* * *
— Дорогая, а как там поживает ваш племянник? — спросила Рейчел у Шены. — О, замечательно. Эта школа, в которой он учится, просто очаровательна. Он посылает нам письма, — миссис Маккензи посмотрела на мужа, и тот тут же состроил на лице выражение умиления. Должно быть, Шену это удовлетворило, потому что она отвернулась от Тодда, возвращая внимание Рейчел. — Разве он не скучает? — спросил Винсент. — Я ужасно скучал по дому. — Конечно, но мальчик понимает, как важен этот этап для дальнейшей жизни. — Я бы мог устроить его и здесь, — сказал лорд Фантомхайв едва слышно. Рейчел, увидев это, сжала его руку своей в белой перчатке. Она знала, что мужу не нравилась тётка Луки. И Винсент был бы рад воспитать его сам. Однако Шена с Тоддом всё так быстро устроили, что Фантомхайву пришлось принять это. Винсент был только рад, что Мидфорд взял под опеку Лиззи — младшую сестру Луки, а вдову Маккен, страдающую от чахотки, отправил на лечение в клинику. — Бедные дети, — вздохнула Рейчел. — Должно быть, они ужасно скучают друг по другу. — Лиззи скучает, — сказал Алексис. — Пишет ему письма, но Лука отвечает редко. — Учёба отбирает всё его время, — сказала Шена. — Неудивительно, что он не может писать слишком часто. Но этим детям ещё повезло. Бывает сироты остаются на улице. — Бывает ещё хуже, — сказал Фаустус. — Они рождаются на улице. — Ох, эти оборванцы, — воскликнула леди Хелен до этого молчавшая, — отвратительные дети. — Чем же они отвратительны, мадам? — спросил Винсент. — Им просто меньше повезло, чем нам с вами. — Боже сохрани! Вы бы видели их. Двое подростков. Грязны так, что там и лица-то не видно. Обувь стоптана. До чего нужно довести себя, — она покачала головой. — Я из кэба вышла, а они стоят, стену подпирают. Думают, где бы стянуть что. — Вряд ли это их вина. — Бросьте, милорд, вы ведь знаете, каждому приличному молодому человеку нужно обрести профессию, а когда вся жизнь сводится к попрошайничеству… Тут и говорить нечего, — сказала Шена. — Дети Лондона — потерянные дети, — философски изрёк Мидфорд. — Может, мы закончим на этом? — попросил Клод. Он в упор смотрел на Винсента, безмолвно требуя окончить разговор о бездомных сиротах и их провинностях. Фантомхайв взглянул на друга. Он-то знал, что совсем недавно Клоду пришлось приговорить к смертной казни парня не старше пятнадцати лет. Тот забил насмерть другого мальчишку. И его почти можно было понять. Почти. Оба они голодали более двух недель. А потом, когда разжились хлебом и деньгами, ушлый партнёр решил обмануть другого и сбежать. — Да, пожалуй, мы увлеклись, — сказал Мидфорд. Достав трубку и начинив её табаком, он закурил. — Все эти разговоры после ужина… В гостиную буквально впорхнула румяная девочка. Остановившись на пороге, она посмотрела на мрачного Клода, на улыбающегося ей Винсента, а потом на опекуна. — Лиззи, — позвал её Мидфорд. Девочка уверенно подошла к нему. — Вы разве не играете в прятки? — Играем, но меня уже нашли, а Сиэль никак не находится. Мидфорд захохотал. — Весь в отца, — сказал он, смотря на Винсента. — Может, тогда ты нам сыграешь что-нибудь? Ты ведь, кажется, разучила несколько новых этюдов? Лиззи кивнула. — И менуэт, — сказала она с гордостью. — Это замечательно, — похвалил её Алексис и кивнул в сторону инструмента. Совсем как профессиональная пианистка, Лиззи откинула крышку рояля, которая была для неё тяжеловата, открутила стул повыше и села. Через секунду тишина была съедена менуэтом Моцарта. Не то чтобы он сильно развеселил кого-то. Скорее наоборот. Клод буквально провалился в воспоминания. Когда-то и его сын так же просто владел инструментом. Когда-то и его сын так же уверенно сидел за роялем, а его пальцы бегали по клавишам. И он улыбался ему. Он играл и улыбался… Пока ему не переломали эти пальцы… Граф сжал зубы, чувствуя, как в ушах ухала кровь. «Ваш сын мёртв…» — вот что сказали ему. Мёртв… Мёртв окончательно. Из могилы не встанет и не сядет за инструмент и не сыграет менуэт. «Уложи