Издевательство

Рычит. Рыжий рычит в чужие губы, кусает-кусает, целует-целует. Дрожащими руками шарит по голой, пышущей жаром, коже, пока чужие узловатые пальцы цепляются за его одежду, пытаются стащить тупую жёлтую футболку через тупую рыжую голову. Хэ мычит невнятно, что-то мурлычет, лыбится и посмеивается в поцелуй. Рыжий неумелый. Неуверенный, но пиздец дерзкий. Рыжий конкретно лижется, как собака или особо ласковый кот, но дальше зубов в рот не проникает. Боится? Хэ снова смешно. Хэ нравится эдакий неуёмно-топорный напор, нравится резковатый мускус в воздухе, нравится до одурения. Но Хэ хочет больше. Он заползает ладонями под мягкую ткань, задирает футболку на вздрогнувшей спине выше, заставляет Мо сладко рыкнуть и причмокнуть губами. Хэ плавно ведёт руками по острым лопаткам, скатывая, сминая дурацкую тряпку, ласкает пальцами шею, крепко сжимая её основание, кладёт одну ладонь на колючий затылок и давит-давит-давит. Мо дёргается, брыкается, задыхается, дрожит, глазища свои медовые распахивает. Возмущается люто, одними лишь этими глазами. А Хэ широко проводит своим языком по его губам и вклинивается слишком уж глубоко. Глубже, чем в тот раз, на школьном дворе. Внутри у рыжего горячо, влажно и он, походу, перекусил сендвичем. Хэ, блять, опять смешно. Но не время. Поржать он всегда успеет, а вот неуместной шутео обломать себе пошлости-вкусности вариант весьма херовый. Он выдыхает жарко, через нос, приникает плотней, притирается членом к тугому подрагивающему животу, ногами обвивая и прижимая Мо ещё ближе. Хэ неспешно играется с неуклюжим языком, по щеке его скатываются вязкие капли смешанной слюны. Хэ низко стонет, обсасывая злые губы. Хэ готов сожрать рыжего, если тот не сделает хоть что-то, кроме как ничего. Рыжий дёргается, будто резко вспоминает что-то, прикусывает оба языка и Хэ приходится отстраниться. Оба мычат болюче, оба кривятся, Хэ — шипит, Мо — матом себя же кроет. У обоих припухшие красные губы, оба дышат затраханно, хотя ещё даже не успели приступить к основному действу. Хэ злостно цыкает, вскидывая угольный взгляд. Его запах становится резче, отчего у Мо тут же начинает сладко потягивать в паху.  — Продукты… Хха… Нужно убрать… Хэ хлопает ресницами, а взгляд у него просто тупой. Мол: «Ебать, додумался. Ты бы ещё про утюг вспомнил.» Хэ рыкает, резко поднимает руку и хватает рыжего за грудки, притягивая к себе близко-близко.  — Пять. Минут. Иначе — я сам тебя здесь разложу и выебу, причем без смазки. Понял? Разрядом тока по внутренним органам. Рыжий сглатывает. Снова разглядывает. Он уже готов опять присосаться к встрёпанному и злому Хэ, потому что тот неебически сексуален. Испарина на лбу, спутанные волосы, лихорадочный румянец на острых скулах, вздутые яростью вены, сжатые зубы, выступающие желваки… Хэ не шутит. С этим голодом в глазах он выглядит весьма убедительно, а рыжий ещё морально (и, тем более, физически) не готов расстаться с анальной девственностью. Мо кивает, отцепляя от ворота чужие пальцы. Мо встаёт на кровать коленями, оборачивается и поднимается на ноги. Хэ позади хрипит тихое «ч-чёрт» и снова начинает медленно выводить по своему телу незамысловатые узоры. Рыжий нервный, как кукла на верёвочках дёргается. Рыжий понимает, что сейчас просто взорвётся. Ему нужен перерыв, передых, перекур. Просто, блять, глоток воздуха. У него член до боли упирается в ширинку, а те места, где до него