and don't you stop the music, get into it, won't you dance with me? find your place and lose it, you can do it, won't you dance with me?
— Окей, Чонгук, с меня хватит, — не выдерживает Тэхен после получасового наблюдения за парнем, который читает книгу, не листая при этом страниц. — Что не так? Чонгук поднимает на него рассеянный взгляд, как будто все это время спал с открытыми глазами и только сейчас проснулся. — О чем ты говоришь? — сконфуженно спрашивает он, и Тэхен недовольно хмурит брови. С Чонгуком что-то не так, это очевидно, и это началось после их разговора о той дурацкой игрушке. Чонгук стал молчаливее, часто сидит с книгой, притворяясь, что читает, отводит взгляд, но сам смотрит на Тэхена подолгу, когда думает, что тот не видит. Зато ночами жмется к нему так крепко, что Тэхен едва может уснуть в таких объятиях, съедаемый возбуждением, тревогой и влюбленностью, которую становится почти невозможно выносить. — Ты прекрасно понимаешь, — вскидывается Тэхен, и Чонгук вздрагивает, трет лоб ладонью. — Все в порядке, — говорит он наконец, и это звучит так, словно все совершенно не в порядке. — Послушай, волчонок, — вкрадчиво начинает Тэхен, — ну я же чувствую, что тебя что-то беспокоит. Но я не смогу помочь тебе, если ты не расскажешь мне. Чонгук закусывает губу, чтобы скрыть промелькнувшую улыбку. Тэхен серьезно думает, что это подействует на него? Чонгука многое беспокоит, в этом он прав. Его беспокоит, знает ли Тэхен о том, что Юнги очнулся, и их время скоро закончится. Его беспокоит, что он начал считать это все их временем. Его беспокоит, что он не хочет, чтобы это заканчивалось. Вот только обо всем этом Тэхену лучше не знать. — Не думаю, что это должно тебя волновать, — отрезает он, возвращаясь к книге, названия которой даже не помнит. — Я просто пытаюсь помочь, — обиженно восклицает Тэхен, и Чонгук фыркает, хотя на душе теплеет от этих слов. — Перестань пытаться. Мне это не нужно. Тэхен раздраженно рычит, вскакивая с места и вылетая из комнаты. Через мгновение входная дверь хлопает с такой силой, что Чонгук невольно вздрагивает. Он обеспокоенно смотрит в коридор. Неужели перегнул палку? Становится стыдно, сердце испуганно бьется. Он и раньше грубил Тэхену, но тот никогда не реагировал так остро. Чонгук сползает с дивана, откладывая книгу в сторону, и идет в коридор. Дергает ручку входной двери, и она легко поддается, но в этот раз он даже не думает выходить. Просто выглядывает, надеясь на то, что Тэхен его разыгрывает, а сам стоит снаружи, но снаружи Тэхена не оказывается. — Черт, — бормочет Чонгук, жалостливо заламывая руки. Куда же он ушел? Из-за чего он вообще разозлился так сильно? Он возвращается в комнату, ложась на диван и устремляя взгляд в темный коридор, как преданный щенок, ждущий хозяина. Чонгук не знает, что такого он сказал, но, если Тэхена это задело, ему стоит извиниться. И он извинится, пусть только Тэхен вернется поскорее. Он ведь вернется? Его отсутствие кажется некомфортным, неприятным, как будто в промозглый ноябрь отключили отопление в квартире. Чонгук даже не осознавал, насколько сильно он привык к его постоянному присутствию рядом. Он тоскливо вздыхает, а потом сам не замечает, как за ожиданием засыпает. Просыпается он от того, что кто-то совершенно неласково трясет его за плечо. С трудом разлепив глаза, он видит склонившегося над ним Тэхена, у которого все такое же недовольное лицо, но даже несмотря на это, Чонгук чувствует вспышку радости и подскакивает на диване, едва сдерживая порыв обнять его. — Ты вернулся! — восторженно сообщает он, и Тэхен закатывает глаза. — Естественно я вернулся, я же тут живу. Чонгук продолжает улыбаться, глядя на него, и сам себе не может объяснить, почему