. — Переживаешь за меня? — Точно не в этом плане, — закатил глаза Чимин. — Если кто-то возьмёт твой член без твоей воли, мне плевать, но я всё равно буду обязан сказать «я же говорил», — худые плечи чуть дрогнули, когда Чимин ими пожал. Стоп, чего? Изнасиловала двух санитаров? Лицо Юнги вытянулось и изменилось в выражении в считанные секунды. Вспоминая, куда попал и где находится, он чуть расслабился и качнул головой. Чимин услужливо протянул ему открытую пачку, Юнги вытянул из неё сигарету, взял со стола зажигалку и подкурил, следом чиркнул ещё раз и дал подкурить Паку. Он затянулся, а Юнги вспомнил тот раз, когда в парке наблюдал за тем, как Чимин курит. И снова он наблюдает, как Пак выталкивает струю дыма из приоткрытых губ, поглядывая по сторонам, и продолжает говорить: — Не вздумай затевать драки, как бы сильно тебя не провоцировали. Любой из них с радостью тебя продаст, они получат конфетку, а ты пять шрамов на заднице или порцию электричества, — констатировал парень, стряхивая пепел короткими бледными пальцами. Юнги затянулся, ощущая в груди приятную горечь и выдыхая через нос. Настороженно осмотрелся, через секунду странная фраза сорвалась с языка совсем неосознанно: — Почему я должен верить тебе? Чимин замер, его разноцветные глаза задержались на глазах Юнги. Рука с сигаретой тоже застыла на полпути, парень сощурился, а Мин чувствовал, словно он осматривает его изнутри. Будто считывает информацию, как с жёсткого диска. — Потому что я не сумасшедший. Молчание. Юнги смотрел ему прямо в глаза и не мог ничего произнести. Ком в горле. Дым расползался по воздуху прозрачными змейками. Нет, Юнги не верил. Он видел всё своими глазами. Он не верил ему. Тишина и зрительный контакт затянулись, пока Чимин не опустил глаза и не продолжил: — Ты не должен, поэтому можешь не верить, — мрачно произнёс Пак, стряхивая пепел. — Не продержишься и дня. — Да, — Юнги чуть опустил голову, сжимая фильтр указательным и большим пальцами. — Ты прав. Прости. — Я знаю, что обещал тебе всё рассказать, — более тяжело начал говорить Чимин, опуская взгляд на пепельницу. — Я расскажу только то, что посчитаю нужным. Не требуй от меня много, ладно? — Это сложно, — мгновенно ответил Юнги, когда затянулся сигаретой. — Но ты постарайся, — Пак поднял глаза и этого хватило, чтобы по рукам пробежали мурашки, а по ногам холод. — Хорошо, — качнул Мин головой, облизывая пересохшие губы. Он быстро посмотрел по сторонам и наклонился ближе к Чимину, который по инерции сделал то же самое, и шёпотом договорил: — Но я не обещаю, что не буду искать отсюда выход. — Замолчи, — шикнул Пак, пнув его под столом. Оглянулся и, убедившись, что на них никто не смотрит, шёпотом договорил: — Поговорим об этом, когда будем дежурить на кухне.***
Прошло около пятнадцати минут после обеда. Распределение прошло успешно, они с Чимином попали на вечернее кухонное дежурство после ужина. Юнги лежал на спине, уставившись в серый потолок. От стен веяло холодом, не давая дрёме окутать сознание. Вдруг Юнги вспомнил о том, что ему сказал Чимин. Резко поднявшись, парень достал утренние и обеденные таблетки из наволочки, следом сунул их в карман. Именно в эту секунду раздался протяжный звук сирены, как в тюрьмах, от которого Юнги вздрогнул и привстал с кровати. Осмотр комнат. — Подъём! Одна за другой открывались двери, по железным поверхностям начали стучать. Санитары, проходя мимо дверей, отворяли засовы и громко стучали по ним дубинками. — Встать! Все поднялись и вышли! Живо, — в коридоре загорелся свет. Юнги прищурился, поднялся на ноги и вышел за дверь, озираясь по сторонам. Коридор наполнялся всеми, кто был в общем зале. Чимин вышел из соседнего изолятора, обнимая себя, мимолётно взглянул на Юнги и качнул головой, прислоняясь к стене. Мин сделал то же самое, выжидающе сложив руки на груди. Вокруг началась возня и гул. Все говорили. Что-то происходило. Санитары начали проверять изоляторы: матрасы, подушки, тумбочки. Медсестра, что раздавала таблетки, шла с другого конца коридора, держа в руках специальную досточку с прикреплёнными к ней листами и ручку для фиксирования нарушений. — Тут нарушение, — оповестил её один из санитаров, держа в руках кусок хлеба. Это была камера той старушки, что танцевала утром в общем зале. — Дорогая Наён, — обратилась к ней медсестра, — расскажи мне, почему мы не разрешаем держать еду в комнатах? — Крысы, — восхищённо воскликнула та, тряхнув руками. Психушка. Психушка. Это была психушка. Юнги не хотел привыкать к этому месту, поэтому на всех