Молоко

Выходной. Слово застывает в воздухе блаженной патокой иррационального счастья. Горацио вскакивает, тут же громко включая истинно крутую, истинно мужскую музыку в виде Марины Диамантис и скользит в носках на кухню, где с ленцой потягивается и тычет в кнопку кофеварки. Вбросив в готовый кофе щепоть кардамона, размешивает и отрешённо смотрит на свой собственный ковёр. Вчера на этом самом ковре сидел Гамлет. Вчера на этом самом ковре он его поцеловал. Ну, если отмахнуться от подробностей, это же был поцелуй? Горацио слишком четко помнит гладкую кожу подбородка под пальцами, чуть затравленный взгляд серых глаз и сухие, подрагивающие губы у своих. Это было…никак. Не было чего-то крышесносного или каких-то бабочек от этого касания. Крышу вело от того, что это был Гамлет, робкий Гамлет, что именно эти сухие губы прикасались к его, что именно этот острый подбородок поддавался властному напору пальцев. И непонятно, плохо это или хорошо. Удобней думать, что никак. Но сам Гамлет… захочет ли он его видеть назавтра? Гамлет лениво сползает с кровати, пробегает холодными босыми ногами на кухню, с упоением чихая пару раз. Выуживает из комода турку, на него сверху падает что-то легкое, твёрдое и шуршащее. Он потер ушибленный нос, с громким стуком поставил турку на столешницу и поднял агрессора с пола. Агрессором оказалась шоколадка, обычный молочный шоколад в черно-зеленой упаковке. Он закрывает глаза, делает вдох-выдох, пытается держать себя в руках, но… сдаётся и методично разламывает шоколад прямо через упаковку, ставит молоко на плиту, и, раскрыв шумную обертку, помешивая всыпал маленькие ломкие кусочки, любуясь темно-бежевыми разводами на белоснежном фоне. Со временем молоко приобретает приятный светло-коричневый оттенок, переливается в кружку и остаётся совсем ненадолго стынуть. Но с самого утра Гамлет беспрерывно думает. Думает о легком, нежном прикосновении губ к губам. В губы его целовала лишь мама, и то, это были не такие поцелуи. От эфемерной боли скручивает внутренности, заставляя юношу согнуться и осесть на холодный пол, тяжело дыша. Мы не будем думать о маме. Не будем. Горацио вряд ли это было приятно. Это ведь он настоял на выполнении задания. Он согласился просто из банальной вежливости, он же не гей, живущий без общения, он обычный, нормальный парень с добрым сердцем. Вряд ли он ещё придёт. Кажется, Гамлету придётся снова умереть. Он залезает на холодную столешницу, свесив ноги и болтая ими, хватает кружку и неторопливо пьёт, слишком поглощённый мыслями, чтобы заметить, что молоко давно остыло…