Кто-то для тебя

      Над городом стояла ночь. Тучи проделывали себе дорогу сквозь иссиня-черное небо. Луна, приглушенно светившая из-за темных облаков, пробиралась своими лучами в комнату. Звезды, пытавшиеся напомнить о своем существовании, выглядели размазанными точками на фоне громадного темного неба. Ветерок, еле колыхавший ветки деревьев, наигрывал таинственную колыбельную, которая так и клонила в сон. Настроение на улице заставляло завернуться в плед, по возможности, сесть на подоконник с чашкой горячего какао в руках и смотреть на ночное небо, постепенно засыпая.       Но не Инка. Беловолосый лежал на своей кровати уставившись в потолок и дожидаясь, когда же его отец перестанет кричать на весь дом имя бросившей его жены. Но в конце концов разноглазому надоело собственное бездействие, и он аккуратно приподнялся. Ноги коснулись холодного паркета, заставив тело поежиться от резкой смены температур. Инк осторожно перенес стопы на потрепанный коврик по середине комнатки и поднялся с кровати. Как только беловолосый оказался полностью стоящим на ногах, что-то тяжелое с размаху врезалось в, и без того, ветхую дверь, ведущую к разноглазому в спальню. Инк затаил дыхание, напрягшись всем телом, со стучащим сердцем ждал, что же произойдет дальше. По стандартному сюжету фильмов ужасов сейчас кто-то должен закричать. Будто ответив на мысли беловолосого, отец протяжно завопил и, судя по звукам шагов, ушел по направлению кухни. Разноглазый облегченно вздохнул, останавливая очередную волну мурашек бродящих на его спине, думая о том, что ему уже следовало привыкнуть к таким выходкам его родственника.       Тихо отодвинув деревянный стул, Инк присел за свой письменный стол, на котором царил бардак и хаос. В этом обилии обрезков, различных бумажек, книжек и карандашей можно было смело строить город для лилипутов. Да еще и какой! Такой богатый и красивый город вряд ли какой-нибудь лилипут когда-либо видел. Сколько бы всего можно было сделать из этой горы хлама. Но Инк считал, что эта отличная территория для новой цивилизации подлежит сносу, поэтому беловолосый быстро сгреб весь мусор в кучу и выкинут в урну под столом.       Когда Инк был маленьким, во время его бессонниц мама рассказывала ему разные истории про волшебные страны, мифических существ, магов и волшебников, сражения, так затягивающие беловолосого. Разноглазый помнил, как он всегда старался не заснуть и дослушать рассказ до конца. Но каждый раз он все равно проваливался в сон, а когда мама узнавала об этом, она мило смеялась и брала своего сына на руки и терпеливо рассказывала концовку еще раз, нежно поглаживая его по голове. А потом Инк рисовал иллюстрации к историям своей мамы. Они выходили очень корявыми, детскими и совсем без деталей, но мама все равно говорила, что эти рисунки очень красивые и вешала их над кроватью беловолосого. А когда разноглазый ложился спать, то смотрел на картинки, нарисованные им, и вспоминал убаюкивающие истории мамы.       Именно мать Инка пробудила в нем любовь к рисованию. Вот он и сейчас старательно выводит силуэт человека, напоминающего эльфа. В его руках лук, он куда-то целиться, но беловолосый еще не придумал куда, да и пусть это останется вне поля виденья рисунка. Через полтора часа работа была закончена, и разноглазый пытался найти ей подходящее место среди остальных картинок, висевших над его кроватью. Там были все рисунки, которые Инк нарисовал во время своих бессонниц. Этих иллюстраций было настолько много, что некоторые почти полностью перекрывали более старые работы.       Единственные давние картинки, которые оставались не закрытые более новыми, это были рисунки, которые Инк нарисовал еще, когда мать не бросила их семью. Интересно, беловолосый понимал, что почти все его работы посвящены его маме? Наверное, нет. Разноглазый просто был уверен в том, что ему нравятся мифические существа не из-за того, что они напоминают ему его детство, а потому, что они более интересные, чем простые люди. Он старался вкладываться в каждый свой рисунок, в глубине души скрывая надежду на то, что он когда-нибудь покажет их своей маме, а она, так же, как и в детстве, нежно погладит его по голове и улыбнется своей лучезарной улыбкой.       