***
К тому моменту, как я проснулся и вышел из своей комнаты, Джойс уже не было дома. Она всегда уходила открывать парикмахерскую достаточно рано, к девяти часам утра: несмотря на всю ту страсть, которую она питала к разным видам праздного времяпровождения, моя тётя была по-настоящему предана любимому делу. Спускаться в бункер было чертовски волнительно. Я предполагал, что Рори будет говорить со мной, задавать вопросы, просить меня, даже, быть может, умолять. Игнорировать и закрывать глаза на его стенания у меня бы просто не получилось, это я уже успел хорошо уяснить. Ведь, как ни странно, тот человек, который дал мне силы совершить всё то, что я совершил, одновременно с этим оказался моей слабостью. Я попал в странную ситуацию. Рори был тем изъяном, который доставлял мне дискомфорт, но при этом я попросту не мог от него избавиться. Когда я вошёл в убежище, Рори спал на боку. Подушка и одеяло, которым я укрыл его напоследок, валялись на полу рядом с матрасом. Я остановился меньше чем в полуметре от него и присел на корточки. Рори лежал, уткнувшись лицом в матрас. Я слышал, как он всхлипывал и постанывал, будто ему до сих пор было больно, и даже сквозь сон эту боль он явственно ощущал. Иногда он слабо дёргался, на мгновение его грудная клетка замирала, а потом он долго и рвано выдыхал. Было похоже, что после моего ухода с ним случилась жутчайшая истерика, забравшая остатки его сил и самообладания. Я протянул руку и, прикоснувшись к его обнажённому оливковому бедру, неторопливо погладил. Рори был холодный, как ледышка. От моего прикосновения он внезапно проснулся. Рори приподнял голову над матрасом и сквозь спутанные светлые пряди волос, спадавших ему на лицо, уставился на меня не соображающим спросонья взглядом. Кожа вокруг глаз у него была заметно покрасневшей. Мы молча смотрели друг на друга несколько секунд. Потом Рори, шумно сглотнув, перевёл взгляд вниз и, заметив мою руку на своём бедре, неловко отдёрнулся, сворачиваясь в комок. — Т-Тони, пожалуйста... Не н-надо. Пожалуйста. Я... Не надо, с-слышишь?.. Его била мелкая дрожь. Я даже не успел ничего сделать, а он уже начал истерически паниковать. Моё прикосновение настолько его напугало, что он говорил с трудом, постоянно заикаясь. Видя Рори в таком убогом положении, трахать мне его моментально перехотелось. Он выглядел отвратительно-несчастным. Это моему возбуждению никак не способствовало. Я поднял с бетонного пола одеяло, сел на край матраса. Рори зажмурился и затаил дыхание. Он как будто ожидал, что я ударю его или даже чего похуже. Хоть и было очевидно, что я всего лишь хочу его укрыть. — Ты очень замёрз, а мёрзнуть тебе нельзя. Иначе ты простудишься. Это создаст мне проблемы. Я набросил одеяло на его сотрясающееся от дрожи напряжённое тело, подоткнул с боков и в ногах. Рори вжал голову в плечи и притих. Он молча наблюдал за всеми моими действиями звериным затравленным взглядом, даже не моргая. Кажется, мои опасения насчёт того, что он будет просить меня отпустить его, оказались напрасны. После пробуждения он как будто находился в состоянии исступлённого оцепенения. Он боялся говорить хоть что-нибудь, что потенциально могло, в его представлении, вызывать у меня нежелательную реакцию. — Хочешь есть? Рори, чуть помедлив, отрицательно замотал головой. — А пить? Может, тебе воды принести? Или... — Я в туалет хочу. Очень сильно, — перебил меня он. — Развяжи верёвки, Тони. Пожалуйста.***
— Только не говорите, что вы просто взяли и развязали его после этого, — усмехнулась Холли Энн. Я улыбнулся ей в ответ. — Вообще-то, именно так я и сделал. Более того, необходимость держать Рори связанным и дальше попросту отпала. Всё оставшееся время он сидел в бункере на цепи. — Да ладно, Тони. Вы же далеко не глупый человек. Вы разве не предположили, что он хочет вас обмануть? Что он попытается бороться за собственную свободу? — Это было исключено. — С чего такая уверенность?— отложив ручку на стол, женщина подпёрла кулаком подбородок. — К нашему с вами делу эта деталь отношения не имеет, конечно же, но мне крайне любопытно. — Всё куда проще, чем кажется. Рори слабовольный. Я же хорошо знал его, Холли Энн. Поэтому при должном напоре его не составило труда поломать за очень короткий срок. Он ведь рос в тепличных условиях, несмотря на все его подростковые выкрутасы, баловство травкой и алкоголем. Он не имел реального представления, что такое жестокость. На него никогда и никто не поднимал руку. Малейшее проявление чужой агрессии вызывало в нём неподдельный ужас, который срабатывал как стоп-кран. Поначалу я так сильно запугал его, что он толком не предпринимал попыток сопротивляться мне. — Правда?.. — Да. Он едва пытался молить меня о пощаде. Один раз он всё же закатил мне истерику. Натуральную истерику, вот прямо как девчонка, честное слово! Но я у него эту дурь в конце концов вышиб. — Вы его били? — Мне приходилось. Когда Рори перебарывал себя и всё же начинал просить о свободе, это быстро превращалось в жалобное нытьё, портившее мне настроение и отбивавшее желание заниматься сексом. Мне было некомфортно от его упрашиваний. Я чувствовал себя неловко, понимаете? Поэтому я начал его бить. Сначала это была вынужденная мера, потому что иного способа заткнуть Рори просто не было. — А потом? — А потом мне стало нравиться.***
С того момента, как Рори наконец-то оказался у меня в руках, мои личностные метаморфозы внезапно возобновились. Это было удивительно для меня, потому как я уже давно считал себя человеком полноценным и сформированным, в том числе в плане сексуальных пристрастий. Однако, малыш Рори делал со мной совершенно удивительные вещи, которые сначала ошарашивали, но потом начинали неизменно импонировать. В первые же дни пребывания Рори в бункере в качестве моего пленника, я отчётливо осознал, что хочу вытворять с ним что-нибудь унизительное. Влекомый внутренними ощущениями, придя к нему в очередной раз, я потребовал, чтобы он разделся догола. Я решил забрать у Рори всю его одежду. В этом не было никакого особого смысла, но идея того, что он круглосуточно будет обнажённым, а единственным прикрытием ему сможет служить только одеяло, показалась мне до странного занятной. Рори снимать с себя вещи, конечно же, не хотел. Он стоял передо мной, пошатывался и озирался по сторонам, беспокойно теребя свою кофту, явно не желая расставаться с ней. Как будто его одежда была тем последним, пусть и несущественным, но всё же барьером, потеряв который ему стало бы абсолютно невыносимо даже просто находиться со мной в замкнутом пространстве. Рори долго молчал. А потом сгрёб остатки всей той тщедушной смелости, которой у него и так отродясь было не слишком много, и произнёс: — Это ненормально. То, что ты делаешь со мной. Тони, это бред какой-то. Меня это всё очень пугает. Это надо заканчивать. Ей Богу, в тот момент я просто оторопел от той абсурдной чепухи, которую он нёс. Но Рори решил, видимо, что я внимательно слушаю, и продолжил: — Я всё понимаю. Тебе нужна помощь. Тони, мы оба попали в очень непростую ситуацию, из которой нужно выбираться. Давай... Давай сейчас просто выйдем отсюда, хорошо? Поедем в больницу. Я даже, знаешь... Я могу родителям позвонить. Они нас отвезут. Они... — Что ты мелешь? Какие, к чёрту, родители? Рори, ты что, решил, что я чокнулся напрочь, да? Он отпрянул от меня и отрицательно замотал головой, хотя в его глазах я читал совсем иное. Да, он действительно решил, что я тронулся рассудком. Он смотрел на меня, как на умалишённого. Он говорил со мной, как с умалишённым. Более того — он выражался таким образом, будто Я был жертвой всего произошедшего. — Конечно же нет, Тони. Ну что ты, я всего лишь... — Нет, именно так ты и подумал! Что я слетел с катушек! — закричал я, чувствуя, как закипаю. Рори хотел отойти от меня ещё на несколько шагов, но наступил на цепь, пошатнулся и, нелепо взмахнув тонкими руками, плюхнулся на матрас. Я приблизился к нему. Рори уставился на меня, задрав голову вверх и глядя широко раскрытыми глазами. Я нагнулся над ним и медленно раздражённо произнёс: — Ты ошибаешься. Я нормальный. Тебе ясно? Я нор-маль-ный. Со мной всё в порядке. — Да. Да, конечно. Прости меня, — пролепетал Рори сдавленно. Он даже умудрился выдавить из себя подобие примирительной улыбки. — Я просто очень боюсь. Видишь? — он вытянул вперёд себя трясущиеся руки и нервно хохотнул. — Мне страшно. Я хочу отсюда уйти. — Ты не уйдёшь. — ...Пожалуйста. Тони, пожалуйста, — он положил руки на колени и сжал дрожащие пальцы, сгребая ими вельветовую ткань собственных брюк. Он начал просить меня. Он умолял сжалиться над ним и отпустить. Он снова и снова извинялся за грубость. Говорил, что положить всему происходящему конец для нас двоих будет лучше всего, что я делаю ему больно, что он плохо себя чувствует. И раз уж мне точно не нужно к врачу, то вот ему как раз-таки доктор однозначно необходим. Я терпел его собачий вой сколько мог. Поначалу я всё же решил рискнуть и, пересилив собственное противление, избрал тактику игнорирования. Я никак не отвечал на всё то, что Рори говорил мне. Я лишь как можно более спокойно просил его замолчать и сделать наконец-таки то, о чём я потребовал с самого начала. По моему представлению, такая категоричность должна была задавить в Рори всяческое сопротивление. Но отсутствие какого-либо отклика с моей стороны, напротив, заставило его наседать активнее. Он снова ошибся на мой счёт, приняв мою реакцию за жалость и неуверенность. — Давай поговорим откровенно, Тони. Почему ты это делаешь? — спросил он меня осторожно. — Ты тогда сказал, что тебе этого давно и сильно хотелось. Я, что, нравлюсь тебе? — Рори замолчал, внимательно вглядываясь мне в лицо. Он пытался нащупать то, за что может зацепиться, за какую ниточку он сможет потянуть, чтобы попытаться распутать тот клубок извращённого дерьма, в который я насильно вплёл его жизнь наравне со своей собственной. — Ты... Я сразу же понял, что именно он хочет сказать. Это было уже слишком. Рори нащупал правильную нить, но тянуть за неё было абсолютно не верным решением. Я наотмашь ударил его по лицу. Рори совсем не ожидал такого и навзничь упал на свою убогую постель. Всполошённый, он тут же приподнялся, опираясь локтями о матрас, но за первым ударом последовал второй, сваливший его обратно. Я сел на распластанного Рори сверху, сжимая его бока коленями, чтоб он не мог дёргаться. — Прекрати, ПРЕКРАТИ, ТОНИ, СТОЙ! Он буквально захлёбывался криком, беспомощно закрываясь от меня руками, пока я его бил. Сначала просто кулаком, но я быстро понял, что это может оставить нежелательные следы на костяшках моих пальцев. Тогда я поднялся на ноги, вытянул из шлёвок ремень. И выпорол Рори так, что у него даже орать не получалось. Он бессвязно визжал, поначалу ещё пытаясь отбрыкиваться. Он имел неосторожность выставить перед собой руки, то ли в попытке защититься, а то ли надеясь перехватить ремень. Затея эта была совершенно безнадёжная и глупая. Потому что, когда со свистом рассекающий воздух ремень впечатался в нежную кожу его пальцев, Рори заголосил так, что внутри меня всё перевернулось от удовольствия. Спустя ещё несколько ударов он сдался теперь уже окончательно. Он прекратил отбиваться, ведь это совершенно не помогало. Рори обхватил голову руками, сгруппировался, прижав к груди колени, и терпел побои. — Ну теперь-то ты сделаешь то, что я сказал? — спросил я у Рори, когда мне надоело его пороть. Во внезапно воцарившейся тишине я слышал, как он беспомощно плачет. Слёзы душили его, он периодически кашлял. Подняться на ноги самостоятельно в таком состоянии он был просто не в силах. Тогда я взял его за плечи и, хорошенько встряхнув, заставил встать. Но Рори, абсолютно обессиленный, фактически тут же упал обратно, как брошенная на пол мокрая тряпка. Меня это порядком разозлило. — Раздевайся. Сейчас же. А иначе... Иначе я продолжу бить тебя, пока не забью насмерть, — пригрозил я ему. Чтоб угроза не казалась пустословной, я пнул его в живот. Рори закашлялся ещё сильнее. Но мои слова всё же оказали на него нужное действие: несмотря на своё состояние, он сел и начал снимать с себя вещи, размазывая слёзы по красным щекам. Пальцы у него, после удара ремнём, едва сгибались. Я забирал каждую деталь его одежды, наблюдая за тем, как постепенно Рори обнажается передо мной. Всё его тело покрывали алеющие отметины. Я бил его так сильно, что местами рассёк кожу. Оставшись без одежды, Рори прикрылся руками и отвернулся от меня. Теперь на нём был только ошейник из скреплённой замком цепи. Рори перестал плакать, только всхлипывал и глубоко медленно дышал ртом, пытаясь таким образом успокоиться. — Нет. Сиди так, — резко сказал я ему, когда Рори потянулся за одеялом. Он послушался, хотя находиться совершенно голым под моим пристальным взглядом ему было неуютно. Я опустился рядом с ним на колени, взял его за подбородок и вынудил повернуть ко мне голову. Лицо у Рори было заплаканное и сплошь в крови. Её было так много, что она даже испачкала его светлые волосы. Я сильно разбил ему нос и левую бровь. Пока я разглядывал Рори, он упорно сверлил взглядом бетонный пол, боясь посмотреть мне в глаза. — Открой рот. Рори напряжённо замер, не до конца понимая, чего же именно я от него хочу. — Открой свой поганый рот, чёрт возьми, — потребовал я и, не дожидаясь, когда Рори, наконец, выполнит моё указание, сжал рукой его челюсть, заставив разомкнуть губы. А потом я поцеловал его. До этого момента я целовался только с маленьким Юстасом, но это было так давно и уже попросту забылось. Поцелуй с Рори вызвал у меня много приятных эмоций, пусть он и был односторонним. Я влез Рори в тёплый, с кровяным привкусом рот своим языком, а он даже не сопротивлялся. Он просто сидел, сопя разбитым носом и мелко подрагивая, в ожидании финала этой издёвки. Потом я оттолкнул его от себя, ударив в плечи и завалив на матрас. Я навис над Рори, утирая собственные губы от его крови и чувствуя, что после всего произошедшего снова начинаю его неумолимо вожделеть. Я не стал переворачивать его лицом вниз. Наоборот, захотел посмотреть, как он расплачется, пока я буду вбиваться в его измождённое тело. Но Рори не заплакал. Я насиловал его, а он смотрел поверх меня в потолок, обхватив руками цепь, тяжёлой металлической гадюкой обвившей его шею. Взгляд у Рори был серый и пустой. Я так измотал беднягу, что его психика, перегруженная колоссальным стрессом, который никак не заканчивался, начала работать в «аварийном режиме». С того раза я начал избивать Рори регулярно. Сначала только когда он решался в очередной раз просить меня о пощаде, но постепенно его просьбы сошли на нет. Боль угнетала Рори. Я травмировал его физически и душевно, поэтому в конце концов он смирился со своим рабским положением и новым образом существования. Но после этого мне стало не хватать поводов, чтоб поднимать на него руку. За несколько недель я пристрастился, вошёл во вкус. Отказываться от нового источника ярких ощущений у меня даже не возникало мысли. Без всяческих колебаний я начал пороть Рори просто так. Если раньше он думал, вероятно, что его плаксивые жалобы и просьбы пробуждают во мне порывы жестокости, то теперь окончательно уяснил, что я делаю это для собственного наслаждения. Порка стала заменять мне развлечения с асфиксией. Несколько раз я пытался поиграть с Рори излюбленным мною способом, но постоянно забывался. Однажды я его едва не убил. Я попросту потерял над собой контроль, перестал считать время. А когда очнулся, он уже был весь синий. Я не умел проводить никаких реанимирующих действий, поэтому Рори в тот раз остался жив просто чудом. Пока он приходил в себя, я втолкнул ему в полуоткрытый рот свой пульсирующий член. Мне тогда хватило всего пары движений, чтобы кончить, настолько я был возбуждён. Однако после того инцидента я стал опасаться, что в следующий раз мне повезёт не столь сильно. Поэтому принял категоричное решение поубавить свои аппетиты. Возможность удушать ремнём Рори я окончательно заменил поркой. Хотя периодически терзать его нежную шейку руками всё-таки себе позволял. Рори говорил со мной очень мало. Фактически всё то время, что я находился рядом, он молча лежал на матрасе, завёрнутый в одеяло, из-под которого торчала только растрёпанная светлая голова. Иногда, правда, желание понять случившееся в нём всё же пересиливало страх, и он задавал мне вопросы. Обычно это случалось, когда я приходил к нему, но никак не трогал. В такие моменты я занимался своим фотооборудованием. Он выведывал у меня информацию по крупицам, очень постепенно. Тогда я и понятия не имел, что это сможет помочь Рори вырваться из моих рук, поэтому не лгал ему и отвечал абсолютно правдиво. Мне просто не было смысла обманывать его. Он сидел на цепи в бетонной непроницаемой коробке, под землёй, за несколькими дверями. Мне казалось, что здесь определённо не может что-либо пойти не так. Первое, что Рори захотел узнать у меня, — какой сейчас месяц. К тому моменту он провёл в убежище уже больше четырёх недель. Я ответил ему, что уже начало июля, и Рори это буквально повергло в шок. Он не предполагал, что находится здесь так долго. Он попросил меня дать ему часы. Невозможность вставать и ложиться «вовремя», поддерживая хоть какой-нибудь простой режим, его очень выматывала, доставляя проблем в и так непростом положении. Временные границы для него давно уже