https://pp.userapi.com/c844416/v844416670/16e16d/agnvIV-ZGgM.jpg
Кёнсу стоял на балконе второго этажа и смотрел на единственную асфальтированную дорогу, ведущую к поместью. Его глаза были темны, как полночное небо, но всё же оставались ясными, словно вода из горных источников. Он защищался ладошкой от палящего солнца, сосредоточенно поджав губы. Это был день, когда оба хозяина: отец и сын, должны были вернуться из своей поездки на запад к портам Пусана. Хотя японские оккупанты ужесточили контроль над торговлей и большинством земель, семья Пак избежала судьбы многих менее удачливых корейских предпринимателей. Они вели заграничную торговлю, снабжая топливом военных. Большого достатка от дела не было, но семья Пак справлялась лучше, чем большинство. Хозяин поместья хорошо заботился о своей семье в эти трудные времена. Он начал обучение своего единственного сына, чтобы тот позже делал то же самое, что и отец: стал главой семьи, поддерживал её авторитет, который поможет выживать в течение какого-то времени. Сопровождаемые глухим грохотом двигателей, два легковых автомобиля постепенно появились на горизонте. Кёнсу быстро покинул балкон, направившись в кабинет дворецкого, но перед этим ещё раз осмотрев комнату, чтобы убедиться, что всё готово к возвращению молодого хозяина. Пропуская каждый второй шаг, семнадцатилетний юноша подошёл к двери и дважды постучал в неё, прежде чем зайти к главному дворецкому. Он старался выглядеть спокойным, хотя на самом деле был ужасно взволнован. – Господин Лим, сэр, – позвал Кёнсу, тихим голосом привлекая внимание пожилого дворецкого, склонившегося над бытовой книгой. – Они вернулись. Я думаю, они будут у ворот примерно через двадцать минут. – Спасибо, Кёнсу. – Дворецкий встал, опираясь на крышку старого кедрового стола. – Пожалуйста, сообщи об этом мадам и господину Сухо, хотя я думаю, что он уже каким-то волшебным образом узнал о прибытии хозяев. Он хорош в этом. – Да, сэр. Кёнсу отправился выполнять данное ему поручение. И вскоре все обитатели поместья во главе с госпожой Пак и дворецким Лим стояли перед особняком, ожидая возвращения хозяев. Два легковых автомобиля проехали в ворота, шурша колесами по гравию. Как только машина полностью затормозила, Чанёль выскочил навстречу матери, тут же обнимая её. – Чанёль, сынок! – воскликнула госпожа, тепло обнимая вернувшегося юношу. – Добро пожаловать домой, дорогой. Надеюсь, поездка прошла хорошо, и ты многому научился у своего отца? – Да, мама, – ответил Чанёль, отстраняясь и ярко улыбаясь. Они не виделись около трёх месяцев, и восемнадцатилетний Чанёль сильно скучал по своей матери. Стоящий рядом с мадам Сухо поприветствовал молодого хозяина поклоном, всё так же не выражая никаких эмоций. Чанёль коротко кивнул и внимательно осмотрел стоящих напротив людей. Он искал взглядом того, по кому скучал больше всех, находясь в поездке. Он заметил Кёнсу, когда тот нёс его чемоданы в дом. Чанёль бессознательно улыбнулся, наблюдая как его личный слуга пытается затащить несколько ящиков вверх по лестнице. – Чанёль, – позвал господин Пак, поприветствовав жену поцелуем в щёку. – Куда ты смотришь? Пойдём в дом. Оставив слуг распаковывать багаж, Чанёль пошёл в дом вместе с матерью, которая взяла его под руку. Он увлечённо начал рассказывать о том, что видел в Пусане. Счастливая семья зашла в чайную комнату. Кёнсу в это время перенёс все чемоданы в комнату молодого хозяина на втором этаже. Вытирая пот со лба, Кёнсу с удивлением смотрел на множество разноцветных коробок. Особенно его интересовала большая тёмно-синяя коробка, которая была тяжелее по весу, чем остальные. Кёнсу обошёл её кругом пару раз, словно любопытный кот, и решил, что спросит потом о ней у Чанёля, начав распаковывать чемоданы. Кёнсу уже более десяти лет был личным слугой Чанёля, который, помимо Сухо, помогал ему с повседневными заботами. Когда у молодого хозяина появились подозрения, что Сухо шпионил за ним, тогда входить в комнату Чанёля стало разрешаться только Кёнсу. Чанёль доверял своему лучшему другу во всех жизненных аспектах, а Кёнсу отплачивал ему тем, что был самым внимательным слугой для своего господина. Кёнсу был таким заботливым, что Чанёль иногда дразнил его, называя своей "жёнушкой" и смущая этим донельзя. Лицо Кёнсу покрывалось розоватым румянцем, и Чанёлю хотелось шутить ещё больше, сверкая блестящими дымчато-серыми глазами. Полностью погруженный в выполнение своих обязанностей, Кёнсу не заметил, как в комнату на цыпочках прокрался Чанёль. Он тихонько подошёл к своему другу сзади и заключил в крепкие объятия, укладывая подбородок на худенькое плечо Кёнсу. Тот ахнул, испугавшись, и выронил из рук на пол белоснежную рубашку. Так странно было чувствовать эти знакомые объятия. Невинность юношей осталась в прошлом, и теперь в воздухе витал запах двусмысленности. – Ты скучал по мне? – прошептал Чанёль своим глубоким хрипловатым голосом. Чувствуя, что Кёнсу напряжённо замер в его руках, Чанёль ласково потёрся носом, стараясь расслабить своего друга и не догадываясь, что действие имеет противоположный эффект. Чанёль любил обнимать Кёнсу не только потому, что тот был ниже ростом и юноша легко мог спрятать его в своих руках, но и из-за необъяснимого чувства эйфории, что охватывало его, когда Кёнсу физически был прижат так близко к сердцу. Чанёль понимал, что испытывал к своему другу совсем не дружеские чувства, но ничего не мог с собой поделать. Эти запрещённые чувства он носил в себе с тех пор, как впервые увидел Кёнсу под тем деревом магнолии. – Молодой хозяин, пожалуйста, – попросил Кёнсу, стараясь оставаться невозмутимым, но дрогнувший голос выдал его с головой. – Отпустите меня. Это неуместно. Вы получите нагоняй от Сухо, если он увидит это. – Тогда Сухо получит полный рот угля, – возразил Чанёль. – И как ты меня назвал? Похоже, ты на самом деле не очень-то хочешь, чтобы я тебя отпускал. Чанёль ухмыльнулся и стал раскачивать из стороны в сторону, не расцепляя объятий. На протяжении многих лет, молодой хозяин настаивал, чтобы Кёнсу звал его просто по имени, когда они оставались наедине. А Кёнсу, хоть и ценил искренность их дружбы, но беспокоился об их близости. Сухо и его мать постоянно напоминали ему о его положении: он был всего лишь сыном горничной. Из-за острого осознания своего социального статуса, Кёнсу много раз пытался отдалиться от Чанёля, но тот был упрям как осёл: он был готов наброситься на любого, кто попытается их разъединить. Кёнсу был его, Чанёль открыто заявил об этом и предостерёг тех, кто хотел положить конец их близким отношениям. Кёнсу со вздохом сдался и снова заговорил мягким голосом. – Чанёль, пожалуйста, отпусти меня. У меня будут большие проблемы, если нас увидят. Его имя будто бы было волшебным словом, подчинившись которому Чанёль сразу же ослабил хватку, но тем не менее не расцепил своих объятий. Кёнсу повернулся лицом к Чанёлю, который цвёл радостной плутовской улыбкой. Молодой хозяин вырос в прекрасного юношу со стройным подтянутым телом и широкими плечами. Его мальчишеские черты заострились, а глаза потемнели, теряя серебряные детские блики. Ожидания, которыми давили на Чанёля, видя его идеальным наследником, изменили юношу. Он гораздо быстрее вырос, становясь мужчиной слишком рано. Однако в глазах Кёнсу Чанёль был всё тем же мальчишкой с ослепительной улыбкой и горящими глазами. Не задумываясь, Кёнсу поднял руку и ласково смахнул прядь волос с его лба. Да, он скучал по нему. Чанёль подался вперёд за этим осторожным прикосновением, наблюдая за тем, как Кёнсу теряется в своих мыслях. Глаза Чанёля внимательно оглядывали лицо Кёнсу: от его длинных ресниц, что обрамляли глубокие глаза, горящие предостережением, по зардевшимся щекам и до влажных красных губ. Внезапно Чанёль ощутил непреодолимое желание прижаться к этим губам и показать своими действиями, как сильно он соскучился по нему. Наклоняясь опасно близко, Чанёль спросил тихим шепотом. – Ты скучал по мне, Кёнсу? Чувствуя, что воздух застревает где-то в горле, Кёнсу просто кивнул. Его щёки горели так, будто он грел их у открытого огня. С одной стороны, ему не нравилось, что Чанёль пробуждает в нём такие чувства, но с другой Кёнсу был счастлив иметь с ним такие близкие отношения. Он знал, что не должен был испытывать такие чувства по отношению к мужчине, тем более по отношению к Чанёлю. Но Кёнсу терял способность рационально мыслить, когда Чанёль стоял так близко. – Я тоже скучал по тебе, Кёнсу. Очень сильно, – признался Чанёль. Его дыхание щекотало нос Кёнсу, заставляя того чуть морщиться и быстро моргать. Он немного смутился таким поведением друга, а Чанёль от души рассмеялся. Во время нахождения в Пусане, все мысли Чанёля были заняты Кёнсу. "Кёнсу бы это понравилось", "Кёнсу был бы в восторге от этого", "интересно, Кёнсу понравился бы этот цвет?". Чанёль думал, что сойдёт с ума, если вернётся хоть на день позже. Когда смех Чанёля затих, он снова встретился глазами с Кёнсу и на этот раз оба молодых человека сглотнули, осознавая всю интимность их позы. Однако прежде чем кто-нибудь из них осмелился действовать, послышался сдавленный кашель со стороны двери, и они спешно оттолкнули друг друга. Кёнсу взял с пола ранее уроненную рубашку и дрожащими руками стал пытаться повесить её в шкаф. А Чанёль отошёл к окну и, неловко потянувшись, стал болтать что-то о наступлении лета. Его эльфийские уши сравнялись цветом с красными бархатными шторами. В дверях стоял всё такой же безэмоциональный Сухо. – Молодой хозяин, хотите ли вы принять душ перед ужином? Вы, наверное, устали после долгого путешествия, – серьёзно обратился Сухо, так будто бы он не видел той неловкой ситуации, на которую наткнулся. – Да, да, конечно, – ответил Чанёль и, не глядя ни на кого, практически побежал в ванную комнату. – Спасибо, Сухо. – Всегда пожалуйста, молодой хозяин. И, Кёнсу, принеси молодому мастеру свежую одежду из прачечной. – Да, сэр. – Кёнсу поклонился и быстро закрыл дверцу шкафа, услышав, как щёлкнул замок на двери в ванную. Низко наклонив голову, чтобы избежать пронзительного взгляда Сухо, Кёнсу быстро пошёл к выходу из комнаты, но на самом пороге Сухо преградил ему путь рукой. – Помни своё положение, Кёнсу, – сказал он холодно. – Ты сын служанки, а он наследник. Не забывай этого. После этих слов Сухо ушёл вниз по лестнице, оставив Кёнсу бессмысленно смотреть на покрытый ковром пол. Когда Кёнсу вернулся в комнату молодого хозяина с чистым халатом в руках и тяжёлыми мыслями, он застал Чанёля сидящим на полу рядом с ранее заинтересовавшей его тёмно-синей коробкой. Вода капала с его мокрых волос, он был голый по пояс и сидел, скрестив ноги и возясь с каким-то странным устройством. Кёнсу накинул халат на широкую спину Чанёля и опустился на пол. – Что это? – спросил Кёнсу, когда любопытство всё же взяло над ним верх. Он смотрел, как Чанёль осторожно положил какой-то чёрный диск внутрь деревянного корпуса. – Это патефон, – ответил Чанёль. – Я купил это у американского матроса в Пусане. Я подумал, что было бы интересно записать твоё пение. – Моё пение? – неуверенно переспросил Кёнсу. – Почему моё пение? И что ты подразумеваешь под записью? Повернувшись к Кёнсу, Чанёль начал терпеливо объяснять. – Это пластинка для записи, а это патефон. Патефон – это устройство, предназначенное для воспроизведения музыки, записанной на вот этих пластинках. – Он легонько постучал по большому плоскому кругу под иглой. – Также, можно записывать музыку самим на пустые пластинки. А записать твоё пение я хочу для того, чтобы у меня была постоянная коллекция твоего голоса, и я мог слушать её, когда захочу. Чанёль с нежностью улыбнулся, но Кёнсу только нахмурился. – Я не думаю, что это хорошая идея, – неуверенно сказал Кёнсу, заметив, как изменилось лицо Чанёля на этих словах. – Ты молодой хозяин и теперь, когда мы выросли, мы не должны вести себя так, как вели раньше, будучи детьми. Тебе нужно… – Что Сухо сказал тебе на этот раз? – прервал Чанёль, скрипнув зубами. Его голос звучал резко и недовольно. – Что, нет. Он ничего мне не говорил, – с беспокойством ответил Кёнсу. – Это для твоего блага, да и моего тоже. Пожалуйста, мы должны перестать… перестать делать это, как это вообще назвать... Он взмахнул руками, чувствуя давившую безысходность. Кёнсу, конечно, понимал, что они были хозяином и слугой, но в тайне он думал, что также они были и друзьями. Но начиная с прошлого года, он перестал быть уверен в том, как можно назвать их отношения. Да, они были друзьями, но иногда они были намного ближе, чем друзья. – Это? – уже громче спросил Чанёль и тоже взмахнул руками. – Если Сухо снова будет надоедать тебе, скажи, пусть говорит об этом лично мне, а не пугает тебя своим лицом-маской театра Но. – Я же сказал, что Сухо тут не причём, – раздражённо сказал Кёнсу, но его голос теперь звучал тише. – Я просто беспокоюсь о том, как ты будешь выглядеть перед другими, когда рядом с тобой будет слуга. Я обещал господину Паку, что буду делать только то, что хорошо для тебя. Но я не уверен, что я сам хорош для тебя… Вздохнув, Чанёль взял руки Кёнсу в свои, пытаясь успокоить и убедить своими словами. – Ты хорош для меня, я уверен в этом. Без тебя я не смогу даже одеться и буду выглядеть нецивилизованным дикарём. Поэтому, пожалуйста, Су, давай больше не будем об этом спорить. Просто позволь мне записать твоё пение. Посмотрев Чанёлю в глаза, Кёнсу понял, что разговор окончен. Кёнсу мог бы продолжить, но зная, какой его друг упрямый, они всё равно ничего не решат. Отведя глаза в сторону, он обратил внимание на патефон и заговорил тихим, усталым голосом. – Какую песню мне петь? – "Аве Мария" из оперы Гуно. Когда солнце начало садиться за горизонт, нежный голос Кёнсу звучал над восточной частью особняка и разносился лёгким летним ветром по округе. Горьковато-сладкий запах молодой любви витал в воздухе.---
Цикады громко пели среди деревьев, посвящая серенады лету и оплакивая краткость своей жизни. Лето было в самом разгаре. Счастливый сезон принёс с собой жаркое солнце и влажные ветры, превращая поместье в парилку. Не обращающий внимания на жару Сухо вышёл в сад, неся руками в белых перчатках поднос с послеобеденным чаем. Он подошёл как раз тогда, когда Чанёль растянулся в бамбуковом кресле, отбросив кисточку в стоящий рядом закапанный стакан. Взглянув на окрашенный холст, Сухо залил листья Дарджилингского чая горячей водой. – Где Кёнсу? – спросил Чанёль, не отрывая взгляда от полотна. – Он занят работой в доме, молодой хозяин, – ответил Сухо, передавая чашку чая. – Как проходит портретирование госпожи Ким? Чанёль перевёл взгляд на дворецкого. – Я не понимаю, почему мама считает, что картина будет хорошим подарком. Я даже никогда не видел эту девушку, но она уже мне не нравится, из-за этого дурацкого портрета, который я должен нарисовать по фотографии, – ответил он и по-детски щёлкнул по стеклу фотографию в рамке, где была изображена девушка в вечернем платье. – Я предпочитаю рисовать людей, которых знаю лично, – прокомментировал он и отпил чай. – Может быть, тогда мне сообщить мадам, что вы хотели бы встретиться с госпожой Ким? – спросил Сухо. – Что? Нет! – запаниковал Чанёль, чуть не подавившись напитком. Он закатил глаза и ответил: – Я просто хотел сказать, что уже устал рисовать эту госпожу Ким, а не то, что я хочу её увидеть вживую. – Должен ли я тогда позировать вам? – как обычно бесстрастно предложил Сухо. – Нет, меня расстраивает выражение твоего лица. Я не могу слишком долго смотреть на тебя, – без колебаний отмахнулся Чанёль. – Пожалуйста, скажи Кёнсу, чтобы он пришёл к дереву магнолии. Он будет позировать мне. Не дожидаясь ответа, Чанёль взял свой альбом и уголь, направившись к своему любимому дереву. – Очень хорошо, молодой хозяин. Наконец достигнув тени под ветвями магнолии, Чанёль лёг на землю и закрыл глаза, наслаждаясь тем, как трава холодит кожу. Он весь вспотел от жары и расстегнул ещё одну пуговку своей рубашки, обнажая загоревшую грудь. Скучая, он размышлял о том, как Сухо мог носить свои перчатки в такую погоду. "Это потому что он дьявол, привыкший к адскому пеклу", подумал Чанёль и усмехнулся собственной шутке. – Что смешного? – прозвучал голос Кёнсу и Чанёль открыл глаза. Серебряно-серые глаза встретились с блестящими густо-чёрными. – Господин Сухо сказал, что вы звали меня. Что я могу сделать для вас, молодой хозяин? – Не называй меня так, – нахмурился Чанёль. – Мне нужен эскиз модели, но я не хочу рисовать Сухо. Если я буду смотреть ему в лицо более трёх секунд, то потом всю ночь буду мучиться кошмарами. Кёнсу хихикнул и Чанёль тоже улыбнулся своему остроумному замечанию. Он на самом деле не думал, что Сухо такой уж плохой человек, Чанёль просто не мог доверять ему. Дворецкий был объективен и лоялен ко всем семье, кроме Чанёля. – Су, сядь, пожалуйста, у подножия дерева и я буду рисовать тебя, – попросил Чанёль, беря в руки альбом. Кёнсу послушно устроился под деревом, а Чанёль быстро увлёкся процессом. Внимательно смотря на своего друга, он лёгкими движениями по гладкой бумаге набрасывал силуэт. Он оставил лицо на последок, занявшись цветами на зелёном дереве позади. Он всегда думал, что белые цветы напоминают Кёнсу: такого же чистого, стойкого, красивого и совершенного. С большой осторожностью Чанёль начал рисовать лицо, которое так часто видел во снах. Он медленно набросал красивые черты, начиная с густых бровей и до пухлых губ. – Губы, – шепнул Чанёль, поймав себя на том, что зациклился на этом слове. Он тут же вспомнил об их неожиданном моменте близости две недели назад, когда он только вернулся из Пусана. Он мог сказать, что Кёнсу тогда не отпугнули его действия. Вспоминая это, Чанёль берёг своё маленькое пламя надежды, что его любовь взаимна. Но, так или иначе, он не был уверен, что сможет передать свои чувства так, чтобы не обременять Кёнсу ещё больше. Подняв глаза от рисунка, он уставился на юношу, который с интересом наблюдал за движением теней от кроны. Заметив изменившуюся атмосферу, Кёнсу прямо посмотрел в затуманенные глаза Чанёля. Эхо ритма песен цикад было созвучно с ударами их сердец. Внезапно Чанёль, чувствуя рой порхающих где-то в животе бабочек, поднимающихся вверх по позвоночнику и заставляющих его дрожать, ощутил прилив решительности. Не задумываясь о последствиях, Чанёль выпалил громко и ясно: – Я люблю тебя. Глаза Кёнсу удивленно расширились. – Я люблю тебя, – повторил Чанёль. – Больше, чем друга. Я хочу поцеловать тебя. Я хочу провести с тобой остаток жизни. Я хочу сбежать вместе с тобой. Я люблю тебя. Я готов бросить всё, ради тебя. Я… – Стоп, – выдохнул Кёнсу. – Остановись, ты не можешь. Это неправильно. Ты такой эгоистичный человек, Чанёль! – дрожащим от нарастающего гнева голосом говорил Кёнсу. – Конечно, ты наследник, ты можешь делать всё, что захочешь. Но ты подумал обо мне?! Боже, Чанёль, ты такой эгоист! – Да, я эгоист. И я всегда был таким. Потому что всё, чего я хотел, это чтобы ты был со мной и только со мной! – Чанёль сорвался на крик. – Остановитесь. Пожалуйста, прекратите, молодой хозяин. Это неправильно! – закричал Кёнсу, резко поднимаясь на ноги. – У вас, наверное, солнечный удар из-за жары. Я схожу за господином Сухо. Однако прежде чем Кёнсу успел сделать хоть шаг, Чанёль быстро сократил расстояние между ними и прижал Кёнсу к стволу дерева магнолии. Он крепко держал его, игнорируя сопротивление и пытаясь утихомирить. – Нет, это не так. Нет ничего неправильного в том, чтобы любить кого-то. Кёнсу, послушай меня. – Чанёль схватил его за плечи. – Послушай меня! Это всегда был ты, и это всегда будешь ты! Но если ты посмотришь мне в глаза и скажешь, что не любишь меня, то я позволю тебе уйти и больше никогда не заговорю об этом. До Кёнсу, ты не любишь меня? Кёнсу в панике отвёл глаза. Он знал, что обязан сказать Чанёлю, что не любит его, что он должен уйти и никогда не вспоминать об этом дне. Он не мог лгать, он не хотел лгать. В глубине души, он хотел любить и быть любимым. Он боролся со своими моральными обязательствами, со своими обязанностями как слуги семьи Пак, комплексом неполноценности и своими желаниями. Глаза Кёнсу наполнились слезами, когда он помотал головой из стороны в сторону. Но он не мог набраться сил, чтобы сказать "я не люблю тебя". – Знаешь, что сказал мне тот американский моряк, когда я купил патефон? – прошептал Чанёль, наклоняясь ближе. Он был доволен тем, что Кёнсу не может сказать этих слов. Дымчатые глаза Чанёля светились волнением, когда он заботливо держал Кёнсу за плечи. – Живи настоящим, сказал он, жизнь коротка. Чанёль осторожно прижался к губам Кёнсу, задерживаясь на долю секунды больше, чтобы насладиться запретным плодом. Простое прикосновение выпустило на волю все подавляемые внутри Кёнсу эмоции, и слова Чанёля раз за разом повторялись в голове. "Жизнь коротка". И когда он поднял взгляд, то не видел ничего, кроме полных страсти и бунта потемневших глаз Чанёля. В одно мгновение Кёнсу отказался от разумности и желания воевать со своими чувствами. Быстро, без предупреждения, он обхватил Чанёля за шею и впился в его губы поцелуем. Чанёль нетерпеливо ответил, возвращая голодные, но такие приятные прикосновения. Он страстно прижал Кёнсу к стволу дерева магнолии своим телом. Они открыли ящик Пандоры, и теперь не было пути назад. Пара глаз наблюдала за объятиями влюблённых. Вскоре глаза пропали в темноте леса, и только лёгкий аромат Дарджилингского чая задержался во влажном воздухе.---
Летняя жара не шла ни в какое сравнение с всё возрастающим пылом юношеской любви. В последние два месяца, когда появлялась возможность, Чанёль и Кёнсу скрывались подальше от любопытных глаз. Среди деревьев, в своих комнатах, а иногда даже в глубине подвала. Чанёль шептал бессмысленные нежности на ухо Кёнсу, стараясь уменьшить его беспокойство. А Кёнсу думал, что он медленно сходит с ума. Каждый день он чувствовал себя так, будто то поднимался к небесам, то падал в ад. Раем было время, что он проводил с Чанёлем, греясь в его прикосновениях и наслаждаясь поцелуями. Всё заботы Кёнсу, казалось, рассеивались в присутствии Чанёля. Кёнсу всё чаще ловил себя на том, что жаждет прикосновений и взглядов этих тёмных глаз на протяжении всего дня. Но когда ты познал сладкий вкус рая, боль от глубин ада будет ещё более мучительной. Он постоянно боялся, что кто-то, особенно хозяин поместья или Сухо, обнаружат их отношения. Но ощущения от запретной любви были так приятны мятежной стороне семнадцатилетнего подростка. Он знал, что это неправильно, но не хотел останавливаться. В одни дни Кёнсу был спокойным, разумным и твёрдо стоял на своём, противясь действиям нуждающегося в любви Чанёля. Но бывали дни, когда Кёнсу был капризным, нервным и на удивление смелым, к восторгу Чанёля. Но в эти дни Кёнсу получал больше вреда, чем пользы. Несмотря на неустанные попытки Чанёля успокоить его, Кёнсу каждый день проживал в хрупком равновесии страха и удовольствия. У него были небольшие шансы на победу, и он мог потерять слишком многое. Чанёль же был намного спокойней, он держал свои страхи на замке. Конечно, он тоже боялся. Он очень боялся. Но в отличие от Кёнсу, он делал ставку на своё положение наследника и данную ему от рождения власть. Его эгоистичность и наивность подкреплялись подростковым безрассудством. Но он, как и Кёнсу, уже не мог, да и не хотел останавливаться. Они оба слишком быстро и бесповоротно влюбились друг в друга. В ночь последнего в этом сезоне полнолуния Чанёль потащил Кёнсу к небольшой полянке в лесу под предлогом изучения астрономии. И они лежали бок о бок на изношенном шерстяном одеяле, заботливо принесённом Чанёлем, и бездумно смотрели на люминесцентную луну в тёмном небе. Это был момент редкой тишины и спокойствия. Не говоря ни слова, Чанёль взял маленькие ладошки Кёнсу в свои большие и начал осторожно постукивать пальцем. Стук, пауза, стук-стук, пауза, стук-стук-стук, пауза. – Что это? – с любопытством спросил Кёнсу, склоняя голову, чтобы ему было лучше видно их руки. – Это код, – улыбнулся Чанёль, довольный собой. – Что он значит? – Что мы будем любить друг друга вечно, – серьёзно ответил Чанёль. Он посмотрел на Кёнсу, надеясь, что донёс до него всю свою искренность. А Кёнсу просто нежно улыбнулся и поцеловал руку Чанёля. Он бы очень хотел верить в это, но она знал, что ничего не бывает вечным. Его отец говорил, что навечно останется с ними и будет защищать семью. И с тех пор Кёнсу не верил в вечность. – Что ты думаешь об Америке? – внезапно спросил Кёнсу, удивляя вопросом Чанёля, всё ещё выстукивающего их код. – Это, должно быть, огромная и великая страна, я думаю… А почему ты спрашиваешь? – Чанёль говорил осторожно, внимательно смотря на профиль Кёнсу и пытаясь догадаться, о чём тот думает. – Просто так. Интересно, – тихо ответил Кёнсу, закрывая глаза. Перебирая пальцы Чанёля в своих, он думал обо всех "если бы". Если бы они были в Америке, которая считается свободной страной, там не надо было бы скрывать их любовь? Если бы они были в Америке, которая считается страной равенства, чувствовали бы они это удушье от социальных различий? Если бы они были в Америке, которая считается страной возможностей, были бы они счастливы? Кёнсу не знал ответов на эти вопросы, но он любил мечтать. – Давай вернёмся, – нарушил молчание Чанёль, заметив тёмные облака и заслышав отголоски грома. – Кажется, будет гроза. Собравшись, юноши поднялись на ноги и, взявшись за руки, пошли к особняку. Кёнсу был неприятно удивлён, когда, вернувшись в свою комнату, застал там сидящего за письменным столом Сухо. Быстро закрыв за собой дверь, Кёнсу поклонился в приветствии, напряжённо думая о причине неожиданного визита. Сухо несколько секунд внимательно смотрел на него, а потом попросил сесть. Осторожно опустившись на край кровати, Кёнсу старался избегать взгляда дворецкого. Наконец Сухо, глубоко вздохнув, заговорил каким-то странным тоном. – Пожалуйста, не переживай, Кёнсу. Я здесь не для того, чтобы отчитывать тебя. – Да, сэр, – ответил Кёнсу, расслышав заботливые нотки в голосе дворецкого и чуть опуская плечи. – Ты знаешь, почему я здесь? – Нет, сэр. – Нет, конечно, ты не знаешь, – пробормотал Сухо, сцепляя пальцы и снова погружаясь в свои мысли. Между ними повисла тишина, и через некоторое время Кёнсу решился поднять взгляд. Смотря на дворецкого, он заметил, что что-то изменилось. Казалось, обычное ледяное самообладание Сухо немного оттаяло. Видеть его, не застывшим словно статуя – было редким зрелищем. Сглотнув, Кёнсу ждал, что будет дальше. – Ты заешь, в какой семье я работал раньше, до семьи Пак? – спросил Сухо. Кёнсу чуть вздрогнул от неожиданности. – Н-нет, сэр. – Я работал у семьи Хван из Пусана, – неловко сказал Сухо. – Это была большая и величественная семья. Как и семья Пак, конечно. Кёнсу кивнул. Он был немного смущён, что разговор принимает такой оборот. Но он слишком боялся человека, сидящего напротив, и поэтому ничего не говорил. Не зная о внутренних переживаниях Кёнсу, Сухо продолжал. – Я начал работать примерно в том же возрасте, что и ты, – сказал он, глядя на Кёнсу пронзительным взглядом. – Мой отец умер, когда мне было семь лет. И в том же году моя мать нанялась работать горничной в семье Хван. А мне сказали, что я буду приятелем для двух детей этой семьи. Молодой хозяин был на три года старше меня, а молодая леди на год младше. Мы с ними сдружились. Они никогда не обращались со мной, как со слугой, а скорее держали за брата. Я был так благодарен им, я всегда пытался защищать их, особенно молодую леди. Но, в конце концов, я ведь был всего лишь сыном служанки. Когда Сухо говорил о прошлом, его глаза смотрели в пустоту, а в голосе слышались нотки грусти. – Когда мне было семнадцать лет, примерно, как и тебе сейчас, я влюбился в молодую леди. Она была такой замечательной девушкой. Её глаза сверкали словно звёзды, а улыбка была ярче солнца. К несчастью, она тоже влюбилась в меня. В меня, Кёнсу, она влюбилась в сына горничной! – воскликнул Сухо, показывая на себя. Кёнсу снова кивнул, но уже чуть нахмурившись. Ощущая подкатывающую к горлу тошноту, он уже догадывался, к чему ведётся этот рассказ. Он так надеялся, что это произойдет намного позже, а не сейчас. – И, по причине свойственной нам в том возрасте глупости, мы решили сбежать. Мы думали, что если любим друг друга, то сможем преодолеть всё, что угодно. Мы обещали, что будем любить друг друга вечно. Но что шестнадцатилетние подростки знают о любви? – Сухо горько усмехнулся. – Мы были слишком наивны и недооценили силу семьи Хван. В ту ночь, на которую мы запланировали наш побег, прежде, чем мы успели выйти с территории поместья, молодую леди схватили и вернули в дом. Меня же утащили в подвал, где пытали и били. А после меня выгнали. Каким-то образом мне удалось выжить… Дворецкий замолчал, стараясь избегать сочувственного взгляда Кёнсу. Но вскоре он снова заговорил усталым голосом: – Господин Пак был так добр, разрешив работать здесь в качестве личного дворецкого и опекуна молодого хозяина. Поэтому я не могу допустить, чтобы Чанёль допустил ошибку, подобную моей. И ты тоже, Кёнсу. – Сухо поднял взгляд, смотря на Кёнсу уже обычным бесстрастным взглядом. А Кёнсу замер с приоткрытым ртом, удивлённый проявлением эмоций дворецкого и его словами. – Я уверен, что ваши чувства друг к другу подлинны, ведь я тоже был молод и всё понимаю. Но, тем не менее, ты не можешь отрицать, что ваша с Чанёлем любовь никогда не будет принята из-за различий в социальных статусах и, самое главное, вашего пола. Если я не мог даже работать для молодой леди, то какое будущее ждёт вас? Встав со своего места, Сухо подошёл к подавленному Кёнсу. – Пришло время стать взрослым, оставив детские мечты позади, – сказал он, ласково погладив Кёнсу по ссутулившейся спине. – Отпусти его, прежде чем он навредит вам обоим. Это для его и твоего блага. Опусти, Кёнсу. Боли будет меньше, если ты закончишь всё это сейчас. Сухо ещё раз похлопал его по спине и пошёл к двери. Когда он уже поворачивал дверную ручку, Кёнсу спросил: – Что случилось с молодой леди, господин Сухо? – Она продолжила жить своей жизнью, конечно, – ответил Сухо спокойным голосом. – На самом деле, я видел её на одной из улиц Сеула в прошлом году. Наши взгляды встретились и она отвернулась. Она сделала вид, будто никогда не знала меня. Спокойной ночи, Кёнсу. С бесстрастным выражением лица Сухо посмотрел на Кёнсу холодным взглядом. Коротко кивнув, он вышел, закрывая за собой дверь и оставляя Кёнсу наедине с его мыслями. Раздался оглушительный удар грома, молния ударила в дерево на заднем дворе. Словно сумасшедший выл ветер, эхом отдаваясь в тишине стен поместья. Будучи словно в тумане, Кёнсу сидел в темноте своей комнаты. Смотря в небольшое окно, он видел, как огонь безжалостно превратил ель в кучку пепла.---
Буря бушевала на протяжение всей недели. Проливной дождь шёл днём и ночью, унося за собой жизнь. Все люди в поместье, рабочие и слуги, были постоянно заняты. Кёнсу был рад навалившейся работе, это отвлекало его от тяжёлых мыслей и давало повод не видеться с Чанёлем. С момента визита Сухо, Кёнсу перестал быть уверен в том, как ему следует себя вести с молодым хозяином. Он знал, что сам должен положить конец их отношениям, потому что Чанёль никогда не сделает этого. Но Кёнсу не мог вынести мыслей о том, что разобьёт Чанёлю сердце. И он не мог набраться мужества, чтобы разорвать собственное сердце на клочки и попытаться похоронить чувства. Но это было правильно; Кёнсу повторял эти слова самому себе каждый день и каждую ночь. Это было то, что необходимо сделать. И это было единственным, что он мог бы сделать. Кёнсу решил, что когда они с Чанёлем останутся наедине, то он разрушит всё. Раз и навсегда. Но Кёнсу не знал, что решение уже было принято. В один из пасмурных дней хозяин поместья вызвал Кёнсу к себе в кабинет. За окном продолжал лить дождь, в комнате была включена всего одна лампа, создавая какую-то таинственную и зловещую атмосферу. Господин Пак стоял возле большого эркера и курил трубку. Кёнсу остановился посреди комнаты, предчувствуя нечто плохое. К горлу снова подобралась противная тошнота. – Кёнсу, – заговорил хозяин своим низким скрипящим голосом, так и не повернувшись к юноше лицом. – Я хочу, чтобы ты знал, что я всегда видел, насколько тебе нравился мой сын. Я восхищаюсь тем, что ты такой спокойный и собранный, несмотря на возраст. Также твою преданность семье и Чанёлю нельзя упускать из виду. – Спасибо, господин Пак, вы слишком добры, – тихо ответил Кёнсу и поклонился, замечая, как хозяин сделал шаг ближе к нему. – Поэтому я решил помочь тебе. Как ты уже знаешь, или не знаешь, недавно наша семья приобрела несколько жилых домов для аренды в Пусане. И я думаю, что ты уже достаточно взрослый для того, чтобы помогать с семейным бизнесом. Наш человек, что работает там, подаёт большие надежды. Но, к сожалению, он уже очень стар, и у него есть только дочь шестнадцати лет. Так что я был бы очень рад, если бы ты поехал в Пусан и женился на этой девушке, также взяв на себя управление делом. Она прекрасная молодая леди и как раз подходящего тебе возраста. Кёнсу смотрел на хозяина поместья широко раскрытыми от удивления глазами. – Ты очень хорошо служил Чанёлю, – подчеркнул господин, сильно сжимая плечо Кёнсу. – Но настало время заняться другой работой. Слова господина давили на Кёнсу, словно тысячетонная груда кирпичей. "Он знал", думал Кёнсу, всё больше поддаваясь острому чувству безнадёжности. Он судорожно выдохнул сквозь пересохшие губы и ощутил сильную боль в сжатом плече. Он не мог отвернуться. – И не беспокойся о своей матери, – небрежно продолжил господин Пак. – Я уверен, она будет в порядке во время твоего отсутствия. Ты окажешь нашей семье и Чанёлю в частности большую услугу. Я буду тебе очень благодарен. Есть какие-то вопросы? – К-когда я должен уехать? – тихо спросил Кёнсу. – Так скоро, как позволит расписание поездов, – ответил господин Пак, разворачиваясь и снова отходя к эркеру. – Думаю, завтра утром.---
Несколько часов спустя, когда Чанёль вернулся из соседней деревни, где по просьбе отца проводил осмотр ущерба нанесённого грозой, молодого хозяина встретил обеспокоенный Сухо. Редко можно было увидеть дворецкого в таком тревожном состоянии. Стряхивая с пальто капли дождя, Чанёль смотрел на дворецкого с волнением и удивлением. – Что с тобой? – спросил он. – Кстати, ты в последнее время видел Кёнсу? Я думаю, он избегает меня. – Со мной всё хорошо, молодой хозяин. Но Кёнсу… – Сухо замолк, забирая у Чанёля пальто. – Что случилось с Кёнсу? – понизил голос юноша, а его глаза угрожающе вспыхнули. Тихо вздохнув, Сухо сообщил ему о том, как господин распорядился судьбой Кёнсу. Через несколько минут Чанёль ворвался в кабинет отца, взбешённый словно бык. За ним следом зашёл Сухо. – Как ты мог?! – заорал Чанёль, ударяя кулаками по крышке эбенового стола. – Как ты мог отправить его туда? Без моего согласия! Он мой человек! – Он слуга семьи Пак, – словно нехотя отозвался господин Пак, даже не отрывая взгляда от документов. – Я не понимаю, почему хозяину требуется ещё чье-то разрешение, чтобы распоряжаться персоналом. И я никуда его не отправлял, как ты выразился. Он сам согласился уехать. – Ты лжёшь, – прорычал Чанёль, скрипнув зубами. – Кёнсу бы не оставил этот дом по собственному желанию. Ты заставил его. Сухо нервно наблюдал за разворачивающейся картиной. Он надеялся, что молодой хозяин не будет совершать необдуманных поступков, ради своего же блага. Наконец господин Пак поднял глаза, смотря на кипящего от гнева сына. – Я не лгу. Можешь сам спросить его. Сухо, пожалуйста, приведи сюда Кёнсу. Повинуясь, Сухо быстро вышел из кабинета, а господин Пак снова занялся документами. Вскоре, Сухо вернулся вместе с Кёнсу, на лице которого застыло бесстрастное выражение. Юноша вежливо поклонился господину и молодому хозяину. – Добрый вечер, – мягко, но как-то безжизненно поприветствовал он. – Что от меня требуется, господин Пак? – Ты ведь не уедешь в Пусан, правда? – нетерпеливо спросил Чанёль, прежде чем отец успел ответить. – Пожалуйста, скажи, что ты не поедешь туда, Кёнсу! Что ты не хочешь! Кёнсу, стараясь не встречаться с Чанёлем взглядом, опустил голову ниже и, не колеблясь, ответил. – Да, я согласен уехать в Пусан во имя благополучия семьи Пак. В будущем я буду служить вам издалека, молодой хозяин Чанёль. Пожалуйста, пожелайте мне удачи. Будучи заметно шокированным, Чанёль прислонился к эбеновому столу в поисках опоры. Он чувствовал себя преданным и обманутым. Ему хотелось думать, что Кёнсу лжёт, что всё это всего лишь кошмарный сон. Из-за его спины господин Пак одобрительно кивнул и сделал знак рукой, что Кёнсу может быть свободен. Когда Чанёль пришёл в себя, он понял, что Кёнсу уже нет в комнате. В панике, юноша бросился к двери. "Он не смотрел мне в глаза", отчаянно думал он. "Кёнсу смог солгать, потому что не смотрел мне в глаза". Но прежде чем он успел выйти, сильная рука схватила