Империя

      — Тебе повезло, что княжна Эжени на твоей стороне, — баронесса Бобрина, Бести, как ее называют все — когда-то она была виконтессой Бестемьяновой — подхватывает Ивана под руку небрежно, почти материнским жестом. Матушке она приходится лучшей подругой, неудивительно, что она так относится к нему, и неудивительно, что она пытается его опекать. Иногда даже получается. Иногда получается слишком хорошо.       — О чем вы, тетушка? — Иван очень старается сделать вид, что не понимает, о чем она. Правда очень пытается. Выходит, судя по ее лицу, не очень хорошо. Ну или дело в том, что она его уже давно изучила, благо знает с первых дней его жизни. Ему это кажется почти невозможным: как можно знать кого-то с рождения? Когда-то, думает он, ему это станет ясным. Не сейчас.       — Княжна Эжени от лица своей сестры пообещала мне, что тебе достанутся все вальсы княжны Александры, не обращаться же ей было к тебе напрямую, — сообщает Бести, заговорщически к нему склоняясь, чтобы можно было тише говорить. — Вот ты опять это делаешь, держи себя в руках.       — Делаю что? — он хмурится уже всерьез, не наигранно. Она его ударяет легко веером по плечу.       — Сияешь так, будто солнце проглотил, едва про княжну Александру слышишь. Поэтому я и говорю, тебе княжна Эжени благоволит, дает возможность хотя бы попытаться добиться ее сестры. Цени ее и будь признателен.       Иван улыбку даже не прячет, знает, тетушка ее воспримет так, как ей захочется, и наверняка решит, что он счастлив от перспективы провести много времени с девушкой, покорившей его сердце. Он и правда счастлив безумно от этого, но еще ему смешно немного — какая по счету это возможность? И обычно возможности ему дает сама Александра, а не ее сестра. Он понимает, почему она не спешит рассказывать о том хрупком и нежном, что между ними есть — наверняка боится родительского гнева, как княжна Эжени до того. Ему думается, были бы у него дочери, он бы тоже оберегал их от каждого юноши, а ну как попадется необязательный повеса и ловелас, или и того хуже? Но ему о дочерях рановато думать, он еще даже не женился. И не женится в скором времени, так же мысленно добавляет он, пока не будет уверен, что Александра не против того, чтобы он попросил ее руки.       — Я весьма признателен, тетушка, — уверяет он ее, свою улыбку не сдерживает, не пытается даже. Зачем, если все равно все увидят, как он рад? — И ни о чем не мечтаю так же сильно, как о том, что княжна ответит мне взаимностью.       — Это ты не мне говори, — ворчит Бести наигранно, хотя в глазах ее искорки смешливые. — Это ты ей к концу бала скажешь, потому что если ты с этого начнешь, спугнешь девушку, как пить дать. Издалека заводи разговор, и не будь варваром, видит бог, твоя матушка выбилась из сил, пытаясь привить тебе хорошие манеры. А теперь иди, и помни: все вальсы.       Такого ему не забыть, как бы он ни хотел. Новобрачные открывают бал, начиная танец в тот самый момент, как Бести отпускает его руку, в тот самый, когда он находит в толпе взглядом Александру — и она ловит его взгляд своим, улыбаясь едва заметно. Он почти прорывается сквозь толпу по пути к ней, извиняется бездумно перед всеми по пути, и склоняется в поклоне достаточно глубоком, чтобы не нарушать этикет — недостаточно, чтобы не иметь возможности от нее не отрывать глаз. Она его и не отпускает из плена своих, ладошку в его ладонь вкладывает — он с сожалением отмечает что сейчас, в отличие от утра, на ней перчатки — и следует за ним. Она нежная, будто майское утро, легче ветерка, и Ивану кажется, она улетит, если он ее отпустит сейчас. Он и не отпускает.       Думает, стоит ли начинать издалека, как ему наказано было? Додумать не успевает — Александра сплетает их пальцы, и от жеста этого простого тепло внутри. Это больше, чем чужим позволяют, это близко и дает надежду, и Иван, надеяться не смеющий на больше, чем она ему позволяет, будто обретает второе дыхание.       Стоит ли спросить ее сегодня, позволит ли она ему мечтать о большем, чем у него есть?