он так скучал, хотя прошло всего пару часов, и почему он так рад сейчас, что все внутри сжимается сладко-сладко. Но Тэхен — растрепанный, с нахмуренными бровями и раздраженно поджатыми губами — кажется настолько родным, что бороться с этим невозможно. Да и не очень хочется, если честно. — Я тебе кое-что принес, — бурчит Тэхен, который походит на обиженного ребенка, роясь в своем рюкзаке. Он вытаскивает оттуда коробку и протягивает Чонгуку. — Вот. Чонгук прищуривается и тянется за ней, беря в руки. Она довольно тяжелая, без рисунков или надписей. Любопытство быстро одолевает его, поэтому он раскрывает ее под деланно равнодушным взглядом Тэхена и приоткрывает рот в немом восторге, когда видит внутри фотоаппарат. Подрагивающими пальцами он аккуратно вынимает его из коробки, чтобы рассмотреть поближе, и не может подобрать слов, потому что в горле застревает комок. Камера дорогая, пусть и не профессиональная, которой обычно пользуется он. Тяжесть в ладонях такая знакомая, приятная, он и не осознавал, насколько сильно скучал по этому ощущению. Как Тэхен догадался?.. Чонгук поднимает на него сияющие глаза, и с лица Тэхена пропадает недовольное выражение. Он моргает пару раз, будто пытаясь избавиться от наваждения, и смотрит растерянно в ответ. — Эй, ты… Чонгук бережно откладывает камеру и подается вперед, крепко обнимая Тэхена за плечи. Тэхен каменеет на мгновение, а потом неуверенно кладет ладони ему на поясницу. Сердце Чонгука сходит с ума, отбивая такой ритм, что отдается даже в ушах, и только поэтому он не слышит, что тэхеново сердце бьется так же быстро. — …ты чего? — Тэхен тихонько смеется, чувствуя неловкость, и его смех вибрацией отдается в грудной клетке Чонгука. Чонгук, на самом деле, был не любителем объятий, не любителем прикосновений в принципе. Но стоять вот так с Тэхеном неплохо. Чонгуку нравится. Он согласился бы постоять так еще немного. — Спасибо, — шепчет он ему на ухо и отстраняется. Ему уже не терпится начать делать фотографии, хоть чего-нибудь, чего угодно, но он не решается попросить Тэхена выйти с ним из квартиры. Уместно ли это будет? Требовать от него чего-то еще? Он кусает губу, возвращаясь к камере и изучая ее. Спустя несколько минут тишины Тэхен, помявшись, предлагает: — Не хочешь сходить куда-нибудь? Я знаю тут недалеко одно красивое место… — Да! — кричит Чонгук и под удивленный смех Тэхена бежит в комнату собираться.***
Они идут довольно долго, потому что Чонгук останавливается буквально каждую минуту, фотографируя улицы, дома, Тэхена, машины, прохожих, Тэхена, Тэхена, Тэхена. Тэхен подшучивает над ним, искренне не понимая, что можно найти красивого в окружающей обстановке и что фотогеничного в нем, одетом в мешковатую кофту, растрепанном и довольно помятом. — Ты увидишь, — обещает Чонгук, делая фотографию ряда торговых киосков. — Нам еще долго идти? — Минут пять, — сообщает Тэхен, указывая пальцем вперед. — До конца улицы, а потом налево. — Тут так пусто, — удивляется Чонгук, оглядываясь по сторонам и опуская камеру. Дома тут в основном нежилые, да и прохожие встречаться реже стали. Улица круто уходит вверх, как будто они забираются на холм. — Тем лучше для нас, — пожимает плечами Тэхен. — Про то место немногие знают. Остаток пути они преодолевают в тишине. Чонгук прижимает камеру к груди, не в силах перестать улыбаться. В груди все радостно сжимается, пузырится, как будто у него вместо крови шампанское. Он и сам не осознавал, насколько скучал по фотографированию, по взгляду на мир сквозь объектив, по поискам ракурсов, нужного света и необычного в посредственном. Тэхен искоса бросает на него взгляды, которые Чонгук не замечает, слишком погруженный в себя. И почему-то это наполняет его