Четыре лица

      Сложно сказать, как долго я пребывал в состоянии отрешённого удовольствия. Но когда я окончательно пришёл в себя, то понял, что моё тело из разгорячённо-пылающего стало фактически ледяным.       Поднявшись с пола, я поправил свою одежду, снял с шеи Джо ремень и бережно собрал лежащие на постели фотокарточки. Вместе с полароидом я сложил их в сумку. Из кармана штанов я достал носовой платок и протёр им то немногое в комнате, к чему прикасался. Не теряя более времени, через окно я вылез на пожарную лестницу. Холод ночного Чикаго настырно расцеловал мне щёки и невесомыми ладонями забрался под расстёгнутую куртку.       В отличие от Юстаса, Джо не вызывал во мне такого колоссального волнения и паники. Весь спектр негативных эмоций сузился лишь до болезненного и навязчивого анализирования собственных действий. Не просчитался ли я, не поторопился ли? В конце концов, я действительно рисковал. Но, надо признать, этот риск крайне приятно щекотал мне нервы. Единственное, в чём я был твёрдо уверен — какое-то время мне не стоит появляться в Бойзтауне, как бы мне этого ни хотелось и сколь бы сильным ни был мой сексуальный голод. Нужно выждать месяц-другой, этого будет достаточно. И я уже было привык к этой мысли, когда ситуация приняла крайне необычный и неожиданный для меня оборот.       Со дня убийства Джо Томлинсона к тому моменту прошла неделя. Абсолютно спокойный я вышел на смену в бар. Уставшие от нелёгкой жизни работяги лениво подтягивались к стойке, заказывали выпивку — в основном дешёвое пиво, — и судачили о том, в чём явно не разбирались вовсе. О политике, обществе и, в частности о том, что в этом самом обществе происходит. Разговоры эти всегда выдавались крайне амбициозными, нередко перерастали в спор. Разгорячённые алкогольным пойлом представители рабочего класса крайне любили доказывать друг другу свои собственные истины, а порою даже друг с другом соглашаться, находя в этом, вероятно, некую отдушину и ощущение собственной значимости. Едва ли какой из таких разговоров был для меня интересен, и обыкновенно я не прислушался к пустым пересудам. Но только не в этот раз.       — Ты погляди, а! Вот так дела, Гарри. Ты это уже читал?       Я обернулся. Слева от меня, у дальнего края стойки, сидело двое рослых мужчин лет пятидесяти. Один из них — тот, что говорил, — был угрюмый, с красным, как у реднека [1] лицом и маленькими свиными глазами. Его жирные губы блестели от пива, а седоватые волосы липли к вспотевшим вискам. Мужчина курил сигарету. В руках у него был номер Chicago Post [2]. Его товарищ Гарри был не намного симпатичнее. Круглолицый, с куцей бородкой и носом, похожим на переспевшую сливу, он сидел, облокотившись о деревянную столешницу, и ел солёный арахис, скупо закидывая в свой необъятный рот по одному орешку.       — Что там? — спросил он, уставившись на своего приятеля маслянистым ослиным взглядом.       — Опять эти чёртовы педики, чтоб они были прокляты! — воскликнул мужчина. — Педика будут хоронить в церкви, ну ты представляешь!       По спине пробежал холодок, а пустой желудок съёжился, отчего в животе возникло колючее чувство, будто во мне разросся ядовитый плющ. Меня заполнило безотчётное чувство тревоги.       Гарри покачал головой:       — Не может такого быть.       — Да говорю тебе! Сам посмотри. Здесь об этом написано.       Гарри придвинулся к своему приятелю ближе, уставился в раскрытую газету. И вдруг всплеснул руками.       — Вот же сволочи. Бог их всех покарает за такое!       Я стоял, как вкопанный, пытаясь прикинуть, какова вероятность того, что «педик, которого похоронят в церкви» — Джо Томлинсон. Это не могло быть правдой. Нет, однозначно нет! Джо Томлинсон, которого я успел за короткий промежуток времени узнать, был никому не нужным куском мусора, последний путь которого должен был закончиться в яме, увенчанной безымянным крестом. Я не мог ошибиться в этом.       Заполняемый изнутри колючими стеблями плюща, я медленно подошёл к левому краю барной стойки. Туда, где сидели работяги, чей разговор привлёк меня. Я хотел было сделать вид, что протираю столешницу тряпкой, чтобы вблизи послушать этих двоих, но так и застыл. На первой полосе газеты красовался безвкусный, но тем не менее броский заголовок: «Беспредел в Чикагском рассаднике содома! Найден мёртвым сбежавший сын крупного бизнесмена!»       — Чего уставился, парень?       Я вздрогнул и поднял голову. Оба мужчины внимательно смотрели на меня. Гарри отхлебнул своё пиво, шумно поставив опустевший стакан на стол. Я молча кивнул на газету, и мужчина, державший её, одобрительно крякнул.       — А, это. Ну да. Педик получил по заслугам.       — Что вообще произошло? — осторожно спросил я, возя по деревянной лакированной поверхности тряпкой.       — Да ничего особенного. Грохнули педика, а у него оказался богатый папаша. И он теперь своего выродка пойдёт в церковь хоронить. Как они вообще согласились на это?       — Как, как. Он им денег дал, много денег! — категорично ответил Гарри.       — Точно. Всё они привыкли покупать, эти богатеи, ничего святого, — поддакнул мужчина с газетой. — Что б им всем было пусто.       Сомнения раздирали меня до ломоты в суставах. Ещё немного, и стебли плюща полезут мне в рот прямиком из горла. Я решился попросить у работяги газету.       — Я дам её тебе, но для начала поменяй пепельницу, — сказал мужчина, затушив сигарету о толстое хрустальное дно.       Я даже не удосужился вытряхнуть смятые окурки. Убрал грязную пепельницу под стойку, туда, где стоял запас алкоголя и некоторые рабочие вещи, а перед мужчиной поставил чистую. Он, как и обещал, передал мне газету, и я вцепился в неё дрожащими от волнения руками. Несколько раз заново перечитал заголовок. И наконец-то принялся за саму статью. Но едва ли я приступил к чтению, как меня окликнул один из посетителей. Игнорировать это я, к сожалению, не мог. Я вынужден был отложить газету и выполнять свои рабочие обязанности. Я торопился, надеясь выкроить на чтение хоть немного времени, но не тут-то было. За первым клиентом объявился и второй, потом третий. А когда я опомнился, Гарри и его товарищ с газетой уже ушли. Трудно описать словами, что я чувствовал, отрабатывая ту смену. Я фактически потерял самообладание и опрометчиво позволил треклятому плющу прорваться сквозь мои плотно сомкнутые губы. Меня всего периодически то кололо, то потряхивало. Эти чувства были своеобразными качелями. Они то подступали ко мне, то отдалялись, словно волны, возбуждённо лижущие просоленным языком нежный изгиб берега.       Первое, что я сделал после окончания рабочей смены — направился в ближайший газетный киоск.       — У вас ещё остался вчерашний «Chicago Post»?       Продавец газет, глубокий старик в старом саржевом пальто и митенках, утвердительно кивнул.       — Тебе повезло, парень. Всего две штуки осталось. Быстро же этот номер раскупили, как горячие хот-доги!       Я расплатился с продавцом, вложив в его трясущуюся от старческого тремора руку монеты. Соблазн прочесть статью прямо сейчас был велик, но я заставил себя пойти домой, потому что понимал — сделать это в одиночестве, без посторонних глаз будет более надёжно и правильно.       Статья в газете произвела на меня весомое впечатление. Это был бесстыдный и наглый набор скабрезностей, щедро сдобренный грязью и демонстрацией ношеного белья из опрокинутой корзины. Вся подноготная Джо (которого, как оказалось, на самом деле звали Джоуэл Перри) была вывалена на людской суд. Трансвестизм, проституция, гомосексуализм. Написано это было в таком тоне, что невольно складывалось негативное впечатление, и на зубах вязла гниющая от собственной отвратности фраза: «Так ему и надо». Тем не менее, в статье утверждалось, что Джо был душевнобольным парнем и, в целом, не отдавал своим действиям должного отчёта. Ведь какой здоровый человек ввяжется во все эти дела добровольно? Это явно должно было выглядеть, как оправдание, а на деле вызывало лишь пренебрежительную жалость. Но главное заключалось совершенно в другом. Самое ценное и важное для меня содержалось в одном из последних абзацев статьи. Автор в красках расписывал, что дело продвигается очень активно, и у полиции уже есть подозреваемый. Я буквально споткнулся об эту фразу, но прочтённое дальше поразило меня куда сильнее. Основным кандидатом на роль убийцы значился некто С. Коллинз. И из контекста мне стало понятно, что «человек, на которого работал мистер Д. П. Томлинсон» не кто иной, как Мамочка. Его сутенёр.       Я положил газету на стол и откинулся на спинку дивана, прижимая холодные ладони к лицу. Я просто не мог в это поверить! Кажется, всё складывалось хорошо, хоть я и весьма крупно просчитался. Полиция, установив личность Джо, вероятнее всего, не захотела лишнего давления со стороны влиятельного отца. А может, уже и успела попасть под него — кто знает? В любом случае, копы как можно быстрее нашли крайнего. Такого же удобного для них, как для меня был удобен сам Джо. Я бросил взгляд на раскрытую газету, и мне вдруг подумалось, что это просто фантастическая удача. Ведь сейчас вместо меня в полицейском участке допрашивают кого-то совершенно другого. Кто, конечно, не безгрешен, но уж точно не приложил руки к тому, в чём его обвиняют. В тот момент я впервые в жизни познал, что такое безнаказанность. Это чувство обнаружилось внутри меня совершенно случайно, и оттого было крайне приятным, даже слегка приторным. Я взял со стола газету и ещё раз пробежался взглядом по статье. Да, всё так и было. Главный подозреваемый С. Коллинз, и никто другой.       В финальном абзаце статьи, после попреканий и потока исступлённых нравственных обвинений в сторону обитателей «Чикагского рассадника содома», я прочёл те самые строки, которые сильнее всего возмутили двоих работяг в баре. Через пару дней в церкви Святого Клемента должна была пройти церемония прощания с Джо. Его последним пристанищем уготовано было стать кладбищу Сейнт Бонифас.       Недолго думая, я решил, что просто не могу позволить себе упустить такую возможность.

***

      Холли Энн поняла меня буквально в полуслова.       — Как отвратительно, — её голос дребезжал, точно разлетающиеся в стороны осколки разбитой чашки. — Вы пошли на похороны человека, которого собственноручно убили!       Я облизнул стянутые сухостью губы.       — Возбуждает, не находите?

***

      К моему величайшему сожалению, похороны в церкви оказались закрытыми. Мне крайне интересно было погрузиться в новую для себя атмосферу, послушать панихиду, возложить к гробу цветы под звучное умиротворяющее хоровое пение. В последний раз взглянуть в лицо Джоуэла Перри Томлинсона. На нём наверняка было много грима, ведь я хорошенько приложил его кулаком. Увы, но эти волнительные подробности мне узнать так и не представилось возможным. Всё, чем мне довелось довольствоваться — церемония прощания непосредственно на Сейнт Бонифас.       Похоронная процессия показалась мне откровенно помпезной. Покой и скорбная кладбищенская тишина была нарушена; Джо хоронили в точности так же, как он жил. Громко, суетно, театрально. Его гроб, белоснежный, сияющий лаковыми боками в лучах солнца, был укрыт пёстрыми цветами, как стёганым одеялом из разноцветных лоскутков. Это было крайне странное зрелище, более походившее на фарс. Как будто отец Джо, далеко не последний человек в Чикаго, просил прощения у всего города за собственного отпрыска. Или же он действительно был охвачен болью утраты, и масштабные похороны теперь были последним, что он мог сделать пусть для непутёвого, поломанного, но всё-таки единственного сына.       Сначала я стоял поодаль, но, увидев, что людей пришло много, отбросил чувство осторожности и постарался подобраться, как можно ближе. Со своего места мне удалось рассмотреть украшенный траурными лентами большой потрет Джо, стоящий рядом с его гробом. К своему удивлению я понял, что впервые вижу его без косметики и парика. Джо на фотографии скромно улыбался. Собственные волосы у него были орехово-рыжего цвета.       Воцарившуюся мертвенную тишину разрезал крепкий, зычный голос церковного пастора:       — С самого момента своего рождения Джоуэл Перри был поистине особенным мальчиком. Он нёс в своём сердце любовь Господа, и каждый свой день жил во имя его. Несмотря на всю ту заботу, которой окружили его родители, его юношество было омрачено печалью утраты, заложившей в его чистую душу зерно внутренних мук и терзаний. Джоуэл понимал, что с ним происходит, но у него не было сил помочь себе. Он пошёл по неверному пути с чувством стойкого несчастья. Он не искал утешения. Он искал способ избавиться от душевной боли, истязавшей его. Он был…       Послышались всхлипы и тихие, плаксивые постанывания. Я огляделся вокруг. Люди, одетые в чёрное, искренне убивались горем по Джоуэлу Перри, золотому мальчику, купавшемуся в отцовских деньгах и «сделавшему неправильный выбор» из-за нарушений в психике. Джо, распутного проститутку-гея, жившего в постоянном страхе и грязной нищете, здесь не оплакивал ни один.       — …и наша общая тягостная боль утраты будет бередить сердца и души. Но обратитесь к Господу, обратитесь смиренно и трепетно, и он будет с вами, как был с Джоуэлом до самой его последней минуты. Всевышний учит нас…       В мужчине, единственном из всех присутствующих, сидевшем на раскладном стуле, по внешним чертам я узнал отца Джо. Лицо у него было серое, как гранитная плита, а взгляд опустевший и рассеянный. Сгорбив спину под тяжестью утраты и положив на колени побелевшие руки, сжатые в кулаки, он неотрывно смотрел на стоящий перед ним гроб в обилие роскошных букетов. Ни он, никто-либо из присутствующих не могли себе представить хоть на мгновение, что причина их общего несчастья стоит прямо здесь. Я был среди них, и если бы они знали правду, то все толпой кинулись бы на меня и разорвали на части за Джоуэла Пэрри, за то, что я сделал с ним. Но никто из них не мог подобного даже вообразить. От мыслей об этом меня укутывало в душное тяжёлое одеяло приятных ощущений. Возвышенная победоносная властность щекотала кончик языка, а уже хорошо знакомая безнаказанность в тот момент окончательно проникла в каждую клеточку моего тела. Я почти что на физическом уровне ощутил, как с моих затёкших одеревенелых рук спадают оковы. Это было даже лучше и ярче, чем самый сногсшибательный оргазм.

