ID работы: 7747514

Кто-то для тебя

Слэш
NC-17
Завершён
815
автор
Размер:
55 страниц, 11 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
815 Нравится 503 Отзывы 211 В сборник Скачать

7. «Сломленный»

Настройки текста
      Беспомощность. Пожалуй, это одно из самых страшных слов. Может надо что-то менять? А может быть изменения окажутся непоправимыми и только испортят все еще больше. А куда больше? Такое ощущение, что за чередой всех этих страданий единственное, что может сделать все только хуже, это смерть. Или нет. Нет. Она только прекратит все эти мучения, наконец сотрет все это в порошок, оставив только темноту забытья. А такой исход тоже не может радовать. Остается только подниматься вновь и вновь. Пробирать сквозь тернии проблем, проламывать себе дорогу, падая, снова поднимаясь, пытаясь найти выход или кого-то, кто мог бы вывести тебя на свет.       Кого-то… А кого? Если ты остался один. Совершенно один. А почему? Потому что сам всех отогнал от себя. Глупо. Даже очень. И что теперь? Да вот именно, что ничего. Только чертова темнота, поглощающая разум изнутри и невыносимая боль в районе сердца, которого уже, по сути-то, и нету. Только большая пробоина в груди.       У кого-нибудь когда-то было чувство абсолютной пустоты внутри? Когда будто что-то разъедает тебя, выбирая из тебя каждый кусочек доброты и чего-то хорошего, делая из тебя очередного бездушного монстра, с тем же равнодушным, злым лицом, как и у остальных. Что ж, если было, то я думаю, все сейчас поймут Инка, который свернулся клубком в кровати, обхватив ноги дрожащими, посеревшими руками. Внешний вид художника оставлял желать лучшего. Впалые, но такие же большие неживые глаза, синяки под которыми были видны даже при плохом освещении, высохшие, обветрившиеся губы, побелевшие щеки, которые, как и вся остальная кожа, отливала синевой, придавая такому аккуратному исхудавшему тельцу Инка образ выцветшего призрака, который вот-вот пропадет, слившись с темнотой, царившей в его комнатке. А разноглазый был даже не против такого исхода. Он бы наоборот был бы только рад провалиться сквозь землю, сгинуть из этого чертового мира, который будто ненавидел его, пытаясь сделать его и без того тяжелую жизнь просто невыносимой. Даже, когда беловолосый хотел сделать что-то хорошее, то человек, которому тот хотел помочь, наорал на него и с полным ненавистью сердцем ушел, громко хлопнув дверью, заодно забрав с собой надежду Инка на то, что он еще чего-то стоит и может привнести в этот мир что-нибудь хорошее.       Художник перевернулся на другой бок, обхватив в объятиях подушку. Из глаз снова полились слезы. На и без того мокрой ткани показались новые следы от капель. Беловолосый с удовольствием бы орал в голос, но сил на это просто не осталось. Из горла вырвался жалкий хрип. Спина содрогалась, слышались громкие всхлипы, разноглазый давился слезами, все сильнее сжимая бедную подушку. Беспомощность. Вот, пожалуй, самое страшное слово для Инка. И сейчас оно просто кричало о себе в уши, заставляло страдать, увечить себя, орать во все горло.       Когда-нибудь облака упадут. Океаны высохнут. Земля перестанет существовать. И что будет тогда? Наверное, никто не знает. Да никому и не нужно знать. Единственное, что будет важно, это то, кто будет с тобой в этот момент. И что-то подсказывало Инку, что он останется один во всем этом хаосе, и абсолютно каждому на этой прогнившей планете будет все равно на него и его существование. Грустная правда. Или все же ложь? Кто знает? Но беловолосый бы отдал все, что угодно, чтобы это была его очередная глупая мысль, заставляющая слезам течь по щекам. Но что-то в глубине души подсказывало, что эта его догадка уже давно стала горькой реальностью. И разноглазый уже не знал, что он может сделать, чтобы изменить ее хоть немного в свою пользу. Тот самый фундамент, на котором держатся все его основания к жизни уже давно стоял на одних щепках и вот-вот рухнет. А знаете что? Он уже рухнул. Совсем недавно. Осталось лишь повесить табличку «Не подлежит реконструкции», — которую Инк сам себе и присвоил. Художник полностью уверен, что средств на реставрацию собственной души у него не осталось, а уж на то, чтобы продолжать бороться тем более.       Может стоить закончить все это? Может это бессмысленно и лишь вбивает в очередной тупик? Никто не знает. Может в конце этого лабиринта отчаянья, боли и злости все же есть свет? Или его не суждено найти? Стоит ли вообще бороться? Все эти вопросы заставляли Инка снова и снова давиться слезами, сжимая потрепанную подушку в руках. Так не может продолжаться. Что-то же должно изменится ведь так? Может этот мир не настолько жесток? Нет. Хватит себя жалеть. Слезами делу не поможешь, ведь так?       Зачем жить дальше, если и так все понятно? Зачем мучить себя, мучить других своим своим существованием? Все. Да. Абсолютно все жизни в любом случае сведутся к нулю. А о существовании кого-то могут даже не вспомнить. А что делать, когда про тебя все забыли, но ты никуда и не уходил? Что, если тебя не помнят даже самые близкие люди? В чем тогда смысл? Ни в чем. Так зачем бороться? Может стоит просто умереть?       Худые ноги касаются холодного паркета. Стопы медленно шагают по полу в сторону шкафа. Стеклянные глаза лениво бегают по комнате. Сероватые ладони медленно тянуться к ножу. Инк падает на колени, хватаясь руками за голову.       — Нельзя!!! — из горла вырывается протяжный крик. Грудь вздымается и опускается. Из глаз все еще рекой текут слезы, падая беловолосому на ноги. Все тело содрогается. Издав очередной вопль, разноглазый прогибается в спине. Нельзя! Так все будет только хуже. Он же не хочет быть похожим на Эррора… Эррора…

