Не стать жертвой

      Первое, что зафиксировал мозг Карен, вновь пробуждаясь, — это боль. Но не резкая, сводящая с ума, а ноющая, вызывающая вполне терпимый дискомфорт.       Второе — это облегчение. Рот свободен, можно спокойно дышать. Руки не скованы над головой, а свободно лежат вдоль тела. Да и само тело уютно расположилось на чем-то мягком, закутанное в тепло, словно в кокон.       Карен открыла глаза и немедленно встретилась с тревожным взглядом Макгрегора.       — Тайлер…       — Карен, потерпи. Скорая уже едет, — он попытался ободряюще улыбнуться, но вышло неубедительно.       — Что с Гилмором?       — Мертв. Тебе больше нечего бояться.       — Но… как?       — Твой коллега, Хэнсли.       Карен попыталась приподняться, озираясь, но Тайлер мягко придержал ее за плечи и покачал головой:       — Лежи и не двигайся. Нельзя.       Только теперь мозг Карен впустил и другие звуки: шаги, приглушенные мягким ковром, шуршание измерительной ленты, негромкие голоса, до боли знакомые. В ее комнате свои, ребята из департамента. Среди них Хэнсли, который теперь склонился над ней из-за плеча Тайлера.       — Очнулась, Сантана? Ну и напугала ты нас.       — Расскажи… мне…       Хэнсли тут же скорчил недовольную рожу.       — Могла бы хоть намекнуть по рации, что этот мудак в доме.       — Не могла, — жутко хотелось пить, и Карен не узнавала свой сиплый голос, сорванный глухими криками. — Он держал меня на прицеле. Как… вам удалось?       — Благодари Макгрегора, — вздохнул Хэнсли. — Если бы он не примчался…       — Блядь, слишком поздно, — зло поджав губы, перебил его Тайлер.       — Не поздно, — успокоила его Карен, пытаясь улыбнуться. — Я жива. И почти цела.       — Ребята задержали его у дома и не хотели впуcкать, но он сказал, что ты сбросила звонок и выключила телефон. Тогда они обратились ко мне.       — И ты приехал, — догадалась Карен.       — Я был неподалеку. Душа, знаешь ли, была не на месте, — кисло признался Хэнсли. — Свет был только здесь, в твоей комнате. Мы договорились, что Макгрегор войдет через дверь и в случае чего отвлечет Гилмора, а я в это время взберусь на балкон. Когда я увидел это… — он сглотнул и умолк.       — Все не так страшно, как кажется, — мужественно заверила его Карен.       — Я мог промахнуться, — тихо сказал Хэнсли, — мешали стекло и твои долбаные занавески.       — У тебя не было выбора, — так же тихо возразила она и попыталась шевельнуть рукой, но Тайлер вновь ей не позволил. — Спасибо, ребята.

***

      — Почему так скоро? — Тайлер скосил злобный взгляд на медсестру, которая невозмутимо собирала в лоток использованные бинты.       — Для жизни и здоровья опасности нет, нечего тратить деньги налогоплательщиков, — Карен коснулась пальцами его лица и заставила повернуться к себе. — Со мной все в порядке.       — Ты провела в госпитале всего день! — он возмущенно повысил голос, но медсестра так же невозмутимо покинула палату.       — Меня слегка заштопали, остальное заживет само. Ненавижу больницы, — призналась она, уткнувшись носом ему в плечо.       Порезы, которые успел нанести Гилмор, действительно оказались поверхностными и не представляли серьезной опасности. Некоторые пришлось зашивать, но Карен все еще казалось, что ей крупно повезло. Во всяком случае, по сравнению с другими девятью жертвами.       И Джинни.       Журналисты поджидали Карен уже на выходе из больницы. Спасибо ребятам, приехавшим встретить ее из госпиталя: напирающую толпу журналистов, папарацци и просто зевак оттеснили в стороны, позволив Макгрегору провезти ее в больничном кресле-каталке до самой машины.       Карен даже не сомневалась, что он отвезет ее к себе. Впрочем, она не возражала. При мысли, что ей пришлось бы находиться одной в собственном доме, Карен зябко поежилась. А на заброшенном ранчо Тайлера она могла спокойно провести дни своего больничного и неиспользованного отпуска, на котором настоял Хэнсли.       Увы, спокойствие оказалось весьма своеобразным.       Первые дни на ранчо приезжала муниципальная медсестра, чтобы следить за процессом заживления порезов и менять повязки. Вскоре Тайлер научился обрабатывать раны сам, и необходимость в визитах медсестры отпала.       