счастьем, спокойным, но бесконечным, как бескрайний океан, сияющий в лучах солнца. Он чувствует себя невероятно сильным, но при этом таким уязвимым рядом с Чонгуком, и этот контраст сводит с ума, держит в тисках, перехватывает дыхание. Он словно готов противостоять всему миру, если Чонгук этого потребует, но при этом не способен противостоять даже малейшей его просьбе. Они добираются до конца улицы, и Чонгук останавливается, разворачиваясь и даря Тэхену виноватую полуулыбку. — Я быстренько сфотографирую, — говорит он, поднося камеру к лицу и настраивая фокус, чтобы сделать кадр развернувшейся перед ними паутины домов. Тэхен терпеливо ждет, засунув руки в карманы джинсов. Потом они поворачивают и почти сразу выходят на небольшую лужайку, с одной стороны заканчивающуюся обрывом. Трущобы остаются позади них, а впереди открывается потрясающий вид на Сеул. Начинает смеркаться, и город готовится вспыхнуть огнями. Они успели как раз к закату — солнце только опускается за горизонт. — Вау! — кричит Чонгук, принимаясь нарезать круги по полянке, как ребенок, которого привезли в Диснейленд. Он останавливается то с одной стороны, то с другой, щелкая затвором камеры. Тэхен качает головой, улыбаясь, и подходит ближе к ее краю, глядя на город, давая Чонгуку возможность погрузиться с головой в творческий процесс. Спустя какое-то время, когда солнце уже почти полностью опустилось за горизонт, Тэхен чувствует, как Чонгук останавливается рядом с ним, и бросает на него быстрый взгляд. Чонгук раскрасневшийся, взбудораженный, пальцы мертвой хваткой сжимают камеру, как будто она стала продолжением его рук. Его глаза счастливо сверкают. Тэхен еще ни разу не видел его таким счастливым, таким умиротворенным. Он вообще, наверное, никогда не видел, чтобы кто-то был настолько счастлив из-за таких простых вещей. Чонгук смотрит на неожиданно серьезного Тэхена, стоящего в профиль к нему, и на автомате поднимает камеру, делая его фотографию в последних лучах уходящего солнца. Оно ласково подсвечивает его кожу, его волосы, длинные пушистые ресницы. Чонгуку не нужно искать ракурс, подбирать правильный угол или следить за светом, потому что Тэхен и так прекрасен, как нечто неземное, сказочное. Он все еще не понимает, как в одном человеке может быть сосредоточено столько красоты, что она буквально заставляет его светиться. Чонгук заворожен и уже не уверен в том, что это искрящееся тепло, которое он чувствует, когда смотрит на него, можно списать на обычное восхищение. Волшебство момента рушится телефонным звонком. Тэхен вздрагивает, выныривая из мыслей, на которых был сосредоточен, и достает телефон из заднего кармана джинсов, принимая вызов. Чонгук не вслушивается в его разговор, смотрит на город, чувствует себя героем «Ла-ла-лэнда» и ощущает настолько всепоглощающее умиротворение, что ему кажется, что даже падающий на Землю метеорит не смог бы вывести его из равновесия. А Тэхен смотрит на его спину, слушая, как Ильхен сообщает, что Юнги вышел из комы, и думает о том, что совсем скоро это закончится, и он никогда больше Чонгука не увидит.***
За окном опять собираются тучи. Чонгук сидит за кухонным столом, подперев голову кулаком, и наблюдает за тем, как Тэхен готовит нечто (каша, Чон Чонгук, это каша!!!) из всего, что есть в холодильнике. Чонгук сомневается в его кулинарных навыках, а витающая по кухне смесь запахов корицы, молока и бекона не внушает доверия, но он не решается ему об этом сказать. Тэхен как-то замкнулся в себе после той прогулки, а Чонгук не может понять, в чем причина. Но это молчание, противником которого он обычно не был, неприятно давит, и он чувствует острую необходимость его разрушить. — Когда-то давно мы с Чимином посмотрели мюзикл «Поющие под дождем», — говорит он, когда первые капли дождя разбиваются о стекло. Тэхен отвлекается от готовки своего блюда, призванного перевернуть мир кулинарии, и поворачивается к нему, ожидая продолжения. — И с тех пор моей мечтой стало потанцевать под дождем. Ну, знаешь, со всеми сопутствующими обстоятельствами — влюбленностью, второй половинкой рядом и всем таким… Наверное, я был слишком сентиментальным. Он определенно был слишком сентиментальным, потому что каждый раз, когда они были с Юнги во время дождя, старший стремился спрятаться в кафе, торговом центре, машине или дома, а у Чонгука не хватало духа попросить его выйти с ним под дождь. Он боялся, что над ним просто посмеются, а одному выходить было стыдно. Этот постоянный страх того, что его посчитают странным, будут обсуждать, осуждать, никак не давал ему покоя. Не давал ему быть собой. Он выныривает из мыслей, когда видит протянутую к нему руку Тэхена. Без задней мысли он вкладывает свою ладонь в его, но тормозит, когда Тэхен начинает тащить его за собой к входной двери. — Что ты делаешь? — ошарашенно спрашивает он. Тэхен оборачивается, криво усмехаясь. — Я не могу обеспечить тебе влюбленность и вторую половинку, — с какой-то горечью говорит он, надевая кроссовки, — но станцевать под дождем мы можем. — Ты что, сумасшедший? — удивляется Чонгук, но сам почему-то тоже натягивает обувь, выходя вслед за Тэхеном из квартиры. — Что люди скажут? — Чонгук, ты что, до сих пор не понял? Всем друг на друга плевать. Плевать, танцевать ты будешь под дождем или под этим же дождем отбросишь коньки. Умирать мы пока не собираемся, а вот запретить танцевать нам никто не может. — А как же музыка? — не сдается Чонгук, пока они спускаются по лестнице. — Мы создадим ее сами, — смеется он. Между ними словно падает эта стена, Тэхен снова становится Тэхеном, теплым, ласковым и надежным. Они выбегают на середину улицы, мгновенно промокая до нитки, потому что дождь за эти несколько минут успел превратиться в ливень. Он такой плотный, что Чонгук ничего не видит, кроме Тэхена, стоящего близко и сжимающего обе его руки в своих ладонях. — Пой, волчонок! — кричит Тэхен, притягивая его ближе к себе, и они начинают кружиться под проливным дождем, и Чонгук смеется, откидывая назад голову и едва контролируя шаги, но ему не страшно упасть, потому что он чувствует, как Тэхен его держит. Они сходят с ума, когда он скорее орет, чем поет одну из песен биг бэнг, и они носятся туда-сюда по улице, изображая какие-то движения, больше похожие на ритуальные действия, чем на настоящий танец. Потом Чонгук выдыхается, останавливается, и Тэхен подходит к нему, мягко улыбаясь. Чонгук смаргивает влагу с ресниц и сокращает оставшееся между ними расстояние. Он поет первую пришедшую на ум песню, что-то грустное, медленное, и Тэхен кладет ладони ему на талию, они кажутся горячими, кажутся знакомыми. Чонгук изучает его лицо, мокрое и близкое, и с его губ почти неосознанно срываются слова, как будто он поет их только для него. Наверное, так и есть. Тэхен смотрит серьезно, сосредоточенно, слушает его, хотя Чонгук и не уверен, что он знает английский язык, пока они оба медленно вальсируют, воплощая самые прекрасные кадры из самых романтичных фильмов. — В день, когда мы встретились, — поет Чонгук, не попадая в ноты, прерываемый дождем, замерзший, но все это не имеет значения, потому что он не хочет, чтобы этот момент заканчивался. Он хочет, чтобы Тэхен был еще ближе к нему, и Тэхен словно читает его мысли, прижимаясь своим лбом к его, касаясь кончика его носа своим, выдыхая ему в губы. — Я замер и затаил дыхание. С самого начала я знал, что нашел дом для своего сердца. Как мне остаться смелым? Как любить, когда я боюсь