***
Инк уже не помнил зачем вышел из класса. Все воспоминания вылетели из головы. В глазах стояли алые капли на коричневом паркете и человек, сидящий среди них. Рядом с темноволосым лежал канцелярский нож, на котором были видны красные разводы, с окровавленных рук стекала алая жидкость, вся одежда в темных разводах. Беловолосый с ужасом в глазах перевел взгляд на лицо человека. Оно было красным не то от крови, не то от слез, ручьем стекающих с его щек. Окровавленные пальцы парня тянуться к темным волосам, он будто не замечает ни Инка, ни жуткую боль в руках. И тут в голову к разноглазому приходит одно единственное имя: — Э-эррор…? — голова парня поворачивается в сторону беловолосого. В его глазах не читается ничего кроме боли и страха. Это все было так не похоже на того Эррора, которого знал Инк. Темноволосый, ничего не говоря, продолжает смотреть на разноглазого. Такой взгляд очень пугает того. Не в силах сдвинуться с места, беловолосый смотрит на ужасающую картину. Он даже не хочет представлять, что должно было произойти с центровым, чтобы тот довел себя до такого. С неподвижных глаз Эррора все еще вытекают слезы, которые выглядят такими же красными, как и кровь, размазанная по щекам темноволосого. — Ты чего-то хотел, Инк, — прервав долгое молчание, центровой монотонным, удивительно спокойным тоном, спрашивает у художника, казалось бы, такой обычный вопрос, с особенной натяжкой, произнося последнее слов, будто сломавшийся компьютер, протянул имя своего «собеседника». Художник так и не уловил вопросительного оттенка в этой реплике. Инк понятия не имел, что ответить на это, поэтому он продолжил смотреть на Эррора, дрожа от зрелища, предстоящие перед ним. — Зачем…? — разноглазый перевел свой взгляд на лицо темноволосого, который все еще смотрел в одну точку. Тот не поспешил ответить. Центровой, как робот, немного подрагивающими движениями, снова стал разглядывать стену, абсолютно мертвыми глазами, не выражающими ничего более, кроме опустошенности внутреннего состояния баскетболиста. Продержав небольшую паузу, Эррор все-таки открыл рот: — Что «зачем»? — Инк снова оторопел от слов темноволосого. Баскетболист будто отключился от реальности, не помня ничего, кроме своей проблемы, заставившая его сделать такой страшный поступок. А Эррор на самом деле сам не знал «зачем». Ему просто захотелось это сделать. Вместе с кровью будто вытекли все его эмоции. Руки онемели и почти не беспокоили его, обессиленно валяясь на полу. Алая лужа постепенно становилась больше, но темноволосому было совершенно плевать на это, как и на Инка, который все еще со страхом смотрел на все это. — Интересно, кто будет мыть полы? — Эррор так же безэмоционально смотрел на стенку. Эта мысль просто пришла ему в голову, и из-за чего-то ему захотелось ее озвучить, — Ха-ха-ха-ха, — после еще одной немой паузы баскетболист засмеялся мертвым смехом. Видимо его подсознание нашло это хорошей шуткой. Зато Инк нет. Ступор наконец-то отошёл на второй план. До мозгов дошло, что если сейчас ничего не сделать, баскетболист просто напросто истечёт кровью и умрет. Единственное, что он придумал в этот момент, это снять свой старый, но такой любимый шарф с шеи, кое-как разорвать его напополам и стать завязывать бордовые руки Эррора, пытаясь попутно остановить кровотечение. Вскоре вся ткань покрылась алыми пятнами, но кровь постепенно стала переставать течь. А темноволосый так же мертво смотрел на стену перед ним. Будто не видя ничего другого или находя ее очень интересной и намного более важной, чем все, что происходило вокруг него. Инк решил не вести Эррора в медпункт. Если по школе поползет слух о том, что центровой резал вены, то это точно не принесет тому добрую славу. Возможно, за такое его исключат из баскетбольной команды, если этого еще не сделали. Сняв голубую толстовку, вечно завязанную у беловолосого на талии, тот по-быстрому постарался вытереть все красные капли с полу. Теперь, все подумают, что кто-то неудачно разлил томатный сок, размазав его по полу. Осталось только каким-то образом заставить баскетболиста снять его толстовку. А тот уже сделал это и теперь, словно маленький ребенок, старался снять завязанный на его руках шарф, но Инк вовремя остановил того и закрыл от посторонних глаз рукавами красного свитера Эррора. Но разноглазый прекрасно знал, что раны необработанные и довольно глубокие, поэтому вполне себе могут воспалиться, а в таком состоянии бросать искалеченного центрового не хотелось. А темноволосый вряд ли сможет вообще подняться с места в ближайшее время, поэтому художнику пришлось сидеть рядом с баскетболистом, дожидаясь звонка, чтобы забрать свой портфель из класса, потом разобраться, в каком кабинете занимался Эррор и взять его рюкзак, чтобы вместе уйти из школы, пока никто не понял, что разводы на полу вовсе не томатный сок… Два школьника шли по узкой тропинке, кое-где поросшую молодой травкой, но уже притоптанную чьими-то ногами. Подошвы ботинок проходятся по зеленым растениям, которые пытались расти к свету, желая жить. Но им не повезло с местом их нахождения. Когда-нибудь им будет суждено быть окончательно растоптанными судьбой. Но эти растения не могут убежать или уйти, только надеяться на то, что их существование продолжиться хоть еще одну секунду, пытаясь тянуться к солнцу. А люди могут уйти от проблем. Боюсь, это одно из их самых больших достоинств перед растениями. Но многие забывают об этом. Они не помнят, что они не трава, чтобы стоять и выдерживать все удары судьбы, преподносящиеся к ним. Они не трава, чтобы быть растоптанными другими людьми. Они не трава, чтобы терпеть свое одиночество и ждать, когда их окончательно погубят и сравняют с землей. Эррор уже примерно понимал, что происходит. Он послушно выполнял все, что ему говорил Инк, особо не задумываясь, зачем он это делает. В голове стоял только образ мертвых родителей и постоянный шепот, твердящий ему, что он виновен в этом. Руки наконец давали о себе знать и вовсю пытались заглушить невыносимую боль в сердце. Вопросы о том, что будет дальше, лезли в голову и не давали сосредоточиться на реальности. Пальцы снова лезли к ножу, но почему-то останавливались. Эррору мало. Ему нужно чем-то убить эту горечь утраты. И других выходов, кроме того, чтобы приносить себе еще большую боль он не видел. А ведь это не только его ошибка. Почему-то все считают, что стоит помучить себя еще больше и тогда вся душевная боль пройдет. Но она не проходит. Она остается. И боюсь, смерть самых дорогих для Эррора людей стала последней точкой его подавленного состояния. Сначала самые ранние мысли об одиночестве, гаптофобия, потом нужда в деньгах, проблемы с даже таким любимым делом, как баскетболом, и наконец смерть родителей. А потом все, что накопилось внутри центрового вылилось. И надо сказать, накоплено было у него действительно немало. Инк понятия не имел, что случилось. Ему было страшно знать, что побудило, казалось бы, такого спокойного и без эмоционального человека, как Эррор, взять в руки нож и так сильно плакать. Боюсь, после этого случая, он вряд ли сможет смотреть на темноволосого как прежде. Но в тоже время ему было очень страшно, осознавать, что он мог оказаться на его же месте, с комом во рту беловолосый вспоминал о том, как его руки постоянно тянулись к лезвию, но все-таки отдергивались в нужный момент. Это страшно видеть страдания другого человека. Особенно такому впечатлительному парню, как Инк. Художник поворачивает ключ в своей квартире. Беловолосый не знает, где живет Эррор, поэтому он не видит никаких других вариантов, кроме, как привести его в свой дом и уже здесь обработать раны и заодно спросить, что случилось. Как только баскетболист перешел порог, его как будто переклинило, и он начал озираться вокруг, понимая, что это не его квартира. В каких-то местах выцветшие отклеивающиеся обои смотрелись довольно старо и даже жутко. Паркет был постелен явно второпях, от того был немного криво положен, а где-то даже виднелись отбитые кусочки дерева. Все казалось каким-то серым и не живым. Будто в этом месте никто не жил, и только разбитая ваза и следы чей-то возни показывало, что здесь кто-то обитает. Закончив осматривать место, в котором он оказался, глаза темноволосого направились на человека, притащившего его сюда, то есть на Инка. А разноглазый немного съежился под тяжелым взглядом центрового, пытаясь как можно точнее сформировать у себя в голове то, что должно было объяснить, зачем тот привел баскетболиста именно сюда. Но Эррор просто фыркнул и стал снимать ботинки, будто все так и надо. Инк поспешил запихнуть в стиральную машину толстовку гостя и свою заодно, надеясь, что стиральный порошок сможет справиться с таким обилием крови, находящейся на одежде. За это время центровой успел снять шарф со своих рук и теперь рассматривал еле-еле запекшиеся раны, с которых до сих пор в некоторых местах продолжала течь густая алая кровь раны, с тем же без эмоциональным выражением лица, явно находя порезы очень интересными, оценивая их серьезность и количество. Инк мялся около двери, как будто сам был в гостях, боясь чем-нибудь не угодить баскетболисту, присевшему на диван. Вдруг Эррор потянулся за чем-то в карман, как только Инк увидел в руках у центрового канцелярский нож, тут же рванул к темноволосому и буквально выдрал из его рук лезвие, положив его на тумбочку с другой стороны дивана. — Отдай, — Эррор с тем же нейтральным тоном обратился к беловолосому, разглядывая свои синеватые вены и глубокие порезы, даже не пытаясь смотреть в сторону разноглазого, который уже не мог находится в компании опустошенного баскетболиста. Ответа не последовало. После нескольких минут молчания темноволосый медленно повернул свою голову к художнику. — Зачем ты меня сюда притащил, коротышка? — фраза звучала, как утверждение, но примерный смысл был понятен. Стеклянные глаза центрового сверлили взглядом притихшего Инка, который нервно перебирал пальцы на своих руках. Но фраза Эррора напомнила ему, зачем он терпит весь этот негатив со стороны темноволосого. Он рванул в сторону ванны, на всякий случай захватив с тумбочки нож, взял свою аптечку и прибежал обратно. Центровой снова пялился на стену. Разноглазый достал ватку и спирт. Аккуратно потянув рукав красного свитера, художник смог придвинуть руку не шевелящегося баскетболиста поближе к себе. Как только мокрая вата коснулась порезов, Эррор зашипел, сжав зубы. Инк знал, что это процедура не из приятных, но продолжил протирать раны, стараясь причинять как можно меньше неудобства пострадавшему. — Х-хватит, — темноволосый пытался сказать что-то еще сквозь зубы, но у него это не получалось, он только продолжал что-то шипеть, напоминая разозлившуюся гадюку, готовую напасть на врага в любой момент. — Я сказал хватит! — наплевав на свою гаптофобию, центровой взялся другой рукой за ладонь беловолосого и откинул ее в сторону, со злобой в глазах посмотрев на художника. Тот лишь улыбнулся, радуясь, что Эррор снова стал вести себя, как прежде. — Чего лыбишься? — выдержав небольшую паузу и с той же ненавистью смотря на своего собеседника, темноволосый снова открыл рот. — Я должен закончить, прости, — Инк постарался не смотреть в глаза центровому, все еще чувствуя, как тот сверлит его взглядом.***
После последнего переругивания прошло порядочное количество времени. Эррор и Инк молча сидели на двух противоположных концах потрепанного дивана, не двигаясь, думая о чем-то своём. Инк перебирал пальцами старую подушку, нервно смотря себе под ноги, прикусив губу, будто дожидаясь чего-то. А Эррор облокотился о свою руку с тем же неживым выражением лица, явно не собираясь ничего говорить своему собеседнику, стеклянными глазами смотря на противоположную стену. У обоих в головах не было ничего, кроме своих собственных переживаний и недавно произошедших событий. Общение не шло от слова «совсем», и это нисколько не радовало Инка, зато заставляло ухмыльнуться Эррора, который, и вовсе не видел смысла в своём нахождении здесь. Он уже было собирался подняться с места и уйти из общества назойливого художника, как тот вдруг нерешительно прервал молчание: — Эррор…? — беловолосый тихо позвал баскетболиста, будто думая, что тот куда-то испарился. Убедившись, что гость сидит на своём месте, даже уха не поведя в сторону, внезапно начавшего говорить хозяина квартиры, разноглазый продолжил свою речь. — Можно спросить? — Инк повернул голову в сторону темноволосого, выжидающе уставившись на баскетболиста. — Валяй, — Эррор монотонным немного хриплым голосом лениво произнёс свою реплику. Ответ вырвался изо рта темноволосого на автомате, тот даже не вникал в то, что у него могут спросить и зачем. Его мысли были заняты совсем другим, а идея о том, что этот назойливый коротышка может спросить что-то кроме: «Может выпьем чаю?» или «А не чудесная ли сегодня погода?» — даже не приходила центровому в голову. А Инк вовсе не дурак. Беловолосый прекрасно понимал, что баскетболисту будет просто не отвертеться от ответа. Поэтому, предвкушая победу, в пол оборота повернулся к гостю и задал тот самый вопрос, мучавший его с того самого момента, как он увидел кровавые пятна на полу школьного коридора: — Что произошло? — Эррор, не ожидая такого нормального, в этой ситуации вопроса, чуть не поперхнулся воздухом. Темноволосый заметно напрягся, и стал оглядываться по сторонам, в поиске спасения. Но не найдя ничего интересного вокруг, опустил голову, вздохнув, смирившись со своей судьбой, центровой начал собираться с мыслями, все ещё надеясь, придумать способ отшить художника от себя. Разноглазый терпеливо ждал, когда баскетболист сможет произнести что-нибудь, не отводя взгляда от своего гостя. Янтарные глаза с некой тревогой, смотрели в пол. Темные пряди нависли над лицом, загораживая обзор. Спина немного сгорбилась, все мышцы напряжены, показывая нервное состояние парня. Прикусив губу, Эррор старался не вспоминать все, что с ним произошло всего несколько часов назад. Взгляд снова упал на глубокие раны, уродующие руку. Темноволосый зашипел, как змея. Перед глазами снова пронесся коридор и кровь на полу.Это ты виноват.
— Нет, — центровой шёпотом отвечает голосу в голове, все ещё не понимая, в чем же он провинился, чтобы заслужить все это. Спина баскетболиста прогнулась ещё сильнее, пальцы схватили непослушные волосы, потянув темные пряди в разные стороны. Сердце с новой силой забило по барабанным перепонкам, голос звучал все громче и громче, повторяя одни и те же слова, заставляя Эррора учащать дыхание, тянуть себя за макушку, стараясь заглушить нарастающую боль в груди. Беспокойство увеличилось ещё сильнее, когда взгляд темноволосого снова упал на раны на руках. В голове сразу возник образ окровавленных бинтов, которые были на нем, когда тот шёл по концу коридора. А потом алые пятна на сломленных, изуродованных, неживых лицах его родителей. Их заплывшие стеклянные глаза, капельки крови, медленно капающие на потрескавшуюся зеленоватую плитку. Баскетболист нервно сглатывает, новая волна мурашек пробегает по коже. Кто-то будто вонзает тысячу невидимых шипов в сердце. Он не может этого терпеть. Ему нужно что-нибудь, что заглушит эту боль. Никто не понимает.А как кто-то может понять?