размылись, Рори не понимал, какое сейчас время суток. Более того, ему казалось, что он живёт одним единственным днём, который никак не кончается. Я обдумал его просьбу и пришёл к выводу, что нет никаких особых причин опасаться предоставлять ему возможность отслеживать время. В конце концов, чувство постоянной потерянности и дезориентации могло сказаться на уже явно пострадавшем психическом состоянии Рори негативно. Поэтому я отдал ему свои наручные часы, запретив, однако, надевать их на руку. К тому же, я поставил ему условие, что к заранее оговариваемому времени моего прихода он всегда должен мыться, быть чистым и расчёсывать волосы; Рори откровенно махнул на свой внешний вид рукой, что мне совсем не нравилось. Предоставив ему часы, я решил исправить это. Рори также попытался узнать у меня о том, где находится. Я лишь усмехнулся и ответил ему вопросом на вопрос: — А как ты сам думаешь? Рори не знал. Никаких вменяемых предположений у него тоже не было. Он считал, что я вывез его куда-то за пределы родного Ла-Кросса, что меня, признаться, очень развеселило. Тогда я сказал ему, не скрывая самодовольства: — Поверь, я провернул всё куда лучше. Ты даже не покинул дома моей тёти. Рори, до этого момента уплетающий принесённое мною печенье и холодный чай в бутылке, поднял голову и посмотрел на меня ошарашенно. — Она помогала тебе в этом?.. — А ты считаешь, что подобное нельзя сделать в одиночку? Да ты мне откровенно льстишь. Но Рори упорно не хотел верить в это. Или он только делал вид, что не верит. Узнать правду, к сожалению, мне уже навряд ли представится возможным. В любом случае, видя то, как меняется его лицо, мне тогда было неописуемо хорошо и приятно. Он сидел передо мною, осознавая, что помощь находится так близко. И так далеко одновременно. Безвыходность своего положения, должно быть, даже в случае его блефа, были для Рори сродни горькой пилюле, которую тебе насильно заталкивают в рот. — Это невозможно, такое нельзя сделать одному! — О, правда? — его недоверие к моим словам не оскорбляло, а скорее раззадоривало. Рори давал мне фальшивое чувство собственного превосходства над любым обычным человеком, которому в подобных делах уж точно потребовалась бы посторонняя помощь. — Что ж, хорошо. Я докажу тебе. На следующий же день я принёс Рори свою самую большую драгоценность — альбом с фотографиями. Заодно я наконец-то ответил на самый волнующий вопрос, который он, как я догадывался, хотел задать, но просто боялся. Я рассказал ему, как сильно мечтал все эти годы задушить его. Как меня влекло к нему, ломало, выкручивая внутренности от голода. И как я начал заглушать своё неуёмное влечение, однажды поняв, что от своих сексуальных партнёров я хочу не просто секса. Но особенно приятно мне было рассказывать ему о том, что стало отправной точкой для всех дальнейших событий. Ведь ещё тогда, в семидесятом году, Рори едва ли не захлебнулся рвотой именно по моей вине. И я его совсем не спасал, о нет! Роковое стечение обстоятельств, отобравшее у меня возможность получить желаемое, которое потом я искал на протяжении долгих лет. Хотя, если бы его не начало тогда тошнить от слишком большой дозы снотворного, вступившего в реакцию с алкоголем, мне даже сложно представить, чем бы это обернулось для нас двоих. Рори пришёл в настоящий ужас, поняв, что его злоключения не являются последствием какой-то маленькой и невзрачной случайности. Что всё это время, пока он жил беззаботной жизнью студента-гуляки, он был долгосрочной целью. А тот вопиющий августовский инцидент дал начало моей извращённой смертоносной охоте. Видя его состояние, я не смог удержаться и сказал, смакуя каждое произносимое слово: — Единственная причина того, что случилось с этими парнями, и что скоро случится с тобой — это ты сам, Рори. Ты вынуждал меня убивать. Он проревел весь остаток того вечера, пока я возился с фотоаппаратом. Я искоса поглядывал на него и в тот момент очень отчётливо понимал, насколько же мы с ним всё-таки разные. Мы были погодками, но на моем фоне Рори выглядел как ребёнок, так эмоционально и отчаянно он реагировал на своё положение безусловной жертвы.***
— Всё это очень... Интересно, конечно. Но что насчёт расследования, Тони? Оно ведь в тот момент шло полным ходом, как я понимаю. А вы ни словом не обмолвились про него. — Потому что полиция всё равно копала в неправильном направлении. — И всё же. Мне важно знать, как проходили ваши первые допросы. — Ну, как скажете, Холли.***
На следующий день после того, как Рори был похищен мною, Айрин буквально оборвала в тётином доме телефон. Она звонила очень часто. Я поговорил с ней всего пару раз, общалась с ней преимущественно Джойс, неизменно убеждая Айрин, что Рори, скорее всего, попросту загулял, испугавшись навалившейся ответственности. Что он неизменно вернётся сам в самое ближайшее время. Правда, когда пошли уже вторые сутки, и тёте позвонила её подруга Шерон, мать Рори, Джойс начала заметно переживать. Оказалось, что родители Рори, узнав о его пропаже от Айрин, немедленно обратились в полицию. Но так как парень был уже совершеннолетним, их заявление отказались принять сразу. Им необходимо было выждать семьдесят два часа, прежде чем Рори Фостера официально объявили бы пропавшим без вести, и начали розыск, открыв дело. Мистер и миссис Фостер приехали домой к Джойс тем же вечером. Но тёте ровным счётом нечего было им сказать, а уж мне-то и подавно. На Айрин, которая приехала вместе с ними, было тошно смотреть. Если чета Фостеров ещё хоть как-то держала себя в руках, то беременной Айрин это совершенно не удавалось. На её миловидное лицо опустилась тень печали и тревожного неведения. Она явно не спала уже больше суток, поэтому реагировала на всё заторможенно. Наш разговор был долгим и абсолютно непродуктивным. Я