упасть? Он начинает дрожать, и Тэхен рвано выдыхает, как будто все это время задерживал дыхание, закрывает глаза. Его мокрые ресницы трепещут. — Я умирал каждый день в ожидании тебя, — уже больше говорит, чем поет Чонгук. — Милый, не бойся, я любил тебя тысячу лет, и я буду любить тебя еще столько же. Губы Тэхена размыкаются, и Чонгук боится дышать. Под его ладонями чужое сердце сходит с ума, но он и понятия не имеет, насколько сильно все внутри Тэхена изнывает от желания быть еще ближе и от невозможности это сделать. — Что же ты делаешь, волчонок, — едва слышно бормочет он, но слова съедаются дождем, и Чонгук не уверен, действительно ли он это сказал. Тэхен поднимает руку, кладя ладонь ему на щеку, проводит большим пальцем по скуле, и у Чонгука все внутри замирает, как бывает, когда взлетаешь на качелях высоко-высоко, зная, что упадешь в следующее мгновение. — Нам нужно возвращаться, — говорит Тэхен. — Ты весь замерз. Чонгук не спорит и не возражает, когда Тэхен тянет его к дому. Он просто чувствует, что что-то в нем неуловимо поменялось, но не может облечь это в слова, это пугает, заставляет ощущать растерянность. Чонгук плетется за ним, держащим его за руку, и в сумбуре мыслей и чувств четко выделяется одна — он не хочет, чтобы Тэхен его руку отпускал.***
Когда Юнги приходит в себя и набирается достаточно сил, чтобы быть в состоянии произнести хотя бы несколько слов, вокруг него тут же собираются врачи и медсестры, вновь блокируя его от внешнего мира. До него доносятся обрывки предложений, в которые он не вслушивается, потому что голова буквально раскалывается. Все тело болит, но в то же время ощущается чужим, как будто он впитывает чью-то боль. Ему ставят капельницу, дают воды, над ним суетятся и бегают, и это раздражает, но у него нет сил возразить. Спустя бесконечное количество времени его оставляют в покое, и в палате остается только его помощник. Юнги скашивает на него глаза, замечая бледное осунувшееся лицо с синюшными кругами под глазами. — Сколько я пролежал в отключке? — хрипит Юнги, и мужчина тут же подается ближе, чтобы слышать лучше и не давать ему повторять, потому что горло дерет с непривычки. — Две недели, господин Мин, — докладывает он, и Юнги морщится, обводя взглядом палату и задерживая его на двери. Сердце спотыкается, и кардио-аппарат это показывает. Чонгук приходил к нему? Сидел ли он у его кровати так же преданно, как это делал его помощник? Может быть, он ушел на учебу сейчас и пропустил его пробуждение. Сколько времени, интересно? Чонгука хочется увидеть до того сильно, что кончики пальцев покалывает. Он буквально выбрался с того света, преследуемый одной мыслью, — он не хочет оставлять его. Не может его оставить. До встречи с Чонгуком его не пугала смерть, но теперь его жизнь измеряется не просто днями, которые ему отпущены, а днями, посвященными Чонгуку, и если это не причина цепляться за нее, то… — Чонгук… Лицо мужчины становится виноватым, и у Юнги в груди что-то неприятно екает. — Он не появлялся здесь, — тихо говорит он. Юнги резко выдыхает, как будто от сильного удара поддых. За две недели Чонгук не пришел к нему ни разу. Вау. А это и вправду больно. Он пытается успокоиться, дышит глубоко, сжимает и разжимает пальцы на покрывале. — Найдите его, — наконец произносит он. — Попросите… нет, прикажите. Прикажите ему приехать сюда. Скажите, что он… что он нужен мне сейчас. Мужчина кивает, склоняется в поклоне и покидает палату, оставляя Юнги наедине с невеселыми мыслями. Он всегда знал, что Чонгук не любит его, но неужели он действительно значит для него настолько мало? Он ведь лежал в коме после того, как в него стреляли, неужели это не испугало его? Не задело? Он чувствует, как щеки становятся влажными, и больно прикусывает губу, возвращая себе хладнокровие. Плевать. Если Чонгук думает, что он так легко отпустит его, то он очень сильно ошибается. Юнги никогда не позволит ему уйти.***
