22
26 января 2019 г. в 00:57
Письмо — значит, все кончено и она не хочет его видеть.
Просьба о встрече — значит, она ему верит.
Иван третий день почти без сна проводит, из комнат своих почти не выходя. Заглядывала матушка, попробовала его уговорить рассказать ей, что произошло и в чем дело, но сложно говорить с человеком, который не хочет рассказывать. Он не хочет — он ждет ответа, чтобы быть уверенным в том, чем эта история закончится. Отказом отвечает на предложение матушки послать за врачом, потому что не болен ведь вовсе, и ждет. Ждет письма, или посыльного, чего угодно, чтобы знать, чего ожидать, чтобы не было неопределенности этой. А княжна, кажется, намерена его мучить, ну или просто о нем забыла — он правда не может придумать другой причины для того, чтобы так долго молчать, не сообщая ему никакого решения.
— Давно надо было сделать ей предложение, балбес, — голос отца заставляет страдальчески поморщиться и перестать бродить по комнате кругами. Ну конечно. Отец знает все, что только можно — откуда, не говорит, но тогда он не спросил, что произошло, а лишь потребовал подробностей, а потом, снабдив ценными инструкциями, дополненными ценным же отцовским подзатыльником, отправил извиняться. Домой он тогда вернулся с парой царапин на щеке — кольца княжны оказались довольно тяжелыми — и с надеждой на лучшее.
Имел ли он вообще право на эту надежду? Или не зря она угасала миг за мигом?
— И она бы не согласилась, потому что мы держали все в тайне, — огрызается он почти бессильно. — А я бы ее еще и оттолкнул своим нетерпением. И что бы это дало? Ничего хорошего.
— Ну да, вы, молодежь, всегда лучше всех знаете, — фыркает отец. Иван хочет было возразить, но передумывает — смысла в этом не видит. Зачем, на самом деле? Ради чего спорить, ради самого спора? Ведь переубедить-то отца наверняка не получится, он давно уже решил, какого придерживаться мнения. — Ты еще скажи, что боялся, потому что она княжна, а ты царскими кровями похвастаться не можешь.
— Ну и скажу, — он плечами пожимает, отворачиваясь и вновь возобновляя свое занятие бессмысленное, шаг за шагом, шаг за шагом. — На это у тебя уже тоже подготовлен аргумент?
— Нет, — признается граф, заставляя его замереть, чуть не споткнувшись. Редко такое бывает, чтобы он признавался в собственной неготовности вести аргументированную дискуссию. — Просто какой же ты мужчина, если боишься даже слово сказать, якобы уже зная, чем это закончится? Если так и будешь всю жизнь наблюдать, не смея ничего сделать, увидишь, как она под венец с другим идет. Я твою мать чуть не упустил так, ты уверен, что хочешь оказаться еще глупее?
Иван не хочет, но не знает, как об этом правильнее будет сказать, поэтому молчит и лишь отворачивается со вздохом. Ненадолго — эмоции все-таки никуда не деваются, ожидание тягостное внутри комком сворачивается, и это лишь вопросом времени было, когда он развернется, плетью хлестнув в первую очередь его, а теперь времени неожиданно и не осталось, и…
— Если она не захочет меня видеть, значит, я ее уже упустил, — взрывается он, — и тогда что мне делать? Попросить, чтобы меня в Крым отправили, на войну, чтобы меня там благополучно убили, чтобы не страдать?
— Да что ж вам, молодежь, так нравятся крайности, — вздыхает отец. — Если то, да если это… А если она за тобой пришлет, а ты такой вот весь небритый и измятый?
Отец, думается ему, нехорошо поступает, давая ему надежду, которая моментально вспыхивает, как если бы к тлеющим углям поднесли бумагу — только вот погасить ее не так-то уж и просто. Иван мельком замечает себя в зеркале и ужасается — а ну как и правда пришлет за ним, не будет же посыльный ждать, пока он себя в порядок приведет, да и саму княжну нехорошо будет заставлять ждать его. Без трехдневной щетины, в свежей рубашке, он правда выглядит лучше, чем до того, выглядит человеком, который готов к любому исходу, и примет его стойко и уверенно, а не позволит ему раздавить его.
Ему бы, может быть, еще кофе — но когда он спускается, матушка быстро перехватывает его, начиная, как она умеет, заботливо его отчитывать за пренебрежение к самому себе, и отвлечь ее получается только тем, что к дому подъезжает карета без гербов. Но стоит фигуре женской выйти из кареты, как он, не видя лица, понимает, кто это, и сердце пропускает удар, как в тех романах, над которыми иногда посмеивалась матушка, зачитывая вслух особо забавляющие ее моменты. Она говорила, что попросит о встрече, но не говорила, что прибудет, чтобы встретиться с ним. Забыты правила приличия, забыт этикет — он слетает вниз по лестнице парадной, подхватывает ее, от земли отрывая, и кружит, не в силах остановиться, не в силах отпустить ее. Она и не просит — смеется счастливо, глаза ее блестят, щеки разрумянились, волосы растрепались, и когда он наконец бережно опускает ее на землю, она тянется и сама его целует, едва касаясь губами его губ.
И Ивану думается, что это тот единственный исход, о котором он не мечтал лишь потому, что не хватало смелости