you can think again when the hand you wanna hold is a weapon and you're nothin' but skin
Чонгук паркует машину у какой-то жилой многоэтажки, оглядываясь по сторонам. На улице еще темно, солнце только-только начало подниматься из-за горизонта, и он едва ли может разглядеть что-то, кроме внушительных силуэтов деревьев, автомобилей и возвышающихся над ними домов. Он понятия не имеет, что они делают, что будут делать, и что вообще творится с его жизнью. Он будто оказался в каком-то фильме по чистой случайности, как в «Джуманджи», — сыграл в игру, и его затянуло в водоворот событий, из которого сложно найти выход. Брось кости и смотри, что тебе выпадет. Вот его результат на сегодня — его парня подстрелили в переулке, его из этого же переулка похитили, он чуть не оказался изнасилованным, влюбился в своего похитителя, его похитили у его похитителя, и что теперь? Кому бросать кости? Какой ход будет следующим? Куда он приведет? От глупых мыслей на его губах появляется нервная усмешка, и он вытирает потные ладони о джинсы, поворачиваясь к Тэхену. Тэхен сидит, стиснув руки в кулаки и глядя перед собой. В неярком свете лампочки Чонгук видит, как блестят его щеки от беззвучных слез. Он почти не знает Хосока — в тот единственный раз, когда им довелось увидеться, было не до знакомства. Но это не мешает ему чувствовать ноющую тоску, какая бывает всегда от утраты кого-то важного. Он чувствует, что потеряно что-то ценное, что-то, чему не найти замены. Он чувствует боль Тэхена. Поэтому не лезет сейчас со своими тревогами, страхами и беспокойством — понимает, что Тэхену сейчас просто нужно проглотить эту боль, как горькую пилюлю. Хосок погиб, помогая ему вытащить Чонгука. И Чонгук… Чонгук знает, что это его вина. — Я понятия не имею, — Тэхен вдруг хрипло, пугающе смеется, утирая щеки рукавом черной кофты, — блять, волчонок, понятия не имею, как сказать об этом Намджуну, правда. Чонгук молчит, пристально глядя на его профиль. Тэхен бледный, кровь розоватыми разводами покрывает его кожу. Он больше не плачет, возвращает себе здравомыслие. Его мальчик сейчас рядом с ним, и им обоим нужно выбраться. А для того, чтобы выбраться, Тэхену нужно думать головой. — Если бы он пришел ко мне и сказал, что ты мертв, я бы захотел его убить, — бормочет Тэхен. — Я бы возненавидел каждого, кто дышит, кто говорит, кто ходит по земле, в то время как ты лишился этого. Так я справляюсь с болью. Через злость. Но Намджун так не умеет. Тэхен вдруг поворачивается к Чонгуку, удерживая зрительный контакт, словно это помогает ему мыслить более собранно. Не путаться в словах, контролировать эмоции. — Я всегда удивлялся, что Намджун вообще забыл рядом с Хосоком. Он из тех, для кого размеренная, скучная жизнь: утром на работу, вечером к любимой женушке и ораве детишек. Он пацифист до мозга костей, мухи не обидит. И тут Хосок. Мало того, что двинутый на всю голову, так еще и наемник. Знаешь, Хосок крови же боится, но странное дело — стоит ему начать убивать, как страх пропадает, — Тэхен потирает пальцами заслезившиеся глаза. — Он говорил, что такая вот у него своеобразная терапия. Короче, поехавшим он был. Но когда Намджун смотрел на него… Боже, Чонгук, он смотрел на Хосока так, как будто он просто… как будто он его мечта. Намджун никогда не связывался с убийствами, но, я уверен, если бы Хосок дал ему в руки пистолет и сказал «ради меня», он бы без сомнений выстрелил в кого угодно. И, что самое удивительное, Хосок любил его достаточно сильно для того, чтобы никогда ничего такого не говорить. Хосок, который всегда заводил связи только для своей выгоды. Хосок, который почему-то забыл о своей выгоде, когда дуло пистолета Юнги смотрело ему в лоб. Чонгук чувствует, как в горле собирается комок. Когда ему говорили о любви раньше, он размышлял, каково это, — погрузиться настолько глубоко в другого человека, страстно желал испытать хоть что-то похожее, заполнить осточертевшую пустоту в своем сердце. Но этого не происходило. Слова о любви оставались для него пустыми словами, набором звуков, не больше. Но теперь он смотрит в глаза Тэхену, рассказывающему о чужой любви, и понимает, что, если бы Тэхен внезапно захотел улететь на луну, Чонгук, ни секунды не колеблясь, отправился бы вслед за ним. Погрузился бы на дно Марианской впадины, если бы Тэхен начал опускаться вниз. Подавал бы ему патроны, если бы он решил расстрелять весь мир. Киллеры не доживают до старости, так он ему однажды сказал. И даже если Тэхену остались считанные дни, Чонгук хочет провести с ним каждую секунду — и не жить ни мгновения дольше. Если это и есть любовь, то он понимает, — теперь так хорошо понимает, — почему ей посвящают настолько много книг и фильмов. Человеческие чувства такие… сложные. Не только любовь, а все: то, что заставило Юнги прийти в одиночестве, чтобы вытащить Чонгука, то, что заставило Хосока спокойно принять смерть, то, что мешает сейчас хладнокровному Тэхену пойти и сказать Намджуну, что его парень мертв. Они сложные, от них все внутри болит, изнывает, но Чонгук еще ни разу не заскучал по блаженной, белой пустоте, которая была у него до того, как он все эти чувства обрел. Он протягивает руку, накрывая его грязную щеку ладонью, и Тэхен прижимается к ней, глядя на него из-под ресниц. — Будь рядом со мной, — шепчет он. Чонгук не знает, просит ли он быть рядом в то время, как ему придется сообщить Намджуну о смерти Хосока, или просит ли он быть рядом всегда, но все равно кивает. Он согласен на что угодно. Готов подписаться кровью. — Пошли, — решается Тэхен, первым выходя из машины. Он ждал все это время, судорожно вслушиваясь в шорохи в микро-наушнике в надежде услышать хоть что-то, доказывающее, что Хосок все-таки жив, но больше, очевидно, ждать нечего. Чонгук ежится от предрассветной прохлады, тут же прибиваясь к Тэхену, как потерянный щенок. Тэхен нащупывает его ладонь, крепко переплетая пальцы. Они идут к одному из подъездов, и он по памяти набирает код. С негромким писком тяжелая дверь отворяется, впуская их внутрь. С каждым шагом, приближающим их к квартире Намджуна и Хосока, Чонгуку становится труднее дышать, словно что-то сильно давит на легкие. Они останавливаются у нужной двери, и Тэхен крепче сжимает пальцы Чонгука, прежде чем отпустить их. Он глубоко вдыхает, и Чонгук видит, как подрагивают его губы, когда он нажимает на звонок. Дверь открывается спустя несколько минут, и на пороге появляется Намджун. Сердце Чонгука, не привыкшее к эмоциям вообще, сейчас готово разорваться от боли. Намджун выглядит сонным, улыбка растягивает его губы, и он заглядывает за спину Тэхену. — Вы приехали все вместе? — он смотрит на Тэхена, потом на Чонгука, все еще ничего не понимая. Отходит в сторону, приглашая их внутрь и продолжая вытягивать шею в надежде увидеть за ними единственного человека, которого хочет видеть. — Хосок задержался у машины? Горечь комком встает в горле Чонгука, и он бросает взгляд на Тэхена, который выглядит так, словно заносит топор над головой ложно обвиненного человека. — Я пиццу заказал, — продолжает Намджун, почесывая макушку. Его волосы растрепаны, и он все еще улыбается, прислоняясь плечом к стене, ожидая, наверное, услышать еще один звонок в дверь. Он мягкий, уютный, как большой плюшевый медвежонок. Причинить ему боль — все равно, что ударить ребенка. — Правда, она без мяса, Сок-а же вегетарианец. Тэхен бросает беспомощный взгляд на Чонгука, и младший опускает голову. Он не знает Намджуна так же, как не знает Хосока, и в любой другой раз ему было бы все равно и на драму первого, и на смерть второго. Внутри него не дергалось совершенно ничего, когда он смотрел новости о страшных катастрофах, когда он слышал об убийствах студентов, когда сталкивался с насилием и чужой ненавистью. Но сейчас внутри него все сжимается с такой силой, будто от него оторвали часть тела. Чувство вины только усугубляет ситуацию, отправляет всю хладнокровность коту под хвост. Встреча с Тэхеном словно пробудила его от долгого сна, и нахлынувшая волна эмоций, которые он