https://pp.userapi.com/c848636/v848636868/fd8e3/OKUv9sGs6-M.jpg
Чанёль шёл меж заснеженными деревьями по недавно выложенной дорожке, слушая хруст тонкого слоя снега под ногами. С каждым его шагом трость звонко стукалась о камни, нарушая тихий покой леса. Один тяжёлый и один лёгкий шаг; пожилой человек медленно хромал по дорожке. Старые травмы, полученные в военное время, становились всё более и более ощутимы с каждым прожитым годом. Но несмотря на больные ноги, Чанёль в одиночку брёл к старому дереву магнолии. В морозном воздухе был виден пар от его дыхания, что мягко сочетался с поседевшими волосами, но ярко контрастировал с абсолютно чёрной одеждой. Его постаревшее лицо было лишено эмоций, но глаза цвета стали были полны безграничного отчаяния. С каждым пройденным шагом его сердцебиение становилось громче, а действительность била больнее. Одной рукой он держал трость, а другой сжимал небольшую деревянную коробку и белый конверт, надписанный аккуратным почерком человека, с которым он был так хорошо знаком. В левом верхнем углу запечатанного конверта были написаны буквы PCY.Пак Чанёль.
А в правом нижнем углу было подписано DKS.До Кёнсу.
И это было единственное письмо за все сорок лет.---
В задней части поместья семьи Пак была небольшая оранжерея. Она была построена для первой мадам дома, бабушки Чанёля – прекрасной госпожи Аннабель с глазами серебряного цвета. В уютной теплице она выращивала чайные розы, такие нежные, красивые и значимые для неё. "Я всегда буду помнить" говорила она, но что именно она будет помнить, никто не знал. Иногда Чанёль видел её в обрывках своих снов. В далёком детстве они редко проводили время вместе в тёплой оранжерее. Ему снилось, как она размахивала перед ним цветком розы и своим нежным голосом говорила: "Чайная роза означает, что я всегда буду помнить". Теперь росшие в оранжерее розы имели для Чанёля такой же тайный смысл. "Я всегда буду помнить" говорил он каждый день, заботливо поливая и удобряя цветы. Это стало его привычкой около года назад, когда он ушёл в отставку и передал семейный бизнес своему старшему сыну. Все в доме думали, что Чанёль выращивает эти цветы в память о своей умершей год назад жене, и хвалили его, говоря, что он любящий муж. В ответ пожилой мужчина растягивал губы в горькой улыбке и отводил глаза. Но О Сехун знал о настоящем человеке, которому посвящались ежедневные "я буду помнить". Тому человеку из счастливого прошлого, тому, кого Чанёль безрезультатно искал, кто до сих пор был бесконечно дорог его сердцу. На протяжении всех сорока лет Чанёль не прекращал поисков Кёнсу. За эти годы он нанимал всё новых и новых детективов и сыщиков, но никто из них так и не обнаружил следов пропавшего мужчины. Всё это выглядело так, словно Кёнсу испарился той страшной ночью, оставив только цепочку с жетоном, что всегда был холодным на ощупь. Несмотря на то, что Чанёль был одним из самых влиятельных людей в Южной Корее, часто он чувствовал себя совершенно бессильным. В определённых ситуациях его власть была подобна божественной: он был в силах сдвигать горы или распоряжаться чужими жизнями. Ну а в других же случаях он был бессилен: он не мог отыскать самого близкого сердцу человека, с которым хотел бы остаться до конца своих дней. Наследник и господин. Семья ожидала от него выполнения этих обязанностей. Исполняя их волю, Чанёль даже превзошёл ожидания родителей, добившись повышения престижа и увеличения благосостояния семьи. Его дела, связанные с торговлей, шли в гору, особенно в послевоенный период. Постепенно, с возрастом он принял свою роль, решив, что не может быть эгоистом. Для благополучия семьи Чанёль упорно год за годом нёс на своей спине всё прибавляющийся груз обязанностей и чужих ожиданий. Его речь стала медленной и суховато-официальной. Он стал задумчивым, спокойным и более сдержанным. Не имея права выбирать, он проживал жизнь, которую не мог назвать своей. Он жил лишь для семьи. "Всё во имя семьи" – говорил покойный отец. Но пока Чанёль усиленно сосредоточивался на этом, в мгновение ока его волосы поседели, а красивое лицо избороздили морщины. Смотря на себя в зеркало, Чанёль лишь хрипло смеялся во всё горло. Ему было уже 66.甜蜜蜜 你笑得甜蜜蜜 / Сладкая, как мёд; твоя улыбка, сладкая, как мёд.
