***
Катрина Дюбуа глубоко вздохнула и сжала пальцами переносицу. Вот уж чего она не ожидала, так это звонка — от кого бы вы думали! — Маринетт Агрест с престранной просьбой. «Можно ли моей дочери Эмме немного поговорить с Хьюго?» Это какой-то… какой-то… Слов нет, что это! Потом их дочка наиграется в дружбу, а Хьюго снова будет больно. И почему она не смогла сразу твёрдо отказать? Или пусть прекращают общение, или… Мысли Катрины прервал негромкий стук в дверь. — Можно? — тут же всунул голову Хьюго, с затаённым в глазах ожиданием оглядывая кабинет на предмет присутствия некоторых людей, и всунулся сам, не найдя никого, кроме директора приюта. — Входи-входи, — Катрина улыбнулась, приглашающе махнув рукой. — Мне тут позвонила мадам Агрест… Кое-кто очень хочет поговорить с тобой, что скажешь? — Сопливчик? — тут же встрепенулся Хьюго. — То есть Эмма, — смутился он, когда директор не удержалась и тихонько засмеялась. — Я бы с удовольствием, если честно. — Хорошо, — кивнула Катрина, — тогда посиди пока, я сказала Маринетт, чтобы она перезвонила. В ожидании звонка Хьюго едва дышал. Он не мог поверить, что Эмма ещё его не забыла! Ведь он даже чуть не поссорился со своей здешней подругой Агнис из-за плюшевого кота, которого та выпрашивала уже третий день хотя бы на полчасика. Но почему-то этот кот был Хьюго слишком дорог. Его воспоминания о том, как они с Агнис пробовали камамбер, прервал телефонный звонок. Катрина, снова улыбнувшись, кивнула ему на трубку стационарного телефона. — Да? — несмело произнёс Хьюго, поднеся трубку к уху. И тут же резко её отстранил. — АЛЛО ХЬЮГО ЭТО Я СОПЛИВЧИК Я ТАК РАДА ТЕБЯ СЛЫША-А-АТЬ! — раздалось так громко, что, кажется, было слышно и в коридоре. Рассмеявшись, Хьюго не заметил, как грустно взглянула на него мадам Дюбуа. — Как твои дела? Чем ты без меня занимаешься? — У меня всё хорошо, Эм, — поспешил ответить он. — А ты там без меня как? Не теряешься больше? — Ты знаешь, планирую, — по-деловому заявила Эмма. — У мамы с папой пока нет времени привезти меня к тебе в гости, а если я потеряюсь, ты ведь меня найдёшь? — Обязательно найду, Сопливчик, — грустно улыбнувшись, пообещал Хьюго. Уткнувшаяся в бумаги Катрина ещё сильнее пожалела, что дала согласие на этот звонок.***
Хьюго был настолько счастлив, что не мог поверить в реальность происходящего. Зато, кажется, впервые за всю жизнь поверил в Пер-Ноэля — откуда бы, иначе, взяться Эмме? Она ведь и нашлась почти под ёлкой, когда потерялась — у соседнего с приютом дома очень красиво украшен двор, и именно эти огоньки привлекли её внимание. И если Эмма и её замечательные родители, которые каким-то чудом не запретили ей с ним общаться, останутся в его жизни в качестве вот таких вот добрых знакомых, для Хьюго это будет самым лучшим подарком. И других не надо больше. Омрачало его счастье одно важное обстоятельство: неодобрение во взгляде мадам Дюбуа, когда снова и снова звонила Эмма, когда мадам и мсье Агрест в очередной раз приезжали за ним, чтобы забрать в гости. Катрина всегда отпускала его, но с каждым разом всё более и более неохотно, а Хьюго, хоть и видел это, не понимал причин и боялся об этом поговорить. Прошло две недели с того момента, как он нашёл Эмму и привёл домой, десять дней они созванивались и болтали. Всё было лучше, чем Хьюго мог мечтать, и во время раздумий о взглядах мадам Дюбуа в голову лезли самые разные мысли. Ну не могла же она договориться с ними, что его потом заберут на органы для Сопливчика? Это было бы в любом случае глупо — ещё будучи гораздо младше он застудил почки и заработал гастрит от недоедания, и мадам Дюбуа отлично об этом осведомлена. Но тогда что не так? Может, родители Эммы всё-таки против их общения? Жаловались на него? Но ведь он уже взрослый человек, и если бы ему сказали об этом прямо, он бы понял. Не похожи ни Адриан, ни Маринетт (в своих мыслях Хьюго любил повторять их имена) на людей, которые будут потакать каждому желанию своего ребёнка. Хьюго был уверен (точнее, хотел быть уверенным), что они бы не стали врать ни ему, ни Эмме, не стали бы за глаза обсуждать сложившуюся ситуацию. И вот почему мадам Дюбуа снова так печально смотрит на него? — Мадам Агрест, подождите, я кое-что забыл! — вдруг воскликнул Хьюго, подпрыгивая на заднем сидении. Маринетт едва успела завести машину, поэтому заглушила двигатель и кивнула ему. Хьюго распахнул дверь и побежал в сторону приюта, а вернувшись лучился гордостью. — Вы не против, — окликнул он, — если я подарю это Эмме? Обернувшись, Маринетт увидела в руках Хьюго деревянную фоторамку с красивым выжженным узором, явно самодельную. С фотографии улыбался Хьюго с заколками по всей голове и Эмма, сидящая в куче резинок, резиночек, заколок и бантиков. — Я сделал сам, когда были дополнительные занятия, — смущённо пояснил Хьюго, отводя взгляд. — Можно подарить? — Конечно! — громче, чем хотела, ответила Маринетт. Она взглянула на Хьюго и тепло улыбнулась ему, чувствуя его неловкость. — Я уверена, Эмма будет очень рада.***
Эмма была рада просто так, без видимых причин, если рядом (или хотя бы по ту сторону телефона) был Хьюго. Его появление, как шутили Адриан и Маринетт, делало из «их вредной шебутной дочки идеального ребёнка». Они действительно находили это забавным — Эмма настолько чтила авторитет «взрослого» друга, что лучшим средством от всех её капризов и непослушания было простое «Хьюго сказал». Хьюго сказал сделать домашнее задание — Эмма корпела над учебниками с жутко ею нелюбимых курсов подготовки к школе. Хьюго сказал, что надо больше читать — Эмма навела шорох в дедовской библиотеке, искала себе подходящую книжку. Поход к врачу, дневной отдых — всё это делалось беспрекословно, потому что «Хьюго сказал». — Я не был готов к тому, что моя дочь так рано выберет себе нового авторитета, — наигранно страдал Адриан за чаем после завтрака, когда смог накормить Эмму ненавистным творогом только после манипуляций с советом о его пользе от Хьюго. Который, кстати, творог люто ненавидел, как и сам Адриан. — Зато мы всегда знаем, как на неё повлиять, — с упоением поедающая творог Маринетт пожала плечами. — Представь, как это удобно, особенно во время переходного возраста… Она резко замолчала, поджав губы, и посмотрела на Адриана, замершего над тостом с ветчиной. И когда это они успели настолько привыкнуть к тому, что Хьюго будет с ними всегда?..***
Катрина Дюбуа теряла терпение. У неё не было возможности поговорить о происходящем лично ни с Адрианом, ни с Маринетт, а по телефону такие вещи не обсуждаются. Но она чувствовала, что «происходящее» переходит все допустимые границы. Что движет Адрианом и Маринетт? Зачем они позволили Хьюго привязаться к себе и их дочери? Чего ради показали ему свою, другую жизнь, о которой мальчишка не мог раньше даже мечтать? Неужели не думают, сколько боли снова свалится на Хьюго, когда и они в итоге оставят его? И когда однажды вечером ей позвонила Маринетт в то время, когда Хьюго должен был уже вернуться, с просьбой разрешить ему остаться на ночь, Катрина не выдержала и потребовала, чтобы они немедленно разбудили Хьюго (ей было плевать, что их дочь крепко обнимает его во сне!) и привезли к нему домой. Катрине не было совестно из-за того, что она была резка в разговоре и отчитала взрослых людей как провинившихся подростков. Исполненная праведного гнева, она ждала их с Хьюго у входа. Под её взглядом стушевался даже Адриан — быстро попрощался с Хьюго (который попытался слиться со стеной и убежать к себе незамеченным), шепнул в телефон, что они скоро вернутся, и убрал его в карман. Пригласив чету Агрест в кабинет, Катрина закрыла дверь на ключ и начала разговор, не дав ни шанса оправдаться и объясниться. Она говорила долго. О том, как Хьюго жил в неблагополучной семье, но у органов опеки не было оснований забрать его, потому что безработные родители со множеством пагубных привычек к их приходу наводили порядок, покупали еду, давали сыну новую одежду. О том, как в остальное время им на Хьюго было абсолютно наплевать. О том, как Хьюго недоедал, как однажды уснул на улице, потому что родители заперлись дома, как несколько раз попадал в распределитель и возвращался к обещавшим исправиться родителям. Как раньше любил их и верил, что они любят его. Как спокойно отнёсся к тому, что они в один из дней погибли, уснув в состоянии алкогольного опьянения. Часто моргая, Катрина объясняла, что у Хьюго не так много шансов попасть в семью, ведь он уже взрослый. Хотя для всех остальных немногочисленных детей приюта уже новые семьи подобраны и проходят подготовку. — Хьюго такой же ребёнок, как ваша дочь, всего лишь чуть старше. Так почему же вы считаете, что можете потом причинить боль ему, потому что сейчас хотите дать Эмме с ним наиграться?***
Возвращаясь домой, Адриан и Маринетт не проронили ни слова. Они не разговаривали друг с другом, не обсуждали сложившуюся ситуацию. Может, чувствовали себя отвратительно, может, что-то думали и решали — всё это друг для друга они оставили в тайне. Заговорили лишь тогда, когда не обнаружили в гостиной Эмму, обещавшую их дождаться, а за дверью её комнаты, поднявшись, услышали всхлипы. — Кажется, она подпёрла дверь, — с удивлением в голосе прошептал Адриан, обернувшись к набирающей номер Маринетт. Из комнаты Эммы послышалась вибрация, но быстро стихла — она сбросила звонок. — Доченька, — позвала Маринетт, — что случилось? — Адриан не отключился, когда разговаривал с ней «около дома Хьюго», — раздался за их спинами жёсткий голос рассерженной Натали. — А Эмма, чтоб вы знали, вполне способна найти в интернете ответ на вопрос «что такое детский распределитель».