you're such a fugitive but you don't know what you're running from
Тэхен вытаскивает бессознательного Чонгука из машины, ногой захлопывая за собой дверь. Квартира, в которую он привез мальчишку, находится на самой окраине города, в трущобах, где всем друг на друга плевать — люди пройдут мимо, даже если ты застрелишь на их глазах кого-нибудь. Редкие забулдыги, лежащие у исписанных уродливыми граффити стен, даже не смотрят в сторону Тэхена. Из горящих окон с разбитыми рамами выглядывает кто-то, чтобы посмотреть, кого сюда занесло на машине. Она тут выделяется, выглядит нелепым, неуместным проявлением достатка, поэтому Тэхену нужно будет отогнать ее обратно домой. Он, наверное, вообще сглупил, приехав сюда на своей тачке, но после того, как он вырубил Чонгука, мозг как будто перестал работать вообще. Он не понимает, что вообще происходит. Убийство какого-то левого пацана не входило в его планы. Его никто не предупреждал о том, что на Мин Юнги будет совершено покушение, и он не знает, правильно ли делает, что несет Чонгука в квартиру, если Юнги умирает или уже мертв. Тэхен успел проверить его ранение и вызвать скорую. Пацан, который стрелял, был не то что не профессионалом, он вообще будто оружие впервые в руках держал, с такого расстояния со спины не задел позвоночник и сердце. Скорее всего, органы задеты не были, а мягкие ткани разорваны в лоскуты, но, судя по его расчетам, скорая успела приехать до того, как он умер. Тэхену плевать, сдох Мин Юнги или нет. Жизнь такой мрази его не волнует — благо, что на него никогда не поступало заказов, иначе Тэхен бы застрелил сам, и он бы, в отличие от зеленого пацана, сделал свое дело хорошо. Тэхен зол, растерян и переживает, и это три главных чувства, которые он ненавидит сильнее всего на свете. Все может пойти неправильно, и это он ненавидит тоже. Он привык просчитывать все до мельчайших деталей, до секунд, до миллиметров, для киллера это — залог успеха и гарантия безопасности. Сейчас он не уверен ни в том, ни в другом. Что ему делать с Чонгуком теперь? Мальчишка в его руках тяжелый, но Тэхену почему-то легко его нести — своя ноша не тянет или что-то такое. Он теплый и красивый, он невинный и этого не заслужил. Тэхен вспоминает его огромные испуганные глаза, блестевшие в темноте, когда он увидел наставленный на себя пистолет, и ему почему-то кажется, что видение еще долго будет преследовать его во снах. Он знает наверняка, что, когда Чонгук проснется в незнакомом месте, вспомнив все произошедшее, у него будет такой же взгляд. Он поднимается по узкой лестнице на второй этаж и успевает пройти примерно половину длинного замызганного коридора, как одна из дверей распахивается, и из нее вываливается едва стоящий на ногах неопрятный мужчина, перекрывая Тэхену дорогу. Он останавливается и, смерив их мутным взглядом, пьяно ухмыляется. — Предстоит веселая ночка? — едва ворочая языком, интересуется он, задерживаясь на Чонгуке. — Какой хорошенький пацаненок. Поделишься? Тэхен стискивает зубы, невольно прижимая Чонгука ближе к себе, испытывая несвойственное ему чувство собственничества — не смей даже смотреть, хочет прорычать он, не смей думать о нем, не смей говорить, это мое, мое, мое. По крайней мере, на ближайшее время. — Прочь с дороги, — низким, злым голосом цедит он. И видимо что-то в напрягшемся Тэхене служит даже этой пьяни достаточным знаком, что за шутки тут можно дорого заплатить. — Ладно, ладно… — мямлит он, отходя в сторону и давая Тэхену возможность пройти. Напоследок парень ощутимо пихает его в плечо и, только подойдя к своей двери, осознает, насколько сильно, насколько бережно прижимает мальчишку к себе, осознает, что готов был отправить в нокдаун совершенно незнакомого человека, который провинился только в том, что не способен держать язык за зубами в пьяном состоянии, за Чонгука. — Твою мать, — цедит он, ставя его и прижимая к себе бессознательное тело, чтобы открыть дверь. Он заносит его внутрь, в пропахший сыростью и плесенью темный коридор, потом в комнату. Единственное, что есть нового в этой квартире, — это матрас, мягкий и высокий, специально для Чонгука. Он осторожно кладет парня на него, подкладывая под голову подушку и накрывая теплым пледом. Из пыльного окна тускло светит внутрь уличный фонарь, — один из немногих работающих в этом нищем районе, — и неровный свет падает на пол, на единственный стул, немного покосившийся стол и книжную полку, которую Тэхен заранее наполнил книгами на свой вкус, чтобы Чонгуку не было скучно. Этот свет уродует все, чего касается, но каким-то невероятным образом Чонгука он делает еще прекраснее — словно лунное дитя оказалось в этой грязной квартире, заснув на матрасе. Какой же он красивый, невозможно отвернуться, как будто ты околдован, как будто приворожен. Тэхен падает на колени, собирая темными джинсами пыль и вляпываясь в какое-то сомнительное пятно, и смотрит на его умиротворенное, немного бледное лицо, и что-то внутри сжимается — странное, незнакомое чувство, названия которому Тэхен дать не в силах. Это странно, страшно, и этому нельзя давать поощрения, как бы ни хотелось. Собрав всю свою волю в кулак, Тэхен бросает на Чонгука последний взгляд, а потом встает и выходит из комнаты. Ему нужно выдержать всего неделю, а потом Тэхен освободится от долга, сковывающего его многие годы, и уедет, заберет отца, рванет в Америку, в Китай, в Норвегию, куда угодно, только подальше от Чонгука, к которому его тянет с силой магнита, несмотря на то, что они едва знакомы. В коридоре он будто просыпается, рывком возвращается в реальность и достает телефон, чтобы позвонить Ильхену и узнать, что происходит и что ему делать. Если Юнги мертв, возможно, ему удастся вернуть Чонгука обратно в общежитие еще до того, как тот очнется, и забыть все, как страшный сон. Тот берет трубку мгновенно, будто только этого и ждал. — Забрал пацана? — без предисловий интересуется он. — В договоре не было убийства Мин Юнги, — цедит Тэхен, игнорируя вопрос. Злость возвращается, сжимает горло, стоит ему только услышать ненавистный голос. — К чему все эти игры? — Мин Юнги жив, — раздраженно отвечает Ильхен, словно у Тэхена, который похитил невинного парня из-за Мин Юнги, нет права знать это. — Поэтому держи пацана у себя, как и договаривались. Тэхен жмурится, пытаясь прийти в себя и начать мыслить рационально, сразу выстраивая в голове план дальнейших событий. — Что происходит? — так и не выбрав между сотней важных вопросов, крутившихся в голове, он задает самый очевидный. — Покушение было не запланировано. Мы так поняли, убийцу завалил ты, поэтому разрулили там все, труп забрали, со скорой договорились, сейчас выясняем, кто это и зачем он это сделал. Мин Юнги в больнице, сейчас ему делают операцию, на полное восстановление нужно полтора месяца. — Что это значит? — с подозрением спрашивает Тэхен, застывая посреди комнаты и чувствуя, как тяжело и больно бьется сердце в грудной клетке. И Ильхен спешит подтвердить самые страшные его опасения. — Будешь держать его у себя все это время, — просто отвечает он, как будто в этом нет особой проблемы. — Пока Юнги не вылечится достаточно, чтобы подписать наш договор. Тэхен едва не захлебывается яростью. Он сцепляет пальцы на углу стола с такой силой, что старое дерево начинает потрескивать. Он делает несколько глубоких вдохов, чтобы совладать с голосом. — Мы договаривались на неделю, — глухо рычит он, думая о лежащем в комнате мальчишке. — Неделя, Ильхен. О каком месяце может идти речь? — А что ты предлагаешь? — Ильхен тоже злится, но сейчас Тэхену плевать. — Выпустить его, ручкой помахать и сказать, что заберешь снова через месяц? — Я не могу держать его у себя месяц! — едва не кричит Тэхен. Потому что за месяц он мне под кожу проникнет, и я его уже никому не отдам. — Можно подумать у тебя есть выбор, мать твою, — голос Ильхена леденеет, и Тэхен снова ощущает эту унизительную беспомощность, вес долга, висящий у него на шее и тянущий ко дну. — Пошел ты к черту, — обессиленно цедит он, падая на стул. — Хочешь, — с елейной усмешкой начинает Ильхен, — мы сменим тебя? Проследим за пацаном сами, как тебе такое? Первый порыв Тэхена — согласиться — затухает почти мгновенно. Он знает, что значит быть заложником у таких уродов, как эти, знает, что для них это просто кукла — насилуй, трахай, издевайся. После такого Чонгук никогда не станет прежним, никогда не станет тем смущенным улыбчивым парнишкой, которого Тэхен встретил тогда в кафе. — Я лучше вырву твой язык за такие предложения, — резко отвечает он и слышит, как Ильхен издевательски смеется. Тэхен стискивает зубы. — Что, успел уже проникнуться щенком? — язвит он, отсмеявшись, а потом его тон становится жестче. — Помни о том, что он собственность Юнги. Пока Юнги в больнице, он ничего тебе не сделает, но как только у него появятся силы, он попытается тебя из-под земли достать. Поэтому даже не думай о его подстилке. Твое дело вернуть его через полтора месяца. — Знал бы ты, как я тебя ненавижу. — За языком следи, понятно? — без особой угрозы отвечает Ильхен. — Увидимся через полтора месяца, милый. Слышатся короткие гудки, и Тэхен судорожно сжимает телефон в ладони, а потом не выдерживает, швыряет его в стену. — Блять! — кричит он, пряча лицо в ладонях. Ему настолько страшно, что он едва способен дышать. Он в такой ярости, что свернул бы шею любому, кто сейчас подвернулся бы под руку, потому что все, абсолютно все рушится. Тэхен никогда никого не боялся, но одна мысль о Чонгуке просто сводит его с ума. Все было бы просто, будь это неделя, — невозможно привязаться к человеку за неделю настолько сильно, что потом пришлось бы с мясом отдирать его от себя. Он бы убедил Чонгука, что бояться нечего, и всего через семь дней он будет абсолютно свободен, он бы не говорил с ним особо, не пересекался и не давал себе шанса им проникнуться. Что ему делать весь этот месяц? Как избегать мальчишку месяц? Как закрыть глаза на чужой страх, чужую панику и отчаяние? Ему хочется сбежать от Чонгука, потому что все его чувства кричат, насколько это опасно. Опаснее, чем когда ты стреляешь в человека, а тебя замечают. Опаснее, чем когда стреляют в тебя. Это опасно, потому что Тэхен знает наверняка — Чонгук попадет. Он сидит так очень долго, но злость и растерянность не проходят, продолжая бушевать