secrets i have held in my heart are harder to hide than i thought maybe i just wanna be yours
Юнги сидит на краю больничной койки, рассеянно слушая врача, витая мыслями где-то далеко. Его рана почти не болит, только ноет постоянно, но к этому ему не привыкать. Он думает о другом, о том, что Чонгука так и не смогли найти, что не следы ведут в тупик, а их полное отсутствие. Словно он испарился, словно его и не было, словно весь последний год Юнги валялся в бреду, а Чонгук был самой реалистичной и самой жестокой из всех его галлюцинаций. — …нагрузки нужно исключить, отдых настоятельно рекомендуем, — продолжает вещать врач, Юнги смотрит в широкое окно, из которого ровным потоком льется солнечный свет, и думает, думает, думает. Внутри все напряжено, как тетива лука в ожидании выстрела, и ему это напряжение не нравится. Поначалу он действительно надеялся, что Чонгук просто сбежал, но, чем дольше он прокручивал эту мысль в голове, тем менее реалистичной она казалась. Он почти уверен, что Чонгук не сбегал, что то, что произошло, не случайность, что он в опасности, но кусочки пазла отказываются складываться в цельную картину. Он не может найти ответ на вопрос, где Чонгук. Он только надеется, что Чонгук жив. — Мы выписываем вас только ввиду вашего положения, господин Мин… — бубнит врач, и Юнги вздыхает, поднимаясь. Мужчина замолкает, глядя на него сквозь стекла прямоугольных очков. — Сообщите всю необходимую информацию моему помощнику, — не терпящим возражения тоном чеканит он. — Он поднимется к вам через десять минут. Я могу идти? Врач тяжело сглатывает, протягивая ему лист бумаги. — Вам необходимо расписаться вот здесь, — говорит он. — Мы выписываем вас раньше положенного срока. Вы должны… — Я возьму всю ответственность, — более раздраженно отвечает он. Господи, ему же плевать, ему абсолютно плевать, что там с его раной, он собирается перерыть весь Сеул, всю Корею, весь гребанный мир, если понадобится, чтобы найти своего мальчика, и не дай бог он найдет его мертвым. Юнги готов отказаться от своего здоровья, от сна отказаться готов, все отдать, только чтобы найти его. Одна мысль о том, что Чонгука могут пытать, могут насиловать, держать взаперти, как жалкую зверушку, приносит такую невыносимую боль, что ни одна рана с этим не сравнится. Ужасно то, что у него нет следов. О способностях его ищеек ходят легенды, но тут они бесполезны, их сил не хватает, чтобы найти Чонгука, как будто он действительно сквозь землю провалился. И это бессилие — Юнги его просто ненавидит. Оно сводит его, обычно неуязвимого, с ума. — В таком случае, — врач как-то растерянно оглядывается, не зная, куда деть руки, пока Юнги коротким уверенным движением расписывается, — вы можете покинуть больницу. На этих словах раздается короткий стук в дверь. Не дожидаясь ответа, непрошенный гость распахивает ее и проходит внутрь. Юнги, который все еще напряжен и которому нужен только повод, чтобы вспыхнуть, не поднимая головы, цедит: — Я же сказал, что спущусь сам. — В ваших способностях ходить я не сомневаюсь, господин Мин, — слышит он в ответ и, вздрогнув, поднимает взгляд. Напротив него, лениво улыбаясь, стоит смутно знакомый мужчина. Юнги моргает, и ему требуется несколько секунд, чтобы сложить два и два, и внезапно все сходится, кусочки пазла встают на свои места, и ему уже не требуются ответы. Картинка такая ясная, что он не понимает, как он не додумался раньше. Он медленно выпрямляется, темным взглядом буравя гостя. Но тому словно плевать — он расслаблен, уверен в своих силах, омерзительно самодоволен. И Юнги, незаметно сглотнув, осознает, что у него есть причины так себя держать. — Господин… — Чхве, — представляется мужчина. — Чхве Ильхен. Юнги неосознанно расправляет плечи, чтобы казаться внушительнее, и заживающий шов поперек спины пронзает боль. Но он настолько сосредоточен на том, чтобы держать лицо, что даже не замечает этого. — Я бы хотел, — в раздражающей форме растягивая слова, начинает он, — поговорить с вами. После этой фразы он задерживает взгляд на стоящем в стороне враче, который явно понимает, что ситуация крайне напряженная, но вмешиваться не решается даже для того, чтобы выйти из палаты. Юнги, продолжая смотреть на Ильхена, просит врача: — Будьте так добры, оставьте нас. — Помните, что вам нельзя волноваться, — предупреждает его мужчина, прежде чем выйти из палаты, плотно прикрыв за собой дверь, и Юнги стискивает зубы, бледнея от злости. Ильхен, заметив перемену в его выражении лица, усмехается еще шире. — Кстати, как ваша рана? — с деланным участием интересуется он. — Слышал, вы долгое время не могли восстановиться. — Сейчас я в полном порядке, — цедит он, делая акцент на словах «в порядке». Он не позволит пользоваться своей слабостью. К тому же, он даже не соврал, — никакая рана не помешает ему всадить пулю в лоб этому ублюдку. — Действительно? — насмешливо вскидывает брови Ильхен, проходя вглубь палаты и проводя ладонью по поверхности чехла для ноутбука, лежащего на прикроватной тумбе. — А ваш врач, кажется, так не считает. — Зачем вы сюда пришли? — с трудом держа себя под контролем, прямо спрашивает Юнги. Он не намерен играть в кошки-мышки, каждая уходящая секунда подталкивает его к краю, и он боится, что наделает глупостей до того, как причина будет озвучена. А он примерно представляет, какой будет причина. Нет, он уверен. — Человек дела, — Ильхен в притворном уважении склоняет голову. — Вызывает восхищение. — Не тратьте мое и свое время, — повышает голос Юнги, начиная терять терпение. — Говорите, что вам нужно, или проваливайте отсюда. — Грубо, — делает вывод Ильхен, с таким же расслабленным лицом присаживаясь на койку. — Но справедливо. Что ж, нет нужды напоминать вам о том, что мы крайне заинтересованы в том, чтобы вы заключили с нами контракт, не так ли? Он испытующе смотрит на Юнги, и Юнги стискивает одну руку в кулак, больно впиваясь ногтями в кожу, чтобы отрезвить себя. — Кажется, я ответил вам отказом, — сквозь зубы произносит он, и Ильхен улыбается шире, обнажая задние зубы, покрытые желтым налетом. Юнги едва сдерживает порыв отвернуться. — Совершенно верно, — со смешком подтверждает он. — И мы предупредили вас, что вы совершаете ошибку. Юнги сжимает губы в полоску, ожидая продолжения пафосной речи. Все, чего ему хочется, это стереть с его лица эту усмешку, срезать ее, как срезают заплесневелый слой сыра ножом. — Вы не глупый человек, господин Мин, — Ильхен в один миг перестает улыбаться, словно прочитав его мысли. На его лицо ложится тень угрожающей серьезности, и Юнги понимает, что для него это значит окончание бравады. Словно кот, достаточно поигравший с мышью и теперь готовый переломить ей хребет. — Вы знаете, что наше положение в этом мире мы отмывали кровью. — Причем не своей, — не удержавшись, язвит Юнги, но Ильхен пропускает его слова мимо ушей. Они поменялись местами, и, если тогда, в кабинете, Юнги мог смотреть на них свысока, теперь он покорно ждет под подошвой их ботинок, когда они решат на него наступить. — Ваша поддержка нам необходима, и мы готовы на многое, чтобы ее получить, — продолжает Ильхен. — Ближе к сути, — раздраженно обрывает его Юнги, и Ильхен хмурится, его взгляд леденеет. — Я уверен, что рядом с вами сейчас нет одного крайне важного для вас человека, — заявляет он, а потом подается вперед, приподнимая уголок губ. — Не можете найти Чон Чонгука, господин Мин? Юнги с шумом выпускает воздух, чувствуя, как ноги его подводят. Ему приходится схватиться за спинку койки, чтобы не упасть. Он знал это, он это предчувствовал, но слова все равно оказываются неожиданными, будто резкий удар в грудь. Внутри все начинает полыхать, как будто на облитые бензином доски кинули зажженную спичку. — Вы не посмеете… — О, поверьте, мы уже посмели, — громче говорит Ильхен, поднимаясь и приближаясь к побелевшему, потерянному Юнги. Он доволен оказанным эффектом, эффект этот превзошел все его ожидания. — Чон Чонгук сейчас у нас, и любое ваше опрометчивое действие будет отражаться на его смазливом личике. Условия у нас просты, вряд ли они будут для вас неожиданностью. Вы заключаете договор, и в тот момент, когда ваша подпись будет стоять на нужном листке, мы отпустим его, передадим прямиком в ваши руки. — Вы не знаете с кем связались, — на автомате вырывается у Юнги, но голос его подводит — сипит и срывается. Он чувствует себя оглушенным, чувствует себя дезориентированным, все вокруг сжимается, будто под давлением, и все, о чем он может думать, — это Чонгук. Его отказ подверг его мальчика опасности. — О нет, господин Мин, — Ильхен подается вперед, почти касаясь его уха губами, и Юнги не находит в себе сил даже на то, чтобы отстраниться, хотя внутри его всего передергивает, — это вы не знаете, с кем связались. Потом он отстраняется, хлопает замершего Юнги по плечу и отходит, добродушно улыбаясь, словно просто зашел поздравить хорошего друга с выпиской. — Вы можете связаться с нами в любое время, господин Мин, — уведомляет он. — Свою визитку я оставил тут. И он кивает на прикроватную тумбочку, прежде чем скрыться за дверью. Весь мир Юнги в этот момент пошатывается, он безвольной куклой оседает на пол, и его накрывает такой безудержный страх, какого он никогда в жизни не испытывал раньше. И самое ужасное, самое непоправимое в том, что Юнги боится не за себя. Он хватает свой телефон, набирая номер помощника. — Поднимись за мной, — хрипит он в трубку. — Мы сразу поедем в офис. В ближайшее время мы должны будем заключить один контракт… и обсуждению это не подлежит.***
Чонгук закрывает за собой дверь, медленно поворачиваясь к Тэхену, и улыбка становится более робкой. Тэхен жадно изучает взглядом его лицо, пытаясь найти сомнение в его глазах, страх или насмешку, но не двигается, не пытается сократить расстояние в жалких три шага между ними. В груди все трепещет от осознания того, что Чонгук действительно может быть его, но в то же время ему так сложно в это поверить, что он боится даже пошевелиться. — Чонгук… — выдыхает он, и это Чонгук тот, кто делает два шага вперед, ему навстречу, внезапно уверенный в своем выборе, в том, что этот выбор правильный. Тэхен смотрит на него так, словно всю жизнь был слеп, и Чонгук — первый, кого он увидел, обретя зрение, но не этот взгляд наполняет Чонгука уверенностью, а то, что он сам испытывает под этим взглядом. То, как внутри него оживает все, что должно было быть мертво, что было мертво долгое время. Чонгук делает последний шаг, становясь вплотную к Тэхену, и Тэхен по инерции чуть прикрывает глаза, но потом тут же их распахивает, всматриваясь в него с голодом, от которого внутри у него все поджимается. Спустя несколько секунд, кажущихся Чонгуку вечностью, он поднимает руку, сначала едва ощутимо проводя кончиками пальцев по его щеке, а потом накрывая ее ладонью. Чонгук льнет к ласке, удовлетворенно улыбаясь, накрывает его ладонь своей, будто просит — не отпускай, постоим так еще немного. Тэхен подается чуть вперед, касаясь кончиком носа его, и дышит сорвано, опаляя губы Чонгука. Воздух между ними густеет, наполняется сладостью, и никому из них не хочется торопиться. Никто из них не думает, не просчитывает следующее действие, не сомневается. Ими движет робость, не неуверенность, словно оба резко вернулись в пятнадцать лет, где ростки первой любви щекочут горло не хуже пузырьков шампанского, и каждое прикосновение как открытие, оголяет нервы, заставляет трепетать. Второй рукой Чонгук находит ладонь Тэхена, слабо переплетая пальцы, чтобы не потревожить рану. Тэхен вздыхает, грудью ощущая, как бьется сердце Чонгука, и млея от его близости. Ему хочется сделать так много, хочется попробовать так много, и теперь, когда он знает, что может сделать все это, он теряется перед выбором. — Поцелуешь меня? — тихо просит Чонгук, глядя на него из-под полуприкрытых век, и Тэхен неожиданно смущается. Поцеловать Чонгука? Поцеловать того, к кому так отчаянно стремится всем своим нутром? Коснуться его так откровенно… можно? Ему действительно можно сделать это? И Тэхен вдруг осознает, что да. Чонгук позволяет ему сам. Чонгук хочет этого. И осознание накрывает его такой мощной вспышкой, что он едва не задыхается. Прикрыв глаза, он подается вперед, касаясь губами лба Чонгука, опуская ладонь ему на шею, притягивая еще ближе к себе. Чонгук мягко выдыхает, сжимая руку на его плече. Медленно, обжигая раскаленным дыханием кожу щеки, Тэхен целует его в скулу, ощущая, как все внутри него кипит и взрывается, но в то же время остается нежным, робким, как если бы вместо лавы вулканы извергали легкую пену. Чонгук подается навстречу его касаниям, поворачивая голову, подставляя другую сторону лица — вот здесь еще поцелуй, и здесь, и здесь. Он так тяжело дышит, что можно подумать, будто он болен, но он просто понятия не имеет, как справляться со всеми этими чувствами, которых внезапно невообразимо много, которые никогда раньше не появлялись в нем. Тэхен исследует губами каждый миллиметр его лица, его поцелуи сухие и горячие, трепетные. Чонгуку тоже хочется прикасаться, и он беспорядочно гладит его плечи, голую кожу шеи, зарывается пальцами в волосы, чтобы в следующий момент уже заскользить ладонями по спине. Он облизывает губы снова и снова, теряясь в одном слепом желании — ощутить поцелуй и на них тоже. Но Тэхен оттягивает момент, пробуя его на вкус, наслаждаясь его близостью и желая взять от нее все, и Чонгук не решается его оборвать. Чонгук знает, что в нем нет ничего особенного, но Тэхен обнимает его так, словно в его руках не обычный мальчик, а целое скопление звезд. Он теряется в ласках, теряется в пространстве и времени, поэтому, когда Тэхен отстраняется, Чонгук еще некоторое время держит глаза закрытыми. Он близко, его тепло ощущается всем телом. Это успокаивает и заводит одновременно. Чонгук распахивает глаза и напарывается на пристальный взгляд Тэхена, в котором так много привязанности, что он теряется на мгновение, а потом, неожиданно даже для самого себя, подается вперед и оставляет быстрый поцелуй на его губах. Тэхен ухмыляется как-то пьяно и, положив ладонь ему на затылок, притягивает к себе. — Я люблю тебя, Чонгук, — тихо признается он, и, не дожидаясь его ответа, в следующий момент накрывает его рот поцелуем. Чонгук едва не стонет от удовлетворения, вцепляясь пальцами в бока Тэхена, буквально вжимая его в