***

      — Достаточно.       Мисс Галагер сидела, понурив голову. Весь её вид выражал эмоциональную усталость.       — Мы закончим на сегодня?       — Нет, я хочу выслушать вашу историю полностью. Но без этих… излишних деталей. Ваши интимные переживания на кладбище мне претят. Давайте пропустим.       Я лишь пожал плечами.       — Как пожелаете, Холли Энн.       — Хорошо, — она кивнула, выпрямилась и пальцами пригладила кучерявые волосы, заправляя их за уши. Женщина некоторое время молчала. Её взгляд бегал по строчкам на страницах моего дела. Она пыталась собраться с мыслями. — Ладно, Тони. Рассказывайте дальше.

***

      Со дня, когда похоронили Джо, во мне произошли некоторые изменения. Распущенное чувство вседозволенности укоренилось и окрепло, плотно въевшись в моё тело и пустив побеги. Для верности я выждал полмесяца и наконец позволил себе вернуться в Бойзтаун. Какое-то время всё шло хорошо, я бы даже сказал, замечательно и тихо. Но однажды я уловил внутри себя ощущение, будто жизнь, несмотря на обилие разнузданного секса, алкоголя и пищи, теряет для меня свой прежний вкус. Я не знал, что именно тревожит меня, и потому решил назвать это ассоциативно просто — голод.       Голод был вещью очень неприятной, он заставлял меня чувствовать себя плохо и никчёмно. Мне не хватало всего, чем бы я не был занят. Каждый прожитый день я проводил впустую, и мне думалось, что всё вокруг потеряло свой смысл. Голод злил меня. Он пробуждал во мне агрессию и ярость. Едким кострищем он выжигал мне живот и не давал заснуть, вылизывая огненным языком пах. Парням, которых я снимал в Бойзтауне, приходилось несладко, потому как в постели я обращался с ними жестоко, всячески делая больно. Но даже это не помогало мне выпустить пар.       Спасали только фотографии. Чем больше я пересматривал свою коллекцию, тем больше убеждался, что она прекрасна и в высшей степени изящна. Баланс жизни и смерти, бережно запечатлённый мною, представлял собой целое произведение искусства. Я начал часто мастурбировать, по нескольку раз в день. Я то смотрел на фотографии, то закрывал глаза, и в голову мне лезли абсолютно безумные образы. Рори, публично вздёрнутый на виселице, со связанными за спиной запястьями и синеющим лицом. Юстас, на которого набрасываются несколько мужчин в тёмной подворотне, избивают его и душат, голыми руками сдавливая тощую шею. Джо, зарёванный, доведённый до отчаяния, лезет в петлю и вешается в любимом мамином платье. Эти мысли стали настолько навязчивыми, что во время мизерных перерывов на работе я запирался в уборной и с животным наслаждением ласкал себя, не всегда успевая довести до оргазма. Но от голода невозможно было избавиться, закидав его чем придётся. Очень скоро я пришёл к мысли, что мне необходимо убить снова. И моя потребность в этом была столь высока, что времени на обхаживания жертвы не оставалось совсем. Голод жёг меня и подстёгивал, напоминая о себе каждое мгновение.       В течение следующих пяти месяцев я убил троих человек. Чарли Дорси был первым. Я встретил его на самой окраине Бойзтауна, на Халстед Стрит. Он работал проституткой так же, как и Джо. Чарли было, наверное, слегка за двадцать. Он был одет в цветастую рубашку, клешёные джинсы и канареечно-зелёные кеды. Внешне он в точности соответствовал моим вкусам. Субтильный, светловолосый. Кожа оливкового цвета. Тогда он представился мне Карамелькой, и его имя я узнал лишь спустя продолжительное время из новостного репортажа.       