внутри. В конце концов, он поднимается, чтобы проверить, проснулся ли Чонгук. Ему стоит не думать о нем вообще, приносить дважды в день еду, почаще брать задания. Возможно, будет лучше поставить замок на дверь его комнаты. Он не планировал быть жестоким, не планировал пугать его, но будет легче справиться со всем, если Чонгук будет попросту его ненавидеть и не подпустит к себе сам. Это правильное решение. Болезненное, мучительное и тяжелое, но правильное. Он только взглянет на него еще один раз, и все. Он заходит в комнату и с изумлением смотрит на пустой матрас. А в следующее мгновение получает не сильный, но довольно тяжелый удар стулом по спине. Тэхен по инерции пригибается, едва не падая вперед, но в последний момент успевает удержать равновесие. И это становится последней каплей. Медленно разогнувшись, он оборачивается, находя пылающим от ярости взглядом прижавшегося к стене напуганного Чонгука. Тот смотрит на него огромными влажными глазами, судорожно цепляясь за ножки стула, словно они способны его спасти. Что ж, теперь у Тэхена есть отличная возможность сделать так, чтобы Чонгук его возненавидел. Он редко терял контроль, но сейчас все навалилось одновременно с такой силой, что Тэхен бы не смог остановиться, даже если бы хотел. Он в два шага преодолевает расстояние между ними, с легкостью выхватывает из рук Чонгука стул, швыряя его в сторону. Мальчишка вздрагивает от громкого стука и бледнеет как полотно, когда Тэхен обхватывает пальцами его шею, не сжимая, но удерживая его на месте. Острый кадык под ладонью дергается. Тэхен приближается к нему настолько, что чувствует грудью сводящее с ума биение сердца младшего, и его ведет, как хищника, почуявшего добычу. Чонгук дышит быстро, поверхностно, и Тэхен видит в его глазах, насколько близок он к истерике. — Это ты сделал зря, — тихо, но угрожающе проговаривает Тэхен, буравя его взглядом. Чонгук весь дрожит под его телом, и всего на мгновение Тэхена накрывает невыносимое желание обнять его и успокоить, но он понимает, что это будет ошибкой, поэтому напрягает пальцы, заставляя Чонгука испуганно приоткрыть рот, приготовиться к тому, что скоро ему нечем будет дышать. Тэхен не планирует его душить по-настоящему, только немного припугнуть. — Как бы ты ни пытался мне навредить, ты потерпишь неудачу, а я очень сильно разозлюсь. Как думаешь, стоит это того? Он отпускает Чонгука и отходит от него на несколько шагов. Мальчишку трясет так, что он едва стоит на ногах, но он не издает ни звука, даже не всхлипывает, только продолжает смотреть на Тэхена своими невыносимыми глазами, перемалывая все внутри парня в порошок. Тэхен стремительно выходит из комнаты, запирая дверь, и тонкие стены не скрывают судорожных рыданий, которые Чонгук безуспешно пытается подавить. Он сожалеет о сказанном в тот самый момент, когда слышит первый всхлип. Тэхен прижимается к двери спиной, сползая вниз и зажмуриваясь до белых мушек под веками, и слушает, слушает, слушает, как рыдает человек, которому он хотел бы дарить только смех.***
Чонгук успокаивается только к утру. Он плакал так долго, что все чувства, казалось, ушли вместе со слезами, осталась только глухая пустота. Страх, непонимание, паника и растерянность — все, что душило его, как только он очнулся в незнакомом месте, теперь прошло, смылось, как смывает морская волна мусор с берега. Он сидит на матрасе, прижав колени к груди и обхватив их руками. У него пересохло в горле, живот сводит от голода, но он не двигается, продолжая буравить взглядом дверь. За окном уже успело посветлеть. Чонгук безуспешно оглядывал улицу, пытаясь понять, где находится, но бесполезно — местность была незнакомая. Он только молился о том, чтобы это был Сеул. Горло горит от пальцев Тэхена, хоть тот и не сжимал совсем, не делал больно. Но само предчувствие того, что его могут начать душить, душило не хуже. И его глаза… Когда Чонгук увидел его впервые, он удивился, как столько теплоты может умещаться в чьем-то взгляде. Что ж, теперь он понял, что иногда эта теплота превращается в огонь, и огонь может сжечь дотла. Он все еще не может осознать реальность, не может поверить в то, что его действительно похитили. За что? Кому он успел перейти дорогу? Что такого он успел сделать? Неизвестность пугает, темная и близкая, дышит в спину, касается ледяными пальцами. Сразу вспоминается все, что он видел в фильмах про похищения, все ужасы, которые творят с жертвами. Он не может поверить, что Тэхен способен на такое, но, с другой стороны, он видел его взгляд, слышал угрозу в его голосе. Теперь, спустя столько дней, он понимает, за что извинялся парень в их первую и единственную встречу. За боль, которую собирался причинить. Чонгук снова начинает бесшумно плакать и стирает слезы с щек рукавами толстовки, натянутыми на пальцы. Он оглядывает комнату — поблекшие обои, отошедшие в некоторых местах от сырости и старости, низкий потолок, пол, из-под которого дует, пыльные окна. Обстановка настолько мрачная и тяжелая, что ему становится только хуже, и он прячет лицо в коленках, продолжая тихонько плакать. Его мучает то, что он не знает, жив Юнги или умер. Но он стыдится признавать, что