В оранжерее среди цветов стоял магнитофон, который снова и снова крутил на повторе популярную с 1979 года китайскую песню. В оригинальной версии это была оптимистичная песня, спетая Терезой Дэн, но Чанёль слушал мужскую версию. Это был подарок от молодого китайского делового партнёра, с которым он подружился, когда два года назад последний раз был в Пекине. Эта версия песни была более медленной, акустической; она передавала больше беспомощной тоски, чем скрытой сладости. Несмотря на то, что он не понимал смысла слов, впервые услышанные чистый гитарный аккомпанемент и невинный голос молодого человека задели струны души Чанёля. Песня наводила на мысли о первой любви и тихих летних ночах, о давным-давно позабытой юности. Добродушно улыбнувшись, тот молодой человек согласился перевести текст на корейский. Взгляд металлически-серых глаз Чанёля смягчился ностальгией. Его молодой китайский друг, заметив это, накрыл его руку своей. – Вы вспоминаете о той улыбке, что слаще, чем мёд, – с улыбкой произнёс он. – Ещё более сладкой, но теперь это только в моих мечтах, – сказал Чанёль и искренне улыбнулся в ответ. Увидев сожалеющее выражение лица молодого человека, Чанёль пожал ему руку, пытаясь убедить, что всё в порядке. – Всё хорошо, ведь это означает, что я до сих пор могу мечтать, правда? Молодой человек мог только кивнуть в ответ. Две недели спустя после этого разговора, Чанёль получил по почте из Пекина кассету с запиской. "Я записал это для вас, господин Пак. Надеюсь, что вы никогда не прекратите мечтать" писал отправитель. И с тех пор Чанёль всегда слушал присланную песню среди множества чайных роз.好像花儿开在春风里 / Как цветы, расцветающие на весеннем ветру
Сехун осторожно открыл дверь в оранжерею и с тяжёлым сердцем шагнул внутрь. Тут же он увидел сидящего в бамбуковом кресле посреди благоухающих цветов Чанёля. Его глаза были закрыты, и мягкие солнечные лучи освещали умиротворённое лицо пожилого человека, путаясь в его поседевших локонах. Выглядело так, будто тот серьёзный бизнесмен, что безжалостно доминировал на экономическом рынке Южной Кореи, был всего лишь иллюзией. "Когда же он так постарел?" удивлённо думал Сехун, подходя к мужчине ближе. "Когда он стал выглядеть таким… слабым?" С того момента, как он вошёл в поместье семьи Пак, Сехун поклялся себе, что будет служить Чанёлю до конца своей жизни. Он был приёмным сыном, поэтому никаких прав на участие в семейном бизнесе не имел, но он об этом даже не думал. Всё, чего он хотел – это быть полезным своему приёмному отцу настолько, насколько это возможно. Он молился, чтобы однажды Чанёль вновь обрёл своё счастье. Сехун не мог забыть о том, как Чанёль рыдал, сжимая в руках жетон с именем Кёнсу. Задыхаясь, он плакал душераздирающе и безмолвно. Он не кричал, не сказал ни единого слова. Его тело сотрясалось от сдавленных рыданий, его сердце будто разрывалось в груди. Ничего, кроме ужасной тишины не могло передать всю силу той боли, что Чанёль испытывал. Тогда Сехун решил, что будет делать всё не ради семьи Пак, а ради самого Чанёля, чтобы его приёмный отец обрёл своё счастье. Кроме этого, Сехун выучился на врача, чтобы лично заботиться о здоровье пожилого отца.在哪里 在哪里见过你 / Где же, где я видел тебя?
Осторожно положив ладонь на руку Чанёля, Сехун пробудил его от дрёмы. Взгляд серых глаз потеплел, а губы растянулись в доброй улыбке, когда Чанёль увидел рядом сидящего на коленях мужчину. Сердце Сехуна сжалось от боли, и он свёл брови к переносице. – Сехун, это ты. – Да, папа. Как ты себя чувствуешь сегодня? – поинтересовался Сехун, стараясь не хмуриться. – Всё хорошо, просто немного устал, пока ухаживал за цветами, – беззаботно откликнулся Чанёль и с гордостью посмотрел на свои розы. Затем он повернулся к сыну, смотря ему в глаза. – Что тебя беспокоит, Сехун? – Почему ты думаешь, что я обеспокоен, отец? – искренне удивляясь, спросил мужчина. Чанёль вздохнул и взял лицо сына в ладони, как делал, когда только нашёл его потерявшим всю свою семью. – Потому что ты никогда не мог скрыть свои чувства от меня. Особенно, когда беспокоишься, – тихо ответил пожилой мужчина. С возрастом Сехун хорошо научился скрывать свои эмоции, но не мог избавиться от привычки хмуриться, когда обеспокоен. Чанёль считал, что это хорошо, что его приёмный сын не может скрыть этого, ведь это говорило о том, что Сехун был сострадательным врачом и гуманным человеком. – Расскажи папе, что же случилось, – с улыбкой попросил Чанёль, шутливо и заботливо похлопывая сына по щеке. Сехун же опустил взгляд и бессознательно наклонил голову в сторону ласково треплющей его руки. На мгновение он замолк, подбирая слова. Он надеялся, что это будет правильным решением. – Отец… – тихо начал Сехун. – Я нашёл господина Кёнсу. Он… умирает.你的笑容这样收悉 / Твоя улыбка мне так знакома
Улыбка застыла на лице Чанёля. – Господин Кёнсу был доставлен в нашу больницу около недели назад. Но он был записан не именем До Кёнсу, – говорил Сехун, всё ещё не поднимая глаз, чтобы не встретиться взглядами с отцом. – Он просил, чтобы я не говорил, что знаю, где он. Но я счёл нужным сообщить тебе. Он действительно сильно болен, я не знаю, сколько ему осталось… У тебя должна быть возможность попрощаться. Напряженная тишина повисла в воздухе, словно тяжёлая утренняя роса на цветке розы. Лишь нежный голос, поющий о сладкой улыбке, эхом отдавался от стен небольшой оранжереи. Сехун нахмурился ещё сильнее, боясь встретиться с Чанёлем взглядом. Он боялся видеть боль, шок и отблеск приглушенного гнева в глазах отца. Но взглянув на Чанёля, Сехун к своему удивлению увидел лишь затуманенные дымчато-серые глаза, меланхолично смотрящие куда-то в пустоту. Чанёль смотрел далеко-далеко вдаль, в глубину своих мыслей и воспоминаний. – Папа? – осторожно позвал Сехун. Его голос дрожал от неопределённости и тревоги из-за отсутствия какой-либо реакции. Он думал, что отец отреагирует острее. В конце концов, Сехун ведь понимал, сколько тоски, обиды и сожаления скопилось за эти сорок лет. Но пожилой мужчина выглядел также спокойно, как заледеневшее в лесу озеро. Сехун не понимал поведения своего приёмного отца. Он не знал, что сказать и не мог понять. Но он бы не нашёл реакцию отца такой странной, если бы понимал всю глубину связи между Чанёлем и Кёнсу.我一时想不起 / Я не могу вспомнить
Чанёль медленно перевёл взгляд на сотни чайных роз вокруг. – Да, настало время прощания, – спокойно произнёс он. – Пойдём прощаться, Сехун. Не давая сыну возможности ответить, он поднялся из кресла. Крепко сжав в одной ладони полированную трость, другой он задевал пальцами яркие цветы, идя к выходу. На пороге оранжереи он споткнулся. То ли от того, что ноги слабо его держали, то ли от всего перенесённого одиночества. Видя пошатнувшегося Чанёля, Сехун ощутил горький привкус на языке.啊 在梦里 / Ах, это было в моём сне
Сехун надеялся, что принял правильное решение.---
Чанёль провёл пальцами по пластиковой табличке рядом со входом в больничную палату. Аккуратно и чётко на ней было написано "Хан Кану". Чанёль горько усмехнулся и покачал головой. Кто бы мог подумать, что он всё это время искал его по другому имени? В нескольких шагах позади молча стоял Сехун, всё ещё хмурясь. Неделю назад он был невероятно удивлён, встретив смертельно больного пациента. Ещё больше он удивился, узнав, что его имя Хан Кану. Сехун уже ознакомился с картой пациента: последняя стадия рака лёгких. Судя по возрасту пациента и принимая в расчёт историю Кореи, болезнь была, очевидно, последствием участия в гражданской войне. Сехун лишь сожалел, что пациенту так поздно поставили диагноз и доставили в больницу. Если бы это было сделано раньше, то сейчас бы он не находился в этом безнадёжном ожидании смерти в 65 лет. Ведь 65 – это не такая уж и старость. Помимо того, совет врачей больницы высоко ценил О Сехуна как доктора, специализирующегося на паллиативной помощи. Того, кто профессионально помогал пациентам справляться со своими неизлечимыми заболеваниями психологически, эмоционально и духовно. После того, как Сехун посмотрел на карту пациента, он резко отдёрнул занавесь, отделяющую кровать больного и представился, как доктор О. Но когда его позвали по имени, а не по должности, он удивлённо приподнял брови и внезапно узнал пациента. Больной же просто слабо улыбнулся, так же, как и несколько десятилетий назад: несмотря на постаревшее лицо, его улыбка была всё той же. – Я вижу, ты стал врачом, Сехун, – тихо произнёс своим мягким голосом пожилой мужчина. – Хороший выбор. Сехун нахмурился ещё сильнее, когда вспоминал о той встрече неделю назад. Как врачу, ему нравились