рассказал свою версию всем присутствующим, а тётя неизменно подтвердила мои слова. Ведь, как ей самой казалось, она видела Рори, идущего по дороге от дома. В целом картина вырисовывалась прозаичная и без белых пятен. Всё описанное было очень в духе Рори, тем более, в свете последних событий. Вот только всем присутствующим (кроме меня, конечно же) было совершенно непонятно, где же сейчас Рори, если всё, на первый взгляд, так просто. Что делала Айрин и родители Рори последующие дни, я не знал. Очевидно, пытались искать его своими силами, объезжая все окрестные пабы, пока Ла-Кросская полиция доедала последние пончики в розовой глазури, ссылаясь на регламент о трёх днях ожидания. Впрочем, любые бюрократические проволочки были мне только на руку. По истечении необходимого срока, Рори, само-собой, так и не объявился, поэтому дело о его пропаже наконец-то было открыто. В тот же день в тётин дом заявилась парочка полицейских, до карикатурности нелепых и откровенно никчёмных. Пока один офицер опрашивал меня и Джойс, второй бестолково осматривал гостиную. Как будто спустя три дня он смог бы найти хоть какие-нибудь улики! Это было просто смешно. Оба полисмена делали свою работу крайне неохотно и лениво, явно не воспринимая происходящее всерьёз. С другой стороны, их было не в чем винить. Для них картина вырисовывалась прозаичная и абсолютно ясная. В их глазах Рори выглядел трусом и беглецом, которого просто-напросто довели до ручки проблемы в личной жизни. Так бы подумал любой обычный человек. Перед уходом полицейские предупредили тётю, что на днях к ней заглянет детектив, которого департамент полиции назначит ответственным за расследование. Видя уровень подготовки стражей правопорядка в Ла-Кроссе, я решил, что для меня во всём происходящем нет никакой угрозы, поэтому не волновался. Как оказалось, очень зря. Дело доверили человеку, который стал единственным, кто смог быстро понять, что Рори исчез не по собственной воле. Первая наша встреча произошла дома у тёти Джойс поздно вечером. Мы сидели в гостиной и смотрели по телевизору выпуск местных новостей, когда в дверь постучали. Тётя пошла открывать. Сначала я решил, что кто-то просто ошибся адресом, либо же к ней зашла соседка, чтобы одолжить какую-нибудь мелочь. Однако, когда в комнату вошла обеспокоенная Джойс, а следом за ней мужчина в классическом костюме, я сразу же понял, кто именно передо мной стоит. Даже ещё до того момента, как он показал свой полицейский жетон. Детектив Райан Портер был молодым мужчиной лет тридцати пяти. Выглядел Райан как стандартный красавчик с обложки дамского романа. Широкоплечий высокий шатен с правильными чертами лица и мощным, волевым подбородком. Даже не подходя ни под какие мои эталоны, он всё равно показался мне внешне достаточно привлекательным. Тётя налила Райану чашку чая и выключила телевизор. Она расположилась рядом со мной на диване, а мужчина сел в кресло напротив. Он достал из внутреннего кармана пиджака блокнот и карандаш. Я было подумал, что детектив Портер — не особенно опытный коп, которому всучили это дело его более умудрённые коллеги, явно не захотев заиметь в своей карьере очередной колд кейс [1]. Но моё первичное представление о детективе оказалось весьма ошибочным. Как только Райан начал задавать вопросы, я сразу почувствовал, что имею дело с человеком потенциально опасным для своей персоны. Изначально Райан не спрашивал ничего необычного. Он монотонно задавал стандартные вопросы, изредка внося какие-то пометки в свой блокнот. В каких я и Джойс были отношениях с Рори, как давно мы оба знаем его. Как именно проходил вечер, когда Рори был у меня дома в последний раз. Не заметил ли я в его поведении чего-нибудь необычного, странного? Конечно же, я как на духу выложил Портеру свою идеальную версию, ставшую гибридом крупиц правды в потоке изощрённого вымысла. Мужчина внимательно выслушал всё, что я ему говорил. А потом спросил: — Кто из вас видел Рори Фостера последним? — Я, — сразу же откликнулась Джойс, тяжело вздохнув. Факт того, что именно она была последним свидетелем, наблюдавшим Рори, огорчал её. — Сможете описать подробнее? — Конечно. Я в тот вечер на машине возвращалась от подруги. Когда подъезжала к своему гаражу, заметила, что Рори идёт по тротуару. Вот и всё. Он просто спокойно шёл, ничего необычного. — В котором это было часу? Джойс нахмурилась. — После десяти вечера, кажется... Да. Да, думаю, именно так. — В каком направлении он шёл? — Вниз, в сторону четырнадцатой улицы. — Очень хорошо, — детектив откинулся на спинку дивана, взял чашку и отхлебнул из неё пахнущий бергамотом чай. — Тони, вы сказали, что Рори занял у вас двадцать долларов, чтобы выпить в баре. — Всё верно, — согласно кивнул я. — Тогда какой смысл ему был идти в этом направлении, если там одни лишь жилые дома? В комнате повисло гнетущее молчание. Я почувствовал, как у меня пробежал по спине неприятный холодок. Райан сделал ещё один глоток из своей чашки, посмотрел на меня. А потом перевёл взгляд на Джойс и спросил её: — Вы помните, на каком расстоянии Рори Фостер находился от дома, когда вы увидели его? Тётя пожала плечами, видимо, всё ещё не понимая, к чему клонит детектив. — Я не знаю. Сейчас мне трудно сказать. — Постарайтесь вспомнить. Это важно. — Ну... Может быть футов сто шестьдесят, не больше [2], — неуверенно произнесла тётя. — Выходит, что вы, в темноте, во время того, как находились за рулём автомобиля, увидели некую фигуру на некотором расстоянии. Мисс Пул, вы действительно уверены, что это был Рори Фостер, а не кто-нибудь другой? — Я... Знаете, сейчас, когда вы спрашиваете меня таким образом, я могла бы засомневаться. Но то, что это был Рори, совершенно логично, — сразу же заявила Джойс не терпящим возражения тоном. Недоверие детектива