Я снял Чарли-Карамельку и предложил пройтись до моего дома пешком. Он согласился. Мы шли, Чарли пытался выспросить у меня, что мне больше нравится в постели, а я мысленно уже накидывал ему на шею удавку.       Я набросился на него на улочке Семинар авеню. Место это было крайне тихим и безлюдным. Длинная плохо освещённая узкая улица, по одну сторону от которой располагались огороженные высокими заборами дома, а на другой раскинулось на всём протяжении подобие парковой зоны. Я повалил Карамельку на газон и несколько раз ударил его. Он был так напуган, что даже не смог закричать. Только беспомощно закрывался руками, по-рыбьи беззвучно открывая рот. Убить его оказалось очень легко. Он был трусливым и слабым и фактически не мешал мне. Я заставил его снять джинсы, даже не произнеся никакой угрозы. Поставил маркерами на шее Чарли вожделенные родинки. Здесь же, на подстриженной до колкости газонной траве, я изнасиловал его. Он до последнего не мог понять, зачем я набросил на его шею ремень. Вероятно, он думал, что так я хочу удержать его, поэтому он не сопротивлялся. Он решил, что я закончу и оставлю его в покое. Очередная скотина, которая воспользуется его нежным телом, не заплатив. Свою ошибку он осознал слишком поздно. Я старался задушить его, как можно быстрее, потому что боялся быть застигнутым врасплох. На память о том дне у меня осталось всего две фотографии.       Вместе с последним вздохом Чарли-Карамельки ушёл и мой голод. В ту ночь я шёл домой абсолютно довольный. Внутри меня было легко, костёр в животе затух. Чёрт побери, как же я был рад впервые за последние недели отоспаться! Я вновь почувствовал себя уравновешенно и хорошо. Ожидание в этот раз было не столь напряжённым. Газеты молчали, сводки криминальных новостей по телевизору тоже. Я жил в блаженном, мягком спокойствии целый месяц. Пока голод не вернулся ко мне снова. Но теперь я уже хорошо знал, что должен сделать. Убийство ещё одного гея-проститутки могло всё ж таки заставить копов шевелиться. Я решил, что буду искать свою жертву где-нибудь в другом месте. Этот способ был сродни русской рулетке. Ты не мог знать, повезёт тебе в эту ночь, и сможешь ли ты наесться. Но в этом и заключалась вся прелесть неопределённости. Это был самый настоящий охотничий азарт.       Брайан Рид был вторым. В один из дней своих поисков я увидел его, когда он прогуливался по Келли Плейтон парку глубоким вечером в компании, вероятно, своих друзей — девушки и ещё одного парня. Брайан был небольшого роста, с короткими пшеничными волосами и ярким выразительным ртом. Он довольно громко смеялся, много махал руками и его координация оставляла желать лучшего. Он был одет слишком легко, не по осенней погоде — в шорты до колена, простую белую футболку и тонкую синтетическую ветровку, но всё равно настойчиво утверждал, что ему жарко. Я понял, что он и его друзья, скорее всего, пьяны. И теперь стараются проветриться, прежде чем расходиться по домам.       Следовать по пятам за парнем и его компанией было слишком опрометчиво, поэтому я увеличил дистанцию. Я шёл на внушительном расстоянии, затаив дыхание и надеясь, что Брайан в какой-то момент останется один. Попетляв какое-то время по мощёным тропинкам, компания друзей направилась к выходу из парковой зоны. Злоба внутри меня уже подкатила к самому горлу, но… Брайан распрощался с друзьями и нетвёрдой походкой пошёл обратно. А парень с девушкой скрылись где-то на улицах ночного Чикаго.       