дотрагивался безумец-Хэ, люто горят. Вся спина, шея, руки, кончики пальцев. Весь живот, выпачканный в чужом предэякуляте. Всё. В особенности — губы и язык. Мо выдыхает надорванно, передёргивает плечами, скомканно поправляя стояк в штанах, подбирает с пола пакеты, вывалившиеся из них продукты и идёт на кухню. Он слышит, как гортанно подвывает Хэ, он чует, какой злобно-страждущий запах витает в воздухе. Мо сглатывает раз за разом. Он хочет. Очень хочет. Мо весьма терпелив для альфы, но сейчас он не может остановить себя. Рыжий, убрав пакет с молоком в холодильник, захлопнув массивную дверцу и скомкав пакеты в один комок, выдыхает, тут же резко разворачиваясь и врубая кран с ледяной водой на полную. Он яростно трёт лицо, брызгая в него обжигаще холодными струями, остервенело обтирает руки, намыливая их едва не по локоть. Снова брызгает, смывая всё это нахер. Вырубив кран, упирается в раковину руками, тяжко хмуря брови. Блякает себе под нос и тут же сбрасывает с плеч мастерку, и кидает её на барную стойку. Вдох. Выдох. Вдох. И Мо решительно шагает навстречу своей, сука, гибели. И сразу спотыкается о свою же ногу и едва не падает, пока его глаза жадно облизывают представшую перед ними картину. Хэ лежит на боку, выгнув шею, зажав руки между бёдрами и выпятив пятую точку, и трётся-трётся-трётся о свои кисти, ладони и зажатые пальцы. Подрагивает, постанывает утробно. Тоже безумно хочет. Рыжий хуеет от своей смелости — он резко скидывает с себя футболку, заползает на кровать и ещё влажными, холодными руками хватается за чужие коленки. Хэ вздрагивает, стонет от такого лютого контраста, по его спине бегут мурашки, пока Мо спешно и неуклюже раздвигает длинные ноги, тем самым заставляя Хэ снова перевернуться на спину. Мо дотрагивается до внутренней стороны бёдер, ведёт ладонями вверх, едва задевая тёмные волоски. Мо всё глубже и глубже вдыхает этот пряный запах омежьей смазки, а чужой, колом стоящий член перед глазами, почему-то, вообще не смущает. Чёртов дурман. Чёртов Хэ и его удушающий аромат. Мо сглатывает сухость в глотке и ведёт пальцами выше, гладит тугой живот, проходится ногтями по жёстким лобковым волосам и мажет подушечками пальцев по упругому стволу, по выпирающим тёмным венам на нём, по болезненно-яркой головке. Хэ выдыхает рвано. Хэ триггерит. У Хэ щёлкает. Хэ вскидывается, хватает чужой затылок и, пока рыжий не успел опомниться, вжимает лицом в себя. В свою женскую часть. Хэ стонет натурально и по-блядски. Хэ хорошо. Он крепко обхватывает голову рыжего бёдрами, переплетает ноги на его спине и дёргает его за волосы, притягивает ещё ближе. Мо в шоке. Если так можно выразиться. Он носом упирается в чужие яйца, ему по лбу проходится крупный сочащийся ствол, а на губах привкус пряный и странный. Мо яростно-возмущённо смотрит на Хэ, упираясь в эти, сука, ноги всеми конечностями, пытается отстраниться, но не может чисто физически. От перенапряжения даже руки венами пошли. Мо душно, Мо задыхается. А когда видит этот взгляд, восторженный, моляще-торжествующий… Мо хмурится, ибо, кажется, скоро со стыда нахер сгорит. Мо размыкает губы и проводит широко языком. Как ответный. Хэ от этого действия аж подбрасывает на месте — он выгибается дугой, откидывая голову, его руки слабнут и он отпускает рыжие патлы, переходя на измятые простыни. Хэ сжимает ноги ещё сильнее и рыжий проезжается по чувствительному клиту зубами. Хэ вскрикивает