Зато вместо нее начала приезжать специально нанятый психолог, чтобы проводить с пострадавшей работу по восстановлению душевного равновесия. Для Карен это были самые мучительные часы. Женщина специализировалась на работе с жертвами насилия, но Карен исходила внутренней яростью, замечая плохо скрытое сочувствие в надменно-спокойных глазах специалиста. При этом ей приходилось изображать искреннюю улыбку и доброжелательность, чтобы, не дай бог, не получить от психолога заключение о профнепригодности. После окончания сеансов вся нерастраченная агрессия выплескивалась на Макгрегора в виде отборной брани и битья ни в чем не повинной посуды. Тайлер сносил все стоически, и вскоре Карен приходилось уже бороться со стыдом.       Хуже всего было то, что на второй день после ее выписки на ранчо нагрянули родители, узнавшие о происшествии в Клейтоне из новостей. Мама выглядела бледной и крайне обеспокоенной, но не упустила возможности неодобрительно поджать губы, демонстративно оглядев гостиную Макгрегора, а в особенности его самого. Отец был непривычно хмурым и сосредоточенным и после первых теплых объятий вышел курить во двор вместе с Тайлером.       — Карен, как тебя угораздило очутиться в этой дыре? — понизив тон, принялась укорять мама.       — Это не дыра, мам, а загородное ранчо. Здесь я провожу отпуск и восстанавливаю здоровье.       — Но Карен, это же… — мама брезгливо осмотрелась вокруг, — свинарник!       — Здесь очень удобно, — упрямо возразила Карен. — Есть все, что нужно для жизни. И свежий воздух. Ты чувствуешь?       — Я чувствую, что тебя надо забрать в Сакраменто.       — Мам, — Карен накрыла руку матери ладонью. — Мне хорошо здесь.       При этих словах мама дернулась, будто ее пронзило разрядом тока. Плотно сжатые губы сложились почти в тонкую нить, прежде чем вновь шевельнулись:       — Я не ожидала, что ты сойдешься с парнем Джинни. У вас что, все серьезно?       — Не знаю, мам, — честно призналась Карен. — Похоже на то.       — Но, Карен… как ты можешь? Ведь ты сама его всегда ненавидела! Ты только посмотри на него! Грубый, примитивный мужлан! Да еще эти жуткие подозрения…       — Мам, ну все же выяснилось! Тайлер был ни при чем. Да и Джинни он любил. Он… нормальный. Поверь мне.       — Ладно. Тебе решать, — мама снова в неповторимой манере поджала губы, выражая крайнюю степень недовольства. — Но помни, что у тебя есть свой дом и родители.       — Я помню, — вымученно улыбнулась Карен. — Но мне хорошо и здесь. Правда.       Родителей она любила, однако всем стало лучше после их переезда в Сакраменто. Карен подумала, что не вынесла бы подобного кудахтанья над собой каждый божий день. Но мама имела способность легко переключаться с темы на тему.       — Карен, то, что с тобой произошло, — это ужасно! Мы так боялись, что потеряем тебя, как Джинни. Мы с отцом поговорили, и… настаиваем, чтобы ты бросила службу в полиции.       Тут Карен не выдержала и вспылила, приподнявшись на локтях:       — И что прикажете мне делать? Выращивать кукурузу?       — А хоть бы и кукурузу, — гордо поджала губы мама. — Главное, ты будешь жива и в безопасности.       — Я и так в безопасности.       — Не смей говорить этого матери, которая уже потеряла одну дочь!       Карен закатила глаза и поняла, что так просто не отделается.       — Мам. Я тоже скорблю о Джинни. Но ее убийца уже мертв. Больше никаких маньяков в Клейтоне нет. Моя работа не так уж и опасна, как тебе кажется. Так, по мелочи: ловим воришек, разнимаем уличные драки, выписываем талоны за неправильную парковку. Или ты насмотрелась полицейских сериалов со стрельбой и погонями?       Полуправда была произнесена с таким искренним вдохновением, что даже мама впечатлилась. И все же так легко сдаваться не собиралась.       — Ты считаешь меня мнительной истеричкой?       — Я считаю тебя любящей матерью, — Карен продолжала демонстрировать чудеса дипломатии. — Но вы зря беспокоились.       — Карен! Тебя изрезали на части!       — Всего лишь пара царапин, — убедительно солгала Карен и задрала край просторной макгрегоровой футболки, — вот, смотри сама!       