Молитва одиночества

Пансионат «Шэн», служащий интернатом для православных детей, открывает двери ни для всех желающих в него попасть. Казалось, так много детей, лишившихся своей опеки, которые готовы ради высших сил себя продать, вечному завету в ноги кланяться, лишь бы одним на свете не жить, а с братьями и сестрами, с самим Богом под крышей. Но мест ограничено, говорят те, кто оберегать должен, на свою койку сирот пускать, а не «двадцать тысяч долларов в год». «Шэн» не тот пансионат, куда когда-то хотела запихать своих сыновей Джихён. То место, куда она так грезила сослать их, куда бы и сама не прочь была поселиться, денег не приемлет от граждан своей страны. В дары лишь принимало тёплые вещи, еду да серебро. «Шэн» же обеспечивает своих преемников всем необходимым за их же счет. «Шэн» не приемлет ничего, кроме денег. У властей его другой Бог, обитающий под толщей купюр, человеческой лжи и черни, что проходит через щели и сочится во рты тем, кто верит, молится да помощи просит. Тэхён понимает, куда попал, ни на следующий день, ни через него, ни даже через месяц. Отец засунул своего сына в самый дальний православный пансионат, несмотря на потраченную крупную сумму и на километры, разделяющие своих кровинок. Для Чонопа было жизненно необходимо избавить в первую очередь себя от вечно витающего дымка потухшей свечи в доме после постоянных молитв. Он терпел всю жизнь свою любовь, выродка от неё терпеть не оказалось сил. Утреннюю молитву Чимин пропускает вновь. На непонимающий взгляд так полюбившегося ему Тэхёна лишь пожимает плечами и без капли угрызения совести говорит, мол, даже молитв не знает, здесь он не для этого. А Тэхён в ответ предлагает вместе молиться, но получает лишь «да-да, как-нибудь в другой раз». Чимин за обедом в первый день учебы знакомит Тэхёна со своим лучшим, как он выразился, другом Юнги. Снова много говорит невпопад, но останавливаться не видит смысла, ибо Тэхён предпочитает за едой слушать молча, а Юнги просто нравится. Нравится наблюдать за Чимином, его мимикой, пляшущими в глазах огоньками, что, встретившись с его, начинают гореть ярче. Для Юнги Чимин просто друг, ради которого он, пожертвовав своей свободой, загремел вместе с ним в православные стены этой секты. — Сегодня Тэхён не завтракал, — сидя за обеденным столом вместе с Юнги озабоченно заметил Чимин. — Он меня начинает пугать. Я хоть и нахожусь уже который год окружённый помешанными, уже привык к их обычаям, даже сам порой притворяюсь, что исполняю свой долг, но Тэхён… ничего ночью кроме иконы не видит, не спит толком, с крестом в руках засыпает, да так сдавливает его, что уже не в первый раз перевязывать ладони приходилось. А теперь он от еды отказывается, даже на уроки сегодня не пошел. — Тяжелое расставание с семьёй? — для Юнги Тэхён за время их общения так и остался простым знакомым со своими заморочками, про которого Мин, собственно, ничего и не знал. Тэхён сам мало чего рассказывал им двоим, Юнги и Чимину, а на простой интерес, исходящий со стороны вечно взвинченного Пака, предпочитал отмалчиваться. Никто и не давил. По крайней мере, при Мине. — Если бы, — с опущенным в тарелку с салатом взглядом печально выдохнул Чимин. — Он отмалчивается, когда дело касается семьи. Одно знаю точно — его заставили сменить фамилию, а если так подумать, то после — выгнали. Было бы намного проще его успокаивать, если бы он хотя бы делился таким со мной, но… — Значит не суй нос не в своё дело, — Юнги не даёт Чимину закончить свою мысль, прекрасно зная, на сколько ещё времени его может разнести. Потягивая сок из трубочки, Юн так же сухо продолжил:  — Не обязательно знать всё, чтобы помочь. Да и не всегда твои знания помогут. Не дави, не пытайся вывести у него всё своими глупыми вопросами, ты, Чимин, по сути, ему никто. И если у него реально проблемы. Были или есть. Не думаю, что ему хочется с ними делиться. Не все как ты. — И что ты предлагаешь?! — слышать подобное из уст лучшего друга Чимину было неприятно. Не столько потому, что Мин буквально выставил его как открытую книгу, доступную для всех, как тем, что говорит правду. Досадно осознавать, что правда горька на вкус. — Помочь-то хочется. Я бы в одиночестве загнулся… — Ты это ты, Чимин, — вслух усмехнулся Юнги, допивая апельсиновый сок и собираясь уже уходить на урок. — А Тэхёну нужно просто сменить обстановку. Я договорюсь с нашими, и как-нибудь тихой ночью трое исчезнут из пансионата, давно ведь не развлекались. Счастье, расползающееся на лице Чимина, говорило все слова благодарности само за себя. Чимин если и не знал пути решения возникшей с Тэхёном проблемой, но теперь, поговорив с нужным человеком, уверен на все девяносто пять процентов, что с вылазкой в давно позабытое место либо разговорит друга, либо расслабит до той степени, где всё ни по чём. — Поговори с ним и после скажи мне дату. Я всё организую, — на прощанье бросает Юнги. — Огромное спасибо. — Потом отблагодаришь. Молитвы обладают мощнейшей силой, успел заметить Тэхён особо остро за последнее время жизни. Если раньше парень как должное из раза в раз молитву за молитвой проговаривал, Чонгука очистить пытался, от грехов избавить хотел, то сейчас, в слух проговаривая «отче наш…», от одиночества избавляется, от мыслей о доме и его хозяине забыть просит. С Чонгуком под одной крышей жить сложно было. Цепи, сдерживающие внутреннего зверя Чонгука, моментально сорвались со смертью Джихён; он перестал отсиживаться в тени каждый раз, когда Тэхён одним только своим видом выводил из себя, Чонгук более не винил так никого в смерти матери, как своего брата. Каждое утро пытался доказать, какое ничтожество выросло в доме Чон, их братскую связь отрицал, «ты явно приёмный» прыскал и не отпускал. Слова оставались словами. Да, было неприятно и морально больно от них, но они служили лишь некой прелюдией. Тэхён любил брата всем сердцем, хоть и скрывал этот очевидный факт; а Чонгук, любя всей своей прогнившей душой, доказывал это физически. Иконы сжигал, кресты ломал, все имеющиеся библии в доме разрывал, а после Тэхёна лицом, как провинившегося котенка, тыкал в пепел и «Бога твоего нет, как и этих икон» проговаривал. Чонгук садист, но Тэхён его простил. Нужно ведь уметь прощать, его так учили. Жаль до Чонгука многое не донесли. Обрадованный предложением Юнги Чимин вломился в комнату без предварительного стука и выпал. На секунд десять из жизни точно. Только вперед смотрел, Тэхёна в краску вгонял, его «отвернись» мимо ушей пропускал — глаз было не отвести от уродства. — Кто сделал это с тобой? — Чимин не слушал уговоры друга дать тому переодеться в одиночестве, напролом шёл, до заветного добрался и безжалостно сорвал футболку, до дрожи Тэхёна довел. — Господи, Тэхён, за что? Но Тэхёну нечего на это сказать, кроме правды. Знал ведь, что рано или поздно рубцы на груди будут увидены иными, только вот не был готов к этому. Чимин так и не дал переодеться парню своим присутствием, Тэхёну пришлось натягивать на быструю руку пижамную футболку и, с ногами забравшись на свою постель, спокойно утолить жажду этого любопытного мальчишки. — Мама считала, что выжженный крест под грудью очистит мое сердце, а та молитва, что сверху, всего лишь… чтобы я не забывал. — Бред! — воскликнул Чимин, не особо веря своим ушам. — Это ебанутство! Господи, что за хуйня творилась у тебя дома. Но Тэхён молчал на очередную провокацию, смотрел на свои длинные пальцы и смущённо выслушивал все комментарии от друга. Друга ли? Чимин же эмоциональный… слишком. За языком своим следить не умеет, зачастую говорит, не подумав, но даже с этим дефектом умудряется идти дальше, напролом. Мало же он старые ранки на душе Кима сковырнул. — Но там ведь не только ожоги, — подошёл к Тэхёну Чимин и уселся на его кровать с ногами, максимально близко приблизившись лицом к лицу, в глаза смотрит. — Чонгук… мой брат был против желаний матери и наказал меня за то, что я позволил им сделать это. — В смысле наказал? Новые шрамы нанося? — Чимин… — не знает, как избавить себя от этого нежеланного разговора Тэхён. Поэтому приходится заходить издалека, просить остановиться бессмысленно. — Это было давно, мне уже не больно. — Зато мне стало больно! — с надутой губой фыркает Чимин, к Тэхёну ближе двигаясь, руки свои вокруг его талии обвивая, да голову кладя на грудь. — Ну и семейка у тебя всё же. — Они хорошие, — зачем-то отвечает Тэхён, поглаживая Пака по голове, в шелковистые пряди волос пальцами зарываясь. — Мама правда любила нас с Чонгуком, только любовь свою не так как все выражала. Чонгук же её ненавидел и не понимал, поэтому и вырос таким злым. Но он, к слову, как и мать, свою любовь выражать как нормальные люди тоже не умеет. По-другому её выказывает… — Ага, лезвиями полощет тело своего брата, мол, люблю пиздец тебя, Тэхён, вот смотри как кожа расходится. Это блять не любовь. — У всех она разная, Чимин. Ты не знаешь Чонгука просто. — И знать не хочу! — с явной злостью в голосе выпалил Чимин, на Тэхёна взгляд обращая да его руки в свои заключая. — Но как-нибудь я приду к нему домой и скажу, тип, слышь, малой, за Тоху и двор стреляю в упор. И он сразу падёт к твоим ногам с извинениями, вот увидишь. Тэхён тут же заливается радостным смехом, не знает, нормально ли общаться с человеком, который только что записался в ряды ненавистников Чонгука и грозится ему отомстить. Понятное дело, Пак шутит и своими словами только лишь поддержку выказывает, подбадривает, как может. Но Тэхён и не жалуется, у него и друзей-то никогда не было, Чимин, считай, сам на вес золота.

***

Уроки в пансионате ничем не отличаются от тех, что посещал при свободной жизни Тэхён в школе. Что хотел найти он в православных стенах пансионата — Тэхён и сам не знает. Надеялся встретиться с единомышленниками, набираться у старших опыта и становиться духовно сильным в священных стенах «дома», но в итоге вот уже с месяц наблюдает за тем, как ученики «Шэн» далеки от праведной жизни, многие не исполняют свой долг перед Господом, предпочитая только делать вид. А учителя и вовсе от слова никакие. Тэхён мечтал сбежать из дома в место, где его примут таким, какой он есть, со всеми его заморочками, хотел туда, где его поддержат, называя своим, а не туда, куда в итоге попал Тэхён. Мистер Дэвид — священник из ближайшей церкви, — навещает пансионат «Шэн» раз в неделю, в священный четверг. Его долгом считается вместе с детьми провести обряд очищения, но с годами от обряда осталось одно название, и мужчина, приезжая в пансионат, навещает лишь тех, кто этого жаждет всех душой. Священник оказался именно тем, кого хотел видеть в пансионате Тэхён. Он всегда был при службе, говорил с Тэхёном на одном языке, своим опытом доказывал свою веру в Господа, и каждый раз при встрече давал дельные советы. Пансионат «Шэн» Дэвид называл местом с крестом, но без Господа. Сколько бы раз он не освещал стены этого большого дома якобы приближенных к Господу Богу, витающая атмосфера поражала своей чернотой. Священник откровенно сбегал с места, которое освятить с каждым разом становится всё сложнее и сложнее. Говорит, грехи обитающих в стенах пансионата слишком велики и очищать их сами ученики не хотят, Дэвид же в таком случае бессилен. «Тебе в место почище нужно, — как-то раз заявил на полном серьёзе Дэвид, провожая компанию из девяти детей по комнатам. — Ты не такой, как они, Тэхён. Это место Господь обходит стороной. Здесь не дети живут, а выродки из ада, поверь мне, я вижу всех насквозь. Приходи ко мне, в церкви тебе будет лучше» Но Тэхён поделать с этим так ничего и не смог, как бы не пытался. Из стен пансионата его выпустить не могли, сначала на просьбу Тэхёна закрывали уши и делали вид, будто ничего не происходит, а потом желания Тэхёна объявили необдуманными. Лишь на третий раз, когда Тэхён вместе со священником Дэвидом пришёл простить милость, директор пансионата мистер Квон раскрыл все карты перед Тэхёном и заявил, что его отец велел следить за ним, поэтому-то они не в праве отпускать Тэхёна из пансионата. Так и остался Ким Тэхён запертым в ловушке своего отца. Как Чимин уговорил Тэхёна выбраться из стен пансионата глубокой ночью с целью поразвлекаться он и сам не знал. Простые уговоры по типу «ну пошли же, будет весело» или «познакомлю тебя со своими друзьями» не срабатывали точно так же, как и соблазн перед алкоголем, который остро чувствовался лишь у самого Чимина. Но вот «почувствуешь вкус свободы» заставило Тэхёна задуматься, а после «сбежим с тобой хотя бы на пару часиков» парень согласился. Пусть ведёт его Пак Чимин к своим друзьям, пусть показывает ему свою жизнь да как ему хорошо жилось рассказывает. Чимин это любит, а Тэхёну просто интересно. — Когда я был маленьким, Юнги организовал свою банду и каждому, кто косо смотрел в мою сторону, объявлял войну, — уже подвыпивший в единственном баре в ближайшей деревне, Чимин сидел в компании своих друзей, Тэхёна усадив рядом и сложив ноги на Юнги, а голову на плечо Кима, стал рассказывать, как ему казалось, забавные истории из жизни. — Не льсти себе, — недовольно отозвался Мин, потягивая уже четвертую нольпяшку пива. — Моя банда была мощнейшей на районе, и морды мы били не твоим обидчикам, а… — Моим ёбырям, — со звонким смехом перебил Мина Пак, пиная того в плечо. — Я это заметил. Со мной потом никто встречаться не хотел. — Ну может быть потому что тебе на тот момент было всего десять? — трезво мысляще вмешался в разговор двух друзей Намджун — ещё один друг детства. Только не Чимина, а Юнги. Для Чимина Ким Намджун был первой любовью. Любовью, что не отвечала взаимностью и назло парню отвергала его каждый раз, как только Пак сознавался. — Да если бы не ты, — начал закипать от злости Чимин, вороша своё прошлое и вспоминания все моменты, когда Намджун так подло обходился с ним. — Если бы блять не ты, мне бы других не надо было. А то, знаете ли, возомнил себя пупом земли и бегай за ним. Ты блять только дразнить и умел! А в ответ лишь скромная ухмылка. Не Намджун затеял весь этот разговор, всего лишь умело поддержал и вывел из вечно спокойного Чимина мисс-истерику, сам ликуя от своей мини-победы. Тэхён же встревать в разборки ни один день знакомых людей не стал. Он и так чувствует себя в компании Чимина и его друзей не совсем комфортно. Все они распивают алкогольные напитки, слушают слишком тяжелую и откровенную музыку, а кто-то даже успевает затягиваться явно не обычным табаком, посмеиваясь сам с собой. Тэхёну бы сбежать на ту свободу, о которой пообещал Чимин, глотнуть бы свежего воздуха, перед тем как вновь закрыть себя в стенах уже ненавистного пансионата. Ему бы на звезды сейчас смотреть, да не думать ни о чем. Беззаботно проводить время с человеком, который, казалось, понимает Кима и готов, несмотря на свою противоположность, украсить одну тихую ночь с ним. Но Чимин быстро забывает про друга, стоит ему опустошить вот уже пятую бутылку пива. Музыка стала громче по желанию Пака, бар начал набираться людьми преклонного возраста, которым волю дай — за рюмку глотки друг другу растерзают. В пучине, пропитанной алкоголем, Тэхёну стало как-то не по себе. Хоть он и не глотнул ни капли алкоголя за сегодняшнюю ночь, но голова стала невыносимо кружиться. — Чимин, пошли домой, — пытаясь перекричать музыку, Тэхён молил Чимина покинуть это место вместе с ним, но тот, повиснув на шее Юнги, лишь заливисто хихикал в ответ на похабные шуточки парней. Вот и вся суть дружбы. — Могу довезти тебя до дома, — когда Тэхён перед своим уходом решил сначала зайти в туалет, за ним следом прошёл в уборную Намджун и подловил парня у раковины с заляпанным зеркалом. — Чимин явно никуда не поедет, уж больно давно он так не развлекался. Тэхён на Намджуна старался взгляд не подымать, всё руки свои под проточной водой промывал и пальцы свои длинные рассматривал, делая вид, что слишком увлечён. Новые знакомства ему ни к чему в его-то положении, но Намджун на первый взгляд казался самым адекватным из тех, кому за сегодняшний вечер пришлось повстречать Киму. Один грешок за ним только уловил — страсть. Но это капля в том море грехов, что сегодня увидел Тэхён. — Было бы хорошо нам вернуться вместе с ним, ведь утром его спохватятся, — всё же поднял взгляд на нового знакомого Тэхён. — Вы ведь с Юнги стены той преисподней покинули, значит всё улажено и его дня два точно искать не станут. Не переживай. — А меня? — И тебя тоже, ты ведь с ними, — усмехнулся парень. — Хочешь покататься? Здесь, в деревне, воздух чистый. Люблю сюда приезжать, природа как-никак успокаивает. Ранее Тэхёну бы соблазн повстречать тишину и глотнуть свежий воздух не был бы так интересен, как сейчас. Настолько чужие стены пансионата зажали в тиски и перекрыли все клапаны жизни, что даже сам факт, куда-то да с чужаком, не так пугал и отталкивал. Тэхёну бы сейчас на край света хоть с кем-нибудь, лишь бы свободным себя на мгновение почувствовав, глаза открыть и жизнь настоящую увидеть. — Поехали, — говорит, в чужую ладонь свою руку вкладывая, никчемную жизнь доверяя и шаг в неизвестность делая. Намджуну хочется если и не верить, то просто надеяться. Он единственный, кто вне дома не спрашивает о том, что в нём происходит, Намджуну в принципе всё равно, чем ранее жил Тэхён. Он любит говорить о вещах независимых, таких как красоты здешнего леса, иссиня-черном полотне, раскинутом над землей, и тех звёздах, что украшают его. Намджун за короткий срок сумел вывести Тэхёна из той обители, поглощённой в темень, что загнал себя парень сам; Намджун своими мыслями ни о чём расслабляет, заставляет задуматься лишь об одном — как хорошо сейчас здесь и сейчас, как легко. Время близилось к утру, Тэхёну пора было возвращаться в пансионат, и оба это понимали, но отпустить его сейчас Намджун не позволил себе по той причине, что в случае раннего уезда Тэхён упустит главное в жизни и самое красивое — рассвет. Сидя на капоте чёрного ламборгини, Тэхён допивал уже остатки горячего шоколада, что, со слов Намджуна, всегда имеется в термосе рядом, некая слабость парня. А на небе лучи просыпающегося солнца как по мановению палочки окрасило небо в тёпло-красные тона. — Красиво, — заворожено наблюдая за восходящем солнцем, с расплывшейся улыбкой на лице прохрипел от долгого молчания Тэхён. — И правда — красиво, — глядя на восхищающегося парня, улыбнулся Намджун. — Встретимся ещё? — Встретимся, — самовольно подписал контракт о собственной смерти Тэхён, продолжая наблюдать за красотами природы.