себя. Его сердце бьется так быстро, и впервые за всю жизнь он знает, что оно бьется не в пустоту. Тэхен целует его жарко и настойчиво, в противовес тому, как выцеловывал его лицо мгновения назад, и Чонгук приоткрывает рот, желая получить больше. Тэхен не заставляет себя ждать, скользя языком по его губам, он целует так хорошо, что Чонгук начинает скулить. Он чувствует, как хватка Тэхена на его затылке усиливается, чувствует, как он сжимает его волосы, словно боясь, что Чонгук подумает отстраниться, но отстраняться — меньшее, чего хочется сейчас ему. Их подбородки становятся влажными от слюны, от того, как яростно они целуются, как жадно выпивают друг друга до дна, и только осознание того, что это взаимно, что Чонгук желает этого так же сильно, как Тэхен, разжигает в нем пламя. Чонгуку всегда нравилось целоваться, он любил целоваться с Юнги, мог делать это часами напролет, но с Тэхеном это ощущается по-другому. Не потому что Тэхен целует его лучше, а потому что Тэхен вызывает в нем столько чувств. Будто не тело его целует, а душу. Чонгук задыхается, целуя его в ответ, беспорядочно гладя его спину, затылок, плечи, не зная, как можно отдаться этому еще сильнее, но отчаянно желая это сделать. Когда губы начинает нещадно жечь от поцелуя, Чонгук отстраняется, и Тэхен пальцами стирает влагу с его подбородка, прежде чем прижать его к себе, обнимая одной рукой. Чонгук утыкается лицом в изгиб между плечом и шеей, оставляя на коже горящий поцелуй, и сорвано дышит, вцепляясь в Тэхена, крепко его обнимая. Ему хочется плакать, хочется смеяться, и он не сразу разбирает, что Тэхен что-то шепчет ему на ухо, поглаживая волосы. — Тихо, тихо, волчонок, — успокаивает он, и Чонгук слышит улыбку в его голосе. — Дыши, слышишь? Все хорошо. Он понимает, насколько очевиден, и смущается, зарываясь глубже в его шею. — Я хочу простоять так всю жизнь, — бурчит он, и Тэхен мягко смеется. — Не думаю, что это возможно, — ласково говорит он. — Нам ведь нужно спать, нужно есть, в туалет ходить… — Ой, заткнись, — фыркает Чонгук, отстраняясь и чувствуя, как горит лицо. Тэхен смотрит на него с нежностью, завороженно всматриваясь в его глаза. — Красивый, — выдыхает он, кончиками пальцев поглаживая порозовевшую щеку. Чонгук приоткрывает рот, сердце спотыкается на этих словах. Он никогда не ощущал себя красивым, но сейчас, когда Тэхен смотрит на него так, он действительно чувствует себя особенным, чувствует себя необыкновенным. Он начинает влюбляться в это. — Мой волчонок, — продолжает мурчать Тэхен, прекрасно зная, что его голос делает с Чонгуком, и откровенно наслаждаясь этим. — Мой хороший. — Перестань, — стонет Чонгук, чувствуя, как возбуждение накатывает с новой силой. Ему нравится это, нравится, когда его хвалят, когда с ним говорят ласково, но слова Тэхена действуют на него в два раза ярче, просто потому что это Тэхен. — Пошли, — он берет его за руку и тянет в гостиную. Дойдя до дивана, Чонгук толкает его в грудь, чтобы он упал, и садится на него сверху. Заметив гримасу на его лице, он обеспокоенно хмурится. — Рука? — Все в порядке, — натянуто улыбается Тэхен, но его глаза сияют, когда Чонгук склоняется к нему. — Что ты делаешь? — Хочу целоваться, — сообщает Чонгук, схватившись за ворот его футболки, и прижимается губами к его губам. Тэхен рычит в поцелуй, забираясь ладонью под его кофту. Чонгук прогибается под его прикосновением, громкие влажные звуки поцелуев разбавляют душную тишину комнаты, и ему кажется, он еще никогда не ощущал себя настолько возбужденным. Тэхен целует его властно, будто устанавливая свои права, но гладит мягко, как бы давая возможность отстраниться в любой момент. Он хочет владеть, но при этом не удерживает. Чонгук знает, что у него есть выбор, и он может оборвать это все, если только захочет. Между ними так много преград, каждая из которых может окончиться плачевно для них обоих, но сейчас, когда Тэхен настолько близко, думать об этом невыносимо. Чонгук и не думает. Они подумают потом, когда насытятся друг другом хоть немного, утолят этот голод, возместят все время, которое потратили впустую. Чонгук сам не замечает, как начинает двигать бедрами, потираясь о пах Тэхена, и приходит в себя, только когда Тэхен неосознанно сжимает его ногу. А потом он взвывает от боли, и Чонгук резко отстраняется, обеспокоенно вглядываясь в его лицо. Тэхен забылся и случайно напряг больную руку. — Эй, — виновато тянет Чонгук, потираясь носом о его щеку. — Прости. — Ох, волчонок, — Тэхен откидывается на подушки, его глаза подернуты дымкой, на смуглых щеках расцвел темный румянец, а губы влажно блестят. Искусство. — Что бы я с тобой сделал, если бы не эта рана… Чонгук стонет, скатываясь с него и тут же прижимаясь к его боку, не желая терять контакт ни на мгновение. Он возбужден так, что почти больно, но ему не хочется опошлять момент. Тэхен шумно выдыхает, потираясь щекой о его макушку. — Мой волчонок, — на грани слышимости бормочет он, как будто пытается привыкнуть к тому, чтобы называть Чонгука своим. Чонгуку от этой мысли почему-то становится смешно, и он прыскает. — Что? — Просто, — он запрокидывает голову, заглядывая в его лицо и не в силах скрыть широкую улыбку, — ты так часто это повторяешь. Почему? Тэхен не улыбается, смотрит серьезно, обнимая его одной рукой. — Я не заслуживаю, — наконец говорит он. Чонгук открывает рот, чтобы возразить, но Тэхен мягко прижимает палец к его губам и качает головой. — Тогда, когда мы встретились впервые, я, может, и имел право на то, чтобы быть рядом с тобой. Мы были детьми, Чонгук, мое детство было полно неуверенности и непонимания, и эти несколько часов, пока мы играли, я понял, что в мире есть и другие чувства. Более светлые. Чонгук молчит, напряженно слушая его, выводя пальцами непонятные узоры на его предплечье. — Но это всего несколько часов из долгих лет, — горько усмехается он. — Меня никто больше не вытаскивал. Никто даже не пытался. И постепенно я опустился на самое дно. И я знаю, что глупо говорить это тебе сейчас, но я действительно плохой человек, Чонгук. В самом прямом смысле этого слова. Чонгук обеспокоенно выдыхает, и Тэхен разглаживает морщинку между его бровей. — Я так не думаю, — упрямо бурчит он. — Ты не плохой. Я знаю тебя, я вижу твои поступки, и я вижу… вижу, как ты улыбаешься. Чувствую, как прикасаешься ко мне, как смотришь на меня. Плохой человек на это не способен. — Ты какой-то нереальный, волчонок, — невесело смеется Тэхен, коротко целуя его в макушку. — Знаешь, что я убийца, что я получаю деньги за то, что убиваю, что я… Чонгук резко приподнимается, прижимая ладонь к его губам. Его глаза яростно блестят. — Не рассказывай мне о том, что я уже знаю, — как-то зло выпаливает он. — Я понимал, Тэхен, понимал, что делал, когда вернулся к тебе. И если ты сейчас хочешь от меня отказаться, то даже не пытайся, потому что я от тебя теперь не уйду! Тэхен заключает его лицо в ладони и целует надутые от негодования губы в молчаливом извинении. — Ничто не заставит меня отказаться от тебя, — признается он. Они сидят некоторое время так, глядя друг другу в глаза, и Чонгук не может понять, как нечто настолько простое способно заставлять