Invisible

      I. Рыжеволосая малышка Пранприя любит сладости, популярную музыку и деревенские ретро-дискотеки по пятничным вечерам, крутится в крупные локоны, что идеально и столь же искусственно ниспадают по её приоткрытым вполовину плечам, любит цокать каблучками по паркетной поверхности коридора их учебного заведения, раздражающе громко и беспардонно хохотать от очередной неудачной и ею же додуманной шутки, верить каждой несуразице, сказанной гадалкой-шарлатанкой из сомнительного рода телешоу, словом, любит и делает всё, чего Чон Чонгук терпеть в девушках больше всего не может. Парень морщится и кривится при одном лишь небрежно брошенном взгляде в её сторону, антипатия к ней льётся из всех щелей возгораемой в нём ненавистью: душа у Пранприи ярко-розовая, с блёстками и наклейками из журналов для принцесс, сахарная, что для диабетиков вроде Чон Чонгука абсолютно противопоказанная и не рекомендованная к любым пересечениям меж ними, до нелепого добрая и наивная девчонка, девочка-лето, девочка-юла, скудоумная глупышка-девочка, что носит пышные и пёстрые юбки и подкрашивает припухлости губ своих прозрачным клубничным блеском, иногда забавно выходя из ею же очерченного контура; мимолётная и его самая странная любовь-нелюбовь к яркой утренней звезде, поцелуи в лоб и нос вместо колыбельных и детских сказок на ночь, девочка-куколка, пустоголовая девочка-комета, интерес к которой пропадает тот же час, когда удаётся ею завладеть, такой ведомой и легко завлекаемой. Но Чонгук ошибается часто и в этот раз окончательно и бесповоротно: мнимая плёнка безобидности и невозможности привыкания к ней слетает с нимба добродушной болтушки Прии, стоило ему вдохнуть её ядовито сладостный аромат. Пранприя Манобан — убеждается в оконцовке лихо сыгранной ими пьесы Чонгук — девушка-сахар, девушка — «белая смерть».       II. Каштановолосая тумблер-красотка Лили плаксива, сострадательна и удивительно придирчива и дотошна — она носит красные французские береты из бархата, очёчки в круглой и крупной оправе, близорукостью полжизни своей страдая, по ночам в черновичках своих чиркает заляпанные гелевой ручкой специфически стилизованные скетчи с рыболюдьми и фантастикой на них, слушает только топовую грустную музыку, иногда бахвалясь своими никому ненужными и столь же неинтересными познаниями во всех известных свету разновидностях чая, читает слезливо глупые фанфики по знакомым ей фандомам — взгляд нетипично разумного для обычного спортсмена Чонгука темнеет в сию же секунду, когда Лили, мечтательно вздыхая, врезается в широкую мускулистую спину его, отходя, холодно и надменно чеканит нежеланные извинения, так не искренне и так сего факта от него, её недовольного одноклассника, не скрывая. Они живут разными мирами, точки соприкосновения меж ними сравнительно малы, если брать во внимание инцидент, послуживший катализатором их взаимной молчаливой неприязнью с того первого их знакомства десять лет тому назад. Они встретили друг друга впервые около разукрашенного в яркие и привлекающие детские глаза иллюстрациями мультяшных зверей фургона, в котором оставался всего один единственный рожок мороженного, который ни один из них тогда не пожелал другому уступить. Итог был один и был он банален: заплатив за него, мальчик, сияя победной улыбкой, ловко выхватил из рук смущенного ситуацией продавца рожок, и девочка, спровоцированная его беспечным поведением, потянулась к нему, в надежде отобрать желаемое. Злосчастный рожок ожидаемо угодил тогда прямо на грязную и пыльную почву под ними. Зерно неприязни было впервые посажено. Как и зерно возрастающего друг к другу интереса.       