моментах вздрагивал от осознания своего положения. — Именно, Наён, так почему ты не вобьёшь это в свою пустую головку? — медсестра легонько постучала кулаком по лбу старушки, а та прищурилась и поморщилась, но продолжила восхищённо улыбаться. Она выглядела, словно ребёнок, а медсестра с ней так и обращалась. Жуть. Юнги никогда не видел подобного. — Хэй, Лин! Юнги повернулся и увидел Дохён, что стояла у стены напротив, её изолятор был расположен точно противоположно. Девушка стояла, согнув ногу в колене и оперевшись на неё. Она, видимо, позвала медсестру. Возня вокруг продолжалась. — Да, Дохён? — откликнулась женщина, продолжая проставлять что-то на бумаге. — А у меня огурец в комнате. И не потому что я есть хочу, — быстро проговорила блондинка, накручивая прядь волос на костлявый палец. Дохён быстро повернулась к Юнги, подняла ладонь к приоткрытому рту, будто обхватила что-то длинное и толстое, и сделала непристойный жест, изнутри надавив языком на щёку. Юнги в одну секунду это показалось отвратительным, а в следующую смешным. Он взглянул на Чимина, который прикрывал рот рукавом, чтобы скрыть улыбку. Мин тоже прикусил нижнюю губу, чтобы подавить смех. — Дохён, мать твою, прекрати это, — прорычала раздражённо медсестра. — Ты знаешь, что если в твоей комнате будет что-то подобное, то готовь задницу. — О, она уже давно готова, моя сладкая Лин. Женщина лишь закатила глаза, продолжая осмотр. В эту секунду Юнги понял, как сильно отличается этот блок от предыдущего. Здесь всё было совсем иначе, не было даже и намёка на нормальных адекватных людей. И он знал, что Чимин точно такой же, как все остальные. Где-то в глубине души он наделся, что это не так. Может с Паком что-то и правда случилось; если рассуждать логически, то это возможно. Но если он нормальный, то почему и раньше находился здесь? В закрытом блоке? С другой стороны, если так судить, Юнги ведь тоже здесь.***
Оставалось около пятнадцати минут до ужина. Юнги сидел в общем зале за столом и смотрел по сторонам. За окнами медленно темнело, Чимина нигде не было, и Юнги это слегка насторожило. Он ждал уже давно. Пак ничего не сказал, через пару часов после осмотра их выпустили, и Мин сидел тут всё это время, совершенно не имея понятия, что делать. Паника медленно нарастала в грудной клетке. Где Чимин? Куда он делся? Почему ничего не сказал? Почему, когда они были в изоляторах и Чимин мог с ним говорить, он лишь сдержанно молчал? Он и словом не обмолвился, а Юнги слышал его дыхание. Но Чимин совсем ничего не говорил. Его не было уже два часа. Если бы Юнги знал, где он, то было бы намного легче, неизвестность давила сильнее, чем ожидание. Вроде бы такие незначительные вещи, которые пугать и вообще волновать его не должны. Но, увы. Юнги не заметил, как начал нервно постукивать пальцами по столу. Он больше не мог сидеть и ждать, резко поднялся со стула, чтобы двинуться в сторону санитаров и попробовать узнать у них хоть что-нибудь. — Эй, — его окликнул большой парень, похожий на тупую груду булыжников. Юнги уже видел его утром. Огромные руки были покрыты какими-то непонятными грязными татуировками, засаленные чёрные волосы сосульками спадали на лоб. Лицо острое и уверенное, никаких признаков, указывающих на сумасшествие. Ну, разве что вызывающий взгляд, будто он так и норовил поскорее заехать кому-нибудь по роже. В его голове будто уже происходила драка. — Чего тебе? — повернулся Юнги, глядя, как оскалился «приятель». — Говорят, что за пределами этой больницы ты какой-то знаменитый хуй, — усмехнулся бугай, опуская руки в карманы и скалясь ещё шире. Юнги сперва подумал, что ему показалось, а потом ещё раз взглянул в глаза парню. Нет, не показалось. Это шутка? Или что? Что за бред вообще? — Слушай, обломок метеорита, мне сейчас не до этого, — махнул Юнги рукой, сделав ещё шаг в сторону санитаров, что стояли по обе стороны выхода в коридор. — Повтори это ещё раз и никакие санитары не вправят тебе челюсть, дерьмо, — воткнулось в спину Юнги. Он остановился, чувствуя, как прожигается его спина. Медленно сжал ладони в кулаки. Нет, нельзя. Нельзя драться. Нельзя. Глубоко вдохнул через нос. Нельзя сорваться. Такой роскоши ему не дано. Нужно было посчитать, обычно это немного, но помогало. Раз. Два. Три. — Что, проглотил свой пидорский язык? Четыре. Пять. Шесть. — Чего молчишь, кукла надувная? Семь. Восемь. Девять. — Парень, с которым ты ошиваешься. Я натягивал его прямо на столе, за которым ты сидел, мелкий обмудок. В жопу «десять». Юнги убьёт его, и плевать на разные весовые категории. Он резко повернулся, семимильными шагами пересёк три метра, что их разделяли. Удар. Юнги замахнулся и изо всех сил заехал ему по лицу, тот даже пошатнулся. Вокруг все психи начали вопить и прятаться кто куда. Два санитара сорвались с места. Мин получает отборный удар в живот. Затем ещё один. Но мысль о том, что эта груда камней говорила о Чимине, не даёт Юнги упасть, а лишь подпитывает гневом. Гнев в свою очередь прибавляет сил. Мин напрягается, реагирует быстро и с колена ударяет парня в живот. — Юнги! Сквозь мутные удары сердцебиения в висках он слышит его голос. Голос Чимина. Словно ложка мёда во рту. Его голос. С ним всё хорошо. Будто из лёгких вынули иглу, которая при каждом вдохе входила всё глубже. Но санитары не успевают схватить разбушевавшегося бугая, он бьёт отвлечённого Юнги кулаком по лицу. Сознание простреливает адской болью. Море гнева. Бесконечный океан, в котором Юнги бесконтрольно опускается на самое дно. Этот гнев раздирает его изнутри и заставляет наброситься на громилу. Его никогда прежде не захлёстывала такая мощная злость, что застилала сознание целиком и полностью. — Юнги! Остановись! Чиминов голос не даёт отключиться. Пак бежит через зал весь потрёпанный и обескураженный. Санитары хватают под руки разъярённого психа, чтобы остановить это. Юнги больше не может держаться на ногах и падает обессилено на колени, чувствуя, как каждый импульс под кожей посылает вибрации в виде боли. Каждый его орган будто пропитался горькой болью, сердце больно отстукивает в груди и кружится голова. Всё вокруг вертится. — Тихо… Тише, — судорожно шепчет Чимин, падая на колени рядом с Юнги. — Что же ты натворил… Я… Просил тебя… Еле разлепив затуманенные болью глаза, Юнги поднимает их и смотрит на его красивое лицо. А потом замечает, как громиле вкололи что-то и его тело медленно расслабилось. Юнги снова смотрит на Чимина. Такой красивый и… Растрёпанный. Обескураженный и напуганный. Что с ним? — Где ты был? — хрипло шепчет он, чувствуя, как с края губы спускается багряная змейка крови, прокладывая себе путь по подбородку. Снова вкус крови. Сколько раз он ещё будет его чувствовать? Пока не захлебнётся? Чиминовы глаза наполнены слезами. Какое удивительное зрелище. Разноцветные глаза и голубой влажный осадок, Мин засматривается, не в силах отвести взгляд от этой красоты. — Я ждал тебя, — шепчет он, сморщившись от боли и дыша через нос. — Я волновался. И Чимин плачет. Юнги и не надеялся, что увидит его щёки такими румяными, когда по ним скатываются прозрачные слёзы. Пак тянет к его голове свои худощавые бледные руки и обхватывает её, прижимая к хрупкой вздымающейся груди, пачкая голубую рубашку в крови. И Мину на несколько секунд становится так необъяснимо хорошо. Делайте, что хотите. Поджигайте, топите, режьте, только пусть Чимин вот так осторожно прижимает его к своему худому дрожащему телу. Но в следующую секунду Юнги уловил что-то странное, когда санитары подхватили его под руки и вырвали из чиминовых рук. — Не трогайте его! Это был не его запах, Чимин пах иначе. — Хотя бы не колите! Он ведь спокоен… Не было яблок и мёда, не было ощущения, что это он. — Он же не виноват! Отпустите! От Чимина пахло чем-то горьким и приторным, словно мужским одеколоном с запахом кедра и пралине. — Оставьте его, прошу вас, не трогайте! Пак брыкался и рвался к Юнги, но никто, конечно же, не обращал внимания на чужие выкрики. Чимина держал третий санитар, пока два других вкалывали Мину очередную успокоительную дрянь. Он не сопротивлялся, совсем нет, ибо знал, что последует наказание, но в ту секунду ему было так неебически плевать на это. Пусть делают с ним, что хотят, ему всё равно. Юнги интересовал лишь один вопрос, ответ на который он хотел знать больше, чем найти отсюда выход. — Где ты был? — тихо произнёс Мин, пока санитары подхватывали его под руки и поднимали на ноги. — Где ты был, Чимин? Пак замер на месте, а слёзы по его щекам потекли с удвоенной силой. Глаза опухли и покраснели, взгляд стал пустым и сожалеющим. Руки заметно дрожали, он обхватил запястье ладонью и прижимал руку к груди, будто пытаясь вжаться в воздух и испариться. — Где ты был?! — кричит Юнги на весь зал срывающимся голосом. Он почувствовал, как немеют губы, а его руки заламывают за спину, грубо хватают и тянут к выходу. Юнги видел, что Чимин продолжал стоять и смотреть. Его губы скривились и он всхлипнул, будто срываясь, сморщился и начал плакать, наблюдая за тем, как Юнги выводят из зала. Мин ничего не понимает. Он ничего, блять, не понимает.