Уроки верховой езды

Я бы не сказал, что это был какой-то слишком страстный поцелуй, скорее — примитивное, продолжительное соприкосновение губами. Но то, что у меня заметно выступил пот на ладонях и лбу, а щеки окрасились румянцем, означало, что этот «чмок» мое тело расценило достаточно ярко. Хорошо, что на улице было уже темно и моей красной рожи видно не было. Линдеманн меня как-то вяло оттолкнул. И принялся молча пялиться, как истукан. Черт возьми, Тилль, лучше бы ты бросился махать кулаками, как я должен понять твой рыбий осуждающий взгляд?! — Прости. М-да. На большее мой мозг не оказался способен. В целом, такой мой ответ можно понять, ведь с мужчиной я целуюсь впервые. А также я нахожусь в глубочайшем шоке от того, что это вызвало у меня какие-то не неприятные чувства. Линдеманн опустил голову, нахмурился и, опираясь на костыли, поковылял куда-то прочь. Конечно же, я последовал за ним. — Тилль, ты решил оставить меня здесь с ежами ночевать? Давай я помогу. Перестань дуться, я не хотел этого. — Точно не хотел? Линдеманн повернулся ко мне с каким-то ехидно-надменным выражением лица и это заставило немного опешить. Что мне ответить на это? Зачем он задал этот вопрос? Проклятый непонятный мужик. — Это случайность. — Ладно, сейчас выйдем в деревню, а там тебя до дома подкинет один мой хороший товарищ. Автобус ты свой уже давно пропустил. *** Не знаю почему, но мне стало неприятно после слов Тилля. Неужели я нагло надеялся, что он оставит меня у себя на ночь? На самом деле, это было бы неплохо, так как переться в свое болото по темноте мне не очень хотелось. Но мы абсолютно чужие люди, это же очевидно! Линдеманн и так был со мной предельно дружелюбен, да и я с ним. Надеюсь, этот неловкий засос в духе школьников не повлиял на решение Тилля, и он на самом деле собирался отправить меня домой независимо от обстоятельств. — Ганс, это Кристиан. Закинь его в Шверин, я хорошо заплачу. Линдеманн обратился к какому-то бугаю, чинящему машину неподалёку от дома-коммуналки. Почему он делает это ночью? Ганс представлял собой сбор стереотипов о деревенских мужиках-работягах: потрепанная одежда, соломинка в зубах, странная шляпа на бок и очень крепкое тело. Настолько крепкое, что даже Тилль по сравнению с ним выглядел изящным. Наверное, меня этот Ганс убьёт одним щелбаном, если захочет. — Без проблем. Дорогу покажешь, Кристиан? Я кивнул, но все равно смотрел на Линдеманна, будто общался с ним. Плотник с пустым взглядом стоял ко мне боком и не показывал никакой заинтересованности в мою сторону. Черт, меня это напрягает. — Тогда придётся подождать. Моя малышка немного барахлит в двигателе, как бы неисправностей не возникло! Чиню сейчас, потому что весь день прошлялся на подработках, а завтра утром на рыбалку ехать, а рыбалка — святое! Линдеманн все же повернулся в мою сторону, когда Ганс скрылся с поля зрения за машиной. Мне стало неловко, потому что на меня смотрел человек с таким выражением лица, будто мы друг друга совсем не знаем. Равнодушие! И это тогда, когда у меня буря эмоций на лице! — Тилль, ты же не обижаешься на меня за…поцелуй? — я сказал последнее слово шёпотом, чтобы Ганс не услышал. — Я просто думаю сейчас. Что ты почувствовал? — Ну, это было приятно? В какой-то степени, — Линдеманн резко повернулся ко мне, что я аж подскочил. — Нет-нет, ты не подумай! — Тш, мне тоже. С тобой сосаться приятно, как с бабой, цапля! — Тилль густо покраснел, раздражённо толкнув меня в плечо, из-за чего я чуть не свалился в ближайшую лужу. Что ж, хорошо, что мой психоватый плотник вернулся! — С тобой тоже. Как с красивой губастой женщиной, — я специально поиграл бровями, в шутку щипнув Линдеманна за бок. Боже мой, это общение до хорошего не доведёт! — Так, не разгоняйся, содомит очкастый, я по женщинам больше, — мне дали оплеуху, но не более. Я широко улыбнулся и понял, что точно не хочу никуда уезжать, Линдеманн ужасно быстро умеет к себе располагать. Но я должен уехать. Не хватало приесться. *** Всю дорогу Ганс трепался со мной о машинах и рыбалке. Мне нравилось его слушать, старые автомобили и рыбу я люблю, но поддерживать разговор чем-то своим мне не хотелось. На улице было уже совсем темно, путь освещали фонари, стоящие вдоль дороги. Звёздное небо и яркая Луна смотрелись очень красиво над тёмным лесом. Внезапно моё сердце ушло в пятки. — Черт, Ганс, какой номер телефона у Тилля? Прости, что перебиваю. Мне стало жутко страшно. С Линдеманном я очень хотел бы продолжить общение, но спросить у него номер телефона мне мозгов не хватило. — А, без проблем. 