Ты ведь один.
— Нет… — Эррор жадно глотает воздух. Грудь то вздымается, то опускается. В глазах застыли слезы. Нет. Он не может так унизиться перед этим коротышкой. Он… не может…Совершенно один.
— Н-нет… — зубы темноволосого противно стучат. Пальцы обхватили лоб, сильно давя на него. Волосы нелепо свисают, закрывая лицо, от посторонних глаз. Центровой чуть ли не лежит на собственных коленях, продолжая твердит себе, что это все не правда. Губы трясутся, не позволяя тому набирать ртом воздух. Стук сердца заглушает все посторонние звуки. В глазах лишь темнота и алые пятна крови. В голове снова мелькает зеленоватая плитка и странные красные знаки на стенах. Кровь бешено бежит по жилам. Эррор будто проваливается в темноту, как эхо, слыша шепот голоса, твердивший ему одно и тоже, раз за разом. Темноволосый чувствует свои влажные щеки, и слезы, застывавшие на подбородке и медленно стекающие на руки. В глазах все поплыло не то от боли в голове, не то от резко нахлынувших воспоминаний, которые так хотел забыть центровой. — Эррор? Все хорошо…? — давно притихший Инк, подсел к баскетболисту поближе, пытаясь посмотреть на его лицо, закрытое челкой. Со стороны было прекрасно видно, как того трясёт, беловолосому было страшно смотреть на его страдания, и он уже мысленно проклинал себя за то, что вообще решил так резко задать этот вопрос. С чего он взял, что Эррор захочет ему отвечать? На лице разноглазого читалось беспокойство. Взгляд начал нервно бегать по комнате в поисках чего-нибудь, что могло бы помочь его гостю. Но не найдя ничего подходящего, художник бессильно опустил голову, поражаясь своей беспомощности. — Я могу тебе чем-нибудь помочь? — Инк пытался не отводить взгляда от баскетболиста, будто опасаясь, что тот может пропасть без должного присмотра, или надеясь, что этим самым хоть как-то помогает центровому. — Да. Ты можешь заткнуться, — Эррор тихо прошипел что-то себе под нос, отвернув голову от своего собеседника, надеясь, что тот хотя бы после этого от него отстанет. Единственное, что ему сейчас было нужно, это тишина и одиночество. Руки стали жечь с новой силой, заставляя темноволосого до крови прикусить губу, сжав зубы и с болью тянуть волосы. Сердце стучало, как сумасшедшее, колющее неприятное чувство пронзало грудь, заставляя спину прогнуться. Катастрофическая нехватка воздуха. Темнота в глазах. Ещё и этот долбанный коротышка… — Эррор, пожалуйста… Я правда хочу тебе помочь. Давай хотя бы попробуем… — последняя фраза беловолосого звучала скорее, как вопрос, а не утверждение. По привычке начав перебирать пальцы на руках, разноглазый сквозь челку смотрел на своего гостя, беспомощно бегая взглядом по содрогающемуся телу собеседника, думая, что можно сказать дальше, чтобы хоть как-то привести того в чувства. — Чего ты ко мне привязался? Зачем я тебе вообще сдался? Посмеяться надо мной захотелось? Это так смешно, да?! — темноволосый кричал что есть мочи, наконец повернув заплаканное лицо в сторону Инка, который от неожиданности вжался в спинку дивана, с распахнутыми от страха глазами, смотря на баскетболиста. — Чего уставился? Думаешь, притащил меня сюда и мы сразу станем друзьями? За дурака меня держишь? Чёртов бесчувственный монстр! Эррор не видел, или не хотел замечать, что уже на половине его речи на глазах беловолосого появились слезы, а зрачки с тем же ужасом и страхом смотрели на взбушевавшегося центрового. Щеки окрасились в красный, на лице застыло лишь удивление, перемешанное с жуткой болью, которую тот испытывал на продолжении всей