Я едва ли дождался, когда он наконец-то зашёл вглубь парка. Брайан, хоть и будучи нетрезвым, но попытался оказать мне отпор. Он даже начал кричать, отчаянно и бессвязно. Я не растерялся и быстро пресёк это. Я сильно избил его. Сначала руками по лицу и голове. Но, решив, что он может закричать снова, я поднялся на ноги и несколько раз пнул его в грудь, потом в живот. Он согнулся, едва слышно постанывая и хрипя. Сам не свой от того, что только что сделал, и что мне ещё предстояло, я сел на землю и, промаркировав шею Брайана тремя точками, принялся быстро раздевать его. Он бестолково возил руками по жухлой траве и всхлипывал. Между ног его шорты были насквозь мокрые.       Точно сказать сложно, но мне показалось, что он потерял сознание очень быстро, даже до того момента, как я начал его душить; он не напрягался и не дёргался, пока я трахал его, уткнув лицом в землю. После Брайана у меня остались чувственные фотографии. Газеты и телевидение молчали. Схема по заглушению голода работала идеально.       Третьей моей жертвой стал Джеффри Хэмптон. Тридцатилетний мужчина, высокий и тонкий. Своим телосложением он в точности повторял покойного Джо. Одет Джеффри был безвкусно и просто, в серое пальто с широким капюшоном и тёплые чёрные брюки. На носу у него сидели большие очки в роговой оправе. Внешне он был самым малопривлекательным из всех моих жертв, но его волосы были восхитительны. Длинные, густые, под светом фонарей казавшиеся медово-золотистыми, они были собраны на затылке в тугой хвост.       Я схватил Джеффри перед одним из многоквартирных домов на Шеридан-роад, куда он собирался войти. Прямо перед входом в подъезд у нас завязалась потасовка, но я сумел уволочь парня в ближайший закоулок, занесённый снегом. Мой неутолённый голод давал мне некоторые ресурсы, и такого хиляка, как Джеффри, мне не составляло сложности заломать.       Он пытался откупиться, достал из кармана кошелёк и начал предлагать деньги, но это меня совершенно не интересовало. Я прижал его лицом к стене, поставил родинки и распустил его хвост. Волосы рассыпались золотистыми нитями по плечам дрожащего мужчины. Это было великолепное зрелище. Я не удержался и сделал фотографию в тот самый момент.       Джеффри выцарапывался из-под меня и дёргался, пока я его насиловал. Его колени подкашивались и в какой-то момент он не смог стоять на ногах. Я отпустил его, и он рухнул на промёрзшую землю, распластавшись между переполненных мусорных баков. Я налёг на него сверху, накидывая на шею ремень.       Джеффри оставил мне чувство сытости, специфические фотографии и воспоминания о самых роскошных волосах, какие я только видел у мужчины.       Буквально через два дня я посмотрел первый освещавший совершённые мною убийства репортаж по телевизору. Оттуда я и узнал имена своих жертв. Неуместно улыбчивая девушка-диктор рассказывала об участившихся в Чикаго убийствах молодых парней на почве сексуального насилия:       — Полиция считает, что ко всем трём случаям может быть причастен один и тот же человек. Однако, данное утверждение не является окончательным. В настоящий момент детективы прорабатывают разные версии происшествий.