Чонгук укутывается в одеяло, ощущая, как жар расползается по конечностям, но при этом почему-то совершенно не греет. Потолок крутится над головой, как будто Чонгук лежит на карусели, но он не решается беспокоить Тэхена. Сердце бьется тяжело, гулко, когда он думает о Тэхене, о том, насколько он близко, насколько раскрыт и беззащитен перед ним. Интересно, бывает ли он с кем-нибудь, кроме Чонгука, таким уязвимым? Кому еще Тэхен доверяет? Кто занимает место в его мыслях? Занимает ли он сам место в его мыслях? Чонгук вздыхает, переворачивается на бок, глядя на лежащего на спине Тэхена, подложившего руку под голову. Он не уверен, спит Тэхен или просто держит глаза закрытыми, но все равно задает вопрос, скорее надеясь остаться неуслышанным, чем получить ответ. — Если ты смотришь на человека, а тебе кажется, что тебя ударили прямо в сердце, — его голос звучит ровно, несмотря на то, что внутри все буквально разрывается, — и тебе тяжело дышать так, что почти больно, но при этом ты не хочешь, чтобы это заканчивалось… что это значит? Тэхен молчит, и Чонгук разочарованно поджимает губы. И когда он сам закрывает глаза, отворачиваясь, до него доносится ответ: — Это значит, что ты влюбился. Чонгук крепко-крепко зажмуривается и сам не знает, почему, начинает тихо плакать.***
Чонгук мертвой хваткой сжимает в руке пистолет, но он не помнит, почему держит его, откуда он вообще. Он идет по темному коридору к голубоватому далекому свету. Тут холодно, сыро, откуда-то капает вода. Кажется, что он на заброшенном складе, но он не знает точно. Сердце гулко стучит в груди, и он сглатывает, ускоряя шаг. Пистолет в вытянутой руке дико дрожит. Чонгук знает, что ему нужно поторопиться, но не знает, почему и куда. Все внутри натянуто, как струны на гитаре, в ожидании чего-то неизбежного, страшного, непоправимого. Он уже почти бежит, тяжело дыша и стараясь держать себя в руках. Наконец он добирается до широкого проема, ведущего в более большое помещение. Именно от него исходил тусклый свет. Чонгук замирает, собираясь с духом, а потом делает шаг вперед, и его будто вздергивают на виселице. В животе все испуганно поджимается, а сам он едва сдерживает порыв закричать. В центре помещения лицом к нему стоит Тэхен. До него несколько метров, но даже с такого расстояния и при плохом освещении он видит кровь на его лице, на его одежде, не знает, его это кровь или чужая, но его все равно начинает тошнить. Он почти бросается к Тэхену, как замечает еще одного человека в комнате. Он стоит к нему спиной, вытянув одну руку в сторону обессиленного, едва стоящего на ногах Тэхена, и Чонгук узнает его. Юнги. Тэхен не смотрит на него, не видит, он закрывает глаза и слабо улыбается. — Он все равно будет любить меня, — Тэхен шепчет, но голос его громом отдается в голове Чонгука, и Чонгук чувствует, как щеки становятся горячими, и ему требуется время, чтобы понять, что он плачет. — А я все равно тебя убью, — рычит Юнги, и Чонгук пытается позвать его, но его горло будто сжимают в тисках, он пытается сделать шаг, но ноги словно увязли в бетонном полу. Единственное, что он может сделать, это поднять руку. Ту, в которой зажат пистолет. И он поднимает ее, задыхаясь, глотая слезы, и он почти нажимает на курок, но выстрел раздается раньше, Юнги успевает быстрее, и Тэхен падает, сначала на колени, потом на живот, и из него льется кровь, так много крови, что в ней можно утонуть. И Чонгук смотрит на Юнги, а внутри у него так пусто-пусто, что страшно становится. Его трясет, когда он понимает. Тэхен мертв. Его больше нет. И мир вокруг рушится, все рушится, а Чонгук почему-то остается на месте, снова и снова пытающийся шагнуть вперед, но не владеющий своим телом, потому что в какой-то момент он понимает, что ему ничего уже не нужно делать. Потому что Тэхена больше нет. И он начинает кричать.***