Чертов бесчувственный монстр!

      Из глотки художника выходит стон. Пальцы все сильнее сжимают взъерошенные волосы. За что… за что этот человек так с ним?

Ты хоть понимаешь, что такое боль, а?

      За… что?

***

      А Эррор не знал. Он понятия не имел, что было в его дрянной голове в этот момент. Действительно, а что этот коротышка сделал, чтобы заслужить все это? Ничего. Абсолютно ничего. Но почему-то, такому хрупкому, измученному жизнью существу досталось еще больше. Что Эррор вообще знает о Инке? Это школьник, который работает в своем возрасте, довольно сильно любит лезть в чужие проблемы и вечно улыбаться. Только попав в его квартиру центровой понял, что эта улыбка ни что иное, как большая ложь, скрывающая все, что на самом деле происходит в жизни художника. Его измученный вид, раздолбанная квартирка. Все это говорило лишь об одном — судьба потрепала этого коротышку похлеще Эррора. И, возможно, это еще не все проблемы, нависшие над этим маленьким тельцем. А баскетболист, как последняя гнида, испортил тому жизнь еще больше.       А они ведь не такие уж и разные. Они просто сломленные. Сломленные жизнью люди, которые, наверное, уже никогда не почувствуют такое чувство, как счастье. Останется только жить под гнетом собственных страхов и переживаний. Или все-таки нет? Может, стоит изменить что-то самим? Но как? Если бы на все эти вопросы был четкий ответ для всех, думаю, положение многих людей стало бы куда лучше. Набил в поисковике, и готово. Но если бы все было так просто, то жизнь уже нельзя было бы назвать жизнью. Поэтому каждый должен сам найти ответ. Что, наверное, становится настоящим квестом. Всем надоевшим, мучающим душу квестом не на жизнь, а на смерть. Почему на смерть? Ха-ха, думаю каждый понимает, о чем я говорю.       На улице завывал ветер. Дождь вперемешку с снегом лил, как из ведра. Темные тучи закрыли заходящее солнце. Белые хлопья били по лицу, загораживая обзор. Эррор стоял напротив дома, в котором он недавно побывал. Темноволосый осматривал эту пятиэтажку, как какую-то диковинку, приглядываясь к каждой трещинке, всматривался в обкалывавшиеся кусочки краски. Рот центрового скривился. Жалкое зрелище. Удивительно, как дом вообще стоял. Наверняка, крыша протекает. Хорошо, что коротышка не живет на последнем этаже. Встряхнув раскалывающуюся голову, Эррор медленно пошел по тропинке. Художник не выйдет из своей квартиры. И тот это прекрасно понимал. Даже, если бы баскетболист спел серенаду под его окном, коротышка бы даже не приоткрыл форточку.       У баскетболиста сел голос. Он не может докричаться. Его не слышат. Или не хотят слышать. Эррор пригнул коленки, оперся о них руками, пытаясь восстановить дыхание. Воздух с хрипом выходил из горла. Темноволосый уже не помнил, сколько раз он звал Инка. Даже сейчас центровой про себя повторял его имя, как какую-то молитву. Он не может его оставить в таком состоянии. Нельзя.       Инк, пошатываясь, поднимается на ноги. В ушах какой-то шум. Это биение его собственного сердца. Посеревшие зрачки смотрят на закрытое шторами окно. Заплаканные глаза опускаются вниз. Взгляд переходит на стол. Стопы шагают по холодному полу. Худые дрожащие руки тянутся к ящику. Пальцы хватаются за ручку. Ладони сами нащупали нужный предмет. Беловолосый берет в руки свой стул и медленно перетаскивает его под люстру.       