***

      Мои губы тронула улыбка воспоминаний. Я не стал скрывать её. Более того. Я рассмеялся.       — Что вас так развеселило, Тони? — поинтересовалась мисс Галагер.       — А вы разве не понимаете?       — Нет. Поясните.       Я вздохнул и облокотился о металлический стол, положив на него скованные цепями руки.       — В полиции ведь работают далеко не идиоты, Холли. Эти парни сразу сложили два и два, понимая, что в городе завёлся серийник. И они промолчали об этом, чёрт возьми! Они не сделали официального заявления, никак не предостерегли людей. Я нахожу это комичным.       — Они хотели уберечь горожан от паники, — парировала женщина. — В городе началась бы суматоха.       — Ложная информация сделала бы только хуже. Потому что я бы в любом случае продолжил убивать.       Холли Энн нахмурила рыжие брови-ниточки.       — Что же вам помешало?       — Абсолютно досадный случай, из-за которого всё покатилось в пропасть.

***

      Терренс Такер должен был стать четвёртым по счёту. Он был привлекательным парнишкой лет девятнадцати. Ладная фигура, узкие острые бёдра. Растрёпанные пшеничные волосы. Терренс был одет в синий спортивный костюм, на плече у него висела сумка-мешок. Я приметил его на Барри авеню и пустился вслед за ним. Мы шли по кварталу частных домов, было поздно, улица пустовала. Какое-то время всё было хорошо, я бесшумно следовал за ним, выжидая подходящего момента. Но парень вдруг стал оглядываться. В один момент он прибавил ходу и, оглянувшись ещё раз, свернул в ближайший проулок, бросившись бежать. Я был откровенно не готов к такому повороту событий. Моё замешательство длилось несколько мгновений. Я сорвался с места и кинулся за парнем вслед. Он бежал очень быстро, и я едва сумел его догнать. Я схватил Терренса за загривок, он дёрнулся, и мы оба упали на хрустящий мартовский снег. Я придавил его к земле и зажал рукой рот, тяжело дыша ему прямо в лицо. Он смотрел на меня в упор, громко сопя носом.       — Лучше не дёргайся, — предупредил я парня, расстёгивая его штаны.       Но не успел я даже притронуться к нему, как он извернулся и врезал мне коленом в пах. Удар был очень сильный и болезненный. У меня потемнело глазах, и я разжал руки. Терренс использовал эти крохотные секунды в свою пользу. Он начал отбрыкиваться от меня ногами, отталкивать и отпихивать меня. Нет, он не кричал. Голос ему для спасения и не потребовался. Я попытался повалить его на землю снова, но он вырвался из моих рук, вскочил, схватил свою сумку и бросился прочь. Полуночная темнота захлопнула за ним свою дверь. Обескураженный и растерянный, я лежал на холодном асфальте. Абсолютно не представляя, что мне теперь делать, я поднялся с земли и, прихрамывая, отправился домой.       На этот раз тревога всё-таки смогла до меня добраться. Она присосалась ко мне склизкой болотной пиявкой. И я начал кормить эту тварь кровью буквально на следующий же день.       В вечерних новостях целый сюжет был посвящён моей позорной неудаче. Оказалось, что Терренс Такер вчера возвращался с очередной спортивной тренировки. А сразу после моего нападения этот засранец побежал в ближайший полицейский участок. И если бы я провёл на Барри авеню лишних десять-пятнадцать минут, то, скорее всего, сейчас меня бы уже допрашивали.       — Мистер Такер, несмотря на стрессовую и опасную для жизни ситуацию, сумел запомнить нападавшего. Сейчас на экранах своих телевизоров вы сможете увидеть фоторобот преступника, составленный специалистом полицейского управления.       Я похолодел от ужаса. Лицо приветливой дикторши сменилось чёрно-белым изображением, пусть и не в точности, но всё-таки некоторыми чертами напоминавшим меня.       — Со слов Терранса Такера, нападавший был белым мужчиной стройного телосложения, ростом около шести футов [3]. Возраст не старше тридцати лет. Волосы тёмные. Глаза светлые, предположительно серого цвета. Одет был в джинсы и чёрную стёганую куртку. Если вы знаете…       Я встал с дивана и, подойдя к телевизору, остервенело выдернул шнур питания, швырнув его на пол. Изображение моментально потухло. В комнате воцарилась тишина. Я схватился за голову, прижался спиной к стене и сполз на мягкий ковролиновый пол. Раздираемый от дикого страха и неуёмной похоти я прикусил нижнюю губу. Во рту появился металлический привкус.       Это было неправильно. Всё это не должно было закончиться вот так по-идиотски. Они не поймали меня пять раз. Целых пять раз я уходил у них из-под носа! Они не смогут поймать меня вновь, пусть даже я и облажался. Плевать. Я исчезну, и пусть полицейские ищейки копают, сколько хотят. Копы будут искать в Чикаго, но уж точно не за его пределами. Главное сейчас действовать быстро.       Усилием воли я заставил себя подняться на ноги и взять записную книжку с журнального столика. Перелистнув несколько страниц, я наконец-то нашёл нужный мне номер телефона.