испытывает постоянно, кажется невыразимо огромной, с ней невозможно справиться. — Я уснул, пока ждал его, — неловко смеется Намджун, и когда ни Тэхен, ни Чонгук его смех не подхватывают, наконец понимает, что что-то не так. В его взгляде появляется подозрение, и голос звучит с опаской. — Что случилось, Тэхен? Тэхен стискивает дрожащие пальцы в кулаки. Он бы никогда не подумал, что это может быть настолько сложно. — Мне жаль, Намджун, — только и произносит он, с трудом выдавливая из себя слова. Улыбка застывает на лице Намджуна натянутой маской, а глаза тускнеют. Он переводит взгляд с Тэхена на Чонгука, а потом обратно. — Жаль? Что значит жаль? — почти испуганно спрашивает он. Чонгук знает, что, если не сказать ему прямо, он не поверит. Будет делать вид, что не понимает. Возможно, действительно не будет понимать. Но Чонгук молчит. Это не его разговор. — Хосок, он… — Тэхен набирает в грудь побольше воздуха. — Он мертв, Намджун. Мин Юнги убил его. Выпаливает быстро, как будто сдергивает пластырь с ноющей раны, и она тут же расходится по краям, истекая кровью. Чонгук никогда раньше не видел, как ломаются люди, и, если честно, предпочел бы не видеть никогда. Пальцы Намджуна начинают подрагивать, краска мгновенно отливает от лица, и он будто становится старее лет на пятнадцать. — Неправда, — одними губами произносит он, и это не обвинение, не отрицание, это молитва. Намджун молит Тэхена, хотя, кажется, понимает, что молиться уже бесполезно. — Нет, Тэхен, ты не понимаешь, он… — парень начинает возиться, ощупывая карманы и доставая из одного из них телефон. Он что-то ищет, остервенело щелкая пальцами по экрану, а потом разворачивает его к ним. — Он написал мне, он не может не вернуться, ведь так? — Мне так жаль, — глухо говорит Тэхен, бегло взглянув на время отправления. Что-то внутри него сжимается, когда он понимает, что Хосок написал это до случайной встречи с Юнги, которая оказалась для него фатальной. Чонгук видит, как осознание медленно проступает на лице Намджуна, и взгляд его пустеет. — Он сказал, что хочет, чтобы ты был счастлив без него, — бормочет Тэхен. — Он сказал, что ты сильный и сможешь со всем справиться. Намджун, ты слышишь? Намджун вдруг смеется, и от этого смеха мурашки идут по коже. Чонгуку физически тяжело на это смотреть, как на пытки, когда людям отрывают руки или ноги. То же самое тут — от Намджуна отрывают его часть, разве что крови нет. — Я ждал этого каждый раз, когда он уходил на задание, — прерываясь на жутковатые смешки, произносит он. — Господи, твою мать, я реально всегда готовился к этому, потому что киллеры долго не живут, и я знаю это. Но сегодня, черт, сегодня не должно было этого случиться. Он мне обещал вернуться, я заказал для него пиццу, он мне написал, так почему? Почему, Тэхен? И в одном этом слове так много отчаянного непонимания, что Чонгук отворачивается, не в силах больше смотреть на него. Такое чувство, будто Намджун — маленький слабый школьник, которого они зажали в углу, чтобы избить, так он выглядит — уязвимым, побитым, умоляющим о пощаде. Но они с Тэхеном — не палачи, и щадить им больше некого. — Остаться с тобой? — осторожно спрашивает Тэхен, и Намджун яростно качает головой. — Уходите, — просит он, так мягко и тихо, словно предлагает, а не приказывает. Чонгук теперь понимает смысл слов Тэхена — Намджун не злится, не кричит на них, хотя Чонгук бы стерпел от него даже удар. Намджун только опускает голову и сильно, до белизны прикусывает губу, наверное, чтобы не расплакаться при них. Чонгуку тяжело думать о том, что, когда они выйдут из квартиры, у него уже не будет никого, кто мог бы его утешить. Возможно, Намджуну это и не нужно. Возможно, ему нужен только Хосок, но Хосока тут уже никогда не будет. Он пятится назад, вцепившись в ладонь Тэхена, и Тэхен, вынув из уха микро-наушник и отцепив микрофон, кладет их на тумбочку вместе с ключами от машины. — Возьми их, — сипло говорит Намджун. — Это машина Хосока, я все равно… вряд ли смогу в ближайшее время ей воспользоваться. А твоя квартира далеко. Тэхен кивает, забирая их и сжимая в ладони. Он уже разворачивается к двери, когда замирает в нерешительности. — Намджун, — зовет он и, не дождавшись ответа, продолжает: — Пообещай, что ты не наделаешь глупостей. Намджун только невесело усмехается в ответ, а потом внезапно отвечает: — А ты пообещай, что Хосок умер не зря, — его взгляд падает на их переплетенные пальцы, и Чонгук с шумом сглатывает, чувствуя страшную вину из-за того, что держит за руку своего любимого человека. Он знает, что, если бы у Намджуна был выбор, он бы предпочел видеть Хосока живым. Точно так же, как сам Чонгук предпочел бы смерть кого угодно смерти Тэхена. Тэхен крепче сжимает его ладонь в своей, и на его лице появляется выражение решительности. — Я обещаю. Когда они выходят из дома, Тэхен сам садится за руль и трогается с места. На улице начинает светлеть, но дороги все равно еще пустые. Чонгук бросает на него быстрый взгляд, чтобы убедиться, что он в порядке. Тэхен не выглядит так, словно он в порядке, но он определенно выглядит лучше, чем полчаса назад. Они ничего уже не поменяют. Хосок мертв. Им, может, тоже недолго осталось. И Чонгук… он просто хочет быть с Тэхеном. Если они умрут завтра, он хочет взять от этих нескольких часов все. — Сначала мы заедем по делам, а потом в мою квартиру, — тихо говорит Тэхен. Дороги пустые, потому что сейчас слишком рано, только поднимающееся из-за горизонта солнце золотит верхушки небоскребов, и Тэхен давит на газ, выжимая из машины все. Кажется, что весь мир сейчас на их стороне, и полотна дорог приглашают их к себе, предлагают защиту, спасение. — Я заберу оттуда то, что мне нужно, и мы уедем. Я… я думал над тем, чтобы улететь во Францию. Чонгук распахивает глаза, изумленно глядя на него. — К-куда? — запнувшись, недоверчиво переспрашивает он, и Тэхен задумчиво жует губу. — Есть один человек, он вроде как мой большой должник, — Тэхен чуть сбавляет скорость перед поворотом и бросает быстрый взгляд на растерянного Чонгука. — Сейчас он во Франции, и он мог бы обеспечить нас всем необходимым. Но сейчас это не самый безопасный вариант. Чонгук хмурится. — Думаешь, Юнги… — он чувствует дрожь от одного его имени. Когда он начал бояться его настолько сильно? Когда Юнги убил Хосока, Чонгук вдруг понял по-настоящему, что шутки кончились. — Думаешь, он не остановится на этом? Тэхен невесело усмехается. — Я даже не сомневаюсь в этом, — просто отвечает он. — Но я не знаю, как далеко он зайдет. С его влиянием это вряд ли будет сложно. И я… черт, моя голова вообще не варит. Не могу понять, оставляли ли мы следы. Не могу понять, что делать, и мне… — он осекается, судорожно сжимая руль в руках и встряхивая головой. — Мне тоже страшно, — тихо говорит Чонгук, кладя ладонь на его бедро. — Но мы вместе, так? И даже если мы умрем, мы умрем вместе. Тэхен улыбается с нежностью, улучив момент, чтобы посмотреть на него. Такой решительный, такой смелый ради него. Волчонок, превращающийся в волка. — Какая ирония, — хмыкает Тэхен, — что именно сейчас умирать мне совсем не хочется. Ему хочется разделить с Чонгуком тысячи поцелуев, хочется путешествовать с ним, хочется просыпаться каждое утро и видеть его рядом с собой. Хочется подарить ему весь мир, хочется запомнить все его улыбки, хочется завтракать с ним, танцевать с ним, любоваться им. Ему хочется оставить прошлое позади, хочется ждать будущего и насладиться сполна настоящим. Ему совсем не хочется умирать. Он был готов к смерти все эти долгие годы, он ждал ее, как ждут старого друга, но сейчас им владеет отчаянное желание сбежать от нее. Спасти от нее Чонгука. Его план, кажется, имеет сотни изъянов, но он действительно не может заставить себя мыслить хладнокровно. На первый взгляд все кажется идеальным. Улететь без документов Чонгука они не смогут, а улетать под настоящими именами — рискованно. Тэхену нужно сделать поддельный паспорт для Чонгука, потом забрать свой из квартиры. Они могут переждать какое-то время в его доме, о котором он говорил Чонгуку. Проблема в том, что он действительно не знает, что будет делать Юнги. Он не знает, насколько далеко он готов зайти. Он понятия не имеет, что за человек Юнги. Буквально несколько месяцев назад он думал, что Юнги из тех, кто не отдаст и воны за другого человека, а вчера Юнги готов был продать едва ли не весь свой бизнес ради Чонгука. Он подъезжает к нужному дому и уже собирается выйти из машины, как Чонгук хватает его за руку. Тэхен вопросительно смотрит на него. — Твое лицо, — бормочет Чонгук, и Тэхен смотрит в зеркало заднего вида. — Вот черт, — ругается он. — Там, в бардачке, есть салфетки… Чонгук вытаскивает пачку влажных салфеток, доставая из нее одну и вытирая щеки Тэхена от разводов чужой крови. — Знаешь, это похоже на сцену из какого-нибудь боевика, — тихо говорит он, встречаясь взглядом с темными глазами Тэхена и мягко оглаживая контур его лица. — Я вытираю кровь после перестрелки с лица своего парня и не боюсь, а мечтаю… чтобы он меня поцеловал. Тэхен криво ухмыляется, кладя ладонь на его затылок и притягивая ближе к себе. — Тебе нужно смотреть меньше боевиков, волчонок, — шепчет он в его губы, прежде чем накрыть их поцелуем. Он получается слишком коротким, но ему этого достаточно. Пока. Тэхен выходит из машины, думая о том, что Чонгуку бы лучше остаться здесь, но младший тут же цепляется за его ладонь, не готовый оставить его и на секунду, и Тэхен не может ему противостоять. — Что это? — осторожно спрашивает он, и Тэхен притягивает его к себе ближе, оставляя поцелуй на его виске, прежде чем толкнуть дверь в небольшую круглосуточную забегаловку. Парень за стойкой, который явно пытался задремать, резко вскакивает и, прищурившись, оглядывает Тэхена. — Мне нужно к Ханылю, — без предисловий говорит он, опираясь на стойку. Парень показушно зевает, не потрудившись прикрыть рот ладонью. — Имя, — лениво растягивая слова, говорит он. — Ви, — холодно отвечает Тэхен, стараясь не терять самообладания. Глаза парня расширяются, и он тут же выпрямляется, заискивающе улыбаясь. — Так бы сразу и сказали, — с неловким смешком выдыхает он, разворачиваясь и семеня к двери за стойкой, которую Чонгук и не заметил сразу. — Проследуйте за мной, пожалуйста. Чонгук круглыми глазами смотрит то на невозмутимого Тэхена, то на заметно разнервничавшегося парня, но ничего не говорит. Они проходят в небольшое темное помещение, и Чонгук вздрагивает, невольно прижимаясь ближе к Тэхену, когда слышит голос из глубины. — Зачем же ты так пугаешь детишек, Тэхенни? Тэхен успокаивающе проводит рукой между лопаток Чонгука, смело шагая навстречу голосу, и спустя мгновение раздается щелчок, тусклая лампочка освещает подсобку. В дальнем углу на потертом кресле сидит другой парень, на вид едва ли старше Тэхена. Он подается вперед, переводя заинтересованный взгляд с него на сжавшегося за его спиной Чонгука. — Это мне подарочек? — с улыбкой спрашивает он. Чонгука пробивает дрожь. — Обойдешься, — ледяным тоном отрезает Тэхен. — Я к тебе по делу, и у меня нет времени на разговоры. — Как всегда занятой, — тянет парень, откидываясь на спинку кресла и кладя ногу на ногу. — Зачем пожаловал? Тэхен бросает беглый взгляд на того, кто их сюда привел, и Ханыль, очевидно, понимает невысказанное требование. — Чону, выйди, будь добр, — просит он, не поворачивая головы, и паренек послушно уходит, плотно прикрывая за собой дверь. — Мне нужны поддельные документы, — озвучивает Тэхен свою просьбу, а потом кивает в сторону Чонгука. — На него. Чонгук хлопает глазами, не понимая, что происходит. Поддельные документы? Зачем? — Пацан-то знает, что ты на него документы делаешь? Или он отсталый? — смеется Ханыль, поднимаясь и идя к другой двери. — Твое дело — сделать доки, а не вопросы задавать, — недовольно цедит Тэхен, хватая Чонгука за руку и заставляя пойти за ним. — Фотку сделать нужно, — объясняет Ханыль, когда они спускаются по лестнице вниз. Чонгук уже даже не пытается вникнуть в события. Он так привык, что его постоянно куда-то ведут, что даже спрашивать о чем-то сил нет. — Какие именно документы? — Загранпаспорт, шенгенская виза, — он смотрит на Чонгука, задумчиво поджав губы. — Водительские права. — Он водить умеет? — интересуется Ханыль, включая свет. Чонгук оглядывает более просторное помещение, замечая в одном конце аппаратуру для фотографирования, компьютер, принтер и много всего, назначение чего он представляет себе смутно. — Умеет. Он сажает Чонгука возле белого полотна напротив фотоаппарата и взглядом говорит ему, что все будет в порядке, когда Чонгук отказывается отпускать его руку. Обернувшись на Ханыля, который занят компьютером, он склоняется к Чонгуку, оставляя короткий поцелуй на его губах. — Доверься мне, — едва слышно шепчет он, и Чонгук, глубоко вдохнув, разжимает его ладонь. Ханыль быстро делает снимок, удовлетворенно кивая. — Как много времени это займет? — спрашивает Тэхен, нетерпеливо постукивая ногой. Ханыль пожимает плечами. — Неделя, может, две, — отстраненно отвечает он. — Сейчас проблемы с занесением в базу данных, это все строго отслеживается. К тому же вы, как я понял, собираетесь за границу. Не поделишься, куда? — Ты слишком любопытный, Ханыль, — качает головой Тэхен. — Когда-нибудь это не доведет тебя до добра. Ханыль ослепительно улыбается в ответ. — Каждый зарабатывает так, как может. Тебе ли об этом не знать. Тэхен чувствует теплую ладонь Чонгука в своей руке и подавляет улыбку. — Я заплачу после того, как получу документы, — объявляет Тэхен. — Чтобы у тебя не было соблазна увидеть меня мертвым. Лицо Ханыля кривится. — Слушай, так дела не делаются, — недовольно ворчит он. — Ты же знаешь, что я делаю все по полной предоплате. — А ты знаешь, что на услуги киллера нет скидки, — пожимает плечами Тэхен. — Но все равно каждый раз ее получаешь. Он проходит мимо парня, хлопая его по плечу. — Заплачу потом в два раза больше, — остановившись на секунду, он оборачивается и пристально смотрит ему в глаза. — За молчание. Ханыль прищуривает глаза, заподозрив неладное, но ни о чем спросить не успевает, потому что Тэхен быстрым шагом покидает помещение, крепко держа Чонгука за руку. — Зачем мне поддельные документы? — спрашивает Чонгук уже после того, как они выходят из забегаловки и садятся в машину. — Если мы улетим во Францию, мы сделаем это по поддельным документам, — объясняет Тэхен. — Чтобы Юнги было сложнее тебя найти. — Мне кажется, ты слишком переоцениваешь желание Юнги найти меня, — говорит Чонгук. Тэхен внезапно перегибается через коробку передач, обхватывая бледное уставшее лицо парня ладонями и вглядываясь в его глаза. — Мне кажется, это ты его недооцениваешь. Если Юнги испытывает хотя бы десятую долю того, что чувствует к Чонгуку Тэхен, то он его понимает. Понимает то, что он не хочет его отпускать, не может его отпустить. Тэхен бы тоже не смог. И он действительно не знает, чем заслужил то, что Чонгук выбрал его, выбрал все, что ему предстоит пройти, оставшись с Тэхеном, потому что он понятия не имеет, как бы жил дальше, если бы ему пришлось с Чонгуком попрощаться. — Я люблю тебя, — бормочет он, и это чувство — бесконечное, всемогущее — накрывает его с головой. — Я так сильно люблю тебя, Чонгук. И он так благодарен — судьбе, Чонгуку, всему, что свело их вместе — так благодарен, когда Чонгук целует его первым.***
— Я не понимаю, — обессиленно рычит Юнги, впиваясь пальцами в руль машины с такой силой, что руки начинают неметь. — Его там не было, черт побери! Там были трупы этих крыс, был какой-то левый парень, но не было Чонгука! — Господин Мин, я прошу вас успокоиться, — четко и размеренно, как для умственно больного, произносит его помощник. Юнги жалеет, что не взял его с собой хотя бы для того, чтобы он сейчас вел машину. Ему кажется, что его руки просто физически не в состоянии двигаться. — Камеры слежения на этой дороге зафиксировали всего одну машину, которая покидала ангар за полчаса до вас. Юнги мгновенно превращается в слух. — Мы распознали номера, но окна были затонированы, поэтому лица разглядеть не удалось, — сообщает он. — Мы просмотрели записи, сделанные раннее, и обнаружили эту же машину. — Надеюсь, вы додумались отследить номера. — Уже сделали, господин Мин, — в его голосе слышно удовлетворение. — Машина оформлена на имя Ким Намджуна. — Намджун? — переспрашивает Юнги, и в его голове что-то щелкает. Это имя произносил тот парень, которого он убил в ангаре, разве нет? — Кто этот человек? — Ким Намджун, согласно имеющимся данным, работает хирургом в одной частной клинике, — отчитывается помощник. — Он чист по всем фронтам, за ним не значится никаких подозрительных махинаций. Юнги хмурится. Что-то тут не сходится. Если он чист, какого черта этот парень назвал его имя? Как они связаны? Вряд ли он оказался в ангаре, полном дилеров, просто потому что вышел погулять. Получается, Чонгука забрал Намджун? Но какая ему вообще выгода от этого? Кто он, блять, вообще такой? Юнги выдыхает сквозь сжатые зубы, пытаясь успокоиться. Такое чувство, будто его голова вот-вот взорвется. — Должно быть что-то еще, — цедит он. — Ким Намджун должен быть как-то причастен. — Известно, что у него плохие отношения с семьей, — уже не так уверенно говорит помощник. — Потому что он живет с мужчиной. — Так, а это уже интересно, — оживляется Юнги, цепляясь за информацию. — Что-нибудь есть на этого мужчину? — Мы смотрим прямо сейчас, — бормочет он в трубку. — Это Чон Хосок, он фрилансер, и вроде… Ох. — Что там? — нетерпеливо спрашивает Юнги, стараясь не отрывать взгляда от дороги. Бессонные ночи и тревога не способствуют безопасному вождению. — Думаю, имя «Чон Хосок» вам ни о чем не скажет, а вот имя Хоупа… — Что? — изумленно выдыхает он, чувствуя, как встают на место кусочки пазла. — Это же тот киллер? — Бывший киллер, — поправляет его мужчина. — Он отошел от дел несколько лет назад и с тех пор является информатором, поставляет киллерам заказы. Как сутенер, только для убийц. Он работает с Ви, Зико, Айрин, это из самых известных. — Работал, — отстраненно бормочет Юнги. — Что, простите? — не расслышав, переспрашивает помощник. — Работал, — громче повторяет Юнги. — Кажется, именно его я только что убил в этом ангаре. Мужчина молчит, не зная, что сказать в ответ. Эта история с Чонгуком… все должно было быть просто. Юнги не может понять, что он упускает из виду. Ильхен мертв, но Чонгука с ним не было. Его трупа не было тоже. Значит, Чонгука на самом деле похитил не он? Но Юнги больше не получал ни от кого угроз. Никто больше о Чонгуке не знает. И что там делал Чон Хосок, если он отошел от дел? Почему был единственным выжившим? Точнее, не единственным. Выжил еще тот, кто Чонгука оттуда увез. — Дайте мне адрес Намджуна, — решает Юнги. Помощник колеблется. — Господин Мин, вы уверены, что стоит ехать сейчас? — осторожно интересуется он. — Возможно, вам стоит отдохнуть, привести мысли в порядок, прежде чем… — Возможно, мне стоит просто поискать нового помощника, — отрезает Юнги, — раз старый подвергает мои решения сомнению. Мужчина осекается. — Вы же знаете, я всегда на вашей стороне. — Я знаю, — уже спокойнее говорит Юнги. — И я очень это ценю. Но мне необходимо разобраться с этим сейчас. — Я пришлю вам адрес, господин Мин, — покоряется он. — Мне приехать туда? — Да, — сразу решает Юнги. — Спасибо. Звонок отключается, и остаток пути он преодолевает в тишине.***
Есть вещи, к которым Намджун привык. Просыпаться ровно в шесть утра, например. Выпивать две чашки эспрессо в течение дня. Проверять уведомления на телефоне каждые двадцать минут. Бояться за Хосока. Это то, что въелось в подкорку и продолжалось изо дня в день. Проснуться в шесть утра, выпить чашку эспрессо, проверить уведомления на телефоне, бояться за Хосока, если уведомлений нет и Хосока нет тоже. Со временем страх ослабевал. Превращался в тревогу, в волнение, но никогда не исчезал полностью. Хосок отошел от дел киллера почти сразу, как он закончил университет. Но он никогда не отходил от незаконных дел. И Намджун никогда не переставал волноваться за него. Хосок говорил, что киллеры долго не живут. Повторял это постоянно, чтобы Намджун свыкся с этой мыслью, как будто возможно было хоть когда-то к этому привыкнуть. Но Намджуну хотелось только одного — долгой жизни с Хосоком. Он всегда считал Хосока из-за этого эгоистом — тот готовил его к своей смерти, как будто складывал с себя вину, и ему было все равно, как должен жить дальше сам Намджун, как он должен жить без Хосока. Я умру, а ты делай, что хочешь. Но шли годы, и все было хорошо. Хосок раз за разом возвращался к нему не только живой, но и целый и невредимый, и все было хорошо. И Намджун успел позабыть о главной заповеди их отношений, той, которая плотной стеной отделяла реальность от того, что строил в своей голове Намджун. И, когда Тэхен сообщил ему страшную новость, он вдруг обнаружил, что совсем не был к ней готов. Намджун совсем не готов к жизни без Хосока. Хосок как-то сказал ему: «Если ты умрешь, я тут же отправлюсь за тобой». Намджун тогда открыл рот, чтобы ответить, но Хосок его оборвал. «А ты не посмеешь. Если со мной что-то случится, ты продолжишь жить дальше. Обещай мне. Пообещай». И Намджун пообещал, просто чтобы не зацикливаться на дурацкой теме. Хосок говорил, что у него нет никого, кроме Намджуна. Ему не за что держаться. А у Намджуна так много всего. Хосок — это просто одна деталь большой картины его жизни, в то время как Намджун для Хосока — и мольберт, и полотно, и краски, и художник. Намджун никогда его не переубеждал. Слова не значили для него много, а действия говорили лучше всяких красочных предложений — то, как он заботился о Хосоке, как смотрел на него, как успокаивал и помогал. Он считал, что это отличный способ показать Хосоку, как много он для него значит. Гораздо больше, чем весь остальной мир. А сейчас Намджун так жалеет, что не говорил. Что не признавался каждый день в том, что его сердце все еще замирает, когда Хосок тянется к нему с поцелуем, что не рассказывал о том, как покрывается мурашками, когда Хосок засыпает в его объятиях, что молчал, когда ему хотелось плакать от того, насколько много в нем любви, потому что она была слишком сильной. Слова не требовали никаких усилий, так просто было бы произнести их, чтобы они не давили несказанным, колючим комком того, что Хосок никогда больше от него не услышит. Потому что теперь слишком поздно. Наверное, он должен быть благодарен за то, что он смог провести так много лет рядом с любовью всей своей жизни, что его чувства были взаимны, что они были так счастливы все это время. Но он не может чувствовать благодарность, потому что все эти годы — будь их хоть сотня — оказались просто ничем по сравнению с болью, которую он сейчас испытывает. У всего должна быть цена, не так ли? Но почему же его цена оказалась так высока? Он медленно плетется в гостиную, с трудом переставляя ноги, и падает на диван, пустым взглядом сверля рамку с их общей фотографией, висящей над телевизором. Так странно. Сама мысль о том, что Хосок больше никогда не зайдет в комнату и не пожалуется на то, что она опять покосилась, кажется странной, нелепой, как чья-то неудачная шутка, после которой повисает неуютная тишина. Намджун знает, что ему придется пройти через пять стадий принятия неизбежного, знает, что будет плакать до тех пор, пока глаза не начнут гореть от боли, будет ненавидеть себя, за то, что живет, знает, что проживет целую жизнь в одиночестве, потому что никогда и никто не заменит Хосока. Но сейчас — сейчас он чувствует пустоту. Растерянность. Ощущение, будто это все кошмарный сон, не покидает. Он мечтает проснуться и увидеть склонившегося над ним улыбающегося Хосока. Или не просыпаться, чтобы не оказываться в мире, в котором Хосока больше нет. Разве не ирония то, что завтра ему придется встать утром, пойти на работу и спасать совершенно чужих ему людей, когда он не смог спасти того единственного, кто ему дорог? Разве не ирония, что столько людей могут говорить с ним, когда он не услышит больше того голоса, который хотел бы слушать всегда? Разве не ирония, что ему будут улыбаться, но ни одна из этих улыбок не будет похожа на ту, что он желает увидеть? Он не может сказать, сколько времени сидит так, глядя на фотографию и пытаясь осознать произошедшее, происходящее и то, что будет происходить дальше. Время кажется нереальным. Его тело не ощущается его телом. Он бы хотел не выходить из этого транса, потому что за ним придет боль, а он не готов к такой боли. Намджун помнит, как один раз они с Хосоком сильно поругались, и Хосок ушел куда-то. Его не было всю ночь, он не отвечал на звонки, и Намджун думал, что все кончено, и он чувствовал себя просто ужасно, ему казалось, что хуже боли придумать невозможно. Наутро Хосок пришел домой с покрасневшими от слез глазами, опухшим носом и ледяными руками, и Намджун целовал его так долго, что перестал чувствовать свои губы, чтобы этот животный страх потерять прошел. Как ему справляться с болью теперь, когда Хосок не придет наутро? Не придет через сутки, через двое, через год, через десять лет? Что ему делать? Он слышит хлопок входной двери и поднимает голову. Вернулись Тэхен с Чонгуком? Или… Призрачный всплеск надежды заставляет его вскочить на ноги, но уже спустя мгновение он оседает обратно на диван, когда в дверном проеме появляется мужчина. Он смутно знаком Намджуну, но он не может понять, чем. — Двери нужно закрывать, — как ни в чем не бывало, говорит он, оглядывая комнату. — Мало ли, кто может зайти. Его взгляд задерживается на рамках с фотографиями, и он прищуривается. — Значит, это действительно был Чон Хосок, — задумчиво тянет он, и Намджун внезапно все понимает. — Вы Мин Юнги? — севшим голосом предполагает он, и Юнги поворачивается к нему, склоняя голову к плечу. — Вы довольно сообразительный, — с одобрением хмыкает он. Намджун впивается пальцами в обивку дивана. Юнги выглядит… не таким, каким Намджун видел его на фотографиях. Он низкий, исхудавший и измученный, некрасивый, но держит себя так, словно находится в своей лучшей форме. Кажется, сейчас Намджун с легкостью мог бы задушить его голыми руками. Того, кто, не колеблясь, убил самого дорогого для Намджуна человека. Но он не сможет. Он не сможет причинить вред. Он не такой, как Юнги, и он не желает опускаться до его уровня. — Может, сообразите, для чего я здесь? — Надеюсь, для того, чтобы выразить соболезнования за смерть моего возлюбленного, — монотонно отвечает Намджун, и на слове «смерть» что-то внутри него надламывается. — Я погорячился с вашей сообразительностью, — Юнги проходит в комнату и садится на кресло, кладя ногу на ногу. — Мне нужно знать, кто был вместе с Чон Хосоком в том ангаре, кто забрал Чонгука, и чем быстрее я получу ответ, тем лучше. Намджун смотрит на него, и у него нет сил даже на злость. Он все равно уже ничего не изменит, и если Хосок погиб, помогая Чонгуку с Тэхеном, то и он поможет им тоже. — Как вы смеете? — устало спрашивает он. — Как вы смеете приходить сюда после того, как убили моего любимого человека, и требовать с меня что-то? Вы делаете это ради защиты того, кого любите вы, но неужели вы думаете, что во мне останется хоть доля желания вам помочь? Юнги пристально вглядывается в его глаза, а потом откидывается на спинку кресла, доставая пистолет и показательно крутя его в ладони. — Желания? Нет, — отвечает он. — Я давлю на другие рычаги. Намджун усмехается. Юнги допустил фатальную ошибку, убив Хосока. Если бы Намджун не знал о том, что он мертв, он бы думал, что ему есть, что терять. — Нет рычагов, с помощью которых вы можете надавить на меня. Юнги прищуривается. — Я могу с легкостью вас убить. — И я буду вам безумно благодарен за это. Юнги на мгновение теряет невозмутимость, и на его лице проступает растерянность. — Вам не стоило убивать Хосока, господин Мин, — с явным пренебрежением отзывается Намджун. — Если бы он стоял здесь… если бы он был жив, я бы сказал вам все, что вы хотите. Но сейчас вы можете делать что угодно, но вы не добьетесь от меня ни слова. Юнги поджимает губы и поднимается с кресла. — С вашей помощью или без, я все равно найду Чонгука, — цедит он, как будто Намджуну есть до этого дело. — А вы никогда не думали, — в спину ему говорит Намджун, — что Чонгук не хочет быть найденным? Юнги замирает, не оборачиваясь, и его плечи заметно напрягаются. — Что он сам сбегает от вас, господин Мин? — продолжает Намджун. — Что его никто не принуждает? Может, он вас совсем не любит и спасение ваше ему не нужно? Намджун не видит, как темнеет лицо Юнги, но довольствуется сполна произведенным эффектом. — Я очень хочу убить вас так же, как убил несколько часов назад вашего жалкого дружка, — медленно произносит он, и Намджун ощутимо вздрагивает, — но я не стану оказывать вам такую услугу. Думаю, жизнь теперь станет для вас гораздо более серьезной пыткой. Он уходит, а Намджун чувствует, как становятся влажными щеки. Он касается кончиками пальцев кожи, собирая слезы, и знает, что они не закончатся еще очень долго.***
— Потерпи еще немного, хорошо? — ласково бормочет Тэхен, убирая с лица привалившегося к его плечу Чонгука пряди отросших волос. — Всего десять минут, и мы сядем в поезд. Там поспишь. Чонгук кивает, не открывая глаз, и едва ли понимает, что ему говорит Тэхен. — Мы не могли поехать на машине, ее слишком легко отследить, — продолжает Тэхен, и его мягкий, глубокий голос только сильнее убаюкивает. — Совсем скоро все закончится… На самом деле, Тэхену очень страшно. Он чувствует тепло тела Чонгука, с трудом стоящего на ногах, измотанного, уставшего и молчаливого, и впервые ему действительно становится страшно. Он словно не оставил ему выбора, потащив за собой. Но что, если это было не тем, чего хотел Чонгук? Что, если он хотел вернуться в университет и забыть о Тэхене? Он говорил, что выбирает его, но это было до того, как Тэхен показал ему, что такое быть с ним. Постоянная тревога, страх, гонки, и все это ведет к одному финалу. Киллеры долго не живут. Он покупает два билета, и они идут к нужной платформе. Чонгук цепляется за него, крепко обхватив его руку, и Тэхен порывается забрать у него рюкзак, но он не дает. — Все в порядке, — мямлит он, и Тэхен вздыхает. Упрямый волчонок. Им нужно было заехать в квартиру Тэхена, чтобы он мог забрать деньги, документы и ключи от своего дома, а потом в магазин, потому что дом находится далеко от населенных пунктов, и за продуктами пришлось бы идти довольно долго. Тэхен устал сам, в голове звенело от боли, тело сковывало напряжение, и он знал, что Чонгуку не легче. Его душило чувство вины всякий раз, как Чонгук спотыкался от усталости или испуганно вздрагивал от слишком громких звуков. Он сам держался только благодаря мысли о том, что ему необходимо вытащить Чонгука. Перестрелка, смерть Хосока, встреча с Намджуном — все это будто произошло лет десять назад. Хотел бы Тэхен сейчас жить другой жизнью. Хотел бы, чтобы они с Чонгуком просто ехали на дачу, чтобы под слоями одежды он не чувствовал на себе чужую кровь, чтобы они были уставшие, потому что всю ночь целовались и разговаривали, а не потому, что он вырезал кучу человек, чтобы спасти Чонгука. Хотел бы, чтобы на его плечах не ощущался вес смерти Хосока. Сейчас утро буднего дня, поэтому вагоны нужного им поезда, который направляется не в город, а из города, почти пустые. Они заходят в один из них и устраиваются на ближайших к выходу сиденьях. Чонгук скидывает с себя рюкзак и ставит его в ноги, выбирая место у окна. Тэхен кладет свою сумку напротив, и, как только он садится, Чонгук кладет голову ему на плечо, обнимая его руку и переплетая пальцы. — Перестань, — бормочет он, вздыхая и закрывая глаза. Тэхен откидывается на спинку сидения, поглаживая кожу на ладони Чонгука большим пальцем. Ему не верится, что это происходит на самом деле. — Что? — Я слышу, как ты думаешь, — Чонгук тычется лбом в его шею. — Я здесь, с тобой, я выбрал тебя, и я не поменяю свой выбор. Тэхен мягко улыбается. Его глаза слипаются. Прямо сейчас, в эту секунду, ему спокойно. Чонгук рядом с ним, и у них есть настоящий шанс выбраться из всего этого живыми и, что гораздо важнее, вместе. Прости меня, волчонок, должен сказать Тэхен. Прости за то, что все так получается. Прости за то, что твоя первая любовь оказывается катастрофой. Прости за то, что ты выбрал меня. Прости за то, что я так сильно тебя люблю. — Спи, — вместо этого говорит он. — Нам долго ехать. Чонгуку не нужно повторять дважды. Он ерзает, устраиваясь поудобнее, и его практически сразу вырубает. Тэхен закрывает глаза, прижимаясь щекой к его макушке, но он знает, что все равно не сможет уснуть. Да и нельзя ему спать — лучше быть начеку. Голова гудит от мыслей, но не получается думать о чем-то конкретном, о чем-то связном, поэтому он просто сосредотачивается на дыхании, невольно подстраивая его под размеренное дыхание своего волчонка. Любовь — странная штука. Всего за месяц перевернула всю его жизнь, разрушила все устои, которые он строил долгие годы, в нерушимости которых был уверен. И она кажется такой правильной, это все кажется таким чертовски правильным, словно вся его жизнь, все, через что он проходил, все как будто вело к этому. Вело к Чонгуку. Тэхен чувствует себя пробудившимся после долгого сна. И теперь, теперь потерять все это становится еще страшнее. У Намджуна с Хосоком было столько лет, и, он уверен, они сейчас кажутся Намджуну ничем. У них с Чонгуком нет и этого. Если бы Тэхену сейчас предложили отдать половину оставшихся лет за то, чтобы другую половину провести с Чонгуком, он бы согласился, не раздумывая. Для него это так много — даже год становится вечностью, если ты знаешь, что то, что тебе отведено, может закончиться со дня на день. Время тянется медленно, но это все равно кажется неожиданным, когда Тэхен слышит, что следующая станция их. Он мягко подталкивает Чонгука. — Волчонок, — бормочет он, гладя его по зарумянившейся после сна щеке. — Нам выходить скоро. Просыпайся. Чонгук зевает, сонно моргая, и Тэхен едва сдерживает себя, чтобы не поцеловать его глубоко и сладко, потому что знает, что не сможет остановиться. Чонгук потягивается, потом встает, поднимая рюкзак. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Тэхен, хватая сумку и поддерживая Чонгука, который спотыкается и с трудом удерживает равновесие, когда поезд встряхивает. — Лучше, — кивает он, на автомате нащупывая ладонь Тэхена и переплетая пальцы. — Не сказать, что я выспался, но теперь я хоть могу моргать без страха вырубиться на месте. Тэхен усмехается, выходя вслед за ним в тамбур. — А ты поспал? Тэхен качает головой, поправляя сползающую с плеча сумку. Чонгук поворачивается к нему, обеспокоенно хмурясь, и Тэхен, не удержавшись, целует его в морщинку между бровей. — Все хорошо, волчонок, — успокаивает он его. — Я выносливее, чем кажусь. — Сколько ты не спал? — требовательным тоном спрашивает он, заставляя Тэхена задуматься. Он действительно не помнит. Последние сутки кажутся ему растянутыми до бесконечности. — Как-то события не располагали ко сну, — хмыкает он, и Чонгук вздыхает, опуская голову. Его пальцы сильнее вцепляются в ладонь Тэхена. — Мне так жаль, — едва слышно шепчет он, и Тэхен изумленно смотрит на него. — Это все из-за меня. У тебя столько проблем… — Чонгук, — обрывает его Тэхен жестче, чем планировал, и Чонгук вздрагивает, вскидывая огромные чернющие глаза. — У меня всегда много проблем. Одной больше, одной меньше. — Но из-за меня… — громко начинает Чонгук, а потом осекается, обернувшись на стоящих позади людей, и продолжает намного тише: — Из-за меня погиб Хосок. — Перестань, — отрезает Тэхен, отворачиваясь и не желая продолжать тему, из-за которой у него в груди все сжимается. Не Чонгук должен чувствовать вину. Ему просто когда-то не повезло столкнуться не с теми людьми, и у этого появились последствия. В каком-то смысле, катастрофические. Но думать об этом сейчас, когда невозможно повернуть время вспять, просто бессмысленно. Поезд останавливается, и они выходят на платформу, окруженную деревьями, как маленький остров посреди зеленого моря. Тэхен тянет Чонгука в сторону дороги, больше похожей на широкую тропинку. Погода еще не стала жаркой, но идти все равно тяжело. Они молчат, потому что говорить не осталось ни сил, ни желания. Чонгук с трудом переставляет ноги, но ускориться тоже кажется непосильной задачей. Тэхен только крепче сжимает его руку, мысленно умоляя потерпеть еще немного. До дома идти около двадцати минут. Тэхен специально покупал землю далеко от платформы, чтобы случайным путникам было сложнее на нее наткнуться, но теперь он ненавидит себя за это. Футболка насквозь пропитывается потом, облепляя тело как вторая кожа, и он чувствует себя чертовски грязным. — Мы почти дошли, — ободряет Тэхен Чонгука, который спотыкается и не падает только потому, что он его поддержал. Чонгук кивает, выпрямляясь и сжимая губы в полоску. Его ноги подрагивают, когда он делает следующий шаг. Тэхен бы очень хотел взять его на руки и донести до дома, но он знает, что в таком случае они оба просто поцелуются с землей и вряд ли снова поднимутся. Когда между деревьев мелькают стены дома, Тэхен готов почти заплакать от облегчения. Он невольно ускоряется, и Чонгук снова спотыкается, но тоже начинает идти быстрее. Когда они поднимаются на крыльцо, Чонгук шумно выдыхает, прислоняясь плечом к деревянной стене, пока Тэхен судорожно пытается открыть дрожащими пальцами дверь. Он распахивает ее, пропуская волчонка вперед, и Чонгук скидывает с ноющих плеч рюкзак, как только окунается в прохладу дома, а следом свою футболку, темную от пота. — Иди в душ первым, — предлагает Тэхен, проходя на небольшую кухню и наливая воду в фильтр. — Я за тобой. Чонгук оглядывается, а потом, уловив смысл слов Тэхена, качает головой. — Пошли вместе, — говорит он и, несмотря на незаинтересованный тон, отводит взгляд. — Вдвоем помоемся быстрее. Тэхен слишком измотан и очень хочет оказаться в кровати, но не может сделать этого, пока на его коже слой пота, грязи и чужой крови, который нужно смыть, поэтому не отказывается от предложения. Выпив воды, он первым идет в ванную, достает из шкафчика два банных полотенца и стягивает с себя неприятную на ощупь футболку и поношенные широкие штаны. Он слышит, как Чонгук раздевается за его спиной, но не оборачивается, заходя в душевую кабинку и хваля себя за то, что когда-то выбрал довольно свободную. Не то чтобы он действительно думал, что ему придется мыться тут с кем-то вдвоем, просто не хотел экономить на этом. Он включает воду и разворачивается, оглядывая присоединившегося к нему Чонгука. У волчонка розовые от смущения щеки, но он тоже смело скользит взглядом по телу Тэхена. У Чонгука красивая фигура — на нее хочется смотреть, к ней хочется прикасаться, и Тэхену она нравится, но он слишком устал для того, чтобы возбудиться сейчас. Он тянется за гелем для душа, выдавливая его на мягкую мочалку и вспенивая. — Иди ко мне, — он притягивает Чонгука ближе к себе, скользя мочалкой по его плечам, по груди, по впалому животу, не отказывая себе в удовольствии повторить маршрут кончиками пальцев. Кожа Чонгука мягкая, белая из-за того, что он редко бывал на солнце в последнее время, и прикасаться к ней одно удовольствие. Чонгук берет в руки шампунь, щедро наливая его прямо на голову Тэхена, и улыбается, запуская пальцы ему в волосы. Тэхен жмурится от наслаждения, продолжая рассеянно водить мочалкой по телу Чонгука. Потом он подставляет голову под струи воды, позволяя им смыть шампунь, и пена сероватыми разводами стекает по ним обоим, потому что Чонгук стоит так близко к нему. Когда он открывает глаза, Чонгук почти сразу подается вперед, накрывая его губы поцелуем, и Тэхен обнимает его за талию, плотно прижимая к себе. Это то, что необходимо им сейчас. Убедиться, что они вдвоем, они вместе, и все почти закончилось. Это реальность, и в реальности Чонгук в руках Тэхена, и его губы на губах Тэхена, и правильнее ничего не существует. Чонгук отстраняется первым, забирая мочалку из рук Тэхена, и они меняются ролями. Тэхен затуманенным взглядом смотрит на лицо Чонгука, похудевшее, розовое от теплой воды и поцелуя, такое красивое. Тэхен может поклясться чем угодно, что никогда не видел никого красивее. И если бы сейчас, в этот момент, когда ладони Чонгука так явно ощущаются на его коже, когда он прикрывает глаза, полностью доверяя Тэхену, доверяясь ему, кто-нибудь спросил, хочет ли он вернуться назад и отказаться от задания, он бы даже не задумался над ответом. Он никогда не ощущал такого раньше — всепоглощающую власть другого человека над собой, когда ты готов дать ему в руки оружие и встать напротив, сбросив все доспехи. И он никогда не ощущал такой железной уверенности в том, что не получит удара. Его сама жизнь учила не доверять людям, но доверие к Чонгуку неисчерпаемо и нерушимо. Наверное, волна этих чувств заставляет его вновь прижаться к нему с поцелуем, и целовать мокро, глубоко и почти яростно. Чонгук впивается пальцами в его плечи, отвечая с не меньшей отдачей, и это больше, чем просто поцелуй. Это признание, искреннее и чистое, несмотря на то, что руки Тэхена по локоть в крови, несмотря на то, что Чонгук изначально ему не принадлежал, несмотря на то, что это еще далеко не финал, и неизвестно, каким этот финал будет. Они целуются до тех пор, пока усталость не наваливается на них с новой силой, заставляя вспомнить о том, что они были на ногах едва ли не больше суток. Тэхен отстраняется, глядя в его потрясенное лицо. — Я люблю тебя, — бормочет он ему в губы, и Чонгук вдруг улыбается. Улыбка получается усталой, но он весь будто светится изнутри. Утыкается лбом в плечо Тэхена, когда он выключает воду и открывает дверцы кабинки, выпуская наружу облако пара, и не отлипает от него, пока он накидывает на него полотенце. Они наскоро вытираются, Тэхен надевает боксеры, а Чонгук выискивает у него в шкафу огромную поношенную футболку, отмахнувшись от нижнего белья, которое ему предложил старший. Они добираются до кровати, и последние силы уходят на то, чтобы забраться под одеяло. Тэхен обнимает Чонгука со спины, и Чонгук накрывает его ладонь своей, переплетая пальцы. Спустя мгновение он, уткнувшись в макушку волчонка, проваливается в долгожданный сладкий сон.***
Тэхен просыпается от того, что Чонгук зовет его по имени. Тихо и с придыханием, как будто боится быть услышанным. Как будто ему больно. Он мгновенно трезвеет, распахивая глаза и тут же поворачиваясь в сторону Чонгука. В комнате уже темно — за окном ночь. — Волчонок, — низким со сна голосом зовет он, и Чонгук влажно всхлипывает. Тэхен не понимает, что происходит, теряясь в шуршании простыней. — Тебе больно? Что произошло? Он пытается разобрать в темноте его лицо, приподнимаясь и нависая над ерзающим парнем, и Чонгук на выдохе тонко скулит, дергаясь вверх, и. И до Тэхена внезапно доходит. — Чонгук… — растерянно бормочет он. Глаза привыкают к полумраку, и теперь он видит, как Чонгук жмурится от стыда, приоткрыв рот и то и дело облизывая губы. Он с силой впивается пальцами в предплечье Тэхена, но последний даже не чувствует боли. Он пытается решить, что ему делать, и на него нападает ступор, как будто ему двенадцать, и он только узнал о том, что дети появляются не из капусты. — П-прости, — выдыхает Чонгук, и Тэхен распахивает глаза, когда чувствует, как он, уже твердый и влажный от смазки, упирается ему в бедро. Чонгук трется об него, и от его тела исходит жар, как от открытого огня. — М-мне приснился… приснился сон… Тэхен хочет отстраниться, но Чонгук не дает, испуганно вцепляясь в него и распахивая глаза. Они кажутся огромными и будто сверкают в темноте от наполнивших их слез. — Пожалуйста! — умоляет Чонгук так, словно он умрет в ту же секунду, как потеряет контакт с Тэхеном. Тэхен стискивает зубы, когда на него полностью обрушивается осознание. Чонгук под ним разгоряченный и до чертиков возбужденный, и что бы ему там ни приснилось, ему нужен Тэхен. И Тэхен, черт возьми, не собирается отказываться от такой возможности. Он огромным усилием воли держит себя в руках, касаясь плеча Чонгука и мягко оглаживая его, чтобы немного успокоить. — Тихо, — шепчет он, влажными поцелуями очерчивая линию челюсти и спускаясь на шею. Он скользит ладонями под его футболку, задирая ее и помогая снять. Касается затвердевшего соска, сжимая его между пальцев и выбивая из Чонгука высокий выдох. — Я рядом, волчонок. Чонгук поднимает его лицо, неуклюже целуя в губы. Тэхен мычит, продолжая ласкать руками его тело, и Чонгук мелко дрожит, словно в лихорадке. Поцелуй получается мокрым и грязным, и Тэхен, отстранившись, широким мазком языка слизывает их слюну с подбородка Чонгука, после слабо его прикусывая. Чонгук начинает скулить от нетерпения, хватая ладонь Тэхена и направляя ее вниз, и Тэхен ухмыляется внезапной раскрепощенности своего волчонка. Внизу живота у него тоже начинает скапливаться возбуждение, но он не реагирует на это, одержимый сделать Чонгуку приятно до звезд перед глазами. Поэтому он послушно обхватывает его пальцами, медленно проводя по всей длине, и Чонгук тонко стонет, закрывая пылающее лицо ладонями. — Смотри на меня, — рычит Тэхен, с трудом контролируя свой голос, но нуждаясь в этом, отчаянно нуждаясь в том, чтобы Чонгук видел, что с ним делают, кто с ним это делает. Чонгук раскрывает свое лицо, его глаза влажно блестят, и припухшие губы темным пятном выделяются на пылающей коже. Тэхен ласкает его медленно, размазывая предэякулят по головке, вновь и вновь проводя по ней большим пальцем и одновременно с этим зацеловывая его грудь, оставляя вереницу засосов под ключицами. Он облизывает его сосок, мягко сжимая его губами, и Чонгука выгибает. — Я сейчас… — он хнычет, подаваясь пахом вверх, подстраиваясь под размеренные движения руки Тэхена. — Я сейчас кончу… — Давай, волчонок, — хищно улыбается Тэхен, начиная дрочить ему быстрее. — Кончи для меня. Чонгук стонет неожиданно громко, в следующее мгновение зажимая себе рот, и обильно кончает, вздрагивая под прикосновениями Тэхена. Тэхен еще пару раз проводит по длине ладонью, размазывая смазку, и отстраняется, напоследок целомудренно целуя Чонгука в губы. Только сейчас он ощущает, что сам возбужден почти до боли, но даже не обратил на это внимания, стремясь в первую очередь доставить удовольствие младшему. Он пытается подняться, но Чонгук распахивает глаза, в панике хватаясь за него. — Нет-нет-нет, — тараторит он. — Куда ты? Тэхен растерянно моргает, застигнутый врасплох. — Принесу полотенце, чтобы вытереть тебя… Чонгук выглядит так, как будто сейчас расплачется, отчаянно мотая головой. Тэхен тут же обнимает его, прижимая к себе и не понимая, что вообще происходит, но желание успокоить своего мальчика стоит для него на первом месте. — Что такое? Я что-то сделал не так? — обеспокоенно спрашивает он, убирая взмокшие волосы с его лба и оставляя на нем поцелуй. Чонгук вновь мотает головой, коротко и взволнованно целует его, просяще заламывая брови, словно его мучает невыносимая боль. — Не уходи так, — умоляет он. — Но я же только в ванную… — Нет! — выпаливает Чонгук, находя его ладонь и крепко ее сжимая. — Я хочу… Он внезапно отталкивает от себя Тэхена, тянясь к прикроватной тумбочке и что-то нашаривая в темноте. Тэхен наблюдает за ним и едва не давится слюной, когда Чонгук всовывает ему в руку баночку смазки и квадратик презерватива. — Откуда? — ошарашенно выдыхает он, пока Чонгук торопливо принимает прежнее положение, разводя ноги в приглашающем жесте. Увидев, что Тэхен не двигается, он раздраженно вздыхает и тянет его к себе, заставляя устроиться между своих бедер. — Купил, когда мы в магазин заходили, — отрывисто отвечает он. — Какая разница? Перестань смотреть, просто сделай что-нибудь. После этих слов в паху Тэхена становится почти невыносимо тяжело, и он гулко сглатывает, ощущая, как пересыхает горло. Он подается вперед, мягко целуя Чонгука в губы, и тот удовлетворенно мычит. Щедро выдавив смазку на пальцы, он надавливает на колечко мышц и охает, когда указательный легко проникает внутрь. — Чонгук… — неверяще тянет он, огромными глазами глядя