Империя

      Одно дело — прятаться от всех, красть поцелуи, уединяться тайком, будто преступницам, но быть уверенными в том, что никто не знает и никто не осудит, открываться перед другими — совершенно другое. Стази свои пальцы сплетает с пальцами Бесс, в плечо ей утыкается лицом, собираясь с мыслями. У папеньки сейчас не должно быть никого, он в это время обычно работает в кабинете один, и им бы по-хорошему, как она решила еще пару недель назад, отправиться к нему, чтобы поговорить, как она и обещалась, вот только страшно. Маменьке она потом расскажет, от нее не ждет никаких проблем, вот папенька — главная проблема, и даже, может быть, единственная. Если он примет это, другим просто не останется выбора.       Вот только что сделать, чтобы он это принял?       — Я в порядке, — бурчит она, когда свободная от ее хватки ладонь Бесс ложится на шею, поглаживая мягко прямо у линии роста волос, но голову не поднимает. Они сидят по-турецки на ее кровати, лицом к лицу, платья сминаются, не расправленные аккуратно, но до платьев дела никакого ей нет. — Мне нужно еще пару минут.       — Ты это в десятый, наверное, раз говоришь, — отмечает Бесс мягко, тоном, лишенным всякой снисходительности. — Если ты не готова к этому разговору, не надо себя заставлять.       — Но я хочу! — где-то внутри просыпается ребенок, еще не до конца уснувший — в конце концов, ей еще девятнадцати не исполнилось. Не хватает только ножкой топнуть и капризно губки надуть. Может, ей бы это даже пошло, как знать? Но забавно это еще и потому, что Стази обычно так не ведет себя. — Мне так надоело прятаться, ты бы знала! Тебе разве не надоело?       — Надоело, — соглашается она. — Но это же не значит, что я тебя буду заставлять идти на что-то, к чему ты не готова. Я так разве хоть раз делала?       Стази против воли собственной думает совсем не о том, о чем они разговаривают, и щеки румянец заливает почти лихорадочный. Подобных речей — на тему готовности и заставления — она в свое время наслушалась, в какой-то момент ей терпения слушать это не хватило, и она Бесс, в очередной раз вопрошающей, уверена ли она, рот заткнула простейшим из способов, первым, что на ум тогда пришел. И вот она теперь опять начинает?       — Если ты вдруг забыла, — заявляет ей, — я сама это предложила. Я сама решила, что хочу рассказать. Ты что, передумала? Может, ты еще и боишься?       — Не больше, чем ты, — смеется Бесс, ладонь ее по шее скользит, кончики пальцев находят чувствительное местечко, щекочут, заставляя захихикать, и на нее даже сердиться не получается, даже если хочется. Стази и не хочется, на самом деле. — Давай уже определяйся, пойдем мы куда-то или тут останемся.       Нет. Как бы ни хотелось остаться с ней, особенно учитывая то, что фрейлин она отпустила до самого вечера, надо все-таки собраться с силами, не физически даже, а морально, и пойти туда, куда она и собиралась. Куда они собирались — потому что пойдут они вместе, потому что это важно для них обеих. Они по коридорам идут за руки, перед ними расступаются — княжна, мол, идет — и никто не видит, что ладони они сцепили совсем не по-дружески, иначе не факт, что так спокойно бы смотрели на это. Из-за дверей отцовского кабинета слышно приглушенное «войдите», когда Стази стучит. Внутри — маменька, сидящая на диванчике в паре шагов от папенькиного рабочего стола, и судя по ее серьезному виду, они наверняка обсуждали что-то важное, но не судя по ее чуть смазавшейся помаде, использование которой она упорно отрицает на людях. Стази давит смешок: сейчас надо быть серьезной.       — Что-то случилось, Стасенька? — обеспокоенно вопрошает отец, но осекается почти сразу: видит их руки, их пальцы сплетенные, видит, как Бесс ее ладонь обеими своими держит. Так, будто ждет защиты. Так, как Сашенька за своего Ивана Андреевича держится. — Это считать причиной, по которой ты позавчера на балу вылила шампанское на поручика Лазукина?       — Нет, шампанское на поручика я вылила потому, что он не желал принимать отказ от Бесс, а на дуэль я с ним выходить не буду, я стреляю хуже Полины, — Стази упрямо подбородок вздергивает. Если родители не примут ее решение и ее выбор, будет плохо, а значит, не стоит сдаваться, пока не станет ясно, что эта битва проиграна. Если она еще будет проиграна.       — Ты мне проспорил, — заявляет маменька неожиданно. — Я же тебе говорила, что она сама про свой выбор нам скажет.       — Ты не говорила, что она девицу приведет, — парирует папенька. — Так что я не совсем проспорил.       — Погодите, — встревает Стази, пытаясь не пялиться в шоке, — то есть вы не против?       — Мы бы, конечно, хотели для тебя хорошего мужа, крепкую семью, и все такое, — вздыхает матушка, — но что нам, заставлять тебя?       — Остается только радоваться, — добавляет отец, — что отношения у нас с другими странами неплохие, и династических браков не требуется, иначе не знаю, что бы я делал.       Стази смеется неверяще, но счастливо, целует родителей в щеки и выбегает, пока они не передумали. В коридоре, едва дверь за собой прикрыв, пользуясь тем, что вокруг восхитительно пусто, и руководствоваться этикетом не нужно, ловит в ладони лицо Бесс и целует ее так долго, как только может.       — Теперь что? — спрашивает после этого, в лицо ее вглядываясь. В ответ получает поцелуй в кончик носа, предназначенный явно для того, чтобы ее поддразнить.       — Теперь, — Бесс пожимает плечами спокойно, будто все давно решено, — просто перестать прятаться. Хороший план для начала, как думаешь?