Уроки верховой езды

Дома я старался убраться так, чтобы Тилль решил, будто я аккуратный и чистолюбивый и не понял, что это всё вокруг я специально для него вылизал. Однако Линдеманн, видимо, приехал раньше положенного, потому что уже в шесть двадцать я услышал стук в дверь. Отряхивая руки в перчатках о фартук, я пошёл открывать гостю. — Мама? Отец? Неожиданный приезд моих родителей явно не вписывался в сегодняшние планы! — Сынок! Ты убираешься? Какой молодец, я уже думала, ты совсем мхом здесь зарос, милый. Мать подошла ко мне и с нежностью обняла. В любой другой момент я бы с удовольствием ответил ей, но сейчас моё состояние было похоже на натянутую струю, поэтому я стоял, как каменное изваяние, не смея сделать ни шага назад, ни шага вперед. — Я рад вас видеть, мам, пап. Мой голос был похож на звук скрипучей двери. — Вкусно пахнет. Готовишь что-то? Сын, ты не готовил лет с 14, когда поджёг занавески, пытаясь пожарить яичницу, — отец с важным видом прошёл в дом, принюхиваясь. Мама тоже не осталась в долгу и, поправив очки, принялась придирчиво осматривать результат моей уборки, а заодно меня самого. Черт, 18:34, надеюсь, Линдеманн в сильной пробке! — Сын, ты кого-то ждёшь? Кого-то важного? Это кто-то по работе? — глаза матери загорелись. Она давно мечтала, что я вырасту более «сообразительным», чем папа, и втюхаю эту конюшню каким-нибудь бизнесменам, а сам на вырученные деньги стану психиатром, как матушка и хотела. Знала бы она, что мне сейчас самому психиатр не помешает. — Я скорее поверю, что он нашёл себе девушку, чем в твою чушь, Рози! — донеслось с кухни ворчливым голосом папы. Судя по звуку, он открыл духовку и достал мой несчастный сюрприз для Тилля в лице утки. А судя по запаху, достал очень вовремя. — Папа, не начинай. У меня нет ни девушки, ни людей, которым я собираюсь отдать конюшню. Мама, если ты не заметила, люди активно катаются на лошадях и платят хорошие деньги! — я показал рукой в окно, из которого открывался прекрасный вид на детей и взрослых, катающихся на конях под надзором молодых наставников. Мама, конечно же, посмотрела не в окно, а на меня, с осуждением. Я подошёл к утке, посмотреть, не сильно ли она сгорела и не отравится ли Линдеманн опятами, которые я в неё засунул. Попробовал. На вкус вроде бы не горько! — Чай будете? — Ну наливай, сын, — отец сказал это как-то странно, но я постарался внимания не обращать. Думаю, у него просто плохое настроение. У него вообще бывает только два настроения: плохое и отвратительное. Я сделал три кружки чая и сел за стол к родителям. Предложить что-то сладкое, кроме сахара, у меня возможности не было, так что я достал пачку сырных чипсов и уставился на мать. На папу, который сверлил меня немигающим взглядом, смотреть не очень хотелось. — Если у тебя нет девушки, зачем ты так дотошно убрался и взялся за готовку? — Мам, ко мне кое-кто придёт. Друг. Вы знаете, что опыт дружбы с людьми у меня скудный, поэтому я не хочу спугнуть улов! Я мельком глянул на часы. Твою мать, 18.50! Зная Тилля, не думаю, что он будет особо пунктуальным, но сердце всё равно ушло в пятки. — Друууг? — Да, мам. — И скоро он придёт? — С минуту на минуту. Пап, мам, не хотите навестить Мэрилина или Коржика? Па, я думаю, Мэня будет сильно рад тебя увидеть! А Коржик тебя, мамуль. — Мы хотим с ним познакомиться. Отец сказал это таким тоном, будто я собрался жениться, а им сказал в последний момент. Мне стало не по себе, потому что я совершенно не мог представить, как мои учёные, престарелые родители отреагирует на взбалмошного, языкастого Линдеманна. Вот только долго мне представлять эту встречу и продумывать план действий не удалось, потому что в дверь сначала громко постучали, потом позвонили, а потом снова постучали, судя по