его за запястье. Обернувшись на схватившего его отца, Чанёль почувствовал боль от пощёчины, что обожгла его кожу словно миллион крошечных игл. – Прекрати позорить себя и свою семью, – мрачно произнёс отец. – Я знаю, что у тебя было с этим мальчиком. И я терпел достаточно долго. Но теперь настало время повзрослеть, сынок. Отбросив руку Чанёля, господин Пак вернулся за стол и закурил, пытаясь себя успокоить. – Ты наследник семьи Пак. Это означает, что ты отвечаешь не только за свою жизнь. Навсегда запомни это. Чанёль недовольно посмотрел на отца и вышел из кабинета, хлопнув дверью. Господин Пак тяжело вздохнул, потирая виски. – Следи за ним, – приказал он, и дворецкий поклонился, повинуясь. Тихо прикрыв за собой дверь, Сухо отправился искать Чанёля. Разозлённый молодой хозяин бежал по коридорам поместья, заставляя слуг шарахаться от страха. Он направлялся к знакомой комнате с синей дверью. И только он хотел открыть её, как расслышал за ней тихие всхлипы, которые постепенно переросли в приглушённые, удушающие рыдания. Сидя в своей небольшой комнате, Кёнсу поддавался своему горю. Его ладони были плотно прижаты ко рту, он рыдал безудержно, прислоняясь к двери, чтобы не упасть. Идя по коридору, Сухо увидел Чанёля, который сидел на коленях возле двери Кёнсу, обхватив голову руками. Слёзы капали сквозь руки, закрывающие лицо, а его плечи дрожали от горя. Чанёль молча плакал. Он плакал, потому что чувствовал себя бессильным; он чувствовал себя жалким, бесполезным, безнадёжным. Беспомощным. Он ничего не мог сделать, чтобы изменить сложившуюся ситуацию. Он ненавидел свою семью, своего отца, но больше всего он ненавидел самого себя. Он корил себя за свою наивность и неопытность. Слушая стук дождя и сдавленные рыдания Кёнсу, Чанёлю было стыдно. Он был просто ребёнком, живущим своими нелепыми мечтами. Он даже не мог защитить своего любимого. Не догадываясь о человеке, сидящем по ту сторону двери, Кёнсу плакал, и его тело трясло от боли. Его сердце словно измельчили, изорвали, изрезали несколько раз, а затем подожгли, превращая в пепел. Было так больно, что он не мог дышать. Убирая руки ото рта, Кёнсу громко вдохнул воздух и упал на колени в приступах кашля. Когда он прокашлялся, то обессиленно упал и снова заплакал. Сжимая пальцы на своей рубашке, Кёнсу пытался совладать с рыданиями, рвущимися наружу. Той ночью, когда разыгравшаяся буря гневно гремела в тёмном небе, Кёнсу проскользнул в комнату к Чанёлю. Без слов они занимались любовью, в первый и последний раз. Чанёль ласкал каждый сантиметр фарфоровой кожи, следя пальцами за каждым нежными изгибом тела любимого. Своими прикосновениями он будто извинялся за всё, что он не сделал и не смог сделать. В ответ Кёнсу царапался, оставляя красные следы и отметины, будто выплёскивая всю свою ненависть на этот несправедливый мир. Крепко обнимаясь, они по очереди выстукивали код на спинах друг друга, пока не уснули. Стук, пауза, стук-стук, пауза, стук-стук-стук, пауза. Во сне Чанёль видел весеннее дерево магнолии, когда оно расцветало в полную силу и источало сладкий запах, что разносился по округе лёгким ветром. Под деревом сидел маленький мальчик в изношенном коричневом жакете. Глаза мальчика были насыщенными и яркими, как полночное небо, и его смех звучал, словно перезвон колокольчиков. – Я люблю тебя, – прошептал мальчик, смотря прямо на него. – Я тоже люблю тебя. Всегда. Одинокая слеза скатилась по щеке Чанёля. Если бы сон никогда не кончался…---
[1 год спустя – лето 1945]
Сухо взглянул на молодого мастера в зеркало заднего вида, когда указывал водителю куда ехать. Чанёль, сложив руки, смотрел на идущих по улице людей. Дворецкий сопровождал его в деловой поездке в Пусан. После ухода Кёнсу год назад, Чанёль, казалось, повзрослел за одну ночь. Он стал спокойнее и сдержаннее, запечатав свою импульсивность и гнев. Господин и госпожа думали, что он наконец "увидел свет", но Сухо думал иначе. Ему казалось, будто что-то умерло внутри Чанёля, потушив тот самый свет. Сухо думал, что Чанёль бурно отреагирует на просьбу отца съездить в Пусан по делам, но в пепельно-серых глазах юноши не промелькнуло и тени эмоций. Когда их автомобиль проезжает по оживлённому рынку, Чанёль внимательней наблюдает за толпой. Он видел, как молодая пара торговалась с продавцом фруктов. Лицо молодого человека было безэмоционально, а профиль показался Чанёлю знакомым. Но прежде, чем он успел разглядеть того юношу, их автомобиль уже проехал мимо. Он только успел встретиться взглядом с иссиня-черными глазами. Чанёль почувствовал, как замерло его сердце. – Это был он, – понял Чанёль. Его разом накрыла волна эмоций, что смела все барьеры в израненном сердце, которыми пытался запечатать воспоминания. Когда Сухо снова посмотрел в зеркало заднего вида, он удивился текущим по лицу Чанёля слезам. Но молодой хозяин только горько улыбался. Вернувшись в Сеул, Чанёль отыскал недорисованный портрет госпожи Ким и закончил его. Три недели спустя, в последний день лета он женился на ней. Когда у алтаря он смотрел на покрасневшую невесту, он чувствовал острую боль одиночества. Давно ушли в прошлое те счастливые летние дни, оставив после себя только горькие воспоминания. Которые навсегда остались в мыслях, но уже никогда не будут сказаны вслух.