Империя

      Третья дочь барона Самарского, Алена, никогда не была надеждой семьи. Оно и к добру, думалось ей — зачем возлагать на себя великую тяжесть чужих ожиданий? Отцовский титул может немного облегчить жизнь, собственные таланты — сделать ее прекраснее. Учитель танцев, нанятый для нее родителями в раннем возрасте, и обнаружил главный ее талант, а заодно и разжег в подопечной мечту — стать примой. Важен ли титул на сцене, важны ли деньги, и связи, и все мирское, когда есть умение приковывать к себе чужие взгляды? Она считала, что нет, и переубедить ее не смог никто. В конце концов, Алена с детства отличалась упорством.       Чем старше она становилась, тем выше были ее чаяния и тем большего она желала. Но все вело ее к одной только цели — стать бессменной примой хотя бы на несколько лет. Показать всем, чего она стоит, что она может. Доказать, что она была права, когда не сдавалась, когда не позволяла никому переубедить ее. А потом, когда она добилась, наконец, того, к чему так долго шла, произошло то, что изменило ее взгляд на жизнь — по крайней мере, на тот момент. Отец просто поднял глаза на нее от утренней газеты, когда она, сияя счастьем, положила на стол билеты на послезавтрашнюю премьеру, и заявил, что нашел ей жениха. Граф Букин, мол, обеспокоился женитьбой своего сына, и она оказалась идеальной партией. Алена тогда пожала плечами, мол, вы меня с ним хотя бы познакомьте. Всего несколькими днями спустя их и правда познакомили — на организованном отцом приеме было около полусотни человек, и не было сказано ничего насчет будущей помолвки, но отец прошептал ей, подтолкнув к нему, что дело уже решенное, и ей осталось только взять все в свои руки.       И виконт оказался тем мужчиной, который, показалось ей, смог бы украсть ее сердце, не будь оно давным-давно подарено балету. Поэтому в сентябре, сразу после бала по случаю помолвки княжны Евгении, уезжая в Москву до самой зимы, она жалела только о том, что все это время его не увидит. Но когда они встретились в назначенном ею месте после приезда, когда виконт заговорил о том, что она все неверно поняла, Алена вспомнила отцовские слова про то, что все надо брать в свои руки, утром этим ей повторенные. Вспомнила — и решила воспользоваться советом.       Влетала бы она сейчас в отцовский кабинет разъяренной фурией, не будь тех слов сказано? Массивная дубовая дверь врезается в стену — кто говорил, что женщина в гневе сильнее любого мужчины и опаснее любого зверя, сам не знал, наверное, насколько был прав. Алена садится без приглашения, игнорируя то, что в кабинете действуют правила, установленные отцом, а не те, что соблюдаются в остальных комнатах дома, и скрещивает руки на груди.       — Когда вы собирались сказать мне, папенька, что помолвка не то что не состоялась, но и не состоится? — она повышает тон почти сразу же, не в силах сдерживаться. Маэстро говорил, в этом ее прелесть как актрисы, как балерины — он не говорил, как сложно с этим жить женщине, от которой ожидают вечного спокойствия, смирения и вежливости, проще говоря, игнорирования собственных эмоций. — Хотя нет, спрошу иначе, собирались ли вы мне вообще об этом говорить?       — К чему ты ведешь? — отец опускает свою вечную газету и глядит поверх нее почти что изумленно. Но именно что почти. Чего-то он ожидал или что-то знал. Что, уточнять не нужно — конечно же он знал о отмене помолвки.       — К тому, — шипит она, щурится, выглядит змеей, перед укусом предупреждающей сначала человека не заставлять ее это делать, — что после вашего, папенька, напутствия этим утром я выставила себя полнейшей дурой. И когда я упомянула виконта, было бы неплохо, для разнообразия, сразу сообщить, что вы, папенька, не сумели договориться об этом браке.       — Это не было моей ошибкой, — рычит отец. Свои ошибки он признавать и правда не любит, и вообще предпочитает делать вид, что их не было — тем сейчас, в яростном порыве, приятнее ему на них указывать.       — Нет, папенька, — она улыбается так, что за версту понятно, что улыбаться-то ей сейчас и не хочется, — это было вашим промахом. Поэтому теперь я буду решать за себя сама, а вы решайте за моих братца и сестрицу, как привыкли.       Той самой тяжелой дверью она громко хлопает, выходя из кабинета. В конце концов, думает Алена, у нее есть балет, которым она живет. В конце концов, как бы ни был хорош виконт, он никогда не стал бы для нее важнее всего остального, так какая ей разница, с ним или без него? И она мысленно вычеркивает один пункт из списка своих сожалений.