его влюбляться еще сильнее. — Расскажи мне, — облизнув губы, неуверенно просит он, — как так вышло, что… — он замолкает, не в силах найти правильные слова. Он боится испортить настроение Тэхена, боится испортить атмосферу, но он бы не сказал, что у них очень много времени, чтобы растягивать процесс узнавания друг друга. — Что я стал убийцей? — заканчивает Тэхен, отводя взгляд и зарываясь пальцами в волосы. — Я не настаиваю… — пытается дать заднюю Чонгук, но Тэхен качает головой. — Нет, я хочу рассказать, — твердо говорит он, а потом тише добавляет: — Пообещай, что не поменяешь мнение обо мне. Чонгук закатывает глаза и молчит, но Тэхен без его ответа явно продолжать не собирается. Чонгук берет его за руку, принимаясь перебирать пальцы, чтобы успокоить. — Я не поменяю, — убеждает он. — Хорошо, — кивает Тэхен и, сглотнув, начинает рассказ. — В моей истории нет какого-нибудь крайне драматичного начала или жестокой травмы, которая сделала меня тем, кто я есть. Мои родители развелись, а до этого часто ссорились, уделяли мне меньше внимания, слишком занятые своими проблемами. Но если бы каждый ребенок, у которого разводились родители, становился киллером, я бы перестал быть таким востребованным, — он неловко смеется, пытаясь облегчить свои слова, но на лице Чонгука не мелькает и тени улыбки, и смех сходит на нет. — Так что, можно сказать, я был совершенно обычным. Я знал, что моя мать вышла замуж за какого-то богатого человека, а мы с отцом в это время жили бедно. Он не пил, воспитывал меня достойно, но у него не было образования, и он перебивался мелкими заработками. Я учился неплохо, но надежд отца явно не оправдывал. Он никогда не отчитывал меня, не позволял себе этого. Тэхен опускает взгляд на их переплетенные пальцы, с легкой улыбкой наблюдая за тем, как Чонгук гладит его костяшки. — В общем, думаю, ты уже понял причину, по которой я ступил на эту тропу, — нарочито беззаботно говорит он, но в чертах его лица читается сомнение, вина. — Из-за денег. Из-за череды случайностей на меня вышли люди, знаешь, какие-то мелкие якобы бизнесмены. Им нужно было убрать одного человека. Они предлагали за это неплохие деньги, и вместо того, чтобы сразу железно отказаться, я начал подсчитывать. Их хватило бы на оплату квартиры, на покупку запасов еды, у отца зимняя куртка совсем прохудилась. Дело было простое, а про мужчину этого мне наплели, что он сущий дьявол, и я окажу услугу всем, если сделаю это. Мне было шестнадцать лет, Чонгук, когда я впервые убил человека. И я не испытывал никаких мук совести. Только теперь… теперь, когда я думаю об этом, мне становится жутко. Я просто не воспринимал чужие жизни всерьез. А потом привык. Чонгук чувствует, как он содрогается, и сжимает его пальцы чуть крепче, как бы убеждая в том, что от своего обещания не менять о нем мнение не отказывается. — После этого я стал учиться сам, — продолжает Тэхен. — Записался на стрельбище, на уроки боевых искусств, ходил в какой-то дешевый тренажерный зал. Денег, которые мне тогда заплатили, оказалось настолько много для меня, что голова шла кругом. Второй заказ я искал осознанно. Связывался с нужными людьми, тренировался лучше, даже учился намного больше, знал, как тяжело провернуть дело, не оставив улик. Я предлагал свои услуги сам, среди киллеров это не особо ценится, но выбора у меня не было. К тому же, у меня не было своего оружия, а это было серьезным минусом. Но мне везло. Если это можно назвать везением, — добавляет он. — Я брал за заказы относительно немного, но выполнял их чисто. Мое имя стало довольно известным в некоторых кругах. До первой серьезной промашки, — он запинается, и Чонгук напрягается, всматриваясь в его лицо. Тэхен облизывает губы и молчит некоторое время, прежде чем возобновить рассказ. — Мне заказали одного бизнесмена, и все вроде шло как всегда. Он выходил из машины, и тогда я должен был его убрать, но вслед за ним из машины вышла женщина. Это была моя мать. Чонгук вздрагивает, ошарашенно распахивая глаза, но Тэхен не прерывается, ровным тоном продолжая говорить. — Я не смог его убить, — говорит он. — Я не питал ненависти к маме, любви особой — тоже, но я все равно не смог убить ее любимого человека прямо на ее глазах. Такие ошибки киллерам не прощаются. Меня подставили, повесили на меня высосанное из пальца преступление, — Тэхен давит смешок, — такая ирония. Я убил к тому времени множество людей, а судили меня за то, чего я не совершал. Ну, конец истории ты знаешь. Меня спасли, я оказался в долгу, и теперь этот долг возвращаю. Он замолкает, воцаряется тишина. Тэхен боится посмотреть на Чонгука, а Чонгук слишком погрузился в обдумывание истории. — Знаешь, — устав ждать, заговаривает Тэхен, — сейчас, когда я думаю об этом… Вся эта череда событий, именно она позволила мне встретить тебя. — Более клишированной фразы ты придумать не мог, — закатывает глаза Чонгук, но, чтобы сгладить свои слова, ластится к нему ближе, прикрывая глаза. Он не знает, что сказать на это все, но знает, что это не меняет его чувств к Тэхену. Это должно пугать, но не пугает. — Может быть, ты прав. Не похить ты меня, и я бы остался с Юнги. Ты бы был в моей жизни не больше, чем просто прохожим. И сейчас мне становится очень страшно от мысли, что так могло быть. — Иди ко мне, — просит Тэхен, и Чонгук послушно тянется к нему, целуя горячие губы и вновь на некоторое время исчезая из реальности. Поцелуи для него сейчас — не желание, это потребность. — Я не оправдываю тебя, — тихо бормочет Чонгук, немного отстраняясь. — Не могу найти оправдания убийствам. Но и винить тебя я не могу. Тэхен ничего не отвечает, и они сидят, обнявшись, в тишине, наслаждаясь присутствием друг друга и возможностью быть рядом. — Моя очередь задавать вопросы, — вдруг как-то напряженно говорит Тэхен, и Чонгук отодвигается, с любопытством заглядывая в его лицо. — Как ты оказался с Юнги? — О, — Чонгук удивленно приоткрывает рот. — Хочешь знать? Тэхен рвано кивает, стискивая челюсти, и Чонгуку становится смешно от его ревности. — Случайно познакомились, — пожимает плечами он. — Я не влюблялся ни в кого и никогда и говорил ему, что и в него не влюблюсь. А он настаивал, утверждал, что я не пожалею. И я согласился. Терять мне точно было нечего. Удивительно, но наши отношения продлились год. Юнги и вправду… любил меня. А я привязался к нему. Мне с ним было уютно, спокойно, но полюбить его я так и не смог. Он замолкает, раздумывая над своими словами. — Юнги хороший, — добавляет он. — У тебя все хорошие, — фыркает Тэхен, откинувшись на спинку дивана. — Придумай что-нибудь пооригинальнее. — Правда! — пылко утверждает Чонгук, а потом виновато кривит губы. Когда он думает о Юнги, чувство вины становится так ощутимо. Он тут, с Тэхеном, ему хорошо настолько, что весь остальной мир отходит на задний план, а Юнги в больнице после того, как в него стреляли, и ему не находится даже крошечного уголка в мыслях Чонгука. Юнги хороший, Чонгук знает, а вот он сам… Он сам — вряд ли. — Так ты, — делая незаинтересованный вид, начинает Тэхен, — говоришь, ни в кого не влюбляешься? Чонгук хохочет, наваливаясь на Тэхена и целуя его в обиженно надутые губы.***
