Море

15 апреля 1558 года. — Сегодня день рождения моего Орхана, — сказала Хасеки Султан в то время, как служанки помогали ей одеваться — Я подарю ему гнедого жеребца. Такой красавец. Сильный, смелый и с неуёмной жаждой жизни. Прям как мой Арслан. На душе Хюррем Султан был приятно тянущий покой. Он появился как раз после того, как она примирилась с Махидевран. Первоначально черкешенка очень удивилась словам рыжеволосой женщины, но потом даже прониклась и мысленно стала её жалеть. Роксолана попросила простить ей все её грехи, которые она совершила по отношению к Махидевран, за боль и страдания. Для матери Мустафы это было поразительно настолько, что она даже не могла и слова сказать. Мустафа же, не смотря на большую разницу в возрасте, смог подружиться с племянником, который оказался довольно интересным человеком, желающим узнавать что-то новое. В этих голубых глазах он увидел решительность и смелость, а в общем облике — Сулеймана. — Я доподлинно не знаю, но не могли бы вы мне объяснить один вопрос, — произнёс Орхан, выводя дядю из раздумий — Вы ведь старший, но в Манисе дядя Мехмед. Как так получилось? — Ошибка прошлого… На пятнадцатый день рождения повелитель решил подарить своему любимому внуку официальную церемонию вручения сабли и зачисление того в корпус янычар. К этой церемонии шехзаде помогали готовиться его младший брат Осман и отец. Мать же, ведя рядом с собой дочерей, направлялась к Хюррем Султан с внутренним чувством величия, ведь она стала ещё выше, чем Нурбану, сыну которой ещё рано вручать в руки саблю. Её мальчик вырос и стал юношей. Стал таким, каким она его хотела «вылепить» — умный, харизматичный и храбрый. Конечно, у Орхана были недостатки — баранье упрямство, безрассудство и излишняя деятельность — но все эти недостатки она предпочитала не замечать. На эту церемонию собрались все дети Сулеймана, даже Мустафа и его матушка, видеть которых пожелал сам Орхан или Арслан, как его любовно называла Хасеки. Это не особо понравилось Дениз Султан, но портить настроение сыну в его же праздник она не хотела. — Орхан, — в покои к племяннику вошёл шехзаде Джихангир, сияющий довольной улыбкой — Я так рад за тебя. Волнуешься? — Совсем немного, — юный шехзаде взглянул на себя в зеркало и не узнал себя в этом ярко-красном кафтане и великолепной чалме — Я сам на себя не похож, если честно. — Я так волновался на своей церемонии, что забыл речь, — немного усмехнулся Джихангир и рассмеялся, увидев тревожные трансформации на лице племянника — Не бойся. Всё будет хорошо. — Это точно, брат. Мы все там будем. Рядом, — Осман хлопнул брата по плечу. — Махмуд и Абдулла ещё малы. Их может напугать крик янычар, — сказал Баязид, поправляя чалму на старшем сыне, а потом посмотрел на второго — Они будут с матерью? — Я присмотрю за ними, отец. Абдулле десять — не испугается, а Махмуд будет рядом со мной, — произнёс Осман — Ну что, брат? Готов? — А у меня другого состояния и не бывает, — выдохнул Орхан и, мысленно помолившись, вышел из комнаты. Я — Орхан. Сын шехзаде Баязида и его супруги Дениз Султан. Первый внук правителя мира Сулеймана и внук рыбака Каракарталя. Сочетание несочетаемого. Орхан, встретивший детство в ипостаси сына торговца и распрощавшийся с ним в наряде шехзаде. Моя жизнь больше никогда не будет прежней. Теперь вокруг меня богатство, власть, кровь и жестокость. Я чувствую это. Может быть я умру от руки родственника, но я никогда не убью свою семью. Клянусь. Я — Орхан из рода Османов. Вся женская часть семьи собралась в башне у площади — Хюррем Султан, Махидевран Султан с внучкой Нергисшах, Дениз Султан с четырьмя дочерями, Михримах Султан с дочкой Айше Хюмашах Султан, дочь шехзаде Мехмеда Хюмашах Султан (р-разнообразие) и даже Нурбану Султан с Шах, Гевхерхан и Эсмахан, положение которой обязывало присутствовать, хотя она вообще этого не хотела. И вот на площадь, заполненную боевыми янычарами, вышел султан и трое его старших сыновей — Мустафа, Мехмед и Селим, а остальные дети Сулеймана и их сыновья вышли вместе с Орханом, который ощущал себя немного зайцем среди волков, а не шехзаде в присутствии янычар… Что там отец говорил про испуг братьев? Да, но видно он не учёл испуг самого старшего из сыновей… Неловко получилось… Орхан занял своё место и посмотрел на великого деда, дядьёв, братьев, отца, а потом снова на Сулеймана. Падишах, ободряюще улыбнувшись внуку. Как бы подал знак начинать. — Аллах, помоги, — пробормотал Орхан, стараясь унять дрожь в коленях, а потом, набрав побольше воздуха в лёгкие, начал — Именем Пророка! Аллах, Аллах! Ху! — его выкрик поддержали громкие янычары своим «Ху!» — Мой путь ваш путь, мой перст ваш перст, моя могила ваша могила, моя вера — ваша вера. Я положу голову на избранном вами пути. Отдам жизнь за ваши души. Раздам свои богатства за ваш праздник. Мой язык глаголет — святые мудрецы приказывают. Я познал хлеб, соль и воду. Если сверну с избранного пути, пусть ваши сабли опустятся мне на шею! На каждое знание найдется мудрец! На каждую истину — праведник! О, Пророк Али! Ху! — ещё немного и либо он справится, либо лишится чувств от янычарского «Ху!» — Эй, народ Аллаха, о враги Пророка Мухаммеда! Вы отрицаете его, мы же благодарны ему! Вы — по одну сторону, мы же по другую! — Пусть рассеется клинок и явится алая кровь! — сказала Сулейман, поднимаясь с трона. — Да занесется моя сабля надо мной! Да сравняюсь я с землей! Да развеюсь я пылью по ветру! — закончил Орхан, облегчённо выдыхая. — Ты молодец, — произнесла Дениз, смотря на то, как на пояс её сына повязали ножны с саблей — Я горжусь тобой. — Мой Арслан. Мой лев, — проговорила Хюррем, на сердце которой теперь был покой. Она дожила до того момента, которого хотела. Увидела взросление внука. Теперь она уверена, что всё будет хорошо. *** — Пророк! — взревел Орхан, влетая в свои покои вместе с Османом — Я думал, что стану седым за эту церемонию! Я выжил! — Аллах Всемогущий! И это мой брат, — Осман сел на тахту и со скепсисом посмотрел на брата — Даже Махмуд не пискнул, хотя ему шесть, а ты так мечешься. — Очень смешно, — парень сбросил чалму и отбросил её на край кровати — Я не могу поверить, что я больше не ребёнок. Ну, это не совсем правильно сказано, но, думаю, ты меня понял. — Орхан! — в комнату к шехзаде влетела тётушка Михримах, лицо которой было красное и залитое слезами — Осман… Орхан… Наша Хюррем Султан… — Что?! — братья одновременно подскочили со своих мест, но быстро всё поняли. Они бежали к покоям своей Валиде, сбивая нерасторопных слуг. Орхану просто не верилось, что сбывались слова его бабушки, сказанные ему во время поездки в Амасью: «Ты видишь то, что другие отказываются видеть, милый. Не хотят принимать неизбежное… Я поживу ещё немного и увижу, как тебе исполнится пятнадцать. А уж потом усну спокойно». Не может быть, чтобы она была настолько права. Нет! Нет! Он почти не видел дороги и двигался чисто интуитивно, а потому, когда они все прибежали, их лица были мокрыми, но от слёз. Там были все. — Мой Арслан, — произнесла лежащая на постели Хюррем, жестом призывая к себе именинника — Прости, что очернила твой праздник, мальчик мой. — Нет. Нет, — он сел подле неё и взял за руку — Вы не можете… Впрочем, вы сдержали обещание, госпожа… — Сынок, — заплаканная Дениз обняла сына за плечи и оттащила его от постели бабушки. Он держался, но, взглянув на отца, подошёл к нему и положил руку на плечо, желая хоть как-то показать своё сочувствие. Все дети Хюррем были тут. Она перед смертью видела всех и радовалась тому, насколько прекрасная у неё семья. Спроси у Хасеки, согласилась бы она избежать плена, жестокости и крови в прошлом ради того, чтобы остаться на родине, она бы без раздумий ответила «нет». Вот её семья. И другой ей не надо. Хасеки Хюррем Султан умерла 15 апреля 1558 года в возрасте пятидесяти шести лет. Несколько лет продолжался траур повелителя, скорбевшего по любимой супруге. Были запрещены во дворце танцы, праздники, любая роскошь и даже смех, ведь его счастье и смех покинули этот мир. Делами в гареме занималась Михримах Султан при непосредственной помощи Дениз Султан, выполнявшей роль казначея гарема. Все шехзаде разъехались по своим санджакам, кроме Баязида, который, до приезда в столицу был в ссылке, а теперь не имел санджака. Что же, это, возможно, и к лучшему — он не давал нагловатому Рустему-паше командовать в совете, время от времени осаждая того. Большую помощь отцу в этот непростой для всех период оказывали его старшие сыновья — Орхан и Осман. Старший из них старался со стороны армии, а именно янычар, а младший — «прощупывал почву» у простого народа, выясняя его настроение. Но оба эти звена будто жили по инерции, заложенной повелителем ранее, будто и не замечая смены власти. Но вот, 15 апреля 1561 года, в восемнадцатый день рождения Орхана, в третью годовщину смерти Хюррем, султан Сулейман Хан Хазретлери неожиданно пришёл на заседание совета, руководил которым его сын Баязид, выслушивающий доклад Османа о настроении в народе. — Супруга моя просила меня отменить кровь, так как это в моей власти, — начал как-то безэмоционально падишах, сжимая в руке лист бумаги — Просила отменить вековое кровопролитие. И я принял решение, — Сулейман посмотрел на всех присутствующих и остановился на сыне, протягивая лист, свёрнутый в трубу — Читай, Баязид. — Как прикажете, повелитель, — шехзаде принял документ и, развернув его, стал читать — «Я, султан Сулейман Хан Хазретлери, десятый султан Османской империи и восемьдесят девятый халиф правоверных, принимаю решение отменить жестокий закон своего прадеда султана Мехмеда Фатиха и возвращаю принятые до него порядки с некоторыми изменениями — султана отныне будут выбирать кадии, муфтии и улемы тех санджаков, в которых обучались наследники и только они будут решать, кому сыновей действующего падишаха следует вручить бремя власти. Мнение их должно быть неподкупным, а потому перед началом совета они должны клясться на Священном Коране своей душой. Остальных шехзаде и их детей умерщвлять, пленять или хоть как-то ограничивать их свободу запрещаю, дозволяя им выбрать дело по душе не во вред новому султану, его семье и своей стране. Отныне братоубийство в семье падишаха является таким же преступлением, которое должно караться наряду с другими, как если бы простой человек убил другого человека». Вот оно. Свершилось. Больше не будет ужасных смертей и плача женщин по убитым братьям и сыновьям. Они будут жить. Но, возможно, этот приказ развяжет руки тем, кому давно покойный Фатих их связывал. А именно Селим. Ему не нравилось, что его младший брат в столице в роли регента набивает себе авторитет и уважение народа. Однако, что не следует скрывать, Селим видел соперников не только в своих братьях, но и в племянниках, а именно в Орхане, который, подобно Мустафе и Мехмеду когда-то, завоёвывал большую популярность среди янычар и простого люда. И, уже во вторую очередь, в Османе, что был, своего рода, «серым кардиналом», который знал про свою страну практически всё, ведь очень этим интересовался и хорошо разбирался. Таких так просто не уберёшь с пути, ведь на их защиту поднимется вся столица, а это властолюбивому Селиму нравится меньше всего. Из всех братьев именно Баязид раздражал его больше всего. И уже не из-за отношения родителей, как было в детстве, но теперь по личным причинам, ведь в 1559 году его брат стал отцом в девятый раз, как и хотел — Дениз подарила мужу сына, которого назвали Мехмедом. Пятый сын. Пятый, о Аллах! За что, Всевышний, ты так его любишь, что даже его старой жене даёшь возможность родить здоровых детей. — Что же, теперь я смогу больше, чем раньше, — сказал тихо Селим, наблюдая за тем, как его единственный сын Мурад тренируется на саблях с учителем — И я сделаю намного больше. Я чувствую, что мне осталось ждать совсем немного.