меня спать, папа», — просит его маленький Алоис. И Клод укладывает, даже читает ему, без выражения, но сыну нравится. «Уложи меня ты…» — просит подросший Алоис. «Ты в состоянии лечь сам», — отвечает Клод и мальчишка, надувшись, уходит. Мёртвое тело ничего не просит, и всё-таки в голове Клода стучит: «Уложи меня спать, папа». И он укладывает сына в последний раз. Укладывает его в гроб и позволяет закопать. Цветов много, очень много. Могила буквально утопает в них. Клод больше никогда не приходит к ней. Одного раза достаточно. Сын снится ему за роялем или на пороге кабинета и всегда хочет одного — хочет его внимания, а он… он никогда не находит времени, даже во сне, а когда вспоминает о том, что важно, важнее всего на свете — Алоис мёртв. Он мёртвый стоит перед отцом с полузакрытыми глазами, а потом уходит, оставляя после себя только горечь, вину и слёзы. Когда Лиззи заканчивает играть, Клод, вцепившись пальцами одной руки в стол, напряжённо смотрит прямо перед собой. Он весь бледен и тяжело дышит. — Клод, — доносится чей-то голос, словно сквозь толщу воды. Знакомая рука ложится на плечо. Фаустус потеряно переводит взгляд на Винсента. — Идем, подышим воздухом. Фаустус кивает и позволяет увести себя. Он бросает последний взгляд на маленькую светловолосую девочку и на мгновение ему кажется, что там стоит Алоис, а не Лиззи. Видение исчезает, когда Клод несколько раз моргает. Нет, это чужой ребёнок, чужой очаровательный ребёнок. Его ребёнок мёртв.* * *
Джим трясся беззвучно плача. Мальчики уже спали или делали вид, что спали. А он трясся на своей подстилке из ветхих тряпок, сжав колени руками. Маккен не спал, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к тихому шуршанию и надрывному дыханию. Он не выдержал и встал. Тут же звуки, издаваемые из угла, стихли. Лука сел подле Джима, мальчишка вжался в стену. — Это я, — тихо сказал Лука, кладя свою руку на плечо мальчишки. — Не нужно этого, — ответил дурачок, ещё сильнее вжимаясь в угол. — Ты сказал, чтобы я не звал тебя Джимом, — мальчишка вздрогнул. Он прятал взгляд, хотя сделать это было нетрудно. На дворе была темень. Одна только луна освещала комнату. — А как мне называть тебя? Почему-то Луке по-прежнему хотелось быть с Джимом. Оберегать его. Он испытывал щемящую нежность к этому мальчику. Джим пожал плечами. — Я не помню, но это не моё имя. — А какое имя тебе нравится? — спросил Маккен. — Ваше, — тут же ответил Джим. — Кроме моего, — усмехнулся Лука. — Будет неудобно, если у нас будет одно имя. Джим подумал, пожевал губу. — Клод, — сказал он. — Мне нравится имя Клод. — Хорошо, — сказал Лука. — Правда, оно тебе совсем не подходит, — добавил он. — Я не хочу, чтобы вы меня так называли. — Почему? — спросил Маккен недоумённо. — Оно принадлежит кому-то другому. Кому-то… — Кто тебе дорог? — верно угадал мысли Джима Лука. — Я не знаю, — сдался дурачок. Он тяжело выдохнул и прислонился горящим лбом к прохладной стене. — Идите спать, пожалуйста. Мистера Ниггарда очень злит, когда кто-то… — Симпатизирует тебе? — догадался Маккен. Джим кивнул. — Пойдём со мной, — предложил Лука. — Куда? — Куда угодно. Всё лучше, чем здесь погибнуть. Пусть там, зато на свободе. Глаза Джима на мгновение загорелись и тут же потухли. — Нас поймают. — Необязательно, мы убежим так далеко, что нас никто не нагонит. Как Эдмон Дантес сбежал со своего острова. — Дантес? — спросил Джим, нахмурившись. — Кто такой Дантес? — Смелый моряк! Он прожил в страшной тюрьме тринадцать лет, а потом сбежал из неё, подменив тело своего друга аббата собой. Джим заинтересованно пододвинулся к Луке. Белки глаз светились в темноте, и Маккен был уверен, что глаза Джима сверкали от любопытства. — А дальше что? — Он встретил контрабандистов, и они наняли его на корабль! Он плавал с ними ещё несколько лет, а потом… — Лука сделал драматическую паузу, но договорить не успел. Пока он рассказывал, не замечая ничего вокруг, те немногие, что притворялись спящими, сейчас заинтересованно