Издевательство

Рыжий лежит. Лежит, придавленный тяжёлой омежьей тушей, и тупо пялится в высокий потолок. Думает. О многом и в то же время — ни о чём. Думает, какой же пиздец произошёл в его жизни вчера. Вспоминает непроизвольно всю их ночную программу, ибо трахались они действительно до самого утра. Как сраные кролики, ей богу. Хэ вырубился с час назад. Мо — нет. До сих пор ловит воображаемые вертолётики. Снаружи уже ебашит солнечный свет, красиво разрезая пространство пустой квартиры на ровные прямоугольники. Мо сонно рассматривает пылинки, оседающие на его нос и одеяло. Мо зевает уже раз эдак пятый. Мо заезженный, вымотанный и уставший. Оскорблённый, в каком-то смысле, ибо Хэ всё-таки отомстил за неаккуратность — под предлогом смачного горлового отсоса, всадил рыжему в зад пальцы и не давал кончить, постоянно пережимая член под узлом. Мо брыкался и старался слезть с слишком уж длинных пальцев, но в итоге насаживался только глубже, наблюдая при этом, как Тянь заглатывает его головку, как облизывает и втягивает в рот мощный ствол. Мо стыдно до чёртовых судорог, но он кончил от этого. Кончил, слушая хриплый смех и ощущая в себе чужие пальцы. Мо пытается забыть, но едкие ощущения внутри не дают. И не дадут ближайшие дня три. Мо ворчит себе под нос, как же ненавидит всё это. Ворчит, а алые пятна всё равно покрывают и хмурое лицо, и истерзанную засосами шею, и искусанные плечи. Мо помнит не только это. Хэ уломал его и на отсос уже себе. Как? Мо не ебёт. Сучье любопытство да этот дурной запах, скорее всего. Мо копошится в кровати, вытаскивая из-под тушки свою руку, шипит, ибо та люто затекла. Разминает кисть и неосознанно проводит кончиками шершавых пальцев по своим губам. Мо жмурится, пока под веками блестят яркие флешбеки. Вот большие ладони Хэ, что сначала грубо пихают и заставляют опуститься на колени, а потом — ласково кружат у веснушчатой шеи, гладят щёки и рыжие волосы; вот лицо Хэ — похотливое, гордое, и взгляд — всё тот же голод, от которого мурашки сворами, почему-то окутанный какой-то невнятной нежностью; вот член (крупный, как для альфы, и неебически огромный — для омеги) с тёмными венами и крупной красноватой головкой, что тычется влажно ему в губы. Мо сглатывает, ибо вкус он тоже помнит отлично. Помнит и как Хэ медленно толкался ему за щёку, как тёрся о чувствительное нёбо, как неторопливо двигал бёдрами, лаская чувствительные уши, и как резко вошёл в глотку на последнем, финальном толчке. Мо задыхался, захлёбывался в чужой сперме, пока Хэ крепко держал его за затылок. После этого — Хэ снова затащил рыжего в кровать и снова оседлал. Мо плевался матом и щерился, стонал и выл, пока Хэ хлёстко насаживался на ствол до упора и сладко урчал в поцелуи. Мо не против подобных игрищ, как оказывается. Мо, правда, никогда не признается в этом напрямую. Заход на четвёртый, уже перед самым рассветом, Хэ разрешил Мо вести. Полностью. Мо вбивался, как безумный, дышал, как собака и кусал-кусал-кусал чужие пальцы, закрывавшие место на загривке. Хэ, даже не владея ситуацией, понимал, что такое «метка». Хэ тогда стонал в ответ. Громко. Надрывно и низко. И долго-долго дрожал, когда рыжий всадил в него узел. Сцепка длилась минут двадцать и все эти двадцать минут прошли под клеймом «уютненько». Хэ мурчал от тёплых непроизвольных объятий и старался не ёрзать от тугого, жгучего чувства внизу живота. Мо слушал бубнёж ни-о-чём и мерно дышал в чужой лохматый затылок. Мо впервые за долгое время почувствовал покой. И это его, почему-то, совсем не пугает. Мо чувствует, как Хэ Тянь на нём начинает возиться и кряхтеть по-идиотски. Мо стыдно за свои мысли, стыдно за всё произошедшее, он так пиздецки смущён, что сейчас вскипит и сбежит, как молоко. Мо подтягивает руки, спихивает оккупанта в бок и садится на кровати, пытаясь перетерпеть онемение в конечностях. Покалывает. Хэ хихикает. Сипло. Снова шуршит одеялами. Хэ не делает ничего странного, что само по себе странно. Уткнувшись носом в чужую поясницу, обняв руками уцелованные солнцем бёдра, он лишь тихо, хриплым-хриплым сорванным голосом что-то урчит себе под нос. Рыжий смущённо ведёт плечами и чешет неловко затылок. Рыжий нагибается над взлохмоченной чёрной макушкой и, через ноющую боль в пояснице, переспрашивает таким же хрипом:  — Чего ты там мямлишь? Хэ щерится. Глаз один приоткрывает, сонно глядя в медовые блюдца напротив. Улыбается расслабленно. Хитро. По-свойски.  — Кушать хочу. И целует в ягодицу своими шершавыми тёплыми губами. Мо, честно, готов его прикончить. Однако, пусть и кидаясь во всё на свете самыми тухлыми бранными словами, Гуань Шань ковыляет готовить завтрак. Шуршит продуктами, ставит чайник, разогревает сковородку, намереваясь нажарить блинчиков, ибо живот урчит уже и у него, а Хэ подходит сзади, беспардонно проводит пальцами по ложбинке меж ягодиц альфы, ставит засос на его загривке и обещает море новых впечатлений в ближайшую вечность.