— Чонгук, Чонгукки, — Тэхен обхватывает его голову, прижимая к своей груди, бережно укачивая, другой рукой обнимая его за тело, чтобы он не дергался. — Волчонок, тихо, это сон, просто сон, ты слышишь? Чонгук рыдает, раскрывая рот в немом крике, цепляется за держащие его руки Тэхена и трясется так сильно, словно несколько часов пробыл на улице зимней ночью. Тэхен замечает, что он слишком горячий, ненормально горячий, и ему становится страшно. — Тихо, я с тобой, — он прижимается губами к его влажному от испарины лбу, продолжая крепко обнимать его, пока тот не успокаивается. Он весь мокрый — одежда, постельное белье, волосы, и он все еще горит. Тэхен понятия не имеет, что с этим делать, он беспомощно смотрит на прикрывшего глаза Чонгука, не зная, куда себя деть. — Пить, — хрипит Чонгук, и Тэхен тут же подрывается с места, возвращаясь через несколько мгновений со стаканом прохладной воды. Чонгук жадно прикладывается к краю, выпивая все до последней капли, а потом обессиленно откидывается на подушки. — Чонгук, — жалобно блеет Тэхен, но Чонгук не обращает внимания, укутываясь в одеяло и продолжая трястись. Тэхен чувствует, как паника поднимается из груди выше, и злится сам на себя. Потанцевали, блять, под дождем. У него тут никаких лекарств, да и не знает он, чем лечатся обычно, а все аптеки в радиусе нескольких километров уже давно закрыты. У Чонгука очень высокая температура и озноб, он весь мокрый, между бровей пролегла болезненная складка. Решение приходит практически сразу. Дрожащими от волнения пальцами он достает из кармана телефон и по памяти набирает номер. Трубку снимают после третьего гудка. Сонный голос что-то недовольно бурчит, давая понять, что слушает. — Намджун? — в панике выкрикивает Тэхен. — Приезжай срочно, тут человек умирает!***
— Ты мудак, Тэхен-а, — сообщает Намджун, меняя простыню на диване, пока Тэхен поддерживает почти бессознательного Чонгука, переодетого в сухие вещи. Он виновато молчит, поглаживая Чонгука по влажным волосам. — Никогда, мать твою, не смей говорить такие вещи врачу! — Ну прости, — мямлит Тэхен. — Я очень испугался. Ты бы видел его. — Я видел его, Тэхен, — выразительно произносит Намджун. — Его состояние ни капли не улучшилось между твоим звонком и моим приездом. Тэхен прикусывает язык, бережно обнимая Чонгука и кладя его на чистое постельное белье. Он укрывает его двумя одеялами, и волчонок, тяжело выдохнув, засыпает. Тэхен отводит волосы с его лба, глядя на его болезненно бледное лицо. Господи, как же сильно он испугался. Он уже забыл, что значит беспокоиться так о другом человеке. — Тэхен, — зовет его Намджун, собирая использованный шприц и пустые пузырьки от лекарств в пакет, — ты ничего не хочешь мне рассказать? — Нет, — на автомате отзывается Тэхен, не думая отходить от Чонгука. Он должен быть рядом, если ему вдруг снова приснится кошмар, или температура начнет подниматься. Хотя Намджун сказал, что так больше быть не должно. Намджун выгибает бровь, скептически глядя на него. — Помнишь тот случай, когда ты проткнул плечо насквозь, но отказался меня звать, потому что думал, что само заживет? — интересуется он. — Или когда ты сломал ногу и пытался самостоятельно наложить гипс? Или когда… — О, ради всего святого, — закатывает глаза Тэхен, стараясь говорить тише, чтобы не разбудить Чонгука. — К чему ты ведешь? — К тому, что ты не зовешь меня, даже когда на грани смерти, — рявкает