речи темноволосого. А последнее предложение, произнесенное баскетболистом, заставило невидимому колу пронзить сердце. Нет. Именно так его и называли в детстве. — Чего плачешь? Я тебя как-то задел? Ты хоть понимаешь, что такое боль, а? — но Эррор все не унимался, ему было плевать на то, как на него смотрит Инк. Ему просто надо вывалить куда-то всю свою боль и отчаянье. А слезы продолжали литься из глаз беловолосого, на потрепанную подушку, на которой, и так виднелись не испарившиеся солёные капли. Хотя Эррор и сам был не прочь зарыдать в голос, надеясь, что хоть это поможет вынести всю боль из организма, чтобы начать жизнь с чистого листа и забыть все остальные проблемы. Так и не дождавшись ответа, или каких-либо звуков со стороны разноглазого, темноволосый ещё раз одарил художника взглядом, полным ненавистью, и, громко стуча ногами о пол, направился в прихожую. С тем же без эмоциональным лицом, Эррор молча снял свою сушившуюся на батареи толстовку, быстро накинул её на себя, надел куртку, повесил на спину рюкзак. По дороге завязав шнурки на кроссовках, центровой вышел из квартиры, не забыв громко хлопнуть дверью, оставив Инка с тем же удивленным заплаканным лицом смотреть в пустоту. Просидев с этим же видом ещё некоторое время, всхлипывая, Инк вытер рукой скатывающиеся по щеке слезы, наклонился вперёд, схватив пальцами белые пряди и тихо прошептал: — Я знаю, Эррор. Я прекрасно знаю… — Инки, что делаешь? — женщина с белыми волнистыми волосами, садится на колени около малыша, возраста не больше восьми лет. Разноглазый что-то старательно выводит на бумажке, лёжа на полу, мило покачивая ножками. Лицо мальчика очень сосредоточено и выглядит поразительно серьёзным. Мать ребёнка улыбается, поглаживать малыша по голове. Тот прикрывая глаза, начинает будто урчать в ответ на ласку, напоминая маленького котёнка. — Мама-Мама! Смотри, правда здорово? — беловолосый немножко картавит, выглядя ещё более умилительно. Большие глаза, с искрой радости, смотрят на улыбающуюся женщину, которая все ещё гладит ребёнка по голове, трепля курчавящиеся пряди волос, взъерошенные на затылке. — А кто это у нас нарисован? — мать, немного посмеиваясь, берет рисунок в руки. Мальчик тут же вскакивает и встаёт к ней за спину, положив подбородок и одну ладонь на плечо сидящей на полу женщине. Он радостно улыбается, разглядывая собственное творение, гордо приподнял голову вверх. — А разве не похоже? Смотри! Это ты! — ребёнок пальцем указывает на плохо прорисованного человечка, с белыми длинными волосами, скорее походящие на солому. Глаза-точки были ярко жёлтого цвета. Судя по всему, женщина держала за руку разноглазого мальчика, стоящего посередине. — А это папа! — малыш тыкнул на третьего человека на бумаге, стоящего по другую сторону от ребёнка на рисунке. — А это ты, да? — мать улыбается, прикрыв глаза, показывая пальцем на человечка по середине. Беловолосый энергично закивал головой, показывая широкую улыбку, заставляя женщину, посмеиваясь, нежно потрепать того по щеке. Мальчик потирает немного покрасневшее от прикосновений лицо, не прекращая счастливо улыбаться. — Тебе нравится? — малыш с надеждой в глазах, смотрит на мать. Та, растрепав вьющийся пряди на макушке беловолосого, рассмеялась, продолжая держать в руках рисунок, обняла ребёнка. — Конечно, Инки. Можно оставить его себе? — женщина поглаживает мальчика по спине, убаюкивающе, шепча на ухо. Тот радостно улыбается, обнимая мать в ответ. — Ага! — улыбка малыша становится ещё шире. Женщина, приподняв уголки губ, медленно