Юнги постукивает пальцами по столу, напряженно глядя на сидящих слева мужчин. По правую руку от него сидят его помощники, на лице каждого из которых написано такое откровенное сомнение, что гостям должно быть не по себе, но им абсолютно все равно. Они пришли сюда получить желаемое, и они его получают. Какой бы вердикт не вынесли советники Юнги, сам Юнги уже железно согласился, и волноваться им не о чем. Они не прикрываются левыми сделками, все, кто находится здесь, знает, что суть дела — наркотики, и это делает ситуацию еще более идиотской. — Мы предоставим вам вариант договора в ближайшие два дня, — елейным голосом сообщает Ильхен. — И потом мы можем назначить место, где и проведем сделку. Он говорит это с явным подтекстом, но догадывается об этом только Юнги и главный его секретарь, который опускает взгляд на этих словах. Юнги давится своей ненавистью, не сводя с них горящий взгляд, и, если бы им можно было убивать, они уже давно были бы мертвы. Всем присутствующим здесь ясно, что сделка откровенно невыгодная, но возразить при чужаках никто не решается. Возражать значит поставить под сомнение авторитет Юнги, а его слишком уважали и слишком боялись, чтобы сделать это. Но каждый из них думает про себя в этот момент, что их директор сходит с ума. — В таком случае, вы можете идти, — Юнги поднимается со своего места с безучастным лицом, кивая Ильхену и его шавке на дверь. Они встают тоже, небрежно кланяются и нарочито медленно идут к выходу. Их шаги в тишине зала собраний звучат особенно громко, для Юнги — как отсчет секунд до полного краха. Он смотрит на их спины до тех пор, пока дверь за ними не закрывается, а потом незаметно глубоко вдыхает и, судорожно сжав пальцы на краю стола, садится в кресло. Он готов к любым возражениям. Готов к доводам, обвинениям и мольбе не заключать этот договор. У него нет аргументов, чтобы оправдать свое сумасшедшее решение, кроме одного, который он точно не собирается озвучивать. Но ему плевать. Ему на все плевать, пока Чонгук в опасности, он не сможет спокойно жить. — Итак… — Господин Мин, — неуверенно начинает главный юрист компании, — возможно, вы передумаете? — Нет, — тут же отзывается он, откидываясь на спинку кресла и чуть ослабляя галстук. Рана ноет, и он боится, что она начнет кровоточить. Он слишком долго был напряжен, слишком долго не двигался с места, пока они тут обсуждали все условия контракта. — Позвольте, я проясню все тонкости, — вмешивается другой. Его глаза пылают от ярости, и он явно из последних сил сдерживает себя, чтобы не обвинить Юнги в откровенной тупости. Что ж, жаль, что у него так хорошо с самоконтролем — у Юнги нет повода его уволить. — Вы получаете тринадцать процентов с дохода. При условии, что товар окупает определенную сумму. Если он не окупает, ваш процент снижается до десяти. С вашего позволения, я скажу, что это смехотворно низкий процент с учетом всего, что будет требоваться по контракту от вас. Юнги устало трет глаза, чувствуя на себе их испытующие взгляды. От него ждут ответов, ждут объяснения того, что он так опрометчиво подставляет бизнес, ради которого они все столько трудились, но ему нечего ответить. Ему нечем оправдаться. Они заслуживают этого, оправданий заслуживают, потому что они поднимались с ним с самого дна, но Юнги только беспомощно стискивает зубы и молчит. Они хотят услышать, что все продумано, что это дальновидный ход, который окупится, но он не может им этого сказать. Потому что подпись на этом договоре будет означать, что он подписал им всем приговор. — К слову о ваших обязанностях, — продолжает он, не дождавшись и слова от Юнги. — Это же откровенное безумие. Они хотят, чтобы вы взяли на себя ответственность за защиту всех поставок. Прикрывали отели, клубы и все места, в которых будет вестись продажа. Контролировали утечку информации и договаривались с высокопоставленными лицами и полицией, если утечка все же произошла. На это нужно множество финансов, времени и сил, а это не будет нашим основным доходом. Это, если быть откровенным, едва ли окупится вообще. Юнги слушает это все, буравя взглядом стол, а в голове настойчиво стучит одно «я делаю это, чтобы спасти Чонгука, я не готов терять Чонгука, я хочу вернуть Чонгука, Чонгук, Чонгук, Чонгук». Он любит его, но не сумасшествие ли это, раз он готов рискнуть делом всей жизни ради него? — Но самое главное, — подхватывает юрист, пока его собеседник не распалился, — что в случае раскрытия продажи и поставок наркотиков под суд отправитесь именно вы. Договор предусматривает их защиту, защиту тех, кто реально будет этим заниматься, но ваша защита попросту отсутствует. Вы можете попасть в тюрьму, господин Мин. Он смотрит на него в полной уверенности, что это образумит Юнги, но тот только ниже опускает голову, не в силах взглянуть на него в ответ. Он знает, что подводит всех, но не может ничего с этим поделать. От него зависит жизнь Чонгука, и он готов отдать за нее намного больше, чем вся его компания. — Я знаю, что я делаю, — цедит он сквозь зубы, и мужчины разочарованно выдыхают. — Позвольте поинтересоваться, — подает голос один из них, — почему вы решили взяться за продажу наркотиков? Когда мы только начинали, мы зареклись связываться с этим. Так почему именно сейчас? Почему вы решили отступить от своего слова? Юнги чувствует себя жалким. Привычная ему властность исчезает из голоса, когда он начинает отвечать: — В современном мире наркотики — одна из самых востребованных вещей. Это вклад в будущее, нам стоит начать заниматься этим. Мы можем развиться достаточно в этой области. — Господин Мин, — вкрадчиво произносит юрист, — мы поддерживали вас всегда и во всем. Но наркотики? Это слишком низко для вас. Это же не ваш уровень, продавать детям и подросткам смерть. Неужели вы серьезно рассматриваете этот вариант? Да еще и в сотрудничестве с такими партнерами? Юнги беспомощно сцепляет пальцы. Он не может врать, поэтому и молчит. — Пожалуй, достаточно, — говорит его секретарь. — Господин Мин все еще нездоров, и ему нужно отдохнуть. Прервемся на сегодня. Воцаряется недолгая тишина, потом один из мужчин встает. — Стоит ли нам уже сейчас сложить свои обязанности, господин Мин? Мы были преданы вам долгие годы, но даже ради вас я не готов сидеть в тюрьме. Второй поднимается вслед за ним, и они оба выходят из зала, оставляя Юнги наедине с его помощником. У Юнги звенит в ушах, а в глазах стоят злые слезы. Это какое-то помешательство. Он не способен думать о ком-то, кроме Чонгука. Это похоже на идею фикс — спасти его, вернуть себе. Юнги знал, что его чувства к Чонгуку сильны, но никогда не думал, что настолько. Но дело не только в этом. Не только в желании вновь им обладать. Дело в том, что Чонгук — чистый, добрый мальчишка, который никому никогда не причинял зла, который заслуживает спокойствия и безопасности, и это Юнги тот, из-за кого он всего этого лишился. Кто знает, что делают сейчас с Чонгуком? Возможно, это оставит ему травму на всю жизнь. И Юнги должен взять за это ответственность, потому что это его вина. Даже если бы вопрос стоял не в чувствах, Юнги рискнул бы всем, чтобы его вызволить. — Господин Мин, сейчас вам лучше отдохнуть, — мягко говорит его помощник, поднимаясь и ожидая, когда встанет Юнги. — Не собираешься переубеждать меня? — с усталой усмешкой спрашивает он, морщась от резкой боли, когда выпрямляется. — Вряд ли мне удастся вас переубедить, — пожимает он плечами. — Пусть я и считаю, что вы неправы. — Ты же видел его, — Юнги хватает мужчину за руку, заглядывая в лицо с какой-то мольбой, и, наверное, он считает его сумасшедшим, но плевать. — Скажи, разве могу я его бросить? Мужчина некоторое время изучает его бледное, осунувшееся лицо взглядом, а потом отворачивается, осторожно вызволяя руку и собирая документы со стола Юнги. — Я воздержусь, — уклончиво отвечает он, и Юнги едва не стонет. — Сейчас вам лучше не думать об этом. Я отвезу вас домой. Юнги беспомощно выдыхает и кивает, на автомате его благодаря. У него есть план, но он писан вилами на воде. Он уже сам не верит в то, что сможет выбраться из этого без потерь, но он определенно будет пытаться.***