смотрели на них двоих и переговаривались между собой. А мистер Ниггард, решивший побаловать себя на ночь глядя солониной, услышал воспитанников и пришёл проверить их. — А ну-ка! — сказал он громким скрипучим голосом. — Кто это тут безобразничает?! Ах, это ты паршивец! — закричал он, увидев Маккена. Он схватил Луку за ухо и оттащил его от Джима. — Нет! Мистер Ниггард, — закричал Джим. — Не надо, он не виноват! — А ты молчи, щенок! — резко ответил управляющий и ударил Джима палкой по лицу. — Мало я тебя учил, сопливый ублюдок! Ты ещё у меня своё получишь. Ну а ты, — он зашипел на Луку, — я тебя проучу, я тебя засранца…. — А ну, Джордж, уйди! — взревел он на мальчишку, сжавшегося на своей постели. — Да, поживей, мальчик! А то я и тебя высеку. Джордж кубарем скатился с постели. А мистер Ниггард кинул Маккена на его постель и дёрнул его ночную рубашку вверх, оголяя ноги и поясницу. — Вы не имеете право меня бить! — закричал Лука, пытаясь увернуться. — Ах ты, ублюдок! — рассвирепел Ниггард, он замахнулся и ударил Маккена со всей силой. Парень страшно вскрикнул. Следующий удар вырвал из него такой вопль, что на него сбежалась вся семья Ниггардов. — Дорогой, что… — Уведи дочь, — сказал Ниггард, обрушивая новый удар, — моей малютке не обязательно знать, как воспитывают таких вот неблагодарных паршивцев! Нет, сэр! То, что вы здесь учитель, ещё ничего не значит! Малютка, весившая под сто девяносто фунтов, смотрела на происходящее с удовольствием, она лишь жалела, что было темно. Но Джози быстро исправила это: подошла со свечой к отцу и Луке, освещая уже изуродованную спину учителя. — Так его, папа! — сказал она, испытывая волнение и дрожь. — Джози, уйди! — завизжала мать. — Ты же убьёшь его, Стивен! — Ничего, пусть знает! — приговаривал Ниггард и бил, бил, бил и бил. Лука молчал. Когда злость Ниггарда прошла, Маккен лежал, не шевелясь, вся его спина представляла собой кровавое месиво, ноги также были искалечены. Джим с ужасом смотрел на учителя, переживая острое чувство отвращения к себе, к Ниггарду и к школе. Только что его единственного друга, его защитника, почти божество низвергли до него самого. До мальчишки, которого можно было вот так легко выпороть. — А ты! — сказал Стивен, подойдя к дурачку и встряхивая его. — Тобой я займусь завтра, — пообещал он. Джиму было всё равно, его взгляд не отрывался от Луки. Когда Ниггард ушёл, а мальчики обступили Маккена, Джим упал рядом на колени, боясь тронуть его. — Умер? — спросил кто-то. — Ещё бы, так бить. — Маккормик вот не сдох. — То Маккормик, — сказал кто-то. — Он же боров! — Эй! — послышался голос Маккормика. — Ты, когда приехал, был жирдяем. — Что было, то прошло… — эхом отозвался он. — Мистер Маккен, — позвал Джим, боясь прикоснуться к учителю. — Мистер Маккен… — Переложите его с моей кровати, — встрял Джордж. — Совести у тебя нет, он его всмятку уделал. А ты только о себе и думаешь. — А где я спать буду?! — А где хочешь, там и спи! — Он сам виноват! Чего к убогому прицепился? — Заткнитесь все! — закричал Джим. Все мальчики с удивлением уставились на него. — У кого-нибудь есть вода? — спросил он уже тише. — Его надо обмыть и перевязать. — Совсем помешался? — спросил Джордж. — Он всё равно подохнет. — Заткнись! — истерично повторил Джим. — Он не умрёт. Ясно? Не умрёт! А если вы ничего не сделаете, то не лучше Ниггарда. Завтра это может быть любой из вас! Мальчишки виновато потупили головы. — Можно растопить снег, — предложил кто-то. — Я могу набрать. Только не во что. — Мэриан сегодня разбила глиняный горшок, но днище ещё цело. Можно туда. — А топить чем? Спичек ни у кого нет? — Дышать будем по очереди. — Тогда беги за снегом, — сказал Стенли. — А перевязывать чем? — Да его же сорочкой. От неё всё равно ничего не осталось. Спустя полчаса кое-как перевязанный Маккен лежал на своей постели. Джим укрыл его тощим одеялом и, подумав, отдал свой ветхий дырявый плед. Он бы отдал всё, что у него было, только бы мистер Маккен выжил.