отстраняется, продолжая держать беловолосого за плечи, будто в последний раз, смотря на своего ребёнка. Разноцветные глаза мальчика счастливо переливаются, вечная клякса на щеке так же, как и всегда красуется на лице малыша. Курчавящиеся пряди волос спадают на лоб. Она вздохнула, опять обхватив ребёнка в объятиях. — Маме нужно отойти ненадолго. Присмотришь за домом, пока папа не вернётся? — женщина поднялась, взяв малыша на руки направилась в прихожую. — Я тебя не подведу! — ребенок широко улыбнулся, решительно оглядев квартиру. Мать засмеялась и, погладив беловолосого по плечу, поставила на пол. — Будь хорошим мальчиком, — женщина прихватила заранее подготовленный рюкзак, и скрылась за дверью. Разноглазый помахал рукой на прощание, с улыбкой на лице, смотря в след уходящей матери. Она так и не вернулась.***
Эррор, словно призрак, шёл по сумеречным улицам. С нежно-сиреневого неба еле-еле спускались белые хлопья снега, моментально тая, касаясь ещё тёплой земли. Прохожие не замечали высокого баскетболиста, толкая его с разных сторон. Темноволосый будто забыл дорогу к своему дому, поэтому бродил по дорожкам. Небо постепенно темнело, тучи становились синевато-серыми, снежинки все быстрее падали с неба, мешая обзору. Свернув в очередной переулок, центровой почувствовал дикую усталость в ногах. Отыскав свободную скамейку, находящуюся подальше от внимания людей, лениво отряхнул деревянные доски от снега, сел на холодную поверхность. Вздохнув, Эррор наклонился вперед, поставил руки для опоры головы на колени и уставился на занесенную белыми хлопьями землю. Почему снег идёт, если на улице уже стоит весна? Снежок падал на спину неподвижного баскетболиста, тяжело дышащего, сжимающего собственный лоб, будто надеясь тем самым выдавить из себя все не нужные мысли, оставшиеся в его голове. Словно застывшая статуя, темноволосый сидел на скамейке, а белые хлопья ложились тому на плечи, придавая центровому вид задумавшегося старца. Изо рта Эррора вырвался вымученный стон, он откинулся на спинку скамейки, начав смотреть на серовато-синие небо. Зарычав, темноволосый закрыл лицо руками, выгнув спину. Как же ему все надоело.Это ты виноват.
Опять этот дурацкий шепот. Голос будто разрывает голову изнутри, нещадно ударяя по барабанным перепонкам. Почему он никак не заткнется? Что этому шепоту нужно от центрового? Думаю, Эррор сам был бы не прочь узнать… — Завали хлебало! — баскетболист кричит в городскую тишину. Эхо отражается от рядом стоящих деревьев. Птицы, сидящие на ветках, громко каркая, улетают в разные стороны, хлопая крыльями. Пальцы сжимают темные пряди волос. Ногти царапают лоб, с которого медленно стекали капельки пота. Из горла вырывается очередное протяжное хрипение.Тебе не кажется глупым сидеть здесь?
— Я же сказал! Захлопнись! — центровой пытается заткнуть руками уши, надеясь, что хотя бы это остановит голос, приставший к нему. Воспоминания страшного сна снова всплывают в голове. Опять кровь, опять крики, опять их неживые зрачки… Рот жадно набирает воздух, грудь то вздымается, то опускается. Из горла вырывается хрип, похожий на жалобный стон.Ты и сам прекрасно знаешь, что это ты виноват…
— Отстань от меня!!! — Эррор кричит, что есть мочи, пытаясь перебить голос, эхом раздающийся в мозгу. Звук больно бьет по ушам, голова трещит. Снег все продолжает тихо падать на темноволосого, а тот, словно неживой призрак еле-еле подрагивает не то от страха, не то от холода, ничего не видя, кроме слез, подступающих к глазам.…что это ты виноват в своем одиночестве.