гораздо больше его волнует то, выживет ли он сам. Ему важен Юнги, пусть он и не любит его, они долго были рядом, и Чонгук подпустил его к себе ближе, чем кого-либо. Мысль о том, что он погиб, ужасна, но переживать об этом сильнее, чем переживать о себе сейчас у него не хватает сил. Как же так вышло, что вся его жизнь — обычная, ничем не примечательная, но вполне себе спокойная и счастливая — могла за считанные часы скатиться в тартарары? Еще через несколько часов дверь открывается, и внутрь входит Тэхен. Он даже не смотрит на Чонгука, забившегося в угол и следящего за каждым его движением, просто оставляет на столе еду и воду в высоком прозрачном стакане, а потом так же молча выходит. Чонгук ждет еще некоторое время, — полчаса или больше, часов у него нет, — и только после этого встает. Все тело болит от многочасового пребывания в одной позе, и Чонгук старается быстро размять затекшие мышцы, прежде чем подойти к столу. Первым делом он залпом выпивает всю воду, только потом принимается за еду — полуфабрикаты, разогретые в микроволновке, но лучше, чем ничего. Мысль о том, чтобы морить себя голодом, не возникает у него в голове ни на секунду. Если он хочет бежать или защищаться, ему понадобятся силы. Мысль и о том, что в еду Тэхен мог подсыпать что-то, также не особо его тревожит. Если Тэхен захочет изнасиловать или избить его, ему едва ли нужна помощь препаратов, чтобы ослабить Чонгука. Парень все еще помнит, как он голыми руками свернул шею незнакомцу. Убивать же его смысла нет вообще — если бы Тэхен планировал сделать это, он бы застрелил его еще в переулке, какой смысл был ему тащить бессознательное тело в квартиру у черта на рогах? Он старается отогнать любые мысли о том, для чего он здесь, чтобы не поддаваться бесполезной, выматывающей панике. Он быстро съедает еду и вновь возвращается на матрас, сжимаясь в комок. Спустя еще пару часов Тэхен приходит вновь. Он подхватывает поднос и, точно так же, не глядя на Чонгука, бросает: — Если хочешь в туалет, иди за мной. Чонгук хочет и не видит смысла сопротивляться — уж лучше переступить через страх и гордость и поссать в туалете, чем отлить в углу комнаты, в которой ему предстоит быть еще неизвестно сколько. В конце концов, пока ему нечего остерегаться, Тэхен принес ему еду, предложил туалет и не трогал после того раза. Он собирается пользоваться этим мнимым спокойствием столько, сколько парень великодушно ему позволит. Тэхен идет впереди, видимо, совсем не опасаясь того, что Чонгук может на него напасть. В общем-то, ему нечего опасаться, после первой неудачной попытки он вряд ли решится на повторение. Угрожать Тэхен умеет убедительно. Туалет находится прямо напротив его комнаты. Он быстро справляется со своими делами, моет руки, и обратно Тэхен его не провожает, только смотрит, чтобы Чонгук не сделал ни одной попытки дернуться в сторону входной двери. Скрывшись у себя, Чонгук немного расслабляется. Тэхен такой отстраненный, пугающе холодный и безэмоциональный, что Чонгук не может поверить в то, что он и тот человек, который угрожал ему совсем недавно, вцепившись пальцами в его горло, — один и тот же. Как и не может поверить в то, что это именно его он встретил тогда в кафе. Ему удается заснуть, а когда он просыпается — на улице, судя по всему, уже глубокая ночь. С улицы доносятся крики каких-то пьяниц, холодный свет фонаря освещает комнату, делая ее еще уродливее. Чонгук смотрит и смотрит на книжную полку напротив и сам не замечает, как глаза наполняются слезами. Он подтягивает колени к груди, сворачиваясь под пледом в позу эмбриона, и поддается страху, позволяет ему накрыть себя волной.***
Так проходит еще три дня. Тэхен приносит ему еду два раза в сутки, несколько раз в день провожает в туалет, все так же не смотрит на него и не говорит ему ни слова, не пытается издеваться или угрожать снова. Чонгук сначала был этому рад, но на середине второго дня он чувствует, как начинает сходить с ума. Невыносимо было находиться тут в полнейшей тишине, как в бункере, когда единственным свидетельством того, что мир еще жив, являлись редкие крики за окном и из соседних квартир. Несколько раз Тэхен останавливался посреди его комнаты, как будто желая нарушить это молчание, сказать что-нибудь, и он выглядел в эти моменты так, словно боролся с собой, но Чонгук смотрел на него так испуганно, что тот быстро уходил, так и не проронив ни слова. Чонгуку казалось, что он не слышал нормальной человеческой речи уже несколько десятков лет. Он никогда не был общительным, но он даже не думал, что в таких обстоятельствах начнет скучать по общению хоть с кем-нибудь. Он до сих пор не знал, что сейчас с Юнги, и невозможность узнать нервировала его. Чонгук много думал о том, заметил ли кто-нибудь его пропажу. Родителям явно не было до этого дела — они созванивались максимум раза три в месяц, и то, что его три дня держат в заложниках, вряд ли бы поняли. С Сокджин-хеном они в последнее время виделись совсем редко, потому что тот готовился к стажировке за границей и был с головой погружен в работу. С Субином они почти не общались, поэтому тот вряд ли заподозрил неладное в его отсутствии, а