хладнокровие и здравый смысл пациента. Но лично самому Сехуну это спокойствие совсем не нравилось. Он презирал того, кто мог так легко уйти тогда, руководствуясь тем, что это был разумный выбор. Но Сехун не знал, что для человека, который сейчас носит имя Хан Кану, тот поступок был самым неразумным решением в его жизни. Он не хотел исчезать, потому что это было правильно. Нет, он решил уйти, потому что боялся. Боялся любить и быть любимым. Такие чувства как страх и любовь часто иррациональны. А если честно, то любовь никогда не бывает рациональной. Сехун стоял и напряжённо наблюдал, как Чанёль постучал в дверь палаты. Спустя минуту её отворил молодой лет двадцати человек с темноватой кожей цвета шоколада. Не сказав ни слова Чанёлю, он глянул на Сехуна и кивнул ему. А Чанёль не мог ничего поделать, он словно любопытный ребёнок пытался заглянуть в комнату. Но прежде чем он успел что-нибудь увидеть, с ним заговорил открывший дверь молодой человек. – Вы, должно быть, господин Пак, – поклонившись, сказал он. Чанёль кивнул, пытаясь скрыть своё удивление. – Папа ждёт вас. Я буду ждать снаружи на случай, если понадоблюсь. – Спасибо, – ответил Чанёль, по-прежнему чувствуя лёгкое удивление. Он думал, что его визит будет неожиданным, а оказалось, его тут уже ждали. – Вы долгожданный гость, – тепло улыбнулся молодой человек. – Это хорошо, что его может навестить давний друг. Особенно сейчас. В голосе молодого человека сквозила печаль. Чанёль опустил взгляд. Почувствовав напряжённую атмосферу, молодой человек закашлялся и отошёл в сторону, пропуская Чанёля в палату. Снова вежливо поклонившись, он закрыл дверь, когда пожилой мужчина зашёл внутрь. Подняв глаза, Чанёль осмотрел небольшую, но яркую комнату. Тёплые солнечные лучи освещали мебель и медицинские аппараты так, что всё это казалось покрытым слоем янтарно-жёлтого золота. На поднятой изогнутой части кровати полулежал хрупкий пожилой человек с седыми до белизны волосами. Он смотрел в окно, отвернувшись от двери. Он весь был ужасно худ, а благодаря узким плечам выглядел просто крошечным. Кислородная маска была прикреплена к его бледному лицу, и его слабое тело, казалось, содрогалось каждый раз, когда он делал слабый вдох. Его когда-то розовые полные губы, теперь были болезненно пепельного цвета. Прожитые годы наложили неизгладимый отпечаток на его некогда красивое лицо, изборожденное теперь морщинами. Черные, словно безлунная ночь глаза бездумно моргали, пока он смотрел на закатное солнце. Для Чанёля эта атмосфера и человек перед ним казались сном. Но тяжёлый звук дыхания, приглушённый кислородной маской, вернул Чанёля к реальности. Не колеблясь ни минуты, он перехватил трость покрепче и направился к кровати. Больной человек не посмотрел на своего посетителя. Чанёль, остановившись рядом, заговорил. – Эти сорок лет я искал тебя каждый день. Каждый день я искал какие-либо следы, хоть что-нибудь, чтобы удостовериться, что ты в порядке. Но за все эти годы я так и не смог найти… Иногда, я даже начинал верить, что ты уже умер, и я искал покойника. Но тогда ты появлялся в моих снах. Такой же, как и сорок лет назад, ты с забинтованными глазами сидел возле небольшой рваной палатки. Ты пел и, заканчивая песню, всегда смотрел на меня в упор. Даже если твои глаза были закрыты бинтами, я чувствовал твой взгляд. Это было странно, что снова и снова, несмотря на мои бесплодные поиски, я верил в то, что ты жив. Я словно пытался найти иголку в стоге сена… Но кто же мог подумать, что человек, которого я всё это время искал… Чанёль горько улыбнулся и сжал трость в руке ещё крепче так, что побелели костяшки. Лежащий на постели человек опустил голову, но не делал попыток ответить что-либо или посмотреть на Чанёля. Тот же, напряжённо смотря на профиль пожилого мужчины, улыбнулся ещё шире, что его лицо исказилось, словно у сумасшедшего. Это было слишком похоже на тот день, когда они виделись в последний раз. – До Кёнсу! – крикнул он. Его голос дрожал от гнева и эмоций. – Я не знаю, люблю ли я тебя больше или ненавижу. Чтобы избежать встречи со мной, ты поставил под угрозу свою жизнь и сбежал из госпиталя. Ты зашёл настолько далеко, что даже сменил имя, чтобы я не нашёл тебя. Сейчас, когда ты уже почти мёртв, ты снова не хотел, чтобы я знал об этом. Если бы не ваша случайная встреча с Сехуном, то ты просто бы тихо умер, не так ли? Ты бы просто оставил меня продолжать свои нелепые поиски, пока я бы не умер от страданий и старости, не так ли?! Больной человек снова ничего не ответил, лишь опустил голову ещё ниже и закусил губу. – До Кёнсу! – в гневе проревел Чанёль, не пытаясь больше сдерживать всю накопленную боль. – Ты действительно так сильно ненавидишь меня?! Настолько сильно, что ты даже не хотел оставить мне возможности попрощаться?! Неужели моя любовь к тебе настолько неправильна, что заставляет тебя ненавидеть?! Из глаз Чанёля, испещрённых ярко-красными сосудами, скатилась одинокая слеза. Пока он кричал своим скрипящим от ярости голосом, он снова и снова гулко ударял тростью об пол. – До Кёнсу! – кричал он. – До Кёнсу! Скажи что-нибудь! До Кёнсу!! До… – Я не ненавижу тебя, – наконец ответил пожилой человек, прерывая отчаянные крики своим мягким голосом. С трудом он снял с лица кислородную маску и повторил уже более чётко. – Я не ненавижу тебя, Чанёль. Голос Кёнсу оставался таким же мягким как раньше, но всё же стал немного хриплым из-за старости и болезни. Со вздохом он посмотрел в налитые кровью глаза Чанёля, и его взгляд затуманился. Чанёль чуть пошатнулся и сильнее опёрся на трость. Облегчение нахлынуло на него, смывая собой ярость и гнев, сжиравшие его пару минут назад. Пытаясь отдышаться, он закрыл глаза и прислушался к мягкому, но тихому и хриплому голосу Кёнсу. – Я просил Сехуна ничего не говорить тебе, но он, конечно же, сказал… – прошептал Кёнсу. Его голос был слабым и звучал словно бы изнутри полого ствола засохшего дерева. – Он говорил мне, что я должен тебе. Что я должен всё объяснить и попрощаться. Должен ли я, Чанёль? – А не должен? – жёстко и коротко переспросил Чанёль, сглотнув. Его глаза всё ещё были закрыты, а он тяжело дышал. Кёнсу замер на секунду, но потом с грустью улыбнулся. Да, этот человек больше не был тем заботливым юношей, которого он знал. – Вероятно, должен, – серьёзно ответил Кёнсу. – Но я всего лишь человек, Чанёль. Я эгоистичен и боязлив. Я не знал, что ещё я мог бы сделать, поэтому сбежал… Извини, если причинил тебе этим столько боли… Чанёль открыл глаза и резко взглянул на Кёнсу, который быстро стирал с глаз слёзы дрожащей рукой. Выпрямившись, Чанёль подошёл ближе и сел в кресло рядом с кроватью. Он осторожно протянул руку и помог Кёнсу вытереть слёзы. – Почему ты ушёл тогда, ничего не сказав? – прохрипел он, проводя пальцами по коже Кёнсу. Он по-прежнему питал к нему слабость и не мог видеть, как он плачет, после стольких лет, после всего, что они пережили. Кёнсу закашлялся, ему было трудно дышать без кислородной маски. Игнорируя беспокойный взгляд Чанёля, он отложил маску и заговорил. – Потому что мне не хватало мужества любить тебя. Конечно, я очень хотел остаться с тобой. Но тебя дома ждали жена и дети. Кем бы я был, если бы решил вернуться туда вместе с тобой? Мне не хватало смелости, чтобы быть рядом и видеть тебя с твоей женой. Так что я решил эгоистично сбежать. Я знал, что если оставлю тебя тогда, когда ты был без сознания… Это был самый болезненный поступок, который я мог совершить. Но я должен был сделать это. Я оставил тебе свой жетон с именем, надеясь, что ты подумаешь, что я умер, и забудешь меня. Но я даже не мог подумать… – голос Кёнсу задрожал. – Я ведь не знал, что ты продолжал искать меня все сорок лет… – Да, сорок лет… – вздохнул Чанёль. – Но почему ты сменил имя? – Для того чтобы начать новую жизнь, – ответил Кёнсу, и его голос вдруг стал звучать уверенней. – У меня ничего не осталось и даже ты… Я чувствовал, что навсегда потерял тебя. Когда я покинул тот полевой госпиталь, До Кёнсу навсегда умер. Поэтому я стал Хан Кану. Слушая слова Кёнсу, Чанёль почувствовал, как израненное сердце ухнуло куда-то в живот. – Ты никогда не потеряешь меня. Никогда ранее и никогда после… не потеряешь. Кёнсу плакал и Чанёль спокойно вытирал его слёзы, будто заботился о ребёнке. – Все эти годы я думал, почему ты оставил меня. Я был слишком эгоистичен, желая, чтобы ты всегда был рядом со мной. Но я забыл о той боли, что ты чувствовал. После прошедших лет я понял это и простил тебе твой уход. Но тем не менее, я никак не мог заставить себя забыть тебя, поэтому я не прекращал