Повыше предплечья шрам действительно напоминал узкую длинную царапину, которую можно было получить, случайно зацепив сухую ветку в лесу. Здесь Гилмор задел кожу ненамеренно, когда пытался срезать рубашку с Карен. Другие порезы выглядели куда неприятней, но маме необязательно было об этом знать.       — Чудовище, — выдохнула она, но в глазах ее засветилось облегчение. — И кого только принимают к вам в полицию! А что, если у него остались подельники?!       — Мам, ну это уж слишком даже для тебя! — в сердцах воскликнула Карен.       День, проведенный вместе с любящими родителями, стал для нее настоящим испытанием. Мама есть мама. Ей не нравилось то, как Карен выглядит: «Посмотри, как ты осунулась и похудела! Тебя морят голодом?» Ей не нравилось то, что она увидела в холодильнике: «Пицца, сендвичи и кола? Ты серьезно? Я немедленно попрошу отца, чтобы он купил тебе нормальной еды, раз хозяин не способен». Ей не нравилось то, что в старом доме Макгрегора была лишь одна жилая комната, совмещенная с кухней: «Никакого личного пространства! А как ты собираешься восстанавливать нервы и отдыхать?»       Все эти мелочные претензии, нотации и поучения продолжались до вечера, пока чета Сантана не отбыла на ночлег в собственное бунгало. А Карен еще долго отходила в осторожных объятиях молчаливого Макгрегора, горестно вздыхая у него на груди.       Были, правда, и приятные моменты — когда вечером к ним приезжали ребята из департамента. Тогда они вместе сидели на веранде, пили джин и курили, подначивая друг друга, как в старые добрые времена. К радости Карен, коллеги пригнали ее старенький пикап, выкрашенный свежей краской и перевязанный на капоте голубой ленточкой — здоровье старичка тоже основательно поправили.       Макгрегор, однако, временами походил на домашнего тирана. В первые же дни он отобрал у Карен пульт от телевизора, запретив смотреть новости и криминальные хроники, вместо этого загрузил видеоплеер дисками со старыми сопливыми мелодрамами и комедиями. Сам же часами пропадал во дворе, возясь со старым сломанным трактором, либо занимался домашними хлопотами: уборкой, стиркой и стряпней, не позволяя ей даже налить себе стакан воды.       Когда Карен захотелось выйти во двор, чтобы полежать на шезлонге, послушать шум леса, чириканье птичек и горластые крики петухов со стороны дальних ранчо, из засады показались папарацци вместе с журналистами и устроили на нее настоящую атаку. Пришлось срочно ретироваться в дом.       — Я чувствую себя пленницей, — хныкала она вечером, уютно устроившись на плече у Тайлера. — Это невыносимо.       — Потерпи, — невозмутимо отвечал он, целуя ее в лоб. — Позволь себе немного отдыха, а непойманным преступникам — глотнуть немного свободы.       Карен нравились эти вечерние минуты домашнего спокойствия и уюта, когда Тайлер надевал прозрачные очки в тонкой оправе — оказалось, мелкие буквы расплываются у него перед глазами — и листал пожелтевшие страницы книги, которую любил почитать перед сном. Успокаивающий шорох страниц и теплое плечо Тайлера, лежащего рядом, вызывали у нее чувство безопасности. Под этот шорох она и засыпала, убаюканная ровным биением сердца своего любимого.       Уроки самоконтроля не прошли даром: к исходу второй недели, когда закончился курс мозгоправных сеансов, Карен сумела даже мило пошутить с психологом и весело рассмеяться в ответ на ее шутку, чем вызвала в глазах специалиста молчаливое одобрение.       Что ж, можно рассчитывать на то, что выскочка-психолог не будет ставить ей палки в колеса и подпишет разрешение на возвращение в строй.       Тайлер к этому времени стал куда-то ездить по утрам, возвращаясь к заходу солнца. На вопросы Карен он лишь отшучивался, говоря, что не желает спугнуть удачу, но со временем расскажет обо всем. Все было бы хорошо, если бы не странный, животный ужас, который накатывал на Карен, когда она оставалась в одиночестве и смотрела на клонящееся к горизонту солнце. Ей казалось, что если придется остаться одной в темноте, она сойдет с ума.       Но Тайлер всегда возвращался к сумеркам. Изнывая от вынужденного безделья, Карен однажды решила сделать ему сюрприз: съездила в поселок и купила в небольшом супермаркете свежих продуктов. К его приезду она успела приготовить роскошный ужин из запеченной в духовке индейки, пышной лазаньи и ароматного зеленого салата. Однако Тайлер, глядя на неожиданное кулинарное великолепие, строго нахмурился:       — Тебе еще нельзя так надолго вставать с постели.       — Да кто это сказал? — обиженно возмутилась Карен. — Я уже давно здорова, как лошадь.       — Карен, но доктор еще не дал заключения…       — К черту доктора! — воинственно насупилась она. — Я не собираюсь быть домашней заложницей. Я растолстела. Мне нужна физическая активность и тренировки.       — Если ты будешь нарушать предписания врача, я прикую тебя к кровати наручниками и буду отпускать лишь к вечеру.       Карен замерла и испуганно уставилась на него. Вилка со звоном выпала из ее руки, и лишь тогда в глазах самого Макгрегора вспыхнул страх.       — Карен… прости, — он рывком поднялся из-за стола и осторожно сгреб ее в объятиях. — Я просто неудачно пошутил. Не подумал. Больше никаких наручников, я клянусь тебе.       — Тайлер, — прошептала Карен, постепенно выдыхая и утыкаясь лицом ему в шею, — ты думаешь, я и вправду чокнутая?       — Ну что ты говоришь, — тембр его низкого голоса восстанавливал в ней умиротворенность. — Я никогда так не думал. Разве что в самом начале, когда ты налетела на меня с дубинкой.       Он пытался шутить, а у Карен постепенно отлегло от сердца.       — Но ты… носишься со мной, как с больной. Или умалишенной. Ты даже… ни разу не прикоснулся ко мне с тех пор. Ты считаешь меня… грязной? Или я теперь слишком… отвратительна?       — Глупая, — он слегка отстранился и взял ее лицо в свои ладони, покрывая его легкими поцелуями. — Глупая ты, Сантана. Тебе просто… нельзя. Твои шрамы еще не зажили.       — Давно зажили. Я не могу больше так, Тайлер. Я хочу тебя… а эта холодность уничтожает меня.       — Ты точно чокнутая, — его ладони скользнули ей под футболку и погладили обнаженную спину. — Я люблю тебя, чокнутая истеричка.       Он подхватил ее на руки, и через мгновение Карен очутилась на осточертевшей за последние две недели кровати. Правда, на этот раз она была совсем даже не против. Закрыв глаза и запрокинув голову, она позволяла Тайлеру целовать каждый шрам на ее коже, чувствуя, как возбуждение нарастает в нем и поглощает ее саму.       Он умел быть нежным и деликатным, и в этот раз Карен хотелось именно этого.       Много позже, уютно устроившись на его блестящем от пота плече, Карен погладила буквы татуировки под его левым соском и тихо спросила:       — Ты правда меня любишь?       — Правда, — его рука ласково гладила ее плечо. — Почему ты сомневаешься?       — Это… такое странное чувство… Мне кажется, что я краду тебя у своей сестры.       Она ожидала, что он окаменеет, словно выдерживая удар, но он лишь расслабленно улыбнулся и скользнул ладонью ей на талию.       — Джинни больше нет, Карен. Позволь ей упокоиться с миром. И — нет, я не вижу в тебе ее. Выкинь это из головы раз и навсегда.       — Но…       — Говори прямо. Ты хочешь, чтобы я свел татуировку? Тогда тебе станет легче?       — Нет, — виновато вздохнув, ответила Карен. — Глупости это.       — И правда, глупости, — он привлек ее к себе и поцеловал — глубоко, страстно. — Потому что ты тоже Сантана. И я люблю вас обеих.       — Ладно, — выдыхая после долгого поцелуя, Карен блаженно откинулась на подушку. — Так когда ты расскажешь мне, где пропадаешь целыми днями?       — Вот же любопытная, — недовольно пробурчал он, зарываясь лицом между ее грудей. — Я хотел похвалиться уже после первого жалованья, но теперь…       — Ты устроился на работу? — она расплылась в улыбке. — А куда? И как?       — Ну, это была долгая история, — лениво ответил Тайлер, покрывая поцелуями ее чувствительную к ласкам кожу. — Полиция округа принесла мне официальные извинения. А мой адвокат сказал, что может хорошенько вас потрясти на предмет выплаты компенсации. Хэнсли, как узнал об этом, просто взбесился. И предложил мне уладить дело иначе. Убедительно поговорил кое с кем… И вот. Я больше не безработный.       — И кем же ты теперь работаешь? — полюбопытствовала Карен.       — Не поверишь, — он хмыкнул, посылая по нервным окончаниям Карен щекочущие импульсы своим неугомонным языком, — инструктором по альпинизму.       Карен улыбнулась и закрыла глаза. Похоже, жизнь начала налаживаться.