95 33 36. — Я запомнил. Спасибо, Ганс. О чем ты там говорил? *** 95 33 36. Эти цифры я выучил лучше, чем свой собственный номер телефона. Тиллю я позвонил сразу же, как приехал домой и, к моему счастью, он не спал в этот момент. Мы проболтали о всякой чепухе почти два часа, но о последствиях в лице счета за телефон в конце месяца я не переживал. Я вообще заметил, что общаясь с этим обворожительным плотником перестал частенько обращать внимание на различные бытовые вещи, которые раньше стояли чуть ли не в приоритете. Возможно я обрёл что-то новое с Тиллем, какие-то свежие эмоции. Неожиданно для себя, я привязался к этому мужику так же сильно, как кот к валерьянке. Но я не могу сказать, что рад такому стечению обстоятельств, потому что моя безграничная свобода уже не являлась уж столь безграничной, а настроение значительно стало зависеть от звонков Линдеманна все две недели нашего общения. Иногда я чувствовал себя психологом, помогая Тиллю разобраться с проблемами в лице Круспе; иногда я просто выслушивал недовольства, потому что Линдеманну нужно было унять пар; часто я сам делился чем-то важным для меня, а Тилль все внимательно выслушивал, что нереально помогало. Порой мы просто ржали в трубку друг другу, как кони, пересказывая забавные жизненные ситуации. Я шутил не очень хорошо, как по мне, но Тиллю нравилось. У него было прекрасное чувство юмора. Своеобразное, но прекрасное. В последнее время мы стали созваниваться ещё чаще, а наши разговоры стали более спокойными. Уж не знаю, что с этим связано, но громко ругаться, спорить, или шумно смеяться не хотелось. Нет, Линдеманн смеялся иногда, но это был уже не громкий хохот, а какой-то тихий, смущенный смех с хрипотцой. Я бы даже сказал — с нотками интима. В такие моменты я себя чувствовал сопливым школьником, общающимся с дамой сердца. Не знаю, как должно быть в дружбе между двумя, вроде бы, гетеросексуальными мужчинами, но здравый смысл подсказывал, что мы явно свернули куда-то не туда ещё в лесу, в компании ежей. У меня все сжималось внутри, пульс, казалось, подскакивал до Эвереста. Думаю, что у Тилля так же, потому что мне приходилось часто слышать, как он сбивается во время разговора, мнется, или тяжело и неловко вздыхает. Я никому не говорил о своём новом друге. Родители все также считали, что я сижу в четырёх стенах и не имею никаких друзей, помимо лошадей. Некоторые хорошие знакомые-коллеги, приезжающие на конюшню, даже пытались выпытать являюсь ли я асексуалом или импотентом. Странные вопросы, но я не обижался. Все мои мысли были заняты не тем, чтобы возмущаться на некомпетентность людишек, а образом Линдеманна, по которому я успел сильно соскучиться. — Тилль, как твоя нога? Я стоял у таксофона и с улыбкой до ушей общался со своим, возможно, лучшим и единственным другом. — Уже могу ходить! — Я могу приехать к тебе в гости, если ты не против. Блять, Тилль, я скучаю вообще-то. — Лоренц! Немедленно иди и помой язык с мылом! — Линдеманн, ну я же серьёзно. Между прочим, для тебя это должно быть честью, если вспомнить, какой я нелюдимый сухарь. — Я сам к тебе приеду, расслабься. Привезу выпить. Я тоже по тебе скучаю, костлявая ты задница, жди сегодня в семь, — хмыкнул Тилль и тут же отключился. Наверное затем, чтобы я не успел возразить, что пить не хочу и вообще у меня жутко не прибрано, а убираться во мне желания никакого нет и не будет. Что ж, это все равно не смогло удержать гигантского прилива радости во мне!