на Чонгука, который смущенно отвернулся. — М-мне было больно, а ты не просыпался… — неразборчиво бормочет он, и Тэхен чувствует, как разум буквально затуманивается. — Уверен, что готов принять меня, волчонок? — низко рычит он ему на ухо, следом прикусывая мочку, и одновременно с этим толкаясь внутрь сразу тремя пальцами. Чонгук комкает в ладонях простынь и шире расставляет ноги, послушно раскрываясь ему навстречу. Когда четвертый палец свободно проникает внутрь, Тэхен отстраняется, чтобы стянуть с себя боксеры и раскатать презерватив по длине, и, когда он заканчивает, Чонгук с неожиданной силой пихает его в грудь, заставляя его завалиться на спину. — Что… — начинает он и снова давится воздухом, стоит Чонгуку оседлать его. Чонгук смущенно улыбается, и его невинный взгляд олененка совсем не соответствует тому, как он медленно насаживается на Тэхена. Тэхен впивается пальцами в напряженные бедра Чонгука, чтобы не податься вверх и не сделать ему больно. Чонгук прикрывает глаза, оглаживая ладонями голую грудь Тэхена, и наклоняется, целуя его в приоткрытые губы. Привыкнув к его размеру, он медленно начинает двигаться, коротко и сладко выдыхая Тэхену в рот. Тэхен кладет ладони на его ягодицы, крепко их сжимая, но продолжая лежать неподвижно, давая Чонгуку власть. — Это совсем… — Чонгук задыхается, и Тэхен завороженно смотрит на него. — Совсем по-другому, когда… когда есть чувства… Тэхен распахивает глаза, невольно дергаясь, и Чонгук стонет громче, выпрямляясь и уже быстрее насаживаясь на него. Тэхен слышит свой стон как будто со стороны. Он не знает, куда деть руки, желая прикасаться к нему везде и сразу, поэтому то оглаживает его тонкую талию, то сжимает ягодицы, то царапает короткими ногтями молочные бедра. Чонгук прикрывает глаза и тяжело часто дышит сквозь раскрытые губы, с которых имя Тэхена срывается очень часто, льстя самолюбию последнего. Он быстро устает, и Тэхен, притянув его к себе, начинает двигаться сам, сразу устанавливая быстрый темп, потому что ему кажется, что он вот-вот взорвется от желания. Чонгук ахает, утыкаясь носом ему в шею и тихонько хныча. Когда Тэхен чувствует, что вот-вот кончит, не в силах больше выносить тесный жар чонгукова тела, он просовывает руку между их телами, принимаясь беспорядочно дрочить Чонгуку. Чонгук давит стон, впиваясь зубами в его плечо, и Тэхен болезненно рычит, ощущая, как все внутри будто затапливает раскаленной волной наслаждения. Он чуть приподнимается, заглядывая в его глаза, и Тэхен вдруг кончает, не отрываясь от его пронзительного темного взгляда. И Чонгук был прав, он был так чертовски прав. Чувства делают все ярче во сто крат, каждое прикосновение становится яснее, каждый поцелуй, каждый толчок в тело того, кого любишь сильнее жизни. Тэхен часто занимался сексом, но сейчас, в этот момент, он вдруг ясно понял, что значит заниматься любовью. Чонгук кончает мгновением позже, невольно сжимаясь вокруг слишком чувствительного Тэхена, а потом скатывается с него, обессиленно падая рядом. Тэхен пару минут приходит в себя, а потом снимает презерватив, завязывая его, и поднимается, чтобы принести полотенце. Чонгук наблюдает за ним, сонно моргая ресницами. Когда Тэхен возвращается, он терпеливо ждет, пока его вытрут, а потом тянет его к себе. Тэхен смеется. — Не дашь отнести полотенце? — Брось его на пол, — немного капризным тоном просит Чонгук, и Тэхен слушается, потому что ему и самому хочется вернуться в кровать к волчонку. Чонгук перекатывается на живот, растягиваясь на всей постели, и Тэхен падает на него, выбивая из него болезненный стон. Он сдвигается, ложась щекой на его спину и удовлетворенно вздыхая. Кожа Чонгука такая белая, что почти светится в темноте, и Тэхен завороженно прослеживает созвездия родинок на ней. — Щекотно, — замечает Чонгук, но не шевелится, позволяя Тэхену наслаждаться его телом. Воцаряется тишина, и Тэхену спокойно и хорошо. Он думает, это ли люди называют счастьем, и осознает, что впервые за всю свою жизнь может сказать, что он счастлив. Счастье так близко, к нему можно прикоснуться, его можно поцеловать, с ним можно говорить и можно молчать. Счастье тихонько сопит и ерзает под ним, слегка улыбаясь и прерывисто вздыхая всякий раз, как Тэхен легко целует его кожу. — Тэхен, — тихо зовет он, и Тэхен мычит, давая понять, что слушает. — Ты веришь в судьбу? Тэхен на мгновение замирает, а потом вновь возвращается к своему увлекательному занятию, бормоча сквозь поцелуи: — Потянуло поговорить о высоком? — Просто, — Чонгук замолкает, кусая губу, и ничего больше не говорит, так и не сумев подобрать слов. — Хочешь знать, могли бы мы встретиться при других обстоятельствах? — интересуется Тэхен, прижимаясь щекой к его спине между лопаток. — Что было бы, если бы я не связался с Юнги? — задумчиво говорит он. — Если бы те люди наняли не тебя, а другого человека? Если бы ты… если бы ты ничего ко мне не почувствовал? Тэхен молчит какое-то время, размышляя над сказанным. Это кажется страшным сейчас — не знать Чонгука. Кажется невозможным не любить его. Как это — не чувствовать всего того, что бушует в его груди от одного упоминания его имени? Тэхен представляет, как он проснулся бы сейчас, и Чонгук не был бы частью его жизни, и сразу эта жизнь видится пустой, бессмысленной, какой и была все эти долгие годы до момента их встречи. Но все сложилось так, что судьба столкнула их, судьба заперла в маленькой квартире, и она не оставила Тэхену ни единого шанса не полюбить Чонгука. — Я думаю, мы родственные души, — он усмехается немного нервно, боясь, что Чонгук посчитает его слишком сентиментальным. — Что это значит? Тэхен вздыхает, опаляя дыханием кожу Чонгука, отчего по ней расползаются мурашки. — Ты слышал о теории параллельных вселенных? — не дожидаясь ответа, он продолжает. — Каждый раз, когда мы делаем выбор, мир расслаивается на несколько частей, в которых мы выбираем что-то другое. Надеть сегодня ботинки или кроссовки? Съесть яичницу или тосты? Или что-то более серьезное. Переехать в Тэгу или в Пусан? Пойти в университет или учиться держать в руках пистолет? Тэхен кладет руку на талию Чонгука и зарывается носом в его волосы. Чонгук пахнет его шампунем, немного потом и умиротворением, и Тэхен с наслаждением втягивает в себя его запах. — Я понимаю, о чем ты, — кивает Чонгук. — Но не понимаю, при чем тут родственные души. Тэхен нежно улыбается, оставляя несколько мягких поцелуев на коже Чонгука. — В каждой из вселенных есть свой Тэхен, — говорит он. — У каждого из них своя жизнь. Кто-то стал известным саксофонистом. Кто-то бедный, но самоуверенный факбой на разваливающейся тачке. Кого-то унижали в школе, кто-то был лидером уличной банды… — С лидером ты хорошо придумал, — усмехается Чонгук. — Может быть прямо сейчас один из тэхенов стоит на крыше здания и хочет сделать шаг вперед, — голос Тэхена едва ли громче шепота, в темноте комнаты кажется мягким и проникновенным, и Чонгук только от этого вновь покрывается мурашками. — Я не знаю. Но я знаю, что каждый из них рано или поздно столкнется со своим Чонгуком. Чонгук смущенно смеется и закрывает рот ладонью. Тэхен улыбается. — Потому что мы родственные души, — говорит он. — Понимаешь? Какой-то Чонгук — фанат Тэхена-саксофониста. Какой-то Чонгук из богатой семьи аристократов, вопреки всем правилам влюбляется в нищего Тэхена на дешевой тачке. Может быть, один из чонгуков и есть тот, кто унижает Тэхена в школе. Выбор меняет жизнь снова и снова, но каждое из принятых решений вновь и вновь сводит Чонгука с Тэхеном. Чонгук возится, переворачиваясь на спину, чтобы взглянуть Тэхену в лицо. Его бросает в дрожь от этого взгляда — глубокого, полного нежности, предназначенной только для него. — Если множество вселенных с разными чонгуками действительно есть, — улыбаясь, шепчет он, — я надеюсь, что каждый из них и вправду встретит своего Тэхена. Я не знаю, реальны ли параллельные вселенные, но одно я знаю точно, — он притягивает Тэхена к себе, выдыхая в его губы, — среди всех них я сейчас самый счастливый.