Намджун, и Тэхен шикает на него, проверяя, не проснулся ли Чонгук, но младший продолжает спать. — А тут у твоего пленника, видите ли, температура поднялась, и ты с трудом мог соображать от паники. Что с тобой происходит, Тэхен? Он натыкается на обеспокоенный взгляд Намджуна и тут же отводит глаза. Что с ним происходит? Как объяснить Намджуну, что его собственная жизнь не имеет и половины того значения, которое имеет жизнь Чонгука? Как объяснить всю ту бурю чувств, которые он испытывает, когда смотрит Чонгуку в глаза, когда тот улыбается ему, когда тянется к нему, пусть подсознательно и не осознавая этого толком? Это не облечь в слова, Тэхен бы не смог, даже если бы был в три раза более красноречив. — Ничего. Это просто любовник Юнги, и Ильхен хочет использовать его для шантажа. Я просто должен следить, чтобы с ним ничего не произошло. Воцаряется молчание. На лице Намджуна написано изумление вперемешку с сомнением, и Тэхену становится не по себе. — Любовник кого, мать твою? — ошарашенно выдыхает он, и Тэхен поднимает на него взгляд побитого щенка. — Я поверить в это не могу. Ты позарился на собственность Мин Юнги. — Чонгук — не его собственность, — раздраженно выплевывает Тэхен. — Тэхен, ты хоть понимаешь, в какую опасную игру ты играешь? — осведомляется Намджун. — Ты понимаешь, что Юнги убьет тебя? — Мне плевать. — Как ты вообще мог влюбиться в него? — злится Намджун, бессильно взмахивая руками. — У тебя что, совсем мозгов нет? — Как ты мог влюбиться в Хосока? — парирует Тэхен, вскакивая с места и приближаясь к Намджуну. — Я не мог это контролировать, Намджун! И я знаю, понятно, знаю, что Юнги убьет меня, если я попытаюсь оставить его с собой. И я знаю, что Чонгук никогда не выберет меня, знаю, что меня ждет либо боль, либо смерть, знаю, что я чертов убийца, а он как будто гребанный ангел, и у нас нет, не было и никогда не будет будущего, ну и что? Думаешь, у меня был выбор?! Ты думаешь, что если бы у меня был выбор, я бы не выбрал его? Точно так же, как ты бы всегда выбирал Хосока! Намджун пялится на него с открытым ртом, не в силах подобрать слов для ответа, пока Тэхен пытается отдышаться, сжимая и разжимая кулаки. — Ты умрешь, Тэхен, — бесцветным голосом произносит Намджун. — Юнги убьет и тебя, и Ильхена с его шестерками за то, что вы забрали принадлежащее ему. — Мне все равно, — ровным голосом бросает Тэхен, направляясь к двери. — Когда у меня заберут Чонгука, мне будет все равно. Они выходят из комнаты, выключая свет, и Чонгук распахивает глаза, испуганно глядя на закрывшуюся дверь.***
Чонгук начинает дремать, лежа головой на коленях у Юнги. Юнги гладит его по голове, ласково перебирая пряди волос, изредка проводит кончиками пальцев по линии носа, бровей, оглаживает скулы. Это приятно, умиротворяет. Чонгук очень устал за последнюю неделю в университете, поэтому ему не нужно много, чтобы вырубиться. Он чувствует полный любви взгляд Юнги на себе, и это немного выбивает из колеи. Он все еще не может привыкнуть к тому, что Юнги так сильно в него влюблен, и, как бы он ни пытался, не может полюбить его в ответ. Поэтому его порой мучает совесть — он забирает у мужчины так много, ничего не отдавая взамен. Он почти отключается от мира, когда слышит тихий, мягкий голос Юнги. — Я никому тебя не отдам, Чонгукки, — шепчет он, продолжая его гладить. — Я убью любого, кто посмеет к тебе прикоснуться. Ты всегда будешь только моим. Внутренне Чонгук весь содрогается, и он бы хотел возмутиться, потому что он не вещь, и принадлежать никому никогда не будет, но ему слишком хочется спать, и он не уверен, что произнесенные слова не были плодом его воображения. Они ускользают от него через мгновение, и он проваливается в темноту.