заставило её очень явно занервничать. — Когда я вошла в дом, Тони как раз мыл посуду после ужина. Любой нормальный человек ведь возьмётся за уборку сразу после того, как ушёл его гость. Тем более, Тони сам сказал мне, что Рори вышел буквально только что! Мы с ним просто разминулись, вот и всё! — Простите, если задел вас, мисс Пул. Но это моя работа, задавать неудобные вопросы, — спокойно ответил мужчина, вновь взяв карандаш. Перелистнув страницу своего блокнота, он что-то быстро записал. — Что ж, хорошо. У вас есть какие-то соображения насчёт того, что же могло случиться? — Рори мог выйти на Западное авеню, чтобы попытаться поймать там машину и доехать до бара. — Думаете, ему просто попались плохие люди? — Я не хочу думать, что с Рори случилось нечто ужасное. И что, тем более, к этому причастен кто-то посторонний, кто мог сделать ему больно. Но, зная его, такое, к сожалению, вполне возможно. Рори очень беспечный мальчик, — ответила Джойс. Голос у неё дрогнул. — А вы, Тони? У вас есть какие-то соображения насчёт вашего друга? — Я думаю, что он решил исчезнуть добровольно. Он много жаловался мне, что у него с девушкой проблемы в отношениях. Он был совсем не рад её беременности и становиться отцом не горел желанием. Рори вообще никогда не любил на себя ответственность брать, сколько я его помню. Сбежать, бросив всё — очень в его духе. На этом наша беседа была закончена. Райан поблагодарил тётю за чай, оставил нам свою визитку на случай, если мы вдруг вспомним что-нибудь ещё, пусть даже самое на первый взгляд незначительное. И после этого ушёл. Как только Джойс закрыла за ним дверь, она повернулась ко мне и облегчённо вздохнула. — Его допрос так измотал меня, — сказала она устало. — Ох и не люблю я копов, Тони. Нравится этим парням к любой мелочи придираться! Я же... Ну как я могла видеть кого-то другого? — спросила она риторически. В её голосе сквозили нотки сомнения, зёрна которого так удачно сумел закинуть в плодородную почву детектив Портер. — Там не могло быть никого другого, таких совпадений ведь просто не бывает. — Ты правда считаешь, что с Рори могло случиться нечто действительно плохое? — спросил я, просто чтобы перевести поток её мыслей в другое русло. Тётя посмотрела на меня тяжёлым тоскливым взглядом. — Я очень не хочу, чтобы это оказалось правдой, Тони. В глубине души я искренне надеюсь, что он решил сбежать от проблем, и не более того. Но куда бы он подался с двадцатью долларами в кармане, вот скажи? — тётя подошла ко мне и крепко, по-родственному обняла. — Надеюсь, я ошибаюсь. И самое худшее, о чём я думаю, просто мои опасения, не более того. Пропажа Рори вызвала в Ла-Кроссе настоящий резонанс и всеобщее горе. Городок был маленьким, поэтому семью Фостеров и конкретно самого Рори знали многие, ведь парнем он был очень общительным и умел к себе расположить. Информацию о произошедшем начали печатать в местных газетах, на первой полосе неизменно публикуя крупную фотографию Рори, сопровождая снимок ёмкой фразой: «Вы видели этого парня?». Статьи в газете, само-собой, всколыхнули крохотный городишко и его жителей очень существенно. Ведь, по всеобщему представлению, из таких мест, как Ла-Кросс, никто и никогда попросту не может взять и бесследно исчезнуть. Жизнь здесь текла слишком тихо и рутинно, поэтому новости о столь жутком инциденте грянули, как гром среди ясного неба. Вслед за газетчиками сенсацию подхватили телевизионщики. Как это обычно бывает в подобных ситуациях, в новостях начали муссировать тему о пропаже Рори. Репортёры, изначально не имея никакой по сути достоверной информации от полиции, пару раз даже приходили к нам домой, чтоб взять интервью. Тётя категорично отказывалась, ведь вся эта шумиха вокруг развернувшейся трагедии вызывала у неё неприятие: активность СМИ она искренне считала фарсом в погоне за наживой. По вполне понятным причинам я тоже не особенно хотел влезать в историю с интервью и в принципе светиться перед телекамерами. Голодные до фактов журналюги всё равно не сдавались. В кои-то веки в благообразном Ла-Кроссе произошло нечто настолько громкое! Они старались выжать из произошедшего всё до последней капли. По тем скудным сведениям, которые были доступны, выдвигались версии одна страшнее другой. Полиция, видя, что ситуация начинает выходить из под контроля, стала устраивать пресс-конференции, дабы пресечь откровенную ересь, будоражащую умы жителей города. Мне, конечно же, было просто смешно наблюдать за этими потугами. Журналисты, словно кучка слепых котят, тыкались куда попало, жадно подхватывая то, что им предоставляла полиция. Которая, в свою очередь, наконец-то назвала основной версией произошедшего добровольный уход Рори. Однако до конца исключить несчастный случай и криминальную составляющую они не могли, поэтому работа продолжалась. Поиски Рори развернули масштабные. Надо сказать, я и сам оказал «посильную помощь» во всём этом действе. К тому моменту я устроился на работу помощником фотографа в местное ателье, потому что с деньгами у меня было совсем туго. Однажды, возвращаясь домой после трудового дня, я впервые увидел на фонарном столбе листовку с ориентировкой на розыск Рори. Эмоции я тогда испытал очень смешанные. Долго стоял и разглядывал чёрно-белое изображение объекта моих душевных терзаний, наслаждаясь мыслью о том, что я сейчас единственный во всём Ла-Кроссе человек, который знает правду о произошедшем. Я аккуратно отлепил листовку от столба и отправился домой. А на следующий день попросил у своего босса разрешения размножить ориентировку, чтобы расклеить побольше объявлений, ссылаясь на то, что Рори мой друг, и я хочу помочь в его поисках. Конечно же я не мог получить отказ, ведь кто в здравом уме пожалеет несколько пачек бумаги на такое благородное дело? Однако у моего