— Итак, — начинает Чонгук, прислоняясь бёдрами к подоконнику и сжимая в ладонях кружку с теплым чаем. Тэхен поднимает взгляд от тарелки с салатом и вопросительно выгибает брови. У Чонгука сосредоточенное лицо, и ему почему-то от этого смешно. Милый. Просто невообразимо милый, даже когда серьезный. Тэхен откровенно любуется им, и Чонгук чувствует это, его щеки начинают розоветь. — Тэхен! — возмущается он, и Тэхен расплывается в улыбке. — Ну что? — спрашивает он, катая горошек по тарелке вилкой. — Что мы будем делать? — Чонгук закусывает губу, обеспокоенно хмурясь. Тэхен непонимающе смотрит на него, и он тяжело вздыхает. Об этом сложно говорить, рядом с Тэхеном он чувствует себя так, словно вокруг никого больше нет, и они одни во всем мире, но это ведь не правда. Правда в том, что Тэхен его похитил по чужому заказу, и рано или поздно ему нужно будет его вернуть. Правда в том, что его заказчики считают, что Чонгук принадлежит Юнги. Правда в том, что Юнги будет его искать. Правда в том, что в мире множество разных обстоятельств, и все они против них с Тэхеном. — Когда тебе скажут меня вернуть… Тэхен каменеет, и его взгляд за секунду становится тяжелее настолько, что Чонгук невольно под ним сжимается. — Я тебя никому не отдам, — отрезает он тоном, не терпящим возражений, как будто Чонгук стал бы ему возражать. Он невольно вскидывает руку, касаясь пальцами чуть ноющих отметин на шее. Всю ночь Тэхен доказывал ему, что никому не отдаст. — Я знаю, — мягко говорит он. — Но что, если они попробуют забрать? Лицо Тэхена суровеет, он стискивает челюсти так, что линии высекаются до остроты. Чонгук понятия не имеет, как это возможно, но он становится еще красивее, будто злость — его визитная карточка. Ему требуется несколько секунд, чтобы преодолеть ее и начать говорить. — Я думал об этом, — напряженно произносит он. — Никто не знает о том, что ты тут, но это место довольно легко обнаружить. Я мог бы отвезти тебя в свой дом, он находится в лесу. О нем не знает никто, даже Хосок с Намджуном. Чонгук распахивает глаза, и Тэхен тут же дает заднюю. — Конечно, только если ты захочешь, — торопливо бормочет он. — Если захочешь сбежать со мной, если не передумаешь… — Почему только меня? — перебивает Чонгук, интересуясь о том, что волнует его гораздо сильнее. Тэхен растерянно моргает, склоняя голову к плечу, и Чонгук терпеливо поясняет: — Ты сказал, что отвезешь меня. Где будешь ты? Тэхен молча отводит взгляд, и Чонгук ошарашенно ахает. — Только не говори, что… — Я должен буду убить их. У меня нет выбора, Чонгук. — Выбор есть всегда! — пылко произносит он. — Слышишь? Тебе не обязательно выбирать жестокость! — Только не в этом случае, — качает головой Тэхен, крутя вилку в пальцах. — Они будут искать нас, это первая причина. Вторая причина в том, что они ублюдки. Из-за них я… — он осекается и не договаривает, тяжело сглатывая. — Тэхен, — умоляет Чонгук. — Послушай, они ведь когда-то спасли тебя. Помогли тебе избежать тюрьмы. — Они сделали это не из благородства! — рычит Тэхен, резко поднимаясь. — Они сделали это, потому что видели в этом выгоду. Если бы им было выгодно, чтобы я сел, они бы сделали все, чтобы я получил пожизненное! Чонгук, отпрянув, вжимается поясницей в подоконник, круглыми глазами глядя на парня. Внутри у него все болит от того, что Тэхен видит чье-то убийство единственным выходом. Что сделали с тем маленьким улыбчивым мальчиком, если сейчас он способен на принятие таких решений? — Перестань искать всем оправдания, Чонгук, — тише произносит он. — Некоторые люди их не заслуживают. — Но ты же тоже убивал! — восклицает Чонгук. — Ты тоже не заслуживаешь оправданий? Тэхен поднимает голову, темный взгляд блестит из-под отросшей челки. — Нет. Я не заслуживаю. Мин Юнги, люди, которые заказали твое похищение, парни, которые пытались тебя изнасиловать несколько недель назад, — низким голосом проговаривает Тэхен, и у Чонгука кожа покрывается мурашками. — То, что ты не способен на ужасные поступки, то, что чужие страдания вызывают у тебя боль, не значит, что все такие. Люди издеваются над людьми, потому что испытывают удовлетворение от этого. Или получают выгоду. Или стремятся доказать, что они в чем-то превосходят других. Если ты можешь оправдать любой поступок, не значит, что оправдание ему действительно есть. — Ты обвиняешь меня в том, что я ищу в людях хорошее? — неверяще выдыхает Чонгук, и Тэхен подходит ближе, забирая кружку из его ослабевших пальцев и отставляя ее в сторону. — Я боюсь, что однажды ты столкнешься с чем-то, что без остатка заберет у тебя веру в хорошее, — с болью выпаливает Тэхен, заглядывая ему в глаза. — И чтобы эта вера в тебе сохранилась, тебе нужно научиться видеть еще и плохое. Понимать, что плохое есть. Чонгук чувствует, как начинает першить в горле от подступающих слез, и подается вперед, утыкаясь лбом в плечо Тэхена. — Мне так страшно, — глухо признается он, хватаясь пальцами за его рубашку. Тэхен притягивает его ближе к себе, прижимаясь губами к виску, и только сейчас Чонгук чувствует, как он дрожит. — Страшно, что нас разлучат. Что у нас может не быть счастливого конца. Тэхен не отвечает. Не пытается переубедить его, не дает ему опрометчивых обещаний о том, что счастливый конец им обеспечен. Он только шумно выдыхает в его волосы, жмурясь и пытаясь запомнить, каково это, — держать Чонгука в своих руках. Тэхен не отвечает, потому что ему тоже страшно.***
Звонок будит его утром. Чонгук ворочается, недовольно булькая что-то, пока Тэхен тянется за телефоном, чтобы увидеть на экране имя того, кого меньше всего хотелось бы. Он продолжает настойчиво вибрировать, пока перед глазами все расплывается. Потом он отключается, а через мгновение звонят во второй раз. Тэхену кажется, что земля под ним трясется, и их мыльный пузырь, в котором они пробыли с Чонгуком всего несколько дней, в котором были только объятия, поцелуи и теплые слова, безжалостно проткнули, и реальность обрушилась на него потоком ледяной воды. Чонгук просыпается, принимая сидячее положение и сонно глядя на Тэхена. — Взять не хочешь? — ворчит он, а потом видит выражение его лица и тут же напрягается. — Кто звонит, Тэхен? Звонок обрывается, и за ним следует сообщение. Тэхен, не открывая его, читает «Чонгука нужно вернуть к…». Он вырубает телефон и швыряет его в стену, зарываясь пальцами в волосы. — Тэхен? — испуганно зовет Чонгук, не понимающий, что происходит. — Что случилось? — Мы должны бежать, — цедит Тэхен, его пальцы дрожат, и ему с трудом удается контролировать свой голос. Он переводит безумный взгляд на побелевшего от страха Чонгука. — Если ты готов, то сегодня ночью мы должны уехать отсюда. Чонгук тяжело сглатывает, моргая несколько раз. Алые губы резко выделяются на его лице, черные пряди волос торчат во все стороны. Он так прекрасен, что Тэхен до сих пор не может поверить в то, что он реален. И если сейчас Чонгук передумает, Тэхен не станет его винить. Только в сказках красавицы выбирают в конце чудовищ. Но Чонгук решительно сжимает губы и рвано кивает. — Я готов, — твердо произносит он. — Я готов поехать с тобой куда угодно. И если бы Тэхен не был сейчас настолько на взводе, он бы улыбнулся, поцеловал Чонгука, успокоил. Но он может только отвернуться, чтобы младший не увидел слез, скопившихся в уголках его глаз. Сглотнув горький комок в горле, Тэхен выдыхает, чтобы привести мысли в порядок. Им нужно выйти под покровом ночи, чтобы никто из соседей и случайных прохожих не увидел. Если Ильхен все-таки найдет это место, он определенно будет пытаться узнать, когда они ушли. Они доберутся до машины Тэхена, доедут до его гаража, а там он сменит ее на другую, менее приметную. И потом они поедут к дому Тэхена. Там их едва ли найдут. Там Чонгук будет в безопасности. — Ты уверен? — на грани слышимости спрашивает он у Чонгука, так и не поворачивая головы. А потом чувствует, как волчонок накрывает его ладонь своей, крепко сжимая. И ему не нужно видеть его, чтобы знать, что на лице у него написана крайняя решимость. — Я уверен, Тэхен, — подтверждает он, и Тэхену становится легче дышать. Если Чонгук уверен в нем, значит, и у него нет причин сомневаться.***
— Телефон все еще выключен, — говорит Чжиху, и Ильхен потирает пальцами виски, выдыхая. — Вот же ублюдок, — выплевывает он. — Что мы будем делать? — истерично спрашивает Чжиху. — Завтра вечером Юнги приедет, чтобы его забрать! Где мы искать его будем?! — Замолчи? — устало предлагает Ильхен, заводя машину и трогаясь с места. — Есть у меня один вариант. Не факт, что он сработает, но выбора нет. Он отводит взгляд от дороги, набирая на телефоне номер и ставя громкую связь. Через пару гудков на том конце отвечают. — Ильхен-щи? — низкий голос заполняет салон, пока Чжиху хмурится, пытаясь узнать его обладателя. — Вы можете сейчас узнать, где Чон Хосок? — спрашивает Ильхен, тормозя у светофора. — Мы продолжали следить за ним по вашему указу, — отвечают ему, и Ильхен улыбается уголком губ. — Отлично. Доложите мне, где он, и следите за ним на машине. — Ничего не предпринимать? — Нет, — тут же говорит Ильхен. — И смотрите, чтобы он вас не обнаружил. — Слушаюсь. Звонок обрывается, и Ильхен чувствует на себе испытывающий взгляд Чжиху. — Что ты задумал? — не тормозит с вопросом он, и Ильхен пожимает плечами. — Сейчас увидишь. — А куда мы едем? Ильхен останавливается у медицинского центра, когда телефон булькает входящим сообщением. «Чон Хосок в продуктовом магазине» и следом фотография стоящего у стеллажей с едой парня. Он предполагал, что Тэхен может выкинуть что-нибудь такое, хоть и не понимал, зачем ему это. Но он не брал трубку с самого утра, а у них нет времени его искать. Тэхен действительно хорош в том, чтобы прятаться. Им удалось заключить контракт с Юнги, но Ильхен знает, что, если господин Мин не получит мальчишку в свои руки, как и было условлено, ему не сносить головы. Пацан срабатывает хорошей отрезвляющей пощечиной для Юнги, и пока он у них есть, они могут делать с Юнги что угодно. Вот только проблема в том, что его у них нет. Он у Тэхена. — Надо было нам самим заняться мальчишкой, — озвучивает его мысли Чжиху. Ильхен раздраженно дергает плечами. — Если бы мы занялись им сами, Юнги нашел бы его в первую же неделю, — больше не Чжиху, а самого себя пытаясь убедить, отвечает он. — В любом случае, выходим из машины. У нас есть дело. Чжиху не спрашивает уже ничего, привыкший оставаться без ответов, покорно выходит на улицу вслед за Ильхеном, и они вместе идут в высокую многоэтажку, в которой на первых шести этажах расположился довольно дорогой медицинский центр. Ильхен не останавливается у ресепшена, минуя коридор и сразу двигаясь к лифту. Нажав кнопку четвертого этажа, он поворачивается к зеркалу, поправляя волосы. Ох, грязная же эта работа, угрожать, шантажировать. Если бы Тэхен не удумал свой характер показывать, все бы было гораздо проще. Остановившись у одной из дверей, он стучит по ней костяшками и по привычке заходит внутрь, не дожидаясь приглашения. Чжиху входит за ним и видит сидящего за столом врача в очках. — Здравствуйте, — мужчина поднимает взгляд на гостей. — Мой прием закончен, вы не по записи? — Мы по делу, — улыбается Ильхен, чувствуя, как сводит зубы. Черт возьми, если это не поможет ему найти Тэхена, он застрелит этого Ким Намджуна прямо здесь. — Я слышал, вы знакомы с Ким Тэхеном. Не могли бы вы сообщить, где он находится? На лице Намджуна мелькает такая явная паника, что ее видно невооруженным глазом. Хоть он и быстро берет себя под контроль, Ильхену этого достаточно, чтобы понять, что он знает, где сейчас Ким Тэхен. — Я знаком с ним, — наконец отвечает Намджун, откашливаясь и вставая с места. — Но мы не виделись последние несколько месяцев, так что я ничем не могу вам помочь. — Да что вы, — улыбка сползает с лица Ильхена, и он подходит ближе к столу. — А знаете ли вы, где сейчас Чон Хосок? Лицо Намджуна вытягивается и заметно бледнеет. Любовь, любовь, как много неприятностей она приносит людям. Ильхен ликует, уже предвкушая победу. — Хотите, я вам скажу? — участливо спрашивает он. — Чон Хосок сейчас в магазине. Покупает, наверное, продукты, чтобы порадовать вас вечером вкусным ужином. Какая будет жалость, если по пути к дому его насмерть собьет машина, не так ли? Намджуна подводят ноги, и он падает в кресло, с которого только что встал. В его глазах читается такой страх, что его можно приводить как иллюстрацию этого понятия в детских учебниках. — Вы лжете, — выдыхает он, и Ильхен пожимает плечами. — Позвоните ему прямо сейчас и проверьте, где он, — предлагает он, а потом опасно скалится. — Но если вы хоть намекнете ему о том, что я здесь… Конец предложения остается висеть в воздухе, но Намджуну и не нужно его слышать, он уже достаточно напуган. Тяжело сглотнув, он дрожащей рукой тянется к телефону и набирает номер Хосока. — Хосоки, — едва удерживая голос в обычном состоянии, говорит он. — Да, привет. Я закончил, буду дома где-то через час. Ильхен с интересом слушает его короткие ответы. Это выглядит так смешно — то, как он спокойно разговаривает, когда его лицо перекошено от страха. — Ближе к делу, — одними губами произносит Ильхен, и Намджун облизывает побелевшие губы, прежде чем озвучить самый важный вопрос. — Хосоки, а ты… где сейчас? «В магазине продуктовом, — жизнерадостно отвечает Хосок, его голос слышен даже через динамики. — А