даже если и заподозрил, проверять бы подозрения точно не стал. Юнги или мертв, — при мысли об этом сердце Чонгука болезненно сжималось, — или находится в больнице, и едва ли ему в таком состоянии есть дело до Чонгука. Оставался только Чимин. Чонгук гадал, что бы делал он сам, если бы такое случилось с Чимином. Как скоро понял бы, что что-то не так? Как скоро пошел бы в полицию? Как бы помог поискам? Он никогда не был популярным или интересным для других, но неужели это теперь обречет его на месяцы в плену? Неужели совсем никто не заметит пропажу студента? Мысли заводили его в тупик. Сидя третий день в одной комнате, думая об одном и том же, задавая себе одни и те же вопросы и не находя на них ответа, не зная ни сколько времени, ни что происходит снаружи, ни почему он здесь, Чонгук действительно переживал, что с ума сойдет. И проснувшись однажды посреди ночи, он решается на то, о чем в первый день даже задуматься бы испугался. Но за три дня, в течение которых Тэхен не тронул его ни взглядом, ни словом, ни пальцем, страх Чонгука слегка притупился. Полежав еще минут десять и тщательно все обдумав, Чонгук встает и идет к двери. Его сердце колотится, как безумное, когда он ее приоткрывает. Когда Тэхен вел его в туалет, они проходили мимо еще одной небольшой комнаты — там были только диван и низкий журнальный столик перед ним. На том столике Чонгук видел ключи. Шанс один на миллион. Тэхен может не спать, он может спрятать ключи, они могут быть не от входной двери, и в случае неудачи Чонгук может очень болезненно заплатить за свою ошибку и пожалеть об этом сильно. Но он никогда не был трусом, и, если он не воспользуется возможностью, пожалеть он может еще сильнее. Он сомневается, конечно, в том, что Тэхен настолько глуп, чтобы давать Чонгуку такую легкую возможность сбежать, но ведь он мог просто допустить ошибку, недоглядеть. Всякое случается, и Чонгук хоть и не привык верить в случайности, знает, что они порой могут все решить. Он молится с такой силой, с какой не молился, даже когда в детстве мама таскала его в церковь и уверяла, что бог покарает его, если он произнесет хоть одно слово неверно. В коридоре темно, хоть глаз выколи, и Чонгук идет медленно, осторожно, но упорно. Возможно, Тэхен спит очень чутко, но Чонгук умеет быть совершенно бесшумным. Вот только сейчас ему кажется, что его сердце бьется настолько громко, что способно не только Тэхена разбудить, но и всю эту улицу. Он заходит в гостиную, которую от коридора не отделяет даже дверь — ее просто нет. Он замирает на пороге. У противоположной стены на разложенном диване спит Тэхен. Он в одежде и даже не укрыт, как будто просто прилег ненадолго и вырубился. Он переводит взгляд на журнальный столик, и что-то внутри него обрывается. Ключа там нет. На мгновение Чонгука захлестывает отчаяние, но он тут же берет себя в руки. Не время поддаваться панике. В комнате больше нет никакой мебели, кроме стула, стоящего рядом с диваном. На нем лежит джинсовая куртка Тэхена. В коридоре больше вешалок нет, значит и верхней одежды больше тут нет тоже. Где еще хранить ключи, как не в кармане, не так ли? Чонгук делает рваный вдох и собирается с духом, прежде чем мягкой бесшумной походкой подойти прямо к дивану. Он кончиками пальцев берет куртку, медленно ее поднимая и чувствуя себя совершенно обезумевшим. Секунды растягиваются, как жвачка, и все происходящее начинает казаться нереальным. Он осторожно засовывает руку в один из карманов и едва сдерживает рвущийся наружу радостный возглас, когда нащупывает там ключ. Он крепко сжимает его в ладони, кладя джинсовку обратно на стул и морщась, когда она слегка шуршит. Он бросает взгляд на Тэхена, прежде чем вернуться в коридор, и ключ выпадает из его пальцев. Тэхен смотрит прямо на него.***
Тэхен садится, не отрывая взгляда от Чонгука, который побледнел настолько, что в лунном свете кажется призраком. Он пятится назад, и его глаза становятся огромными, как блюдца. Тэхен не может смотреть на него спокойно, потому что несмотря на все его старания отгородиться от Чонгука, его не стало притягивать к нему меньше. Каждый раз, когда он заходил в его комнату и мельком смотрел на съежившегося, настороженного как зверек мальчишку, ему хотелось успокоить его, сказать ему хоть что-то, молчать было невыносимо. Он бы все равно никогда больше не смог быть жестоким к нему. Одного раза хватило, его едва не наизнанку выворачивало, когда он слышал надрывные рыдания Чонгука, как слышал и все тихие слезы в подушку. А мальчишка не пальцем деланный. Тэхен подавляет усмешку. Не такой уж он и трус, раз осмелился залезть к нему в куртку, пока Тэхен усиленно притворялся спящим. Он встает, и Чонгук запинается о ножку столика, приземляясь на задницу и тут же в доли секунды отползая назад до тех пор, пока не упирается спиной в стену. Он сжимается весь, глядя на Тэхена так испуганно, что у последнего надрывно ноет что-то внутри. Он думал, это будет правильная тактика — заставить его бояться, чтобы тот ни в коем случае не освоился достаточно, чтобы проникнуть в его сердце, но от каждого такого взгляда ему становится только хуже. — Какой смелый мальчишка, — хмыкает он, и после этих слов Чонгук будто теряет последний оплот спокойствия, начиная трястись. Он не кричит, не плачет, не умоляет не трогать его, он просто дрожит, словно ему безумно холодно, и не отрывает от Тэхена взгляда, сжимаясь еще сильнее от каждого его движения, ожидая удара, и в этот момент Тэхен ломается. Ломаются все его преграды, все мнимые стены, которыми он пытался отгораживаться, становится плевать на все, на чувства свои, на то, что потом будет больно, и шанса никогда-никогда не будет. Пусть Чонгук потом уйдет, пусть Тэхен останется ни с чем, сейчас он должен сделать так, чтобы мальчишке было спокойно, потому что он не простит себе этого. Стольких людей он убил, стольких детей лишил отцов, стольких матерей лишил сыновей, но ничто не трогало его так, как этот напуганный, красивый и добрый мальчик, который, не делая ничего, умудрился разорвать на части весь его привычный мир и заставил испытывать эмоции, о существовании которых Тэхен уже успел забыть. Он падает перед Чонгуком на колени, с незнакомой, а оттого еще более пугающей тоской замечая слезы в огромных черных глазах. Тэхен тянет руки к его лицу, но они безвольно падают на колени, когда Чонгук судорожно зажмуривается. — Пожалуйста, — хрипло шепчет Тэхен, не зная, что делать. Он хочет успокоить, но понятия не имеет, как это делается, как подступиться вообще к нему, и его почти колотит самого от беспомощности. Да, Ким Тэхен, это тебе не путевки в ад раздавать. — Пожалуйста, Чонгук, посмотри на меня, я прошу тебя… Чонгук распахивает глаза, боясь ослушаться, и Тэхен болезненно хмурится. — Послушай меня, — мягко просит он, но Чонгук будто в прострации, оглушенный и слишком напуганный. Тэхен пытается снова, не повышая голоса, не делая резких движений. — Послушай, Чонгукки. Ты слышишь? Чонгук рвано кивает, тут же снова замирая, и Тэхену это достаточно. Пока достаточно. — Я не обижу тебя, — заглядывая в глаза, убедительно и с расстановкой произносит он. — Я не обижу тебя, не причиню вреда, не трону, не буду пытать, мучить или издеваться. Я никогда не сделаю тебе плохо. Забудь то, что я говорил в тот день, это была ложь, дурацкая попытка вести себя жестоко. Я не жестокий, Чонгук. На тебя никогда рука не поднимется. Чонгук молчит, продолжая загнанным зверьком глядеть на него исподлобья, но дрожать перестает, слегка расслабляется из-за глубокого бархатного голоса Тэхена, его неуверенного взгляда, как будто завороженный. Тэхен, ободренный этим, продолжает. — Я понимаю, что у тебя много вопросов. Ты, наверное, думаешь, чего от тебя хотят, но ты тут ни при чем. Дело в Юнги. Ты здесь из-за него. Ты ни в чем не виноват, и я знаю, насколько несправедливо держать тебя тут, поверь, мне самому от этого противно. Я сначала хотел… — он запинается, но Чонгук слушает его внимательно, смотрит так же внимательно, глаза его блестят, но теперь уже не от слез. — Я хотел держать тебя на расстоянии, но от этого еще хуже. У меня нет выбора, понимаешь, Чонгук? Он зарывается пальцами в волосы, не зная, что говорить, как оправдать то, чему оправдания нет. Чонгука похитили, вот и все. За это нельзя просить прощения, потому что такое не прощается. Но Тэхен не может не пытаться. — Я не хочу, чтобы ты ненавидел меня, — отчаянно выпаливает он, на мгновение теряя контроль над собой. Во взгляде Чонгука мелькает изумление. — Пожалуйста, Чонгук. Я понимаю, что тебе сложно это принять, но просто… Это всего лишь полтора месяца. Эта вся квартира в твоем распоряжении. Ты в безопасности. Рядом со мной тебя никто не тронет. А потом я просто верну тебя Юнги. Тэхен смотрит ему в глаза, хотя безумно хочется отвернуться, потому что чем дольше он смотрит, тем сильнее чувствует, как затягивается на шее метафорическая петля. Чонгук тоже не отводит взгляда, будто желая убедиться в правдивости его слов. Они сидят так довольно долго, а потом Чонгук громко вздыхает, и Тэхен тут же встает, протягивая ему руку. — Я отведу тебя в постель. Чонгук колеблется, и в это время сердце Тэхена словно прекращает биться. Если Чонгук возьмет его за руку, значит, он принял то, что Тэхен сказал. Если нет, значит… Тэхен боится думать об этом. Спустя несколько бесконечных секунд Чонгук хватается влажной ледяной ладонью за его пальцы, и Тэхен не может сдержать сияющей улыбки. Он бережно держит его руку, пока они идут к комнате младшего. Чонгук укладывается на матрас, сворачиваясь в комочек и продолжая настороженно следить за Тэхеном, который накрывает его пледом, а потом идет на кухню, доставая таблетку успокоительного и наливая воду в стакан. — Вот, выпей, — он присаживается на корточки возле него и протягивает ему кругляшок белой таблетки. Чонгук не задает никаких вопросов, послушно глотает ее, запивая водой, а потом снова ложится, закрывает глаза. Тэхен уносит стакан обратно на кухню, торопливо нервно выкуривает сигарету, пуская дым в открытую форточку, а потом, не выдержав, заглядывает в комнату мальчишки. Тот уже уснул, измотанный переживаниями, дышит глубоко и размеренно. Тэхен подходит к нему ближе, садясь на пол и рассматривая умиротворенное лицо. Он смотрит на него так много, что, кажется, с