Молоко

— Хоть бы шапку носил, честное слово! — недовольно ворчит Горацио, стряхивая снег со светлых волос. Гамлет лишь виновато щурится, мол, да привык уже, прости, и загнанным зверьком замирает от ощущения руки в собственной шевелюре. Для Горацио это тоже сродни открытию, прикосновения в какие-то далекие позавчера — не в счёт, он тогда не был Гамлетом. Он делает вид, что разлепляет и ерошит мокрые пряди, но на самом деле осторожно прочесывает волосы, наверное, пахнущие морозом? Мальчишка чем-то похож на снег, даже не на снег, а на…молоко. Ледяное молоко, оседающее на языке вкусом детства. Держать в руках стакан, ведь холодное молоко как-то не комильфо в чашке, чувствовать легкое покалывание в пальцах от мороза и пить, пить, пить, понемногу, но жадно-жадно. Он гладит его волосы уже неприлично долго, наконец убирает руку и пожимает плечами, нарисовав на лице выражение вроде «ну не получается», а сердце колотится слишком часто для простого «не получается». Гамлету тоже до жути хочется стряхнуть густую снежную шапку с непокорных каштановых кудрей, но он не решается, переминаясь с ноги на ногу и почти привычно всучивает ключи: собственные пальцы, которые привык держать на холоде, не сгибаются, не движутся и вообще, страшное зрелище. В помещении чуть оттанув, они мерзко краснеют вперемешку с белесыми пятнами, а кожа кажется противно мокрой, будто до этого была покрыта ледяной коркой. Он дышит на свои пальцы, утирая и осторожно разминая, под завороженным взглядом второго мужчины. Апогеем становятся тапочки. Гамлет выдаёт ему тапочки, какие-то агрессивно-коричневые, тёплые и…боже, это что обезьянки? Горацио как никогда хочет сжать юношу в объятьях, ведь касания к его волосам, да ещё эти чертовы тапочки, это все слишком интимно. Он торгуется со своим мозгом, выставляя немыслимые условия и уговаривая держать желания под контролем, а Гамлет будто и не чувствует, добивает взглядом из-под полуопущенных век и тихим «я за молоком». На сей раз молоко без плёночки и гораздо холоднее, это безумно вкусно, он бросает взгляд на юношу, который поджимает ноги и причмокивает, Горацио уверен, если бы мог, от наслаждения застонал. Почему он думает о том, как Гамлет стонет? Увлёкшись своими мыслями, он пропускает тот момент, когда его взгляд наталкивается на пытливый взгляд серых глаз. — Ты смотрел на меня? — тихо спрашивает Гамлет, хотя сам прекрасно знает ответ, но Горацио на всякий случай упорно мотает головой. — Смотрел же, — осмелев, со смехом наставляет на него указательный палец, — ты смотрел на меня, Горацио! Горацио чуть смущается, но смеётся и кивает, зачем-то оправдываясь «говорил же, ты красивый», и лихорадочно допивает молоко под укоризненным взглядом Гамлета. Сегодня Горацио расспрашивает Гамлета о нём самом, упоминает о «Нирване» и они даже вступили в перепалку о Курте Кобейне, и в состоянии ли он был ружьё поднять. Мужчина рад, что узнал о своём новом знакомом ещё больше и уже на пороге строго наказывает «не выходить завтра, сам приду». Вместо ответа Гамлет чуть жмётся, даже не обнимает, а просто так умопомрачительно-рядом на жалкие пару секунд и пахнет от него молоком…ну, и, пожалуй, немного вездесущими специями. — До завтра, — улыбается, не зная, что внутри у Горацио маленькие вселенные взрываются, и уходить никуда не хочется, но он шутливо полукланяется и идёт на уже до одури знакомую лестницу.