поисков. Но я никогда не думал о том, что ты можешь поменять имя… – Мне очень жаль, – прошептал Кёнсу. – Нет, это не твоя вина. У тебя было полное право поменять имя и начать жизнь с чистого листа. Я просто хотел знать хоть какие-нибудь новости о тебе, чтобы знать, что ты в порядке. Проходили года, я думал, что забуду о тебе и буду двигаться дальше. Но я не мог, никогда. Я так много раз пытался убедить себя, что ты мёртв, что ты предал меня, что я должен вырвать тебя из своего сердца. Но в конце концов, у меня так ничего и не получалось. Мои дети выросли и разъехались кто куда, теперь у них своя жизнь. Моя жена умерла. Но тогда и до сих пор, только ты – тот человек, что занимал все мои мысли. – Мне жаль… Мне так жаль… – снова и снова шептал Кёнсу, содрогаясь от рыданий. Он извинялся перед Чанёлем за всё то, что тот вынес за эти четыре десятилетия. Но большей частью, ему было жаль жену и детей Чанёля. Ведь Кёнсу отобрал у них ту любовь и заботу, что принадлежала им по праву. Несмотря на то, что это не было его виной, Кёнсу чувствовал себя ужасно виноватым. Он часто задумывался о том, что их с Чанёлем любовь принесла слишком много боли, не только им самим, но и другим людям. Поэтому, уходя той осенней ночью, Кёнсу надеялся, что Чанёль начнёт всё заново. Но сам Кёнсу боролся со своей любовью и пытался всё забыть до тех пор, пока его волосы не стали белыми, словно цветы магнолии, которые они так любили много лет назад. Так или иначе, он любил Чанёля. И эта любовь стала для него столь же необходимой, как дыхание. Слушая извинения Кёнсу, Чанёль вытер его слёзы и покачал головой. – Тебе не за что извиняться, Кёнсу. Это ни твоя, ни моя, ни чья-либо ещё вина. Мы просто влюбились друг в друга, тут нет ничьей вины. Думаю, мы просто стали жертвами злодейки-судьбы, – сказал он. – Поэтому, пожалуйста, Кёнсу, не извиняйся. Пытаясь хоть как-то заставить Кёнсу не плакать, Чанёль с любовью ярко улыбнулся. Так же, как и много лет назад. – Ты помнишь? – спросил Чанёль, беря обветренную руку Кёнсу в свои морщинистые. Стук, пауза, стук-стук, пауза, стук-стук-стук, пауза. – Да, я помню, – ответил Кёнсу. Его глаза были по-прежнему закрыты, но улыбка тронула его заплаканное лицо. Улыбка Чанёля стала ещё шире. Сосредоточиться было сложно, но он старательно запомнил эту улыбку Кёнсу. Он знал, что у них осталось совсем мало времени. Кёнсу мог умереть очень скоро. Чанёля захлестнуло отчаянием и раскаянием, он резко выдохнул. Он так хотел, чтобы у них было хоть чуточку больше времени, и как он хотел, чтобы они встретились раньше. Почему момент их воссоединения должен быть настолько коротким? Положив ладонь на лицо Кёнсу, Чанёль посмотрел прямо в чёрные глаза. – Кёнсу, я так благодарен, что встретил и полюбил тебя, – искренне сказал он. – Я благодарен за то, что с тобой я смог испытать незабываемую любовь, которая бывает лишь один раз в жизни. Я благодарен за то, что могу быть здесь и держать тебя за руку, чувствуя твоё тепло. Я благодарен за предоставленную возможность сказать тебе прощай. Последний ли это шанс… Я так боюсь, что это последний раз, когда мы сможем увидеться… Поэтому я хочу сказать тебе всё то, что я не мог сказать раньше. Кёнсу, ты так много подарил мне в этой жизни. Я не могу винить тебя за что-либо… И спасибо. Спасибо, спасибо, спасибо тебе. Спасибо тебе за то, что ты любишь меня, за то, что позволил мне любить тебя. Спасибо за то, что стал частью моей жизни… Спасибо тебе за то, что ты есть. Голос Чанёля был серьёзен и искренен. – Я так благодарен тебе, Кёнсу. Я люблю тебя. Кёнсу, сдерживая слёзы, улыбнулся, и его губы приняли причудливую форму сердца. – Я тоже люблю тебя, Чанёль, – медленно и тихо прошептал Кёнсу, тратя на это все свои оставшиеся силы. Это был первый и последний раз, когда Кёнсу произнёс эти слова. Той тихой ночью Хан Кану умер с улыбкой на губах. В ту же ночь Чанёлю приснился семнадцатилетний Кёнсу. Он стоял под деревом магнолии и махал ему рукой. – Я буду ждать тебя, – сказал юноша. Чанёль кивнул. Когда утром Сехун пришёл сообщить о Кёнсу, Чанёль опустил глаза и заплакал. – Слишком рано, – пробормотал пожилой человек. – Слишком рано…---