На только что выполненном рисунке появились мокрые следы капель. Инк быстро вытер влажные щеки, остановив поток слез. Беловолосый уже почти закончил приклеивать скотч к уголкам работы. Через несколько секунд она уже висела вместе с остальными иллюстрациями над кроватью разноглазого. Наверное, Инк не видел или не хотел видеть то, что единственные рисунки, не залитые слезами, были работы, которые он делал, когда был совсем маленьким. Беловолосый как будто забывал то, с какой болью пронзается его грудь, каждый раз, когда в голову залезают воспоминания о ее лице и улыбке. Такой любимой и при этом ненавистной для Инка. В этих старых рисунках, прямо, как в душе разноглазого искрилась надежда на то, что его семья снова будет счастлива, что все обойдется и пройдет, как страшный сон. Что мама вернется и будет обнимать его, пока он сам не попросит отпустить. Что отец выйдет из запоев и будет гордиться тем, что его сын был способен сам себя прокормить. А Инк наконец будет радостно улыбаться и смеяться вместе со своими родителями.       И именно эта крохотная надежда, слабым огоньком теплившаяся внутри беловолосого, напомнила ему о том, что он все еще способен ощущать такую эмоцию, как счастье. И разноглазый все еще верил. Все еще верил, что он может быть счастливым.       Эррору тоже не спалось. Веки никак не хотели закрываться, поэтому темноволосый лежал в позе морской звезды, глядя в потолок. Тот же самый белый, нависающий потолок, который будто давил своим весом на голову центрового, заставляя ее жалобно ныть в районе лба, всячески донимая своего хозяина. И Эррору совсем не нравилось это чувство. Темноволосому эмоции в принципе не были по душе. Их нельзя заставить уйти, замолчать, оставить тебя в покое, нельзя их хорошенько ударить, чтобы они знали свое место. Это бесило центрового, заставляя прятать свои чувства все глубже в себе, совсем забывая о том, что кроме ярости, грусти и отвращения есть еще куча других чувств.       Например, страх. О нем Эррор прекрасно помнил, хоть и очень хотел забыть. Даже сейчас его не покидало странное покалывание в животе и неестественно частый стук сердца. А в данный момент за ним никто не гнался, не шел баскетбольный матч, никто не бил его. Нет. В последнее время темноволосый совсем не может объяснить то, почему страх никак не хочет покинуть его, и почему чувство незащищенности преследует его всюду по пятам. Хотя, может быть именно из-за этого центровой не может заснуть.       В очередной раз повернувшись на другой бок, Эррор не выдержал и резким движением слез с кровати, встав ногами на чуть теплый пол. Быстро оголив торс, темноволосый встал в стойку и начал делать отжимания.       Зачем же заниматься спортом, когда сон и так не идет? Как говориться, у всех разные способы преодоления стресса. Центровому просто нравилось само чувство, когда напряженные мышцы сжимаются и разжимаются, тело дрожит и ноет от усталости. По коже медленно стекают холодные чуть солоноватые капли пота, тихо капающие на пол. Весь организм кричит, сообщая о перенапряжении, а ты продолжаешь мучить его, заставляя содрогаться от каждого твоего движения. Из-за этого все мысли занимались только задачей, заданной Эррором, голова очищалась от лишних переживаний и проблем. А это ощущение ясности разума как раз было нужно темноволосому сейчас.       Обессиленно грохнувшись на пол, центровой дрожащими руками потянулся за полотенцем, предусмотрительно для таких случаев, висевшее на батарее. Достав до нужного предмета, Эррор начал вытирать влажный от пота лоб. Из легких с хрипом в горле вырывался воздух. Грудь то вздымалась, то опускалась вниз, с неравномерной скоростью повторяя эти действия раз за разом. Тем не менее, переживания лишь больше засорили голову темноволосого, заставив его схватиться руками за мокрые волосы и жалобно застонать в тишину. В очередной раз вздохнув, центровой приподнялся. В глаза ударила розовая полоска света, просочившаяся в комнату сквозь закрытые шторы. Кажется, солнце уже появилось на горизонте и пыталось пробиться через черные занавески Эррора, которые служили прекрасной защитой от лишнего света.       Темноволосый буркнул что-то себе под нос и нехотя поднялся с пола, подкашивающимися ногами направившись к кухне, чтобы заварить себе такой надоевший, но привычный для языка кофе. Хотя от этой привычки центрового уже начинало тошнить.       День, начинавшийся и так не очень хорошо, решил преподнести Эррору небольшой подарок. Нет-нет. Не стоит уменьшать его заслуги. Это был огромный подарок в виде проливного дождя. Стена капель лила с серо-лиловых облаков. Быстро наполняющиеся лужи создавали слякоть под ногами, прилипавшая к подошвам ботинок, из-за этого каждый раз, когда темноволосый поднимал стопу, по ушам бил противный шлепающий звук, так бесящий центрового. Но самой большой проблемой во всем этом было то, что Эррор по неосторожности своей не взял с собой зонт. Поэтому темноволосому пришлось сооружать своеобразную крышу из собственной куртки и бежать, сломя голову, стараясь не прыгнуть в лужу, не забрызгав себя и за одно прохожих.       