Эррор заходит в подъезд вместе с каким-то мужчиной, быстро бросаясь к лестнице.       Худые ножки забираются на стол. Побелевшие руки тянутся к люстре, пытаясь привязать веревку.       Кроссовки темноволосого громко стучат по ступенькам. Тяжело дыша, центровой, что есть мочи, бежит по лестнице на нужный этаж, сам не понимая, откуда помнит дорогу.       Пальцы привязывают веревку, делая крепкий узел. Стеклянные глаза медленно смотрят вниз. Руки сами по себе делают петлю. Как же все это надоело…       Стук сердца заглушает шаги Эррора. Глаза быстро бегают по лестничной площадке в поиске нужной двери. Отыскав ту самую, баскетболист быстро двигается к входу в квартиру художника. Заперто.       Петля уже готова и лежит на подрагивающих ладонях. Руки одевают веревку на тоненькую шею. Грудь медленно вздымается и опускается. Посеревшие неживые глаза сверлят пол.       Ручка не хочет поддаваться. Отойдя немного назад, Эррор разгоняется и плечом врезается в ветхую дверь. По коридору раздается громкий гул.       До ушей доносится грохот. Голова медленно поднимается в сторону двери. Изо рта вырывается вздох. Пальцы крепко сжимают петлю на шее. Мертвый взгляд переходит на стул под ногами.       Дверь начинает трещать и медленно срываться с петель после очередной попытки центрового выбить ее. Темноволосый тяжело дышит, снова отходя подальше для разгона.       Стопы пытаются отодвинуть стул в сторону, опрокинув того на пол.       Дверь громко распахивается.       Стул выскакивает из-под ног.       Эррор, спотыкаясь, бежит в комнату Инка.       К горлу постепенно перестает поступать кислород.       Перед глазами Эррора предстает страшная картина. Посеревшее маленькое тельце художника, задыхается, повиснув на петле. Баскетболист тут же срывается с места. Из глаз начинают литься слезы. Руки хватают Инка, снимая того с злосчастной веревки. Он еще дышит. Обмякшее тело беловолосого безжизненно висит на плечах центрового. Баскетболист обнимает разноглазого. Слезы, стекающие с его щек, медленно падают на белые не расчесанные волосы художника. Посеревшие худые руки, подрагивая, обнимают Эррора в ответ. Зрачки Инка вновь наполняются живыми красками. На заплаканных глазах снова показываются слезы. Пальцы сжимают синюю куртку темноволосого. Начиная тихо всхлипывать, разноглазый сильнее прижимается к своему спасителю, понимая, что только что чуть не сделал. Центровой одной рукой поглаживает макушку беловолосого.       Что этот коротышка сделал миру? Почему Эррор так яро его возненавидел? Он ведь не сделал ничего плохого, просто пытался жить дальше. Почему этот чертов мир так прогнил? Почему даже темноволосый пустил эту дурь в голову, запудрив самому себе мозг? Если уж у самого жизнь загублена, зачем ломать ее другим? Почему он такой идиот? Родители, наверняка, хотели, чтобы Эррор не был таким дураком и хорошо относился к людям. А в итоге…

Это ты виноват в своем одиночестве.

Нет. Он не подведет никого еще раз:       — П-прости меня, Инк… Прости, пожалуйста…
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.