Империя

      Апрель в этом году непривычно теплый, больше смахивает на май, а то и на конец его, особенно по вечерам, когда, несмотря даже на сумеречную прохладу, воздух все еще прогрет за день. Внутри музыка, и кружатся в вальсе пары, и о чем-то разговаривают-разговаривают-разговаривают не танцующие, с бокалами шампанского бродя по залу, но возвращаться внутрь нет никакого желания. Она сидит на банкетке снаружи, под большими окнами бального зала, слева от Эжени, справа от которой примостилась Стази, и головой покачивает в такт музыке. Маменька, думается ей, еще две недели назад пообещала поговорить с папенькой о том, что за ней ухаживает Иван — сама она не решилась бы, сама бы побоялась, потому что это маменька знает, как с его характером сладить, а не она, которая точно такая же. Интересно, есть ли вероятность того, что она уже с ним на эту тему поговорила? Или стоит все же лучше подождать, а не бросаться грудью на амбразуры, подходя уже к отцу с неловкими вопросами? Эжени свое деликатное положение уже не скрывает, рассказывает внимательно слушающей и задающей уточняющие вопросы Стази о том, что важно учитывать — так, будто младшенькая в ближайшее время собирается тоже замуж и детей рожать, что уж точно вряд ли, учитывая что у них с Бесс, судя по ее последним словам, все прекрасно.       — Я, наверное, вернусь внутрь, — говорит она, когда сидеть на месте уже кажется невозможным. — Вы меня найдете, если я вам понадоблюсь.       Ее найти в толпе несложно, она сегодня в алом, единственная из всех дам, что тут собрались. Александра без особых усилий добирается до ближайшего столика, с которого берет бокал с шампанским, и решает по залу пройтись. Уходит недалеко — прямо перед ней, от нее отделенный несколькими лишь людьми, возникает отец, явно тоже ее заметивший, и она уже готова к нему подойти, когда ее ладонь ловят, и ей не нужно даже смотреть, кто это, потому что она узнает, не глядя, потому что губы сами в улыбке растягиваются невольной, еще прежде, чем она обернется и увидит Ивана перед собой. Он тоже смотрит на нее с этим выражением восхищения и нежности — ну или она совершенно не умеет распознавать его эмоции, если она вдруг ошибается.       — Сашенька… — начинает он, ее ладонь не отпуская. Забывается все, она переплетает свои и его пальцы, в глаза ему заглядывает, ожидая продолжения. Не дожидается.       — Может, представитесь, юноша, прежде чем у меня на глазах обхаживать мою дочь? — гремит отцовский голос совсем рядом, и понять, в гневе ли он или все же нет, реальным не представляется. Черт. — И не кажется ли вам, что вы слишком фамильярны с княжной?       Иван бледнеет, это видно сразу. Все же, надо отдать ему должное, он с места даже не сдвигается, и даже руку ее не пытается выпустить. За это она готова ему простить все прошлые грехи и даже некоторые будущие.       — Виконт Иван Букин, к вашим услугам. Я прошу прощения за свою дерзость, ваше величество, — заявляет он твердо, подбородок вскидывая, — но княжна мне дорога, и княжна самолично позволила мне ее подобным образом называть, и я не вижу причины, по которым мне бы не стоило этого делать.       — Виконт Букин, вот оно что, — в глазах папеньки искорки веселые, и Александра выдыхает. Впрочем, похоже, зря. — А не думали ли вы, виконт, что так стоит называть свою супругу, но никак не девушку, руки которой вы еще не просили?       — А позволите ли вы, ваше величество, попросить у вас руки вашей средней дочери? — тут же, будто в хорошо отрепетированной пьесе, вопрошает Иван, и, не зная его, наверняка можно было бы пропустить мимо себя его неловкость и неуверенность. Она стоит и смеяться хочется — вот так все просто, что ли? Хотя простым это сложно назвать, больше всего хочется спрятаться куда-нибудь от собственной растущей неловкости.       — Попробуйте спросить сначала ее, согласна ли она выйти за вас замуж, — советует папенька доверительным тоном. Смешно еще больше становится — неужели так и сделает? — а потом резко все становится серьезным, когда Иван к ней поворачивается.       — Я это не так планировал, — бормочет он извиняющимся тоном. — Сашенька, душа моя, не буду ли я слишком беспардонным, если попрошу вашей руки?       Ей правда очень многое хочется сказать, и все это высокопарно и красиво, но один взгляд на его лицо заставляет все эти слова теряться. Может быть, оно и к лучшему? Так что вместо ответа она просто шагает к нему и свободной рукой обнимает его, прижимаясь крепко-крепко.       — Папенька, — заявляет, оторвавшись от Ивана через несколько секунд, или лет, или вечностей, — если ты не позволишь мне выйти за виконта замуж, я уйду в монастырь, так и знай.       — Я бы и так позволил, — и в голосе его скользит едва заметно совсем не императорская обида, но улыбка его ясно дает понять, что это не всерьез. — Дал же бог дочерей, в самом-то деле…       Она смеется счастливо, уже без стеснения утыкаясь Ивану в плечо лицом на какой-то короткий миг, и думает, что это папенька еще о Стази не знает. Но если и узнает, то уж точно не от нее. Ей сейчас ни о чем говорить не хочется и ни с кем — сейчас она лишь торопливо приседает в реверансе и тянет Ивана к ведущим в сад дверям. Им надо обсудить помолвку, пусть даже говорить они будут едва ли половину времени.