Выражение «промок до нитки» подходило к центровому, как нельзя кстати. Бедная куртка, начавшая протекать в самом начале пути, была похожа на что-то явно не напоминающее одежду. Как и с нее, с остального наряда Эррора лилась вода. Поэтому темноволосому пришлось снимать свою любимую синюю толстовку, оставив на себе только красный, немного влажный свитер. Черные джинсы были в том же плачевном состоянии, но поделать с этим центровой ничего не мог. Из-за этого Эррор с загробным видом зашел в класс, хлюпая не высохшими кроссовками. Остальной свой гардероб темноволосый повесил на батарею в раздевалке, которая и так была завешана чужой мокрой одеждой людей, которые так же не посмотрели прогноз погоды перед тем, как выходить из дома.       Без толстовки Эррор чувствовал себя очень неуютно, постоянно руками пытался нащупать карманы, но находил только надоедливую красную ткань. Где-то в середине дня темноволосый начал часто чихать и хлюпать носом, что было несомненным признаком простуды.       Эррор с тяжелом сердцем специально шлепал ногами по лужам, лениво поднимая стопы над землей, заливая каплями воды и без того грязные штанины. Настроение скатилось от нуля до минус десяти. Жить не хотелось от слова «совсем». Единственное, что хотел темноволосый, лениво шагая на работу, это лечь прямо на мокрый тротуар, закрыть глаза и ждать, пока по нему проедется бульдозер, нагруженный кирпичами. Почему именно кирпичами, центровой не знал. Просто состояние внутри у него было именно такое. Так почему бы не сделать физическое состояние таким же?       Наконец дойдя до злосчастного кафе, Эррор повесил еще мокрую куртку и толстовку на крючок в раздевалке для персонала. Облокотившись об обтертые стены с неумело нанесенной штукатуркой, темноволосый присел на лавку и уставился на свое отражение в разбитом зеркале, висевшее напротив центрового. Плохо работающая лампа приглушенным зеленоватым светом освещала слегка побледневшее лицо. Посеревшие глаза безжизненно смотрят в одну точку, синяки под глазами. Все краски лица Эррора будто столпились на его носу, который был красным и слегка распухшим, из-за того, что он был сильно заложен, а дышать у центрового выходило с огромным трудом. Темноволосый фыркнул и, в очередной раз шмыгнув носом, поднял голову на потрескавшийся, весь в желтоватых подтеках потолок. Капля воды упала ему прямо на лоб, заставив того поежиться и вжаться в красный свитер, закрыв горловиной рот. Вытерев влажное место на лице рукавом, Эррор поднялся на ноги и поправил заранее одетый нелепый, по его мнению, фартук и, взяв себя в руки, распахнул дверь в главный зал.       Инк был более осторожным, поэтому умудрился не намочить всю одежду, добираясь до школы, так как он предусмотрительно взял с собой зонт. Поэтому никакого дискомфорта, кроме немного унылого дождливого настроения погода ему не доставила. Но на работе находится беловолосому было еще более тошно. Слякоть, принесенная на ногах посетителей, была разбрызгана по полу всего кафе и противно хлюпала, прилипая к ногам. Инк любил дождь за атмосферу за окном, а не за все эти «прелести» нахождения в кафе с шваброй в руках, стараясь всеми силами вытирать грязь с улицы, не мешая проходу посетителей и, поверьте, это было очень непростой задачей.       А тот факт, что беловолосый так смешно жался около стен, пытаясь аккуратно вытирать полы, не загораживая путь людям, очень смешило Эррора и заставлял при каждом удобном моменте потешаться над бедным разноглазым официантом, на которого повесили ответственность за уборку в этот прекрасный дождливый день. А Инку было почти до слез обидно, что он вообще занимался такой грязной работой, а центровой просто добавлял масло в огонь, поэтому беловолосый чуть ли не срываясь, просто отворачивался от своего обидчика, делая вид, что не слышит. А Эррор знал, что до ушей разноглазого точно дошли его незамысловатые издевки, поэтому он с довольным смешком удалялся обслуживать нового клиента.       Но вскоре, даже этот способ развлечения не мог отвлечь темноволосого от горла, которое драло, каждый раз, когда он открывал рот, от носа, из-за которого центровому регулярно приходилось отлучаться в ванну. Ну и, конечно, нельзя забывать о том, что Эррор почти не переставая чихал, стараясь закрыть ладонью лицо, чтобы ненароком не испортить заказ, который он относил очередному посетителю, держа поднос в руке.       В конце концов горло Эррора стало болеть настолько сильно, что он, как немой, стал общаться на самостоятельно придуманном языке жестов. Ну и, естественно, на издевательство над Инком у темноволосого не осталось никакого желания ни, тем более, возможности. А беловолосый жалостливо смотрел на этот немой театр. Ему было обидно за центрового, как бы он не казался ему высокомерным «актером». Что бы Инк не говорил, в таких ситуациях ему было жалко любого, да и отблагодарить Эррора за тот случай беловолосый так и не успел. Поэтому быстро проскользнув в раздевалку, разноглазый достал из своей сумки таблетки от горла. Взяв все в руки, Инк вышел в главный зал и начал искать глазами Эррора. Взгляд быстро нашел высокого баскетболиста среди остальных лиц, находившихся в помещении. Центровой стоял, скрестив руки на груди, облокотившись о стену, и смотрел на потолок, будто пытаясь найти в нем какую-то причину жить дальше.       А так действительно и было. Только Эррор никак не мог найти смысл продолжать свое существование. Причина все никак не хотела появляться, из-за чего центровой мысленно прикидывал, есть ли у него дома веревка, и сколько она стоит, если ее все же не окажется в хозяйстве. Но до суицида его голова еще не дошла. Что бы Эррор не говорил, умирать ему пока что совсем не хотелось, хоть и причины, почему он не хочет прекратить свои страдания, тоже ускользали от мыслей центрового, заставляя его ломать голову над этим сложным вопросом, смотря в потолок, будто пытаясь найти там подсказку или надежду на решение этой непростой загадки.       Разочарованно вздыхая, Эррор опустил голову вниз, как раз в тот самый момент, когда Инк подбежал к центровому и протянул медикаменты. Темноволосый вопросительно поднял одну бровь, уставившись на то, что ему давал низкий официант. Разноглазый, поняв недоумение Эррора, улыбнулся и поспешил объяснить назначение его «подарка»:       — Это таблетки от боли в горле! — разноглазый улыбнулся еще шире и поднес поближе к центровому предметы в его руках.       Темноволосый чуть не поперхнулся и уже было собрался говорить, что ему не нужна ничья помощь, как понял, что его горла на всю речь, придуманную в его голове, просто-напросто не хватит. Поэтому Эррор, как задыхающаяся рыба, то открывал, то закрывал рот, отгораживаясь руками от пачки таблеток, которые Инк протягивал ему. А беловолосый не хотел так просто бросать свою затею, но насильно запихивать лекарство в центрового совсем не хотелось, поэтому ему пришлось дальше убеждать баскетболиста:       — Они ничего тебе плохого не сделают! Я, честное слово, не хочу тебя отравить! Тебе станет только лучше. Ну, пожалуйста… — Инк пытался говорить, как можно убедительнее. Но у него это плохо получалось, поэтому Эррор продолжал махать перед собой руками, отгоняя воображаемых комаров, пытаясь еще сильнее вжаться в стенку, как будто надеясь, что она вдруг пропадет.       — Отстань, коротышка, — из рта темноволосого тихо вылетала фраза, больше похожая на жалостный хрип, но все же Инк смог разобрать, что произнес центровой.       Разноглазый немного обижено отошел на шаг назад. Эррор все еще смотрел на него, опустив голову и держа руки перед собой, будто пытаясь защититься от чего-то, в надежде, что от него все-таки отстанут. Инк вздохнул и положил таблетки на ближайший к темноволосому стол. Последний раз взглянув на своего собеседника, разноглазый ушел в неизвестном для центрового направлении.       Проследив за худощавой фигурой Инка до момента, пока беловолосый окончательно не скроется из виду, высокий официант немного расслабился, снова скрестив руки на груди. Взгляд Эррора упал на лекарство, оставленное разноглазым. Немного постояв, рассматривая противоположную стену, темноволосый нерешительно подошел к столику с маленькой немного помятой коробочкой. Рука потянулась к упаковке и аккуратно ее открыла, вытащив содержимое. В ней оставалось всего три пилюли, которые еще не были никем взяты, они одиноко лежали, дожидаясь их последнего часа. Взяв одну из таблеток, Эррор огляделся по сторонам и, на всякий случай, отвернувшись к стене, положил лекарство в рот. Вкус у лекарства был гадкий, поэтому рот центрового скривился от отвращения. Но для того чтобы пилюля все-таки подействовала, нужно рассосать ее до конца. Темноволосый повернулся обратно, собираясь продолжить работу.       Когда Инк собирался домой, он увидел на своей своей сумке небрежно закрытые таблетки от горла и рядом с ней лежащую маленькую записку на тетрадном листе в клеточку, на которой, явно второпях, кривым почерком было написано: «Спасибо».