Долгой и счастливой жизни

      В полном молчании текли минуты, часы. Ни один не пробовал заговорить или подойти. Изредка кидали взгляды, но Коля проедал взором пол, словно не видел никого вокруг. Он также вспоминал неудавшийся поцелуй. В тот момент от немца несло чем-то сладким, и Ивушкину казалось, что он вот-вот ощутит на своих губах привкус леденца. Увы, конфета осталась недосягаема, так как поцелую помешал Василёнок — тот самый, что был другом командира…       «Был…? Именно, за такое не прощают. И чего меня дёрнуло к этому фрицу?» — вздохнул танкист, заметив, что последние пару дней слово «фриц» практически не вылетало из его уст. Тут его размышления прервали шаги. Такие лёгкие и тихие, будто их хозяин не хотел быть услышанным. На миг сердце Ивушкина быстро застучало, но, увидев переводчицу, вернулось в прежний ритм. — Нужно поговорить, — тихо сказала она, подойдя к Николаю. Ответ прозвучал моментально. — Тебе или ему? — не напрягая голосовые связки, спросил младший лейтенант. — Мне, — услышал он в ответ. Незамедлительно последовавший вздох разочарования был понятен Ане. По этой причине она и пришла.       Отойдя на некоторое расстояние от ангара, девушка начала разговор. — О вас ходят слухи, — осторожно проговорила она, смотря в пол. — Ягер был в панике, когда вернулся вчера после… Произошедшего. Нос в крови, губа разбита. Многие предлагали помощь, но он их будто не слышал. Он… — тут Аня запнулась. — Твердил одну фамилию… Твою.       Коля пару раз кашлянул, как бы задумавшись над ответом. Да, возможно весь лагерь знал о том, что произошло вчера в ангаре, но танкиста это не особо волновало. Немец повторял его фамилию… — Что-то ещё? — спросил Николай, видя нерешительность в глазах переводчицы. — Он ждёт тебя, — тихо произнесла Анна и, коротко кивнув, поспешила уйти, оставив Ивушкина наедине со своими мыслями.       «Он ждёт тебя…» Эта фраза звучала в голове Николая, пока он не вернулся туда, откуда пришёл. Ах, да! Пара уточнений: вернулся туда, откуда пришёл сегодня утром. Он и сам не заметил, как ноги отнесли его к лестнице, а от туда была только одна дорога. По крайней мере, для него. Видимо, слова Анны не зря застряли у русского в голове, ведь он был на полпути к Ягерскому кабинету. И вот, стоя напротив двери, Коля пытался осознать, почему он здесь оказался.       А, тем временем, немецкий командир вздумал покинуть свой кабинет на некоторое время с неизвестными мне целями… Резко открыв дверь, он был весьма удивлён, увидев за ней русского танкиста.       Немая сцена. Стоя друг напротив друга на расстоянии вытянутой руки, они были не в силах сказать ни слова. С другой стороны, что им было говорить? — У меня… Я… — растерянно проговорил Ивушкин. — …Потерял друга и… — он жутко запинался, так как не понимал, зачем немцу знать про Василёнка, но всё равно продолжил.       Ягер подумал, что будет очень странно выглядеть, если кто-нибудь увидит русского танкиста, разговаривающего с немцем на своём родном языке. Перебив Колю, он медленно поднёс палец к губам и, приоткрыв дверь, указал взглядом в комнату. Русский зашёл туда уверенной походкой, но своевольничать не стал, скромно остановившись посреди кабинета. — Присаживайся, не стой, — сказал ему Клаус. — У тебя, кажется, проблема? — Я потерял доверие союзников, — высказался Николай одной фразой. — Правда? — удивлённо вскинул брови немец, словно не понимая о чём говорит танкист. — Почему же? — Василёнок не должен был видеть этого… — младший лейтенант осёкся. — Ты не должен был этого делать.       Ивушкин смело смотрел в глаза штандартенфюреру, но его выдавала лёгкая краска на щеках. — Чего — этого? — немец усмехнулся. Оба сидели на том самом диване, на котором несколько часов назад тихо посапывал русский танкист. Обдумывая вопрос, Ивушкин всё же пришёл к ответу и постарался незаметно придвинуться к Клаусу.       Всё произошло чересчур быстро, нечем у стандартной парочки. Ивушкин буквально впился в немецкие губы, которые недавно кровоточили от прикосновения кулака. Он отстранился от Клауса так же резко, как и прильнул к нему. Пару секунд Ягер размышлял. — Я и не думал, что ты такой легкомысленный, Ивушкин, — произнёс он и подошёл к окну, дабы скрыть свои эмоции. — У меня и в мыслях не было так делать, — Клаус сделал ударение на слове «так».       Возмущённый речью гауптмана, Коля вскочил с дивана и резким шагом подошёл к немцу. Тот обернулся. — То есть… Ты не хотел меня целовать тогда? — с долей непонимания и возмущения спросил Николай. — Зачем поцеловал? — переспросил Ягер мысленно прозвучавший вопрос русского, глядя ему в глаза. — Да! Зачем поцеловал? — повысил голос Коля, тяжело задышав. Штандартенфюрер усмехнулся, но в глубине души начал волноваться. Он в растерянности опустил голову, смотря в пол.       Зачем он целовал его? Внезапный прилив чувств? Но ведь Ивушкин сам не отрицал происходящее. Даже… Был готов принять. Тут Клаус вспомнил, как русский сам поцеловал его. Конечно, не так, как хотелось немцу, но важен сам факт того, что он это сделал. Может… Теперь получится?..       Ягер резко поднял голову и ему показалось, что Ивушкин стоял ближе, чем прежде. Немец заметил, что солнце уже клонилось к горизонту и теперь ярко светило в лицо русскому танкисту. Тот щурился, и от солнечного света глаза его немного слезились. Гауптман скрыл за своей спиной назойливые лучи и, не удержавшись, провёл пальцем по лицу напротив, аккуратно стерев невольно появившиеся слёзы. Коля вздохнул, догадавшись, что ответа он не услышит. Ему нужно его почувствовать.       Во всех этих движениях и выразительных голубых глазах скрывалось нечто большее, чем просто фашист. Быть может, он и не был фашистом? Возможно, это всего лишь принуждение к службе во благо родной страны. Ивушкин не первый раз замечает невидимые слёзы грусти и одиночества, проступившие на глазах немецкого командира. Решаясь всего долю секунды, Ягер берёт в свои ладони лицо русского и осторожно проводит пальцами по его губам. Коля нервно сглатывает, ощущая такую знакомую сладость в окружающем воздухе. Не в силах больше мучить младшего лейтенанта, Клаус касается его губ своими. Словно хрусталь, который вот-вот может разбиться вдребезги, если сильно надавить, немец целует русского. Враг целует врага. Или… Они уже не враги, правда?       Ивушкин чувствует на языке привкус долгожданного леденца и углубляет поцелуй, который становится не таким уж хрупким. Жадно заглатывая ртом воздух, оба ловят себя на мысли, что целоваться с мужчиной не так уж и плохо. Клаус еле ощутимо водит одной рукой по затылку и шее русского, а другая покоится на его щеке. Коля, в свою очередь, чувствует под своей ладонью шрамы, которые он оставил на лице штандартенфюрера несколько лет назад. Ивушкин мягко поглаживает их, будто извиняясь за свои деяния.       Одна часть дневного светила уже зашла за горизонт, когда Коля случайно открыл глаза, — уж так ему захотелось взглянуть на Клауса, — и почувствовал резкую боль. Он моментально отстранился от немца, чтобы утереть вновь появившиеся слёзы и перевести дыхание. Что-то подсказывало ему, что пора было уходить. Как только Ивушкин открыл глаза, он увидел немного раскрасневшегося Ягера, верх формы которого был расстёгнут. Тяжёлое дыхание немца сманивало Ивушкина на ещё одно «погружение», ведь он забывал о всех своих проблемах в его присутствии. Легко прикоснувшись губами к немного опухшим губам Клауса, танкист снова ощутил дурманящую сладость. Спустя пару-тройку секунд, он с сожалением разорвал столь полюбившийся поцелуй, выдохнув прямо в губы гауптману. — Я… Должен идти, — медленно проронил Коля, делая шаг к двери. — Извини, если я занял у тебя много времени…       Он уже собирался выйти за дверь, но обернулся, словно что-то вспомнив. — Я понял тебя.       Эти слова всё звучали у Ягера в голове, даже когда Коля покинул его кабинет. Но только не его сердце.       С розоватым оттенком на щеках, младший лейтенант неспешно спускался по лестнице, возвращаясь в ангар по уже такому знакомому маршруту. На душе у Ивушкина было легко, словно Клаус залечил все его проблемы, но, по мере приближения к своему экипажу, Коля осознавал, что сам он натворил ещё больше дел. Будет очень сложно объясниться с мехводом, не говоря уже о прощении. Причём, сказать придётся правду, а вот какую именно — Коля ещё должен подумать.