Похороны Хан Кану прошли на третий день после его смерти. К его могиле пришли лишь несколько человек. Среди них были друзья, люди, что работали в книжном магазине, принадлежавшем покойному, его сын, что был единственным членом семьи, священник, Сехун и Чанёль. Никто не спрашивал, почему последние присутствуют. Каждый из этих людей, с выражением торжественной печали на лице, возлагал цветы к могиле и говорил последние слова прощания. Сехун положил один цветок магнолии и вернулся на свое место рядом с Чанёлем. Тот крепко держал одной рукой букет, а другой сжимал трость. Несколько пар глаз удивлённо поглядели на пожилого мужчину, думая, почему он не возложил свой букет. После благословления священника, вперёд вышел сын Хан Кану. Он стал читать стихотворение, по воле покойного. "Лодка под солнечным небом" Льюиса Кэрролла из его романа "Алиса в стране Чудес". В небе кружились лёгкие белоснежные снежинки.Под ясным небом лодка плывет, Легко бежит по волнам. Детишки расселись вокруг Их глазки горят, И долго бледнеет закат. Эхо исчезло и память ушла. Осенний мороз прогоняет июль, Но часто приходит ко мне любимая тень - Алиса плывет в облаках. Никто не увидит ее наяву Только детишки услышат рассказ, Тихо рассевшись вокруг. В Страну Чудес Они улетают во сне, А годы летят. Летящий стрелою поток, Мерцающий искрами лет, Вот что такое жизнь. И разве она не сон?
Чанёль смотрел на букет чайных роз в руках, и в голове крутилась последняя фраза стихотворения. Сцена за сценой, он вспоминал жизнь Кёнсу. Действительно. Жизнь – всего лишь сон. Когда он пришёл в себя, то увидел, что большинство скорбящих уже друг за другом подходят к сыну Хан Кану для прощания. Вскоре стоять остались только Чанёль и Сехун. Сын встал на колени у могилы своего отца и переложил цветы так, чтобы было видно имя умершего, выгравированное на тяжёлом камне. Чанёль, хромая, прошёл вперёд и тоже опустился на колени рядом с молодым человеком. Не говоря ни слова, он положил букет чуть ниже имени, которое всё равно казалось ему незнакомым. – Если бы я знал, что он умрёт так скоро, я бы попросил вас прийти раньше. Чтобы вы могли провести с ним больше времени, – сказал молодой человек. – Что ты имеешь в виду? – спросил Чанёль. Вопреки смыслу сказанного, тон молодого человека был лишён ревности или неприязни. – Он ждал вас, – ответил молодой человек, легко касаясь кончиками пальцев выгравированного имени. – С тех пор, как увиделся с доктором О, он ждал вас. Он всегда ждал вас, несмотря на то, что упрямство не позволяло сказать об этом вслух. Я рад, что в конце концов он дождался и увидел вас, господин Пак. Я рад, что он ушёл счастливым. Чанёль, хмурясь, наблюдал за молодым человеком. Он узнал у Сехуна, кто этого юношу зовут Ким Чонин и он приёмный сын Кёнсу. Чанёль думал о том, как много на самом деле знает этот человек о их с Кёнсу прошлом и отношениях. – Я мог бы и догадаться, кем вы были для папы, – криво улыбнулся Чонин, заметив выражение лица Чанёля. – В последние месяцы, когда у него был жар, он в бреду звал вас по имени. Но каждый раз, когда я спрашивал у него кто вы, он лишь ерошил мои волосы и растягивал губы в притворной улыбке. Я, конечно, не говорил ему, но у него совсем не получалось врать и эти поддельные улыбки были просто ужасны. С тех пор, я знал, что вы являетесь кем-то особенным для моего отца, кем-то, кто был, вероятно, больше, чем просто потерянным другом. Чанёль с каждым словом молодого человека хмурился всё сильнее, его взгляд будто подёрнулся дымкой. Но Чонин продолжал говорить, не замечая реакции пожилого мужчины. – И когда вы пришли без предупреждения в тот день, я был очень рад. Папа был прекрасным человеком, заслуживающим того, чтобы умереть, не испытывая чувства вины и груз прошлого. Мои родители умерли, когда мне было четырнадцать. Никто из родственников не хотел брать меня на попечительство, потому что мои родители не поддерживали с ними отношений. Тогда папа Кану вмешался и, несмотря на то, что он был одиноким мужчиной с почти разорившимся бизнесом, который приходился моему настоящему отцу всего лишь другом, он взял меня к себе без колебаний. Он стал мне более родным, чем все те родственники. Он подарил мне семейное тепло, которого те не могли бы мне дать. Я так благодарен ему. Я думал, что всё, чем я могу отплатить, – это быть с ним рядом до конца дней. Он был таким странным человеком, на самом деле. Таким тихим и всегда со мной соглашался. Он никогда не пытался искать кого-нибудь для женитьбы, даже если чувствовал себя ужасно одиноко. В итоге, я решил, что он ждал кого-то, иначе, почему же он оставался один так долго? Хотя я бы никогда не догадался, что он ждал пожилого мужчину, но не то, чтобы я осуждаю или ещё что-то. Чонин легко улыбнулся, но улыбка тут же стёрлась с его лица, когда он, повернувшись, увидел состояние пожилого человека рядом с ним. Губы Чанёля были плотно сжаты, а тело трясло мелкой дрожью. Не моргая, он смотрел на имя, написанное на могильном камне, и слёзы блестели в его глазах, угрожая вот-вот сорваться вниз по щекам. Чонин молча опустил взор на цветы в мягких розовых тонах. – Чайная роза… – шепнул он. Коротко вздохнув и тяжело выдохнув, он осторожно помог Чанёлю встать. Сехун быстро подошёл к ним и обнял Чанёля, поддерживая его и защищая от падения: он заметно ослаб. Не говоря ни слова, Чонин сунул руку в карман пальто и вытащил небольшую коробочку и письмо. На мгновение задержавшись на них взглядом, он переложил вещи в протянутые дрожащие ладони Чанёля. – Я думаю, это для вас, – сказал Чонин, кивнув на письма. – Я думаю, он хотел бы, чтобы это было у вас. Чанёль опустил взгляд на переданную ему небольшую коробку, лежащую рядом с письмами. Прах Кёнсу. – Я уверен, что он хотел бы остаться с вами, – пробормотал молодой человек. – Так, вероятно, будет лучше. Пожалуйста, позаботьтесь о нём. Ещё раз взглянув на коробку, Чонин ушёл, перед этим низко поклонившись Чанёлю. А тот крепко прижимал к сердцу письма и коробку. Падали крупные хлопья снега.---
Он не знал, сколько прошло времени, когда дерево магнолии наконец-то появилось в поле зрения. Задыхаясь от ходьбы и борясь с болью в ногах, Чанёль встал рядом со стволом любимого дерева и прислонился к нему спиной, как к надёжной опоре. Подняв глаза, он посмотрел на зимнее солнце, маячившее меж голых веток. Одинокий бутон на самой верхней ветке дрожал под дуновениями холодного ветра. Зима скоро закончится, ей на смену придёт весна. Но Чанёль знал, что никогда уже больше не почувствует тепла весеннего ветра. Пожилой мужчина ласково погладил деревянную коробку большим пальцем и нехотя спрятал её в карман пиджака. Затем он осторожно достал конверт с единственным письмом Кёнсу за все сорок лет. Внутри был листок бумаги со стихотворением, написанным знакомым почерком. Тихо, он читал, и слова отпечатывались в его сердце и душе. Тихо, он положил дрожащими руками письмо обратно в конверт. Тихо, он оплакивал того человека, который когда-то стоял рядом с ним под их любимым деревом. Один шаг тяжёлый и один лёгкий, Чанёль вернулся в свою оранжерею. Среди сотен чайных роз, он положил письмо внутрь коробки в кожаном переплёте, где уже лежала пластинка без названия, закладка с напечатанным на ней цветком магнолии и жетон с именем До Кёнсу. Нажав на клавишу проигрывания на старом магнитофоне, Чанёль принялся ковылять между цветов, держа в одной руке лейку, а в другой небольшую деревянную коробку. Наконец они снова были вместе.---
В задней части поместья семьи Пак была небольшая оранжерея. Круглый год пожилой человек с серыми глазами ухаживал за растущими там цветами. Каждый день он заботился о них до тех пор, пока болезнь и старость не приковали его к постели. В уютной теплице он выращивал чайные розы, такие нежные, красивые и значимые для него. "Я всегда буду помнить", говорил он, но только он один знал настоящий смысл этих слов. Даже после его смерти, розы продолжали цвести изо дня в день и из года в год, так, будто они не желали забывать его обещание, не давали ему исчезнуть. – Я буду помнить о нас и о тех временах, счастливых и грустных, когда мы были то вместе, то порознь. Я всегда буду помнить, – казалось, повторяли цветы. – Слова, что были сказаны, и слова, которые мы не могли сказать. Я буду помнить. Всегда.---
Если только после смерти мы с тобой могли бы быть вместе, То я бы принял смерть с распростёртыми объятиями. Мы не смогли пообещать друг другу отдать жизнь, Только лишь те короткие мгновения жизни. Но умерев, мы бы обратились в вечность, Вечно вместе – так, как мы и мечтали. Под тем же небом, под тем же деревом, Слушая тот же ветер, тот же самый дождь, Я клянусь тебе, Что, умерев, ты и я останемся вместе навечно.
– До Кёнсу.