неестественно высоко, у него сейчас такая феерия перед глазами, такая вата в голове, что он даже подумать не успевает, как уже кончает. Он едва размыкает ноги, едва отпускает рыжего, но тот, правда, отстраниться не успевает — сперма выплёскивается тугой струёй, попадая рыжему на лицо. А Тянь обмякает. Дышит рвано, пытаясь прийти в себя хоть немного, у него голова кругом по земной орбите и чистый животный экстаз. А рыжий матерится. Ему, блять, противно. Его, блять, поимели. И он, сука, не против был. У него половина лица в сперме, половина — в смазке. А на языке — этот сучий вкус. А ещё — он, блять, кончил. Позорно спустил в штаны, как школота малолетняя. Ещё и от того, что его насильно заставили (почти)отлизать. Рыжий, блять, себя ненавидит. Лютой, сука, ненавистью.  — Малыш… Ммм, мало. Ещё. Хочу глубже… Хэ ведёт рукой по опавшему члену, выдавливая остатки оргазма, приподнимает ноги, отталкивается, отползает к изголовью кровати и подзывает злобно-смущённого Мо к себе. Тот смотрит настороженно, бурчит невнятно что-то явно нецензурное, сконфуженно стаскивает штаны с мокрыми насквозь трусами, отбрасывает их в сторону и, как послушная псина, на четвереньках подползает к хозяину. Хэ усмехается, притягивает злую морду к себе, целует мягко в уголок губ, в щёку, в висок, слизывая белёсые и прозрачные капли. Бесстыже, аморально, но Мо это нравится. Хэ как-то нежно, с ленцой тянет к себе истерзанную им же синюю олимпийку и обтирает недовольное лицо.  — Малыш, будь аккуратнее, ладно? Хэ щурит глаза и тянет в улыбке губы, намекая, что в любом другом раскладе рыжему будет нехилое а-та-та. Гуань Шань снова ловит в себе эту дрожь с примесью предвкушения. Хэ берёт ледяные дрожащие руки, целует изодраные костяшки, с ухмылкой на губах покусывает пальцы на правой руке и тянет оную вниз. Мо дёргается, Хэ вздрагивает. Мо пытается дышать по-человечески, Хэ ведёт чужую руку ниже. Тянь сползает немного, расставляет ноги шире и жмурится. Тянь сейчас решается переступить ту самую грань, нарушить то самое третье табу. Тянь чувствует себя, блять, Евой, жадно вгрызающейся в сраное яблоко. Он выдыхает рвано, жмурится ещё сильнее. А когда доводит чужие пальцы до самого стыдного, готов въебать рыжему по лицу, завалить и вставить уже самому Мо. По гланды. Чтобы скулил. Хэ тяжко даётся любая уступка, а уж переступить через себя — для него едва ли не Рагнарёк. Он хмурится, поджимая пальцы на ногах, и едва не задыхается, когда его губ касаются тёплые, мокрые рыжего. Хэ распахивает глаза, уставившись в тот самый мёд напротив. Мо боится. У Мо такая паника в глазах и он так боязливо тычется в тонкие губы, что Хэ попускает. Хэ улыбается, хмыкнув себе под нос. Углубляет поцелуй, чувствуя на чужом языке свой вкус. Подталкивая чужую руку внизу, заставляя средний палец протиснуться глубже. Хэ не понимает своих ощущений, если честно. Инородный предмет внутри ощущается не особо ярко и виной тому, как ни странно, течка. Тянь жмёт плечами, отпуская руку рыжего и отдавая ему контроль над ситуацией почти полностью. Мо же просто действует инстинктивно, ибо его голова под крышку забита одними лишь чёрными глазами напротив, напористыми губами и ловким, умелым языком во рту. Мо неосознанно, почуяв свободу и власть, толкается пальцем глубже, входя до самого основания, до не так давно целованных Хэ костяшек. Тянь мычит, подтягивая ноги, но целовать не прекращает. Тянь