Море

Много лет спустя… Конец февраля… 1558 год… Меня зовут Орхан — сын Баязида эфенди и Дениз ханым. Родился я в апреле 1543 года в Люлебургазе, остальные же мои многочисленные братья и сёстры родились уже Трабзоне. Всего в семье нас восемь детей — четверо сыновей и столько же дочерей. Я — главный помощник своего отца, торгующего рыбой и дичью на рынке, но сейчас зима и мы не торгуем, но старшая из моих младших сестёр, Михримах, помогает матери ткать и прясть. Я же, вместе с отцом, в это время обычно ходим на зайцев, а мои младшие братья, Осман и Абдулла, следят за младшими. Сколько я себя помню, мы жили в Трабзоне. Не было ничего необычного или странного, как мне казалось временами. Когда мы были наедине с отцом, которого я безмерно люблю и уважаю, он говорил мне, что невероятно похож на мать в детстве — такой же неугомонный и настойчивый, а от деда со стороны отца, я единственный, кто унаследовал голубой цвет глаз — у остальных моих братьев и сестёр они были карими. Отец говорит, что, смотря на меня, вспоминает своих родителей — большего я и не знаю про них. А что же мама? Она, как и отец, любит меня, как и всех своих детей. И я её люблю, уважаю и прислушиваюсь к её мудрым советам. А как ещё я могу относиться к женщине, что подарила мне жизнь? Единственное, что, пожалуй, вызывало у меня вопросы — откуда так отец умеет мастерски управляться с клинком и зачем учит этому меня и братьев? Впрочем, зная нашего великого падишаха, этот вопрос отпадает, ведь и пяти лет не проходит, а султан уже в новом походе. А ещё я слышу, как матушка часто плачет по ночам и как отец её успокаивает. И не я один. Осман, Михримах и Абдулла тоже были рядом. Однажды мы не утерпели и, зайдя в комнату родителей, просто обняли родительницу и отца. Мать, рыдая, обнимала и целовала нас, а отец просто отвернулся. Спустя несколько минут я подошёл к нему и увидел, что у него тоже глаза на мокром месте. Я не стал тогда ничего спрашивать, а просто обнял его, на что получил то же в ответ. — Я погрею тебе молока, мама? — Михримах села рядом с матушкой, у которой с вечера болело горло. Я, понимая, что мать в надёжных руках сестры, вышел вместе с Османом, что был младше меня на два года, на улицу и сел на порог. Осман был не только моим братом, но и лучшим другом и, то, какие мне наставления давал отец, я передавал ему, чтобы и он не отставал от меня. Именно с ним мы упражнялись на саблях под присмотром отца, а тот постоянно говорил, что Осман как-то странно держит саблю, а я не атакую, но уворачиваюсь — вот такие мы братья. — Как думаешь, почему отец не рассказывал никогда нам о наших дедушке и бабушке? Мне просто очень интересно, что в этом такого… — спросил я у брата, что игрался с небольшим кинжалом, подарком матери на его десятилетие. — Я тоже думал об этом, брат, но разве нам обсуждать родителей? Полагаю, у них есть повод молчать… Брат всегда был осторожен в суждениях, предполагает, что у всего есть причина. В некоторых случаях я с ним согласен, но порой мне кажется, что он — тот, кто подавляет мой пыл. — Мальчик! — неожиданно перед воротами нашего дома остановился всадник, судя по внешнему виду гонец и осмотрел нас с братом — Отца вашего Баязидом звать, а мать — Дениз? — Что вам нужно? — я положил руку на свой кинжал, желая его вытащить из ножен, но Осман остановил меня, взяв за локоть — Да… Это наши родители, но отца сейчас нет — я за него — старший. Так что, если хотите что-то сказать ему, то говорите мне — я передам. Когда я это произнёс, гонец поклонился мне и брату, положив правую руку на сердце. Обычно такие поклоны делают повелителю, ну или же шехзаде. — Кто вы, ага? — закрыв лицо, матушка вышла к нам, держа на руках самую младшую мою сестру Ханзаде, а вслед за матушкой выбежали и остальные мои братья и сёстры — Михримах, Абдулла, Хатидже, Махмуд и Айше. — Госпожа, — к ещё большему моему удивлению и не меньшему удивлению матери, ага опустился на колено и поцеловал подол её одежд — Повелитель, наш султан Сулейман, просит шехзаде Баязида, вас и ваших детей прибыть в столицу. — Почти пятнадцать лет прошло, ага, — с дрожью в голосе проговорила мать, отдавая Осману Ханзаде — О нас не вспоминали. Запретили писать письма. Почему? Ответь мне, ага. — Не могу этого знать, моя великая госпожа, но повелитель просил передать это вашему супругу, — гонец достал из сумы великолепный футляр с драгоценными камнями и передал его матери — Да здравствует будущий султан Баязид! Во имя Аллаха и во славу пророка Мухаммеда! Как только этот гонец уехал, я заметил, что матушке стало дурно — едва успел поддержать её за руку. Отведя её в комнату, я помог ей лечь на кровать и, укрыв её одеялом, вышел. Осталось только дождаться отца. Надеюсь, что он нам всё объяснит. *** Отец пришёл вечером. Братья рассказали ему всё и, после чего, ушёл к матери и долго с ней разговаривал. Это было настолько долго, что мы с Османом, уложив спать братьев и сестёр, сидели под дверью и ждали, что же нам скажет отец. Впрочем, обдумывая всю сложившуюся ситуацию и припоминая собственные наблюдения за родителями и их поведением, я могу сделать вывод о том, что когда-то был прав — не такие уж мы и простые торговцы. Ведь торговцы не хранят под кроватью великолепную саблю с роскошным эфесом и позолоченными ножнами. В конце концов, когда мы с Османом уже не утерпели, мы приоткрыли дверь и заглянули в комнату — отец и мать будто ждали нас. Неужели вот так переворачивается мир? Падает та крепость, которую мы называем семьёй… Я не чувствую обиды на родителей, особенно после того, когда они рассказали всё, что происходило с ними много лет назад и как они связаны с падишахом. Но меня эта связь не обрадовала, ведь не было ни одного турка, который не знал бы о законе Фатиха — разрешении убивать брата братом во имя империи. И теперь либо мы будем жить, а отец станет братоубийцей, либо убьют всех нас… Разве что матушку и сестёр пожалеют, но не остальных. А если отец станет султаном, то рано или поздно кто-то из моих братьев должен будет убить остальных, или же мне придётся стать таковым. *** До Стамбула мы добирались чуть больше трёх дней. Я, как и отец, ехал на коне, а остальные — в большой карете. Трясясь в седле, я обдумывал слова родителей о причине того, что про нас вспомнили, ведь никаких писем и странных гостей не было. А причина была в том, что всесильная женщина, супруга падишаха, великая Хюррем Султан серьёзно заболела. И именно её желанием было возвращение из ссылки сына, моего отца. Как потом уже матушка рассказала, Хасеки знала из всех детей только меня, да и то — грудным младенцем, но не об остальных. Нам было запрещено получать и отправлять письма, принимать гостей… — Отец, а я так до конца и не понял ваших слов, — я подъехал на коне к отцу, лицо которого было мрачным и задумчивым — Почему же вас с матушкой сослали в такую даль? — Могли поступить и гораздо хуже, Орхан, — как-то бесчувственно произнёс отец — Могли казнить, сослать на границу с персами или австрийцами, в неспокойный Египет, но поступили довольно милосердно… Иначе не было бы ни тебя, ни остальных… — Получается, что мы все — внуки султана Сулеймана… — заключил я, словно пытаясь поверить в собственные слова — А нас много? Внуков? — Я не знаю. Знаю только, что у сестры моей старшей, Михримах, дочь… Про братьев своих я не могу ничего сказать тебе… Я замечаю, когда отец говорит о своих братьях, он всегда мрачнеет, будто туча. Могу предположить, что с кем-то из братьев у него не ладились отношения, но это только предположение. Так больно видеть, как из-за этой темы улыбка сползает с его лица, уступая