замысла был не столь доброжелательный посыл, как может показаться изначально. Распространять информацию как можно больше в ситуациях, когда кто-то пропадает, абсолютно стандартно. Ведь чем большее количество людей знает о случившемся, тем более внимательными они становятся. Приглядываются к лицам в толпе, наблюдают за тем, что происходит вокруг. На это я и решил сделать ставку. Я знал, что новость об исчезновении Рори в скором времени охватит ближайшие города, в том числе и мой родной Милуоки, а следом наверняка и весь штат. И если люди будут наблюдать его лицо буквально отовсюду, у кого-то слишком мнительного и эмоционально нестабильного может возникнуть ложное, но очень стойкое чувство, что он видел и знает нечто важное. А кто-то может просто захотеть оказаться причастным к этой истории и получить немного внимания СМИ и общественности в целом. Поэтому, когда у меня появлялось свободное время, я наведывался в соседние города и клеил листовки, фокусируясь в основном на торговых центрах и автобусных остановках. Я делал это без особого опасения. Даже если мне и захотели бы задать вопросы в полиции, то прижать меня к стенке им было бы крайне трудно, ведь я выглядел как сражённый горем неведения друг, который старается оказать помощь. Сложно сказать, какую роль во всём произошедшем дальше сыграли те листовки, которые я распространял. Но в любом случае моё предположение оказалось верным. К середине лета полиция была просто завалена заявлениями людей из разных уголков Висконсина, которые утверждали, что видели Рори Фостера то сидящим в междугороднем автобусе, то попрошайничающим на улицах города. История с пропажей в Ла-Кроссе начала просачиваться за пределы штата, и ситуация быстро превратилась в сущую идиотию. Как-то по телевизору я увидел новость о том, что некая женщина утверждала, будто видела, как Рори везли в своей машине подозрительно выглядящие мексиканцы. Всё бы ничего, но женщина эта жила в Альбукерке, за тысячу километров от Ла-Кросса. Я ликовал, а детектив Портер, наверное, в тот момент рвал волосы на голове, сидя в участке. Потому что каждое такое заявление, каким бы оно не было бредовым и сюрреалистичным, он обязан был проверить и либо отвергнуть, признав ненадёжным, либо подтвердить, официально заявив, что слова свидетеля достоверны. В участок на допросы меня вызывали трижды. Поначалу я очень нервничал, ведь сталкиваться с полицией так близко мне ещё ни разу не приходилось. Я понимал, что детектив Портер изначально будет рассматривать меня в качестве подозреваемого, поэтому мне необходимо как можно скорее перебраться в категорию свидетелей по делу. В общем-то, мне удалось это. Хоть Райан явно и чувствовал что-то неладное насчёт меня. Уж очень много вопросов он мне задавал. Он не запугивал, не подключал других детективов, чтоб разворачивать передо мной игру в хорошего и плохого полицейского. Это просто были не его методы. Райан пытался меня запутывать. Одни и те же вещи он спрашивал неоднократно, но с абсолютно разными формулировками, всякий раз заходя с новой стороны, стараясь подловить меня на невнимательности. Тем более, то, на что он пытался получить ответы, далеко не всегда касалось непосредственно последнего вечера, который я провёл с Рори, и наших с ним взаимоотношений. Например, детектив долго допытывал меня о причинах столь внезапного переезда из Чикаго обратно в Ла-Кросс. Я стоически выдержал уготованные мне испытания, временно омрачившие мою спокойную и приятную жизнь. Когда же в полицейский участок меня вызывать перестали вовсе, я понял, что наконец-то победил. Во второй половине августа активную фазу поисков Рори свернули, и мало-помалу все страсти, которые так внезапно вскипели, начали затихать. Благодаря моим стараниям Рори был полностью в курсе того, как проходили его поиски. Мне вообще доставляло особенный кайф давать ему почитать газеты и рассказывать, как тщетно полиция пытается разнюхать правду и докопаться до истины в том, что произошло. На Рори это действовало интересным образом. Если в самом начале он, к моему удивлению, даже несколько приободрился, видя, что весь Ла-Кросс встал на уши, разыскивая его, то к концу лета его оптимизм, и так полупрозрачный от собственной несостоятельности, и вовсе растворился в воздухе, как утренний туман. Если у Рори и была хоть какая-то надежда на то, что однажды он освободится, то именно в этот момент она растаяла окончательно. Он сделался крайне депрессивным и квёлым. Я решил, что смог сломать его волю окончательно, и наконец-то позволил себе расслабиться. Дни превращались в недели, недели в месяцы. Миновало знойное лето, за ним плаксивая осень, и время уже близилось к Рождеству. Новостей про Рори больше не публиковали нигде. Листовки с ориентировкой о его поиске, висевшие некогда по всему городу, срывало ветром, смывало дождевой водой, а то и вовсе их заклеивали другими объявлениями. Всплеск общественной обеспокоенности закончился так же стремительно, как и начался. Если по началу Джойс очень плотно общалась с семьёй Фостеров, поддерживала Шерон и часто приходила к ней домой, то постепенно их общение свелось на нет. Для обеих женщин ситуация была крайне сложной и травмирующей. Айрин, как я узнал впоследствии, из-за навалившегося на неё стресса потеряла ребёнка и в скором времени уехала из города, вернувшись к своим родителям. Рори я про это рассказывать отчего-то не захотел. К тому же, он сам не спрашивал. После того, как он узнал, что его больше не ищут, он вообще перестал задавать мне какие-либо вопросы. Масштабы, до которых дошла его апатия, признаться, обеспокоили меня. Потому что психическое расстройство непременно изуродовало бы Рори в моих глазах. Периодически я пытался его хотя бы немного растормошить разговорами. Выглядели эти попытки неловко, говорить нам с Рори оказалось предельно не о чем. Но и оставлять всё в том виде, как оно было, я тоже не мог. Тогда я притащил Рори одну из книг, хранившуюся в тётиной библиотеке. Это был роман «В дороге»[3]. Я дал его своему пленнику, приказав прочесть. Сначала он заартачился, сославшись на то, что книг никогда не любил, но под моими угрозами всё-таки выгрыз роман от корки до корки. Я окунулся в книгу следом после него. И через неделю у нас уже было, что обсудить. Вот так и выстраивалась наша с ним коммуникация на протяжении всего последующего времени. Я выбирал из тётиной библиотеки книги, мы по очереди их читали, а потом говорили о прочитанном. В конце концов это стало давать результат. Ведь я был единственным, с кем Рори мог общаться, если только это слово сюда, конечно, подходит. Я знал, что всё то, что я делал с ним, приносит ему невыносимые страдания. Но при этом я также знал, что он определённо всякий раз ждал того момента, когда я приду. Просто чтобы с ним рядом на короткий промежуток времени оказался кто-нибудь живой. Наверное, Рори чувствовал себя очень странно. Ведь он ненавидел меня. И вместе с этим я был единственным, с кем у него была возможность разговаривать, не давая себе окончательно сойти с ума от одиночества. За месяцы, которые Рори провёл в убежище, его каждодневное существование в четырёх стенах приобрело вполне конкретный распорядок, который очерчивал ему хотя бы какие-то рамки. Я делился с Рори тем, что происходит в моей жизни, поэтому он знал моё еженедельное расписание. Я всегда заранее предупреждал его, когда и в какое время он должен будет ждать меня. Спускался в бункер к Рори я не больше трёх раз в неделю, иногда мне и вовсе приходилось делать перерывы, посещая его не более одного раза, чтобы не вызывать у тёти лишних подозрений. Несколько раз она уже просила меня показать ей, как я обустроил свою мастерскую, но я отказывал Джойс под разными предлогами. Тётя никогда не настаивала. Вероятно, она по-настоящему уважала меня и считала бункер моим сугубо личным пространством. В любом случае, злоупотреблять этим я не рисковал, поэтому тщательно планировал то, когда я буду приходить к Рори. Оставлять его в одиночестве почти что на неделю было вынужденной, но крайне неприятной для меня мерой, потому что в такие моменты я не мог дать ему нормальной пищи, ведь она бы быстро портилась. Приходилось снабжать его самой простой едой, вроде галет и печенья. Жестяные и стеклянные банки с консервами я не рисковал оставлять ему. Я боялся, что Рори намеренно или случайно может поранить себя. Конечно, когда периоды временного затишья проходили, я старался восполнить то, чего Рори не хватало. Покупал ему свежие овощи и фрукты, подворовывал еду из холодильника, неизменно остающуюся после наготовленных Джойс ужинов. Но нестабильность в питании и скудность рациона всё-таки оказали на Рори своё влияние. Он стал ещё более тощим, его кожа посерела. Выглядел он теперь так, будто его мучила долгая и изнурительная болезнь. Хотя для меня он ничуть не потерял своей привлекательности. Рори оставался всё таким же желанным для меня, просто теперь свои желания мне удовлетворить было проще, чем раньше. Полгода я продолжал регулярно насиловать его, бить, придушивать руками. За этот период я сделал так много снимков, что мне пришлось покупать новый фотоальбом, в первый они уже просто не помещались. В то же время я приобрёл штатив для фотоаппарата и таким образом стал пробовать снимать не просто Рори в процессе секса, но и себя самого. Я был совершенно не уверен, что из этой затеи получится. Я никогда не считал себя красивым и каким-то особенно привлекательным парнем, поэтому опасался, что моя задумка глупая, фотокарточки выйдут безвкусными, а деньги, потраченные на штатив, окажутся выброшены на ветер. Однако первые же фотографии мне очень понравились. То, как я насиловал Рори, со стороны выглядело великолепно! Я пробовал располагать штатив с фотоаппаратом по-всякому, но больше всего мне нравились те ракурсы, когда были видны наши лица. Таких эмоций, какие выдавал Рори, не демонстрировала ни одна моя прежняя жертва. Фотографии с ним были одна лучше другой. Он выходил безупречно всегда и без исключения. Но лучше всего, конечно же, он получался в те моменты, когда я брал его особенно грубо и жёстко. Обычно именно во время этого он начинал скулить и плакать, и это было для меня сродни специального сигнала; если он стоял на четвереньках, я хватал его за волосы, заставлял запрокидывать голову и смотреть в объектив фотоаппарата. Напряжение от такого было настолько колоссальным для меня, что я кончал, как неопытный мальчишка, за пару минут. Рори мои эксперименты с фотографированием не смущали никоим образом. Он никак не интересовался у меня на этот счёт. Я снимал не только наш секс. Кроме этого запечатлевал, как порю Рори ремнём. А иногда, когда мне хотелось чего-то совсем уж необычного, я приказывал ему позировать или просто фотографировал то, как он спит или ест. Моя коллекция очень сильно преобразилась. Те принципы, которых я придерживался ранее относительно отбора фотографий, меня больше не беспокоили. Снимать свою драгоценную игрушку мне хотелось как можно больше и чаще. Ведь я знал — когда-нибудь я закончу это. Однажды, в очередной раз спускаясь в подвал, я пойму, что иду туда не чтобы развлекаться с Рори. А чтобы его убить. И тогда всё, что у меня останется, это фотокарточки. Свидетельства того, что Рори Фостер принадлежал мне. Вопрос состоял лишь в том, когда же именно я почувствую приближение финала. Такое решение, как мне казалось, не может быть продиктовано логикой. Правильный, нужный момент мне могло подсказать лишь собственное нутро, вбирающее Рори в себя и наслаждающееся им. Мне ничего не оставалось, кроме как ждать.