Укрощение строптивых

Где больше всего проявляется характер и настроение шинигами? Естественно, в бою. И вот, капитан 6-го отряда Кучики Бьякуя, уже полчаса сражавшийся со своим лейтенантом, никак не мог понять, что на того нашло? По правилам этой тренировки, бой велся только шикаем и до «первой крови», ну, максимум до второй, поэтому Бьякуя был сильно удивлен, каким образом за целых полчаса на теле Ренджи не появилось ни одной царапины. Это было абсолютно невозможно, поскольку он справедливо полагал, что знает своего лейтенанта как облупленного, знает все его слабые места, может предсказать каждое движение Забимару и все маневры самого Абараи. Он даже обрадовался, когда по жребию ему достался собственный лейтенант, бой должен был закончиться минут за пятнадцать максимум. Но сегодня слабых мест у Ренджи не было. Зубастое лезвие появлялось в совершенно непредсказуемых местах, да и сам Ренджи скакал в шунпо не хуже капитана. Бьякуя был удивлен. Бьякуя был сбит с толку. Бьякуя был озадачен, в конце концов, почему до этого момента он никогда не замечал такого потенциала у Ренджи. Конечно, тот всегда выкладывался по полной в битве с капитаном, вплоть до того, когда уже не мог поднять накалившуюся в его руках сталь. «Непростительная ошибка», — думал Кучики. Как он мог так недооценивать Абараи? И откуда вдруг взялась в нем эта сосредоточенность, предельная концентрация, такой контроль реяцу в конечном итоге? Ренджи сейчас напоминал ему какого-то древнего демона с горящими глазами, с алыми лентами волос, растрепавшихся в бою, с острыми зигзагами татуировок, которые резали глаза. Куда бы не посылал Кучики свои лепестки, со скольки сторон не атаковал, везде они натыкались на распростертую ленту Забимару. Как будто Ренжи был не на тренировке, а за что-то бился. За чью-то жизнь, как минимум. Изумление капитана достигло предела, когда лезвие чужого меча прорезало рукав его косоде, и он понял, что еще доля секунды, и Абараи мог его ранить. Он не привык полностью выкладываться на тренировках с лейтенантом, но сегодня явно был исключительный случай. Бьякуя заставил себя напрячься в битве с ним шикаем! Это было неслыханно. Через десять минут под лопаткой Ренджи появился надрез, и алые струйки крови потекли по влажной спине. Но Ренджи не выглядел расстроенным, он выглядел победителем. И только он сам знал, по какой причине. Он спокойно убрал Забимару, поклонился и отошел за пределы области схватки. А Бьякуя все стоял, прекрасно понимая, что выглядит, по крайней мере, странно. Хваленая выдержка подвела. Спохватившись, он нырнул в шунпо к кромке поля, даже забыв убрать Санбонзакуру. Определенно, сегодня не его день. — Молодец, Ренджи, — радостно похвалил его Ичиго и чуть—чуть приобнял. — Ты сегодня в форме, несмотря на вчерашнюю вечеринку. — Спасибо, — искренне ответил Абараи и потрепал Куросаки по плечу. Что подумали все свидетели этой трогательной сцены, осталось за кадром. — Ты с кем? – спустя некоторое время спросил Ренджи. — С Хисаги, — ответил Ичиго и глянул в сторону Шухея, который в этот момент о чем-то живо переговаривался с Гриммджо, — смотри, наставления, что ли, дает? В этот момент Хисаги обернулся и рыжий искрометно ему подмигнул. Шухей сначала, вроде бы, слегка удивился, но потом все-таки улыбнулся в ответ. — Слушай, Ичиго, — тихо сказал Абараи, — я разделяю твой энтузиазм, но Шухей действительно непростой противник. Тем более он сейчас так натренировался с… ну, ты