закрытыми глазами теперь сможет нарисовать его портрет вплоть до последней черты. Он подносит к его лицу ладонь, не касаясь, но зависая в миллиметрах от кожи, он обводит пальцами густые брови, переносицу, кончик смешного круглого носа. С каким-то трепетом замирает над приоткрытыми губами — четко очерченной верхней и пухлой нижней. Столько в нем сейчас всего, что он почти задыхается, этот мальчишка совершенно обычный, но в то же время состоит из деталей, каждую из которых Тэхен готов боготворить. Ему почти до судорог хочется коснуться родинки под губой, так мучительно хочется, как не хотелось ничего и никогда, но он одергивает себя, убирая руки, пряча их за спиной, чтобы не поддаться искушению. Что же с ним происходит, черт возьми, что происходит? Тэхен никогда не чувствовал стыда за то, кем являлся, но сейчас он ощущает себя настолько грязным по сравнению с Чонгуком, и ему так невыносимо понимать то, насколько он хуже мальчишки, что он никогда не сможет очистить себя достаточно для того, чтобы прикасаться к нему, не оставляя следов. Тэхен не дурак, знает, что у истории не может быть счастливого конца, потому что все условия указывают на обратное — мальчишка принадлежит Юнги, который убьет за свое и не поморщится, но это бы не остановило Тэхена, если бы не осознание того, что Чонгук в любом случае его не примет. Никогда не примет. Будет бояться, остерегаться, будет проклинать и мечтать вернуться к своему парню — и вот с этим уже Тэхен бы ничего не смог поделать. Наверное, если бы все сложилось по-другому, Тэхен бы мир ради него перевернул, но ему остается только смотреть.***
Чонгук просыпается от какого-то шума на кухне. Первое время он теряется в пространстве, голова немного кружится. Он вспоминает то, что произошло ночью, и задумывается, действительно ли это случилось, или ему просто приснилось. Что ж, самое время проверить. Он поднимается, выходит за дверь и замирает, как настороженный зверек. На кухне что-то скворчит на сковородке, по квартире разносится запах жареных яиц, и живот Чонгука начинает оживать, издавая протяжные тоскливые звуки. Он прижимает к нему ладонь, не решаясь пойти на кухню, но в этот момент в коридор выглядывает Тэхен. Чонгук замирает, настороженно глядя на него, а Тэхен, заметив его, неуверенно улыбается. — Эй, Чонгук, привет. Он ничего не отвечает, и Тэхен неловко откашливается. Они словно бывшие любовники, которые напились и утром случайно проснулись в одной кровати, так неловко ведет себя Тэхен. Вот только ирония в том, что они не любовники. Тэхен похитил его. Он не имеет права вести себя с неловкой дружелюбностью по отношению к Чонгуку. — Я как раз хотел тебя позвать, — продолжает Тэхен менее решительно. — Я омлет приготовил. Будешь? Чонгук кивает и ждет, пока Тэхен скроется на кухне, прежде чем пойти следом за ним и сесть за пошатывающийся стол, покрытый кое-где облезшей белой краской. Парень ставит перед ним полную тарелку сомнительно выглядящего омлета и смущенно чешет голову. — На самом деле, я не особо хорош в готовке… Чонгук поднимает на него невпечатленный взгляд. — Все, что ты ел, было уже готово, — поясняет он. — Я только разогревал. Сейчас было бы самое время отказаться от омлета, но он все еще немного опасается Тэхена, чтобы перечить ему, поэтому собирается с духом и берет в руки вилку. Наверное, Чонгуку стоит начать беспокоиться за свою жизнь. Он пережевывает первый кусочек, и это… Что ж, это просто ужасно. Он сыроват, пересолен и молока тут как будто больше, чем смысла в жизни Чонгука. Но он съедает всю тарелку под удивленным взглядом Тэхена, умудрившись ни разу не скривиться. — Знаешь, ты на волчонка похож, — говорит вдруг Тэхен, и Чонгук вопросительно смотрит на него. Тэхен тепло улыбается, и что-то внутри Чонгука как-то странно трепещет. — Такой же настороженный и ершистый, но есть все равно соглашаешься. Точно волчонок. Так и буду теперь тебя называть. Чонгук смотрит на него, не моргая, и улыбка сползает с лица Тэхена. — Эм… — он забирает пустую тарелку, глядя в нее так, словно она может дать ему краткий курс по тому, как вести себя с тем, кого ты похитил, чтобы при этом не пугать его. — Будешь молоко? Чонгук качает головой, делая глоток воды из стакана, стоящего рядом на столе. — Я не пью обычное молоко. Тэхен, кажется, изумляется тому, что он заговорил, больше, чем самому ответу. — А какое пьешь? — замявшись, спрашивает он. — Банановое, — отвечает Чонгук, а потом поднимает на Тэхена взгляд. — Могу я идти? В глазах Тэхена на мгновение вспыхивает боль, но он быстро справляется с собой и кивает. — Да… Да, конечно. Чонгук встает и выходит из кухни, а спустя пару секунд слышит, как Тэхен давится и бормочет себе под нос: — Черт возьми, как он вообще съел целую тарелку этого дерьма… И почему-то не может сдержать улыбку.***