что?» Глаза Намджуна наполняются слезами. — Н-ничего, — проглотив комок в горле, проговаривает он. — До встречи вечером. «Люблю тебя», — отзывается Хосок. — И я… тебя люблю… В трубке слышатся гудки, и Ильхен склоняет голову к плечу. — О, планируете встретиться вечером? — заинтересованно спрашивает Ильхен. — Значит, вы все-таки знаете, где находится Ким Тэхен сейчас? Намджун выглядит так, как будто вот-вот упадет в обморок. По его голосу слышно, что в нем идет тяжелая борьба. — Я скажу вам, — слабо отзывается он, и Ильхен цокает. — А говорили, не знаете, — укоризненно говорит он. — Врать нехорошо, господин Ким. Но принимать правильные решения вы умеете, а это значит, что вам сегодня повезло, и за ложь отвечать не придется. Получив адрес, Ильхен идет к двери, но оборачивается на полпути. — Если Тэхен узнает об этом каким-то образом, то нам не составит труда найти Хосока вновь, — предупреждает он, прежде чем уйти вместе с молчавшим все это время Чжиху. В груди у него стало легче. — Почему мы не могли выпытать адрес у Хосока? — предсказуемо интересуется он, и впервые на своей памяти сразу же получает ответ. — Хосок сумасшедший, — объясняет Ильхен. — Нам бы пришлось долго пытать его, чтобы добиться от него хоть слова, а если бы мы сделали что-то его драгоценному муженьку, убил бы нас. Намджун из другого теста. Сразу видно человека, который никогда в жизни не держал в руках оружие. Они садятся в машину, и Ильхен вбивает адрес в навигатор. — Позвони парням, скажи, чтобы четверо выдвигались в том же направлении, — бросает он Чжиху. Машина трогается с места, вливаясь в поток автомобилей на дороге. — Раз-два-три-четыре-пять, — бормочет Ильхен себе под нос, растягивая губы в улыбке. — Тэхена едем мы искать.***
Тэхен окидывает взглядом комнату, цепляется за стоящего в ее центре Чонгука. — Собрался? — спрашивает он. Чонгук важно кивает, поправляя козырек черной кепки, которую ему дал Тэхен. Тэхен не может ничего поделать с нежностью, расцветающей в его груди. — Иди ко мне, — привычно говорит он, и за тенью от козырька щеки Чонгука расцветают румянцем. Он быстро сокращает расстояние между ними, и Тэхен одной рукой поворачивает кепку, чтобы козырек не мешался, а потом прижимается губами к губам Чонгука, мягко прихватывая нижнюю, скользя языком по его языку. Дыхание Чонгука тут же сбивается, и он часто и взволнованно дышит ему в рот, подаваясь ему навстречу всем телом. Сердце Тэхена бьется учащенно, и он спрашивает себя, привыкнет ли когда-нибудь к такой реакции на Чонгука, а потом сам же находит ответ. Чонгука невозможно воспринимать как должное. — Нам нужно идти, — бормочет Чонгук ему в рот. — Точно, — рассеянно кивает Тэхен. — Обувайся. Чонгук выходит в коридор, а Тэхен в последний раз оглядывает комнату. Заметив игрушку на подоконнике, он забирает ее и идет вслед за парнем, выключая свет в гостиной. Чонгук уже наготове, смотрит на него, и Тэхен внезапно тормозит, огромными глазами глядя на него. — В чем дело? — нетерпеливо интересуется Чонгук, и он такой красивый, и Тэхена вдруг окатывает пониманием, ясным, как солнечный день. — Ты выбрал меня, — ошарашенно выдыхает он. — Чонгук, ты выбрал меня. Чонгук расплывается в улыбке, снисходительно качая головой. — Конечно, я выбрал тебя, дурака кусок, — смущенно фыркает он. — Это же очевидно. Тэхен подходит к нему, проводя носом по его щеке, и берет его за руку. — Мой волчонок. — Пошли уже, — покраснев едва не до корней волос, тянет Чонгук, и Тэхен криво улыбается, открывая дверь. А потом отшатывается назад, на автомате задвигая Чонгука за свою спину и вытаскивая пистолет. Но в следующую секунду ему прилетает настолько сильный удар по руке, что он невольно его выпускает, почти теряя равновесие. Он чувствует, как Чонгук поддерживает его со спины. — Так, так, так, — протягивает Ильхен, входя в квартиру. Следом за ним входят четверо его головорезов, отрезая им путь к выходу. Тэхену почти смешно — что же, интересно, Ильхен целый отряд не притащил, чтобы с ним разобраться? Тэхен из тех, кто может выбраться из самой дерьмовой ситуации. Он умеет выкручиваться, и ему не раз успешно удавалось это сделать. Но сейчас… ощущая за спиной тепло Чонгука, чувствуя, как он крепко сжимает его руку, он понимает, что сейчас все абсолютно безнадежно. — Я думал, ты насиловал мальчишку до смерти, а потом струсил и решил сбежать, — произносит Ильхен, и его взгляд скользит по их сцепленным рукам. — А тут вот какая ситуация. Стокгольмский синдром во всей его красе. — Я не отдам тебе его, — рычит Тэхен, и Ильхен смеется. — Не отдавай, — легко соглашается он. — Мы сами заберем. Он кивает своим парням, и они обступают Тэхена с Чонгуком полукругом, вытягивая последнего из-за его спины и нещадно ударяя Тэхена, не давая ему даже шанса ответить. Он падает на колени, и двое из них хватают сопротивляющегося Чонгука, скручивая ему руки и таща к выходу. Чонгук сопротивляется, упирается пятками в пол и кричит, с мольбой глядя на Тэхена, и Тэхен ловит его взгляд, и все внутри него болезненно скручивается. Волна ярости прибавляет ему сил, и он поднимается, ему даже удается ударить кого-то в ответ, но потом он слышит стон Чонгука и отвлекается. Он чувствует сильный удар в живот, а потом в челюсть, и вновь падает. Его подхватывают, заставляя выпрямиться, и один из парней больно оттягивает его волосы, чтобы он смотрел на Ильхена. — За попытку сопротивления будет отвечать он, — поясняет Ильхен, скользя пальцами по челюсти Чонгука, чтобы обнажить его шею. Чонгук дергает головой, в его глазах стоят злые слезы. Ильхен присвистывает, разглядывая вереницу засосов на его коже. — Ну надо же. Мин Юнги фактически подписал себе приговор, чтобы тебя вернуть, а ты не особо-то и жаждешь вернуться. Тэхен стискивает зубы, ощущая во рту металлический привкус, и дергается. В ту же секунду Чонгук получает удар в ребра, но не издает ни звука. Кричит Тэхен. — Что же в тебе такого, что ты всех до ручки доводишь, а? — с интересом спрашивает Ильхен, заглядывая волчонку в лицо. — Неужели ты так хорошо трахаешься? Может, мне тоже стоит проверить? Тэхен чувствует, как сердце падает в пятки, а Чонгук плюет в лицо Ильхену. — Только посмей, — цедит он. Ильхен достает из кармана платок и нарочито медленно стирает слюну с щеки, прежде чем размахнуться и влепить Чонгуку пощечину такой силы, что звон еще долго стоит у Тэхена в ушах. Голова Чонгука опускается, и Тэхену кажется, что он ощущает всю его боль в стократном размере. Закончив рассматривать Чонгука, Ильхен поворачивается к Тэхену и достает из-за пояса пистолет. Увидев это, Чонгук начинает кричать и биться в чужих руках, слезы невольно сбегают по бледным щекам. — Не ори, Джульетта, — ухмыляется Ильхен, прижимая ствол к затылку висящего на руках парней Тэхена. — Не убьем мы твоего Ромео. И с силой наносит удар дулом по его голове. Тэхен обмякает, и его выпускают из рук, оставив на полу безвольной кучей. — Когда он очнется, — с улыбкой сообщает Ильхен обезумевшему от отчаяния Чонгуку, — ты уже будешь в объятиях Юнги. Круто? Круто. Уводите его отсюда. Чонгука оглушает криком, и ему требуется несколько секунд, чтобы понять, что кричит он сам.