III. Черноволосая готическая принцесса и панк-рокерша Наллалис шипованную обувь с байком, альбом, собственноручно подписанный Тиллем Линдеманном, променяет разве что дьяволу на трон и на право владеть каждым незначительно крошечным нанометром необъятных адских просторов его, чтобы было легче и проще искать себе, такой сучке ебливой, подобных. Лексикон Наллалис ежечасно пополняется хитро склеенными меж собой ругательствами из солянки знаемых ею языков (Наллалис бегло шпарит на тайском, корейском и английским с японским в придачу) — Чонгук удивляется её способностям находить ещё более извращённые оскорбления в свой или чужой адрес каждый раз, как ему стоит об этом услышать, девка, мол, и впрямь оригинальностями взад и вперёд наружности своей напичкана до отвала. К Чон Чонгуку она ничего ужасающе обидного не говорит, даже напротив, и в шутку, и вполне всерьёз предлагает одногруппнику своему заняться сексом на заднем сидении его кадилака прям средь бела дня, больно щипает его за причинное место его гордости — округлый и стальной зад чонгуковский — брюнет, мало того, что охреневает от её странных и прямолинейных знаков внимания, так ещё и осознаёт впоследствии, что они ему не так противны, какими должны восприниматься, а сама Наллалис, такая уверенная, безбашенная и атакующая лоб-в-лоб, ему нравится. Но ещё больше нравится ему, конечно, ощущать её податливое гибкое тельце под собой, когда он, недолго раздумывая, наконец-то соглашается на столь безумную по его меркам авантюру подолбиться друг другу в дёсны на глазах ошалелых и возмущенных окружающих. Ну, и пофиг, пусть себе дальше волосы рвут и краснеют от зрелищности. С Наллалис Чонгук готов и не такое провернуть: дай она только повод. Наллалис даёт.       IV. Смешная, но не слишком разговорчивая блондинка Лалиса ведёт себя достаточно непринуждённо в компании даже такого интроверта, как Чонгук — Бэмбэм представляет её своей компании громко (в чоновских ушах даже звенеть начинает), отрывисто и, главное, торжественно. Она быстро понравилась большинству его окружения, ибо заряжала всех своей бодрой эмоциональностью, регулярно делилась жвачкой со всеми присутствующими, совершая тут и там добрые, иногда шкодливые пранки над теми, кого выбирала с Бхувакулем на пару абсолютно рандомным способом — прямиком через жребий. Чистая лотерея, Лалиса не перегибала палки, всем смешно, попавшемуся на её крючок вовсе не обидно, весело, задорно, словом, как и всегда. По воле всемогущей шутницы Фортуны в этот раз выбор жребия пал на хмурого и немногословного Джейкея, над которым шутить не рисковал даже сам бог и отец всех университетских проделок Тэхён, что учился курсом старше них — Джейкей был по-змеиному тих и потому опасен: никто никогда не знал, что может случиться, если кому-то удастся его растормошить. Ясное дело, сохранность жизни такого храбреца под вопросом, но Лалиса за свою шкурку шкодницы и проказницы волнуется меньше всего: Чонгук не опозорен, но всеобщий гулкий смех по крайней мере вызвал, судя по реакции их полного зала. Осознав всю нелепость своего прежде крутого и специально созданного им имиджа (дабы отводить от себя излишнее привлечение внимания к своей необщительной персоне), он нескрываемо сильно злится, хотя из беспомощности и паники своей только и делает, что резко оседает на жёсткий и гладкий стул, разрабатывая план скорейшей мести своей этому надоедливому блондинистому недоразумению. Ничего в голову путного, кроме как пригласить её на свидание (Лалиса с тона его холодного аж задрожала тогда, но отказом не ответила), ему в голову, к сожалению его, не приходит. А там дальше — он решил — и видно будет: по ходу дела что-нибудь сверхгениальное и обидное сделать в отместку ей Джейкею в мыслях взбредёт, он уверен. Но вместо этого он по-детсадовски глупо касается чувствами воображаемой точки их невозврата — влюбляется в искренний смех этой смелой и удивительной девушки, у которой, как оказалось, много сопряжённых и совпадающих с джейкеевскими интересов. На двадцать пятое февраля наступающего года они даже запланировали помолвку. Вот она — жизнь.