начинает водить руками по худой груди, наглаживая веснушчатые плечи и тугой живот. Тянь отчётливо чувствует, как рыжий на эти ласки отзывается. Точно так же, как и чувствует второй палец в себе. Хэ распаляется и возбуждается всё больше, шершавость чужих рук и грубоватость пальцев внутри оседает слишком приятно, а чужое нетерпение сладко упирается ему в бедро. Хэ толкается навстречу и порыкивает в рот рыжего. Хэ шипит злостно и вгрызается в чужие губы, когда рыжий слишком резко ведёт кистью вверх:  — Я же говорил, Малыш… Помягче... Мо ухмыляется. Мо подчиняется, однако так и хочет шикнуть своё коронное: «А если я не послушаюсь?» Хэ будто чует это его желание. У него вдруг прищур становится слишком уж дьявольским, в чёрных глазах начинают отплясывать дикие черти, а сам он давит на угловатые плечи Мо, заставляя вновь опуститься к своему паху. Хэ закусывает губу, игриво наклоняя голову в бок, и, как бы в наказание, приказывает:  — Соси. У Мо ступор. Секунда. Две. И он вскидывается, взбрыкивает, как нерадивый мустанг: у него яростно горят уши, щёки и шея идут алыми пятнами, а на лице такая гремучая помесь стыда, гнева, возбуждения и отвращения, что в пору фотик доставать и пару кадров сделать. На память. Мо шипит, дёргается возмущённо. Увлекается своим негодованием так, что не замечает, что Хэ под ним как-то странно замер.  — Блять… Ебануться, ты совсем берега попутал??! Хэ-ебаный-Тянь, я с тобой говорю! Эй! Э-эй?.. Мо вздрагивает. Мо сглатывает. Мо ведёт взгляд от опущенной чернявой макушки вниз. И с каждым пройденным сантиметром у него глаза расширяются всё больше и больше. И ужаса в них всё больше и больше. Мо смотрит на свою руку, на четыре пальца, введённых по самое основание в чужую «киску». Вспоминает слова про «будь аккуратнее, ладно?». Снова сглатывает. Медленно, чертовски медленно вытаскивает кисть из узкого, тугого влагалища. Рыжий подмечает, что там мокро. Мокро и очень, очень горячо. Поочерёдно, благодаря течке (рыжий, в коей-то веке ей благодарен) выскальзывают сначала мизинец, потом безымянный и указательный. Вытащив средний, рыжий выдыхает и опять (в который уже раз?) сглатывает. Сейчас он действительно напуган. Ну, не только кровью на руках (девственность Хэ для рыжего оказалась нехилым открытием). Ещё и тем, что ему грозит конкретно сейчас. Он помнит, как Хэ угрожал зашить ему рот проволокой, если тот продолжит лезть в чужие дела. Это было весьма убедительно. Мо молится, лишь бы всё обошлось и нервно поднимает глаза. А на него смотрит сам голод. Снова. Опять. Это взгляд, который, кажется, готов сожрать саму душу. У Хэ глаза блестят пьяным возбуждением, а запах вокруг теперь не то, что пряный. Теперь он яркий, горький, как запах крови или сырого мяса. Теперь этот запах — запах опасности. Хэ облизывается, тянет губы уже не в улыбке, — в оскале. Хватает рыжего за волосы, притягивает к себе, так, что Мо едва может удержать равновесие. Гуань Шань скулит от натуги, от этой жгучей боли в коже головы. А Хэ проводит языком по чужому уху. Неестественно-нежно, приторно-ласково играясь с мочкой. И тут же вгрызается до крови. Рыжий скулит, как сука. Воет от боли. Кровь струйками бежит по его шее, а Хэ тихо, монотонно шепчет:  — Я же просил, Малыш. А К К У Р А Т Н Е Е. И Хэ, схватив Мо за шкирку, переворачивает, валит на спину, а сам устраивается на костлявых бёдрах, жадно притираясь к чужому паху задом. Хэ быстро наклоняется вбок, рывком достаёт из первого ящика тумбочки нераскрытую пачку презервативов, ловко достаёт один, по-звериному, зубами срывая блестящую упаковку, привстаёт на коленях, отползает, ласково целует сочащуюся головку чужого немаленького члена, по нему же и раскатывает резинку. Хэ седлает рыжего, а тот не может сделать абсолютно ничего. Даже вздохнуть. По-человечески. Он просто смотрит. Морщится от боли в ухе, слышит, как колотится собственное сердце, понемногу умирает от этого сносящего башню запаха. Он жмурится, чувствуя жар. Неостановимый, бурлящий, безумный. Он сам сейчас с ума свихнётся… А Хэ направляет ствол в тугое лоно. У него всё внутри давно скрутилось от этого яркого возбуждения — от недавнего контраста боли и удовольствия он готов был снова выстрелить, только в этот раз в холостую. Тянь мычит, закусывая губу и снова откидывая тяжёлую голову на бок. Тянь упирается вспотевшими ладонями в грудные мышцы Мо и насаживается глубже, ещё глубже, ещё, ещё… До самого основания. У него дрожь пробегает по позвоночнику, он чувствует, как в нём от напора рвутся и лопаются остатки плевы, отчего нетерпеливо ёрзает на месте, — внутри у него всё распирает, зудит и ноет. Тянь приподнимается, давая выскользнуть члену примерно до середины и снова опускается до конца. У Хэ перед глазами фейерверки от боли, а в животе горит и плавится от наслаждения. Хэ смотрит на распахнувшего глаза и рот Мо, что вцепился в его руки своими и кое-как пытается сделать очередной вдох. Хэ улыбается. Скалится. Сжимается намеренно, наблюдая, как Мо растерянно бегает своими глазами по его лицу, как тихо мычит, пытаясь справиться с ощущениями. Хэ наклоняется, снова прикусывая пострадавшее ухо, сладко ведёт по свежей ранке, слизывает кровь и жадно припадает к чужим губам. Рыжий отвечает сразу. Снова скулит в поцелуй, параллельно нетерпеливо толкаясь в жаркую плоть всё глубже и настойчивей. Хэ мурчит, натурально мурчит в поцелуй разрешение:  — Хочу. Всего тебя… М-можешь… Начинать, Малыш~ И рыжего срывает со всех тормозов и предохранителей. Он валит Хэ, хватается за тазовые косточки, за бёдра, за ягодицы — до синяков. Он вытаскивает член, и тычется-тычется-тычется до боли. А потом беспардонно вгоняет по самое основание. Хэ стонет. Низко, гортанно. Хэ в экстазе. Хэ в восторге и ему уже плевать на аккуратность. Хэ дышит тяжело и от каждого толчка его подкидывает, выгибает и убивает. У него внутри всё жарко пульсирует и подрагивает от этой жёсткой, грубой наполненности. Мо входит резче и резче, глубже и глубже, бьётся головкой обо что-то твёрдое внутри. «Матка…» — думает отстранённо и его захлёстывает новой порцией запаха с головой. Мо воет от этих ощущений, натурально воет. Разводит длинные ноги, тут же подхватывая их под колени и закидывая себе на плечи. Гуань Шань жадно вбивается в Хэ, а тот — переплетает ноги на чужих плечах, притягивает злую морду к своему лицу и целует-целует-целует. Гуань Шань кончить готов от одних этих глаз напротив, от одного аромата, от одного чужого стона…  — Кончай… А кончает от приказа. Содрогается, приникая всем телом к партнёру; задыхается, пока в глазах мерцают сверхновые; стонет, слушая, как быстро колотится горячее сердце в чужой груди. Тянь смеётся хрипло ему прямо в покалеченное ухо, нежно проговаривая тихое «скорострел» и Гуань Шань дышит надорванно и отчего-то не знает, кто в итоге кого нагнул и кто кого поимел.