место какой-то могильной печали. В моей памяти, как я думаю, навсегда отпечаталось то, что нас в Топкапы встретил сам падишах, вместе со своей супругой и их детьми. Просто я всё ещё не могу принять то, что мы все из рода Османов, а не простые торговцы. Я, спешившись, из-за коня разглядывал деда, бабушку, дядюшек и единственную свою тётку — поразительно, насколько они все привлекательны внешне, а дорогая одежда красит их ещё больше. Из-за этого я чувствовал себя неловко, поправляя простой тёмно-зелёный кафтан. — Орхан, — позвал меня отец, заставляя меня всё же показать себя — Это твоя семья… «Семья? Моей семьёй всегда были вы, да матушка…» — подумал я, смотря на одного из дядюшек, что выделялся из всех рыжей бородой и суровыми глазами, что были так похожи на мои. Ну, а что? Родня… — Я приветствую вас, повелитель, — я поклонился великому деду, что невероятно тепло обнял меня — Не могу сказать, что рад вас видеть. Возможно, это от того, что ещё не осознал. — Холодно, но, главное, честно, мальчик мой, — а это была великая Хюррем, что с любовью поцеловала меня в лоб — Ты вырос таким красивым, сильным. Тебе ведь в апреле будет пятнадцать? — Вы правы, госпожа, — оказывается, если я расправлю плечи, то буду немногим ниже своего отца, что льстило. Что же до отца… Он помог матери выйти из кареты вместе с моими братьями и сёстрами, с которыми моим величественным предкам предстояло познакомиться… *** Орхан действительно был привлекательным юношей для своих неполных пятнадцати лет — ярко-голубые глаза, густые тёмные волосы, что немного вились, крепкое телосложение и высокий рост. Как и сказала когда-то Хасеки Дениз: «А ты молодец, хатун. У тебя получаются красивые дети. Надеюсь, что и умным будет». Ещё никто, даже его родители и сам Орхан, не подозревали, насколько «удачным» он вышел. — Я понимаю, что тебе сейчас непросто, — сказал повелитель, что решил поговорить со своим старшим внуком во время прогулки по саду. — Простите, но как вы можете понять мои чувства, если не прошли то же, что и моя семья за все эти годы? — несколько резко сказал Орхан, которого переодели согласно его статусу — Не вам говорить, что вы понимаете меня. Понимает меня мой брат Осман, отец, моя сестра Михримах, мать… — Я не хотел так поступать в своё время, но был обязан. Правителю так или иначе приходится приносить что-то в жертву во благо, — строго сказал Сулейман, хотя, в действительности, был доволен воспитанием и характером внука — Расставаясь с твоими родителями, я просил их вырастить из тебя, в первую очередь, человека, а уж потом шехзаде. — Просто я стараюсь понять вас, и, в какой-то степени, даже понимаю, но с души воротит, — успокоился Орхан, выдыхая и расправляя плечи — Я думаю, что привыкну… — Твоя мать не смогла, хотя много времени провела во дворце, помогая моим детям в их санджаках, — признался падишах, не прекращая разглядывать внука — Как же ты похож на меня в твоём возрасте… А душа на то и дана, что бы с неё воротило… — Я знаю вас лишь по рассказам, что ходят в народе, но надеюсь, что получил в наследство от вас не только внешнее сходство, — шехзаде дёрнул бровью и улыбнулся уголком тонких губ — Раз я член вашей семьи, то хочу выжать из этого всё возможное… — О чём ты? — Я желаю учиться, повелитель. А ещё чтобы мои братья и сёстры учились вместе со мной, — Орхан и не подозревал, насколько он, в глазах правителя мира, похож на своих родителей. Орхан — такое имя дал ему Сулейман. Как он, с присущей сообразительностью, быстро понял — зачат он был случайно, хоть и в браке. Но, не смотря на это, его любили… А не говорили об истинном происхождении только потому, что им выпал шанс пожить спокойно — без интриг, сплетен и драк. Это было спокойствие в полном его проявлении… Но настало время вернуться… Настало время показать себя…