понял, хотя и до этого был очень силен. Я-то знаю. — Не волнуйся Ренджи, даже если я проиграю, что абсолютно невозможно, я все равно поставлю тебе бутылочку сакэ. Коси, Казешини! – Хисаги высвободил шикай, и тут же две сверкающие косы полетели в сторону Ичиго. После двадцати минут схватки Ичиго действительно понял, о чем говорил Ренджи. Во-первых, владение шикаем у Хисаги было на уровне капитана, во-вторых, сама его форма приносила дополнительные трудности, в-третьих, маневры Шухея иногда до одури напоминали ему кое—кого другого. Этот кто-то спокойно сидел сейчас под деревом и лениво наблюдал за развитием событий, ничем не выдавая своих соображений. Хисаги пару раз уже подловил Ичиго, того спасло чистое везение. Он разозлился по-настоящему. Даже не принимая никакого участия в жизни Куросаки, этот невыносимый арранкар умудрялся ему нагадить. Мало ему того, что он сначала забрал самого Ичиго со всеми потрохами, так теперь еще и откровенно издевался, наблюдая, как его «ученик» заставляет Ичиго нервничать своими, нет, не своими, его выкрутасами. Знакомое чувство заполыхало в груди, что ж, раз он так хочет, он получит желаемое. Ичиго представил себе довольного, ухмыляющегося Джагерджака, говорящего ему, что он слабак. Это взвинчивало и без того натянутые нервы до предела. То, что надо. Реяцу начала выплескиваться мощными толчками, потекла из рук в Зангецу, накрыла все поле, он успел еще раз мельком глянуть на Гриммджо, и ему показалось, что он наконец-то увидел проблеск интереса в бирюзовых глазах. Подстрекаемый своим гневом, Ичиго бросился на Шухея, как на самого арранкара, с той же мыслью, с которой бросался всегда: «Я не могу проиграть!» И он выиграл, практически не заметив этого. Когда пелена упала с глаз, он обнаружил, что уже стоит на земле возле Ренджи, и только подергивание онемевших пальцев, до белизны сжимавших рукоять меча, напоминало о недавнем бое. Абараи как-то странно посматривал на него, но сказать ничего не решался, и искоса поглядывал на Хисаги, которого Гриммджо похлопывал по руке и, весело скалясь, что-то говорил. — Ты как, в порядке? – поинтересовался Ренджи. — Да, в полном, — Ичиго потер переносицу, — странно, я даже не помню, как нанес последний удар. На плече Шухея красовался широкий рубец, который уже обрабатывал кто-то из 4 отряда. — Неудивительно, — хмыкнул Абараи, — я думал, ты его вообще пополам разрубишь. — Что? – испуганно спросил рыжий. — У тебя было такое лицо… ладно, все нормально. Пойдем что ли, вроде все закончилось. — Ренджи, — Ичиго ткнулся головой в плечо. — Эй, ты чего? — Я… правда мог его…? Абараи взял его за плечи и встряхнул. — Все нормально, придурок, ты бы не сделал этого. Пойдем, — он развернул Ичиго и, придерживая его за плечи, направился к выходу. Ичиго был слишком растерян, а Ренджи слишком обеспокоен, чтобы заметить, что им вслед смотрят. Гриммджо цепким взглядом рассматривал перспективы, о нет, не свои. Перспективы того, насколько близко Ичиго мог сойтись с этой красноволосой рекламой тату-салона в его отсутствие, и насколько велики основания для того, чтобы он, Джагерджак, размазал зарвавшегося лейтенанта по каменным плитам Готея. Неожиданно он почувствовал, что не один он интересуется колоритной парочкой. Вслед уходящим тянулась тщательно подавляемая, но все-таки ощутимая реяцу, в которых сквозили иные чувства, но не менее интересные. «Даже так? Что ж, это может быть полезным», — ухмыльнулся он своим мыслям.

***

Синие сумерки опустились на белоснежные стены Сейретея, вдали зажглись первые робкие звезды. Тишина окутала улицы, лишь шаги патрульных гулким эхом отдавались от стен. Готей готовился ко сну. Все были слишком вымотаны тренировкой, чтобы найти в себе силы для веселья. Кучики Бьякуя сидел на веранде своего поместья, наблюдая, как темнота постепенно поглощает окружающие предметы, один за другим. Такая же темнота уже давно поглощала сознание капитана. Он переставал понимать сам себя, что наталкивало его на безумные мысли и не менее сумасбродные поступки. Как будто он опять стал вспыльчивым подростком, загорающимся от любой, даже сырой, спички. Он думал, что в его жизни все «слишком». Раньше было слишком много ожиданий, ограничений, поводов для бунта. Бьякуя полагал, что стоит вырасти, и он станет свободным от этого. Он обманулся. Теперь в его жизни было слишком много ответственности, вынужденного пафоса, бесконечное число правил и запретов и слишком много Ренджи, который со всем этим не вязался. Он олицетворял собой все, что главе клана Кучики было недоступно. Абараи присутствовал везде. В офисе и на плацу, за обедом и на прогулках, но самое страшное, что его было недопустимо много в голове самого аристократа, и в его снах. Почти каждое утро он просыпался с навязчивым образом лейтенанта, который преследовал его. Хотя «преследовал» не то слово, которым можно описать то, что Ренджи с ним делал. Он его просто имел. В буквальном смысле этого слова. Везде и когда ему было удобно. В том же офисе и на плацу, за обедом и на прогулках. Поначалу это было ужасно, он просыпался от стыда и отвращения к самому себе. Он не мог смотреть лейтенанту в глаза днем, но ночью снова нырял в этот кошмар. Мир Бьякуи раскололся на две части. Когда он бодрствовал, он изливал потоки презрения и недовольства на голову Абараи. Когда он спал, то бесстыдно отдавался ему, сквозь стоны и крики шепча его имя. И чем больше он нагружал лейтенанта работой, тем острее были сны. Это было не просто невыносимо, а несовместимо с его жизнью в принципе. Ложась спать вечером, он знал, что проснется весь в поту и со склизкими потеками на бедрах. Это сводило его с ума. Потому что ночные кошмары стали переползать в реальность. Он не мог спокойно смотреть в лицо собственному лейтенанту, вспоминая, что вытворяют с ним его губы во сне. На идеально вылепленное тело, блиставшее во всей красе, когда Ренджи гонял отряд на плацу, которое он жадно вжимал в себя, чувствуя рельеф каждой мышцы. На волосы, в которые он вплетался пальцами и целовал, которые гладили его так же, как и руки с длинными, узловатыми пальцами. Не говоря уже о татуировках, которые Бьякуя уже выучил наизусть, каждый штрих, потому что проводил по ним во сне языком сотни раз. Отвращение и стыд исчезли со временем сами собой, но желание осталось. Глухое, нестерпимое, бьющееся внизу живота каждый раз, когда он видел Ренджи, расщепляющее его на атомы, когда он представлял, как это могло бы быть на самом деле. Он и сам не понимал, как можно так долго терпеть возбужденное состояние. Целый день, чертов день, для того, чтобы, вернувшись наконец-то домой, первым делом излить напряжение, превращающее тело в гранитный столб, а мозг в желе. Но Абараи, конечно же, этого не видел, потому что в жизни Кучики Бьякуи всего было «слишком». Внезапно от очередного сеанса самобичевания Бьякую отвлек странный шум в кустах у забора. В темноте он, конечно же, не мог увидеть, кто это. Реяцу не было. Метнувшись в комнату, он взял со стойки катану и замер в ожидании незваных гостей. А гость и не думал прятаться, он размеренными шагами приближался к освещенному кругу, и когда Бьякуя его разглядел, удивление все-таки отразилось на его лице, вместе с презрением. — Йоу, шинигами! – традиционное приветствие звучало так, как будто его тут ждали. Кучики уже потянул меч из ножен, когда Гриммджо сказал: — Это тебе не понадобится. Я по делу. Нет, определенно, сегодня не его день. Что могло быть худшим его завершением, чем визит дикого арранкара через забор? Бьякуе было почти смешно. Но руку он не убрал. Джагерджак нагло протопал в комнату, осмотрелся, выбирая место куда можно сесть, но, видимо, не найдя ничего достойного, плюхнулся просто на пол, скрестив ноги. Бьякуе очень хотелось сказать хоть что-то, но у него просто не было слов от возмущения. — Я вижу, ты удивлен, но не парься. Выпьем? — вполне серьезно сказал Джагерджак, достал откуда-то кувшинчик и зазывно помахал им. — Ты вроде сказал, что по делу. — Кучики не стал уточнять, что с пустыми, да еще с такими психованными, у него дел быть не может. — Ага, — кивнул тот головой, — но нам не помешает выпить. Тебе особенно. Определенно Гриммджо вводил Бьякую в ступор, что было, как говорится, «невероятно, но факт». Аристократ убрал Санбозакуру на подставку, достал из маленького шкафчика две пиалы и уселся напротив арранкара. «Пусть этот день уже закончится. Я сделаю что угодно, только чтобы наступило завтра», — подумал он. Гриммджо спокойно налил сакэ в подставленные пиалки, подал одну Кучики, подняв руку в приветственном жесте, тут же выпил. Бьякуя пригубил свое и поставил рядом. Он молчал, ждал и изучал арранкара, потому что до сего момента ему было ни жарко, ни холодно от самого факта существования Гриммджо в этом мире, он его просто не замечал. Но, раз уж так вышло, можно и понаблюдать. — У нас с тобой, кажется, есть общая проблема, — уголки губ арранкара немного вздернулись. — У нас? Ты что возомнил о себе, арранкар? — холодно ответил Кучики после небольшой паузы. — То есть, тебя все полностью устраивает? — проигнорировал его Гриммджо. — Абсолютно. — Ну… Раз так, я думаю, ты не будешь возражать, если я преподам кое-кому урок хорошего тона. А конкретно: не трогать чужое, — в бирюзовых глазах зажглись маленькие холодные огоньки. — Я тебя не понимаю. — Я имею ввиду, — тут Гриммджо наклонился к Бьякуе слишком близко, нависнув над ним, и тому пришлось немного поднять голову, чтобы не отпустить взгляд, — что, раз ты сам не можешь укротить своего лейтенанта, этим займусь я. Теперь понимаешь? Кучики на ощупь нашел рукой свою пиалу и залпом осушил ее, алкоголь обжег язык и глотку, но зато заставил придти в себя. — Не понимаю. Если это все, пошел вон, — льдинки градом посыпались на голову арранкара. — Что ж, тогда ты или трус, или глупец, — мурлыкающим голосом проговорил Гриммджо, отодвинувшись, — но я приму меры в любом случае, а ты… Бывай! – он бодро поднялся и пошел обратно в сторону забора. Его остановил круговорот лепестков Санбонзакуры. — О, ты, наверное, оскорбился, — не поворачиваясь, сообщил Джагерджак, — но я не могу по-другому назвать человека, который настолько подавляет свои желания и потребности. Возможно, именно потому, что арранкар не поворачивался и не пытался защищаться, Бьякуя не напал. Вихрь мыслей в его голове напоминал кружение лепестков, он никак не мог решиться. С одной стороны, неизвестно откуда чертов арранкар явно знал о чем говорил и спровоцировал его. А с другой, аристократ понимал, что если он сейчас подтвердит его слова, то даст ему самый опасный козырь. Он не боялся, что значит слово Гриммджо против его? Но он увидел свой шанс. Вырваться из порочного круга, в который загнал сам себя. — У тебя есть план? – наконец выдавил из себя Бьякуя. — Да, — Джагерджак повернулся, но привычной ухмылки не было на его лице. — Я выслушаю. Гриммджо кивнул и вернулся на прежнюю позицию. Снова разлил сакэ по пиалам и поднял руку в безмолвном тосте. Они просидели еще часа два, мирно распивая кувшинчик и что-то тихо обсуждая. Поскольку подслушивать очень неприлично, оставим их, ведь лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.