Тэхен уходит куда-то, когда наступает поздний вечер. Перед этим он заглядывает в комнату Чонгука, но последний делает вид, что спит. Он слышит возню в коридоре, потом слышит, как дверь хлопает, и открывает глаза. За окном стремительно темнеет. Он встает, идет в коридор и без особой надежды дергает ручку входной двери, застывая ошеломленно, когда она открывается. Тэхен забыл запереть дверь. Он серьезно ушел, оставив его одного, и забыл запереть дверь. Чонгук не может в это поверить. Он выглядывает в коридор, освещенный тусклыми мигающими лампочками, но там пусто. Сердце его начинает биться в несколько раз быстрее. Все просто — он выходит и убегает. Только дурак не воспользуется таким шансом. А Чонгук далеко не дурак. В отличие от Тэхена, судя по всему. Он осторожно прикрывает за собой дверь и медленно идет по коридору, ожидая, что Тэхен выскочит из любой двери, сообщая о том, что это была проверка на вшивость. Потому что, черт возьми, не может все быть настолько легко. Одна из дверей действительно открывается, но выходит из нее не Тэхен, а какая-то дерганная женщина. Чонгук замирает, ждет, пока она стремительно спустится вниз, и только потом продолжает идти к лестнице. Он спускается на улицу и глубоко вдыхает свежий воздух. Ну, то есть, не такой уж он и свежий в этой дыре — запахи отходов, дешевых сигарет, алкоголя и рвоты смешиваются в одно, но в любом случае это лучше, чем затхлый запах квартирки. Чонгук не знает, куда идти. Он даже не знает, на самом деле, что это за район Сеула, и Сеул ли это вообще, но ему все равно. Он наугад выбирает направление и идет налево, разглядывая покосившиеся домики, полуразрушенные стены, изрисованные граффити, кучи мусора у этих стен. Некоторые кучи мусора двигаются, оказываясь людьми, и их Чонгук обходит стороной. Тут редко горят фонари, и спустя уже минут двадцать Чонгук начинает жалеть о том, что ушел. Мимо него пару раз проходят шумные гогочущие компании, и Чонгук получает вслед какие-то нелепые комментарии, холодея с головы до ног. Но что ему было делать? Да, Тэхен обещал, что не тронет его, но этот же Тэхен совсем недавно сжимал пальцы на его горле. Чонгук не чувствовал себя в безопасности там ни одну секунду, как он мог не воспользоваться шансом сбежать? Он переставляет ноги все медленнее и уже начинает думать над тем, чтобы вернуться, когда осознает, что не помнит дорогу назад. Следуя какому-то сломанному внутреннему компасу, он завернул в такую глубь трущоб, что дай бог отсюда выбраться. Господи, чем он только думал, на что надеялся, выходя на пороге ночи в такую дыру в одиночестве, не зная дороги? И ему становится страшно. Он бросается бежать, заворачивая то в один переулок, то в другой, и не может справиться с накатывающей на него паникой. Когда он совсем выбивается из сил, он останавливается, тяжело дыша, и не может сдержать всхлипа, когда фонарь над ним мигает и перегорает, погружая переулок в густую тьму. И больше всего на свете Чонгуку сейчас хочется оказаться в этой затхлой, страшненькой квартире с Тэхеном в соседней комнате. Он медленно идет вперед, вздрагивая от каждого шороха. Луна тускло освещает улицу, когда Чонгук выходит из-под тени дома. И в тот же момент он слышит приближающиеся пьяные голоса. Он спешно отходит под спасительную темноту дома, но слишком поздно — его уже замечают. — Что там за куколка? — кричит кто-то из парней, и Чонгук разворачивается, бросаясь бежать, но далеко убежать ему не удается. Он спотыкается о бутылку, падая на асфальт и раздирая нежную кожу ладоней в кровь. Джинсы на коленках рвутся, и кровь из ран мгновенно пропитывает ткань. Чонгук стонет, безуспешно пытаясь подняться, а в следующий момент его уже вздергивают вверх. Чонгук не видит лиц, не может понять, сколько их, но кажется, будто минимум дюжина, они что-то кричат, гогочут, лапая его и дыша в лицо перегаром и запахом дешевого табака, и Чонгук морщится, желая умереть прямо здесь и сейчас. Его пихают к стене, их так много, Чонгук дезориентирован и оглушен. Ладони и ноги безумно болят, а страх душит, ледяной ладонью хватая за горло. На него наваливается тяжелое тело, и Чонгуку кажется, что его вот-вот вырвет. Он воротит лицо, не вслушиваясь в гогот, и с силой прикладывается затылком о кирпичную стену, чтобы потерять сознание, чтобы не чувствовать то, что с ним хотят сделать, но безрезультатно — сознание он не теряет, но зато сам теряется в пространстве еще сильнее. Голова начинает ныть. Он толкается, но бесполезно, его запястья перехватывают, лишая движения, и в тот момент, когда липкие ладони забираются ему под толстовку, он набирает в грудь побольше воздуха, и… — Тэхен! — изо всех сил кричит он, и его голос эхом отскакивает от стен домов, разносясь по улицам. Ему прилетает сильная пощечина, и он захлебывается слюной, чувствуя, как кровь заливает рот. Он сплевывает и пытается снова. — Тэхен! Жесткие пальцы впиваются в его челюсть, и кто-то шипит прямо в его рот: — Заткнись, шлюха! — Тэхен… — едва слышно стонет Чонгук, когда еще одна ладонь пытается расстегнуть его джинсы. Он бьется, как рыбка в сетях, чувствуя множество рук на своем теле, не желая сдаваться. Слезы заливают лицо, а в груди так сильно сжимается, и он цепляется за это имя, как за спасательный круг. Нет никакого шанса, что Тэхен найдет его в этом лабиринте трущоб, что успеет, что защитит, но Чонгук все равно надеется, беспрестанно повторяет мысленно одно и то же имя, как призыв, как молитву. Даже если молитве этой суждено остаться без ответа.