звукам, ногой. Я подорвался, как ужаленный. — Иду!!! Мам, пап, вы сами захотели. Но помните, что я уже взрослый, так что могу общаться, с кем захочу и вы мне не запретите. Когда я открыл дверь Линдеманну, то первое, что мне бросилось в глаза — огромная розовая шуба. Или куртка, я так и не понял. Тилль стоял с ящиком пива, улыбался во все 32. На нем все ещё был гипс, но это Линдеманну не помешало тащить тару алкоголя весом килограмм в двадцать пять. — Привет, четырёхглазый! Самое время нажраться!!! — мне всучили ящик, чмокнув при этом в лоб и то, что я не уронил выпивку было настоящим чудом. Боюсь представить, что бы было, если бы это все разбилось. — Тилль, я не один. — А с кем? У тебя есть кто-то, кроме меня, социофобная ты глиста? Линдеманн меня шутливо толкнул в плечо, сделав показательно ревнивое лицо и оставив свой костыль в сторону. С ним был лишь один костыль, очевидно, чтобы удобнее было нести ящик. Боже, и кого он собрался поить этим всем! — Родители. Что это за розовая мишура и зачем столько алкоголя? — я улыбнулся. Всё же мое настроение заметно поднялось при виде друга. Даже появилось какое-то чувство защищённости перед занудством родителей, хотя до этого я думал, что придётся спасать Тилля. С каких пор я стал считать своих родителей занудными? — Шуба — чтобы холодно не было, а столько бухла, чтобы мы провели время с пользой и весельем. Не слушать же мне твоё нытье весь день, а я приехал не на полчасика. Так, пойдём, знакомить будешь. Пива хватит на всех! Я вздохнул и, поудобнее перехватив ящик, поплелся на кухню. Мама с папой спокойно сидели, не проронив ни слова, будто вслушивались в наш с Тиллем разговор. Ящик я поставил на пол, отодвинув ближе к холодильнику, чтобы он особо не привлекал внимания. Выглядело глупо. — Мама, папа, это… — Тилль, очень приятно! Тилль! У вас интересный, но, правда, очень занудный сын! Линдеманн неожиданно избавил меня от всей грязной работы и представился сам, по очереди пожав руку сначала маме, а потом отцу. Нужно отдать данное Тиллю, потому что с мамой он обошёлся достаточно галантно и пожал её руку не своей железной хваткой, как обычно любил это делать. Папе, кажется, повезло меньше, потому что я впервые за наш разговор увидел на его лице более-менее яркие эмоции. — Лоренц, не стой красиво, как памятник, а налей нам ещё чаю! Я открыл рот от такой наглости и этого царского тона, но решил не вмешиваться, а молча делать горячий напиток и слушать, о чем они втроём беседуют. — Вы давно знакомы с Кристианом, Герр Линдеманн? — Ну, две недели где-то. Вживую мы с ним виделись один раз, когда я приехал на эту проклятую конюшню и сломал ногу. Но ничего, думаю, это было что-то типа судьбы. Таких чудиков, как ваш сын, я ещё не встречал. В хорошем смысле! Он интересный человек, хоть и бухтит иногда, как престарелая бабка. Я напрягся. Про проклятую конюшню он зря так сказал. — А как вы познакомились? Маме, очевидно, Тилль приглянулся, потому что спрашивала она с нескрываемым интересом, смотря на Линдеманна оценивающим и по-хорошему удивлённым взглядом. А вот отец смотрел на Тилля, как на фиолетовую жабу с крыльями. — Я с дочкой приехал к нему сюда. В итоге я сел на Мэрилина, тот учесал со мной в лес, а там я уже сломал ногу. Но ничего, зато я один из немногих, кто теперь ладит с этим чёрным дьяволом! — Правда? — Именно. — Скажите вот что, Тилль. Вы, я вижу, очень любите выпить? О боже, отец подключился. Я поставил кружки на стол и сел рядом с Линдеманном. Хотелось вообще за него спрятаться, как за валун. Мне кажется, я выглядел очень смущенным и напуганным, потому что мои уши буквально горели, это прям мной ощущалось. Наверное, Тилль это заметил, потому что положил свою руку мне на колено, под столом. М-да, теперь то я точно расслабился, гений! И зачем ты вообще меня лапаешь?! Теперь горели не только уши, но и щеки, а клешню его я убрать не мог, потому что боялся, что заметят родители. — Да. — Вы из деревни? — Да. Линдеманн отвечал чётко и без лишних дополнений, отпивая свой чай. Тилль часто вёл себя так, что невозможно было сразу и точно определить его характер: сначала он с порога травит шутейки, а сейчас уже отвечает односложно и с максимально суровым видом. Линдеманн умеет выглядеть сурово. А также долго не моргать. Не знаю, что там за гляделки происходили между моим отцом и Тиллем, но последний явно напугал папу. По крайней мере, отец смотрел на него уже не так надменно и подобных вопросов не задавал. — Знаете, вы такие разные с Кристианом! Но, как говорится, противоположности притягиваются! Очень хорошо, что вы познакомились, я считаю. Может, Крис станет более раскрепощенным? Думаю, он даже найдёт себе девушку, — размечталась мама, с улыбкой вздохнув. Я ещё больше покраснел. — Вы, скорее всего, пользуетесь успехом у женщин, Тилль? Мы с папой, кажется, одновременно подавилась чаем, а Линдеманн тут же выпятил грудь и задрал нос, как петух. — Ну, вниманием не обделён! — Вот видишь, сын! Может, узнаешь у своего успешного друга, как с женщинами себя вести, а то я внуков в этой жизни не дождусь. — Мама! — Я ему проведу мастер-класс! Тилль клыкасто улыбнулся мне, подмигнув. Предел багровости лица на сегодня достигнут. *** — Ты так похож на батю, что я, кажется, увидел тебя в старости. Ему очков только не хватает, таких же ботанских. Родители давно уже ушли, а мы сидели с Тиллем перед телеком на полу, ели утку и пили содержимое ящика. Есть не на столе, а на белом ковре в зале было не так отвратительно, как я думал. К тому же, Линдеманн оказался на удивление аккуратным и поддерживал чистоту, не проронив ни крошки. — Когда ты жал ему руку, я уже было решил, что вывиха не избежать. Пиво оказалось приятным и не горьким. Ещё никогда не пробовал подобное, но, кажется, оно было имбирным, пускай и негазированным. Но градус при всем сладком вкусе ощущался сильно. — Где ты его купил? Пиво. — Да в деревне у себя, у знакомой. Она сама варит, и мне ящик целый отдала за то, чтобы я починил ей холодильник. А что, думал я в магазине кучу денег убабахал за столько бутылок ради того, чтобы выпить с тобой? — Тилль хитро посмотрел на меня, кривовато лыбясь. Похоже, он сильно захмелел. — А что, я вполне допускаю эту возможность, ты же любитель бросаться из крайности в крайность, — у меня уже у самого уши горели от градуса, а по телу растекалась лёгкость и беззаботность. Уютно. — Пф. Больно ты мне нужен. Линдеманн хмыкнул и допил свою третью бутылку, берясь за четвертую и тяжело дыша от нарастающего опьянения. У меня была только половина второй, но чувствовал я себя примерно так же, что меня вдруг развеселило и я издал глупый смешок. — Чего ржёшь? С меня, что ли? Линдеманн полулежал, оперевшись на локоть, поэтому смотрел на меня снизу вверх своим пьяным, затуманенным и недовольным взглядом. Я снова хихикнул. — Больно ты мне нужен! — я его передразнил, специально криво пробасив. — Напился вот и смеюсь просто так. — Смех без причины — признак дурачины. — Так от тебя набрался. Мы одновременно издали странный звук, похожий на смесь кряканья утки и мычания тюленя. Что творит алкоголь с людьми! — Так где ты достал эту шубу? — В транс-шопе. — Гдеее? — я приосанился, отставив бутылку в сторону и сложив руки на груди. Линдеманн окончательно улегся на ковре, положив руки под голову и довольно улыбаясь от увиденной реакции. — Ты многого обо мне не знаешь. — Ой, не ври! Где взял? — Купил по приколу, что ты ко мне привязался? Мне нравится ходить по улице и смотреть на реакцию людей, к тому же я знаю, что у них духу не хватит ко мне приебаться, — заявил Тилль, переключая свое внимание на утку. Я испытывал какую-то странную гордость, смотря, с каким аппетитом поедает моё блюдо Линдеманн. Наверное, тоже самое чувствуют бабушки, кормя своих внуков. Моя стряпня удалась! Тилль съел почти все в одно лицо минут за пятнадцать. — Лоренц. — А? — Научи меня на коняшках кататься? — Линдеманн расплылся в улыбке, сделав большие невинные глаза. — У тебя нога сломана. Вторую хочешь сломать? Снимешь гипс и посмотрим. — Месяц ждать! Я хочу сейчас! — Тилль, пей пиво и успокойся. — Я хочу научиться, очкастая, вредная цапля! Меня неожиданно тыкнули пальцем в бок, из-за чего я пролил часть пива себе на грудь и этому пьяному придурку на лицо и плечи. И, конечно же, на белый, пушистый ковёр! — Неповоротливая говядина, и что мне с этим делать? — Перестать загоняться по всякой херне. А вообще, если за этот ковёр тебя отлупит мамка, брать тряпку и вытирать, пока не впиталось, бытовой ты инвалид. И одежду постирать надо. Снимай! Я поспешно стянул рубашку, резко вставая, чтобы побежать в ванную за тряпкой и мылом. Естественно, что я запутался в своих ногах и раза три упал, но до цели я все равно дошёл. Тилль тоже снял свой свитер, продолжая сидеть в той же позе, что и до этого, опустив голову и посапывая. — Надеюсь, ты не заснул. Подвинься, я вытру…боже, меня так шатает. Больше ни капли, нужно сделать горячий чай. Лишь бы вертолёты не начались, горе ты луковое! К счастью, пятно удалось ликвидировать и я со спокойной душой смог снова сесть. — Криис. — Что? Меня слабо тыкнули и грустно вздохнули. — Мне холодно. — Сам виноват. Мне вот тепло. Тоже пробежись. А…точно. — А вот это уже по твоей вине. — Могу шубу тебе твою принести. — Давай. Я с мученическим вздохом встал, чтобы дойти до входной двери, возле которой на крючке висела розовая шубка. Когда я вернулся обратно, мне показалось, что прошёл я километров пять, настолько тяжело было нормально передвигаться и не врезаться в дверные косяки и тумбочки. Как же у меня много ненужных тумбочек. — На! — Спасибо. Должен признаться, что шуба Тиллю каким-то волшебным образом шла. В ней он выглядел и забавно, и брутально, и мило одновременно. В общем, никаких плохих эмоций. Я проследил взглядом от пальцев ног до лица, задержав внимание на красивых губах бантиком. Они имели приятный розоватый оттенок, отдалённо напоминающий земляничный, и мой пьяный разум тут же возродил воспоминания о вкуснейшем пироге с земляникой, который пекла моя бабушка. Какой-то прилив ностальгии и воспоминаний, который часто случается у подвыпивших людей, одолел на время и меня. — Тилль, я бы хотел пирога сейчас. Бабушкиного. — Так тебе никто не мешает, иди ешь, — несколько сонливо буркнул Линдеманн. Наверное, он задремал. — Правда? — Да. Я наклонился к нему и едва ощутимо прикоснулся к тёплым губам. Земляники и рядом не стояло, скорее пиво, но, все же, они казались не менее вкусными. Черт, что я делаю? Опять?! Тилль точно когда-нибудь применит свои кулачища на мне, но вдруг меня притянули за шею и не дали отстраниться. Поцелуй углубили. Похоже, когда в дело идёт язык, это называется французским поцелуем? Наверное, это самый корявый французский поцелуй, который когда-либо мог существовать. Но то, что было в лесу все равно уже казалось детским недоразумением. Тилль ещё сильнее меня к себе прижал, из-за чего я навис над ним. — Линдеманн, что мы творим? — Не знаю, но мне нравится. Это прикольно и необычно. Лучше это сделать на пьяную голову, чтобы на утро было оправдание. — Мне тоже нравится, черт возьми. Крепкие руки нетерпеливо соскользнули с шеи мне на плечи, а затем на поясницу, к джинсам, цепляясь пальцами за ремень, и мне чертовски сильно захотелось сейчас избавиться от этого ненужного куска ткани.