***
Клингенталь. Река. Мост. Немецкая «пантера», скрипя бронёй, покачивается на краю, а советский танк упёрся ей прямо в бок. Стоя на машине, русский командир внимательно рассматривает поверженного немца. Ружьё, направленное на лежащего фрица несколько секунд назад, покорно свисает с плеча. В какой-то момент в душе Ивушкина поселяются жалость и сочувствие, которых он никак не может изгнать. Клаус, приподнявшись на локте, пытается изобразить что-то вроде улыбки, но из-за нахлынувшей крови сделать это не так-то просто. Они смотрят в глаза друг другу, размышляя, как смогли дойти до такого. «Всё кончено» — одновременно эта фраза проносится в голове у соперников. Кто-то вернётся на родину, к семье, а кому-то суждено покончить с жизнью в реке. Так ли это? Справедливо ли? Не в силах больше терпеть изнуряющую боль, Клаус тянет руку к младшему лейтенанту, стремясь унести отпечаток его ладони на своей руке под воду. Сосредоточенный на действиях штандартенфюрера, Коля пожимает руку, но отпускать не спешит. Он с опаской подумал, что тот захочет утащить его с собой на дно, но он ошибся. Ягер ослабляет хватку, готовясь принять смерть. Тут Ивушкин по-настоящему запаниковал. Неужели он уйдёт просто так, ничего не сказав? Глаза Николая метались по испещрённому шрамами лицу гауптмана. «Нет, так не пойдёт», — молча решил Коля и сильнее вцепился в руку немца. Ягер весьма удивился, что было понятно по его лицу. Ивушкину было очень сложно тащить Клауса, ведь тот еле держался на ногах. Спустя несколько минут стараний обоих, немец стоял рядом со своим незваным спасителем на вражеском танке, едва касаясь ногой машины. Удерживать равновесие гауптману было трудно, так как ноги из раза в раз пронзала ужасная боль, поэтому одной рукой он опирался на плечо русского. Они стояли друг напротив друга и, неотрываясь, вглядывались в лица. — Зачем? — Клаус решился задать вопрос, вертевшийся у него на языке всё это время. Его глаза в непонимании бегали по лицу Ивушкина, тогда как тот смотрел спокойно и уверенно. — Просто, — Коля пожал плечами в своей обычной манере. Вскоре немецкий танк с большим всплеском упал в воду. Солдаты проводили его слегка сочувствующим взглядом. — Ты не должен был спасать меня! Мы же враги, — штандартенфюрер слегка повысил голос. — Я не смогу вернуться обратно. Меня расстреляют за предательство… — Тебе и не придётся возвращаться. Пойдёшь с нами, — усмехнулся Ивушкин. Младшего лейтенанта явно забавляло беспокойство Ягера. Тот вопросительно посмотрел на него. — Я не смогу предать свою страну, — проронил Клаус. — Не в этот раз. Ивушкин снисходительно взглянул на немца. — А так? — сделав шаг вперед, ничего не стесняющийся Коля поцеловал окровавленные губы Клауса. Ягер был, мягко говоря, шокирован поведением русского. Он вспомнил их первую встречу. Коля тогда был готов убить его и называл гнидой и фрицем… А каков он теперь? Дерзость ушла, и на смену ей пришли другие эмоции. Жалость, робость, сопереживание. Возможно, он испытывал эти чувства не впервые. Они спрятались где-то глубоко в душе и теперь вновь открывались миру уже с другой стороны, другому человеку. Поцелуй был очень трепетным, но, к сожалению, недолгим — им снова помешал Василёнок. — Вот так вот значит, да? — он возмущённо поднял голову, вылезая из танка. — Я-то думал, что ты всё осознал, понял ошибку… Услышав голос товарища, Коля почувствовал, как участилось сердцебиение, и тут же отстранился от Ягера. Перед ним стоял Степан, держащий правую руку за спиной. В его глазах светил недобрый огонёк. — …Оказывается, дело не в тебе, а в нём, — мехвод внезапно направил на немца зажатый в правой руке пистолет. Коля в ужасе заслоняет штандартенфюрера своим телом, продолжая вести разговор с Василёнком. — Степан, одумайся! — танкист с мольбой и надеждой смотрит тому в глаза. — Это ты одумайся, Никола! Он одурманил тебя, подманил як бездомную шавку! — сказал мехвод, не убирая оружия. — Ему стоило только позвать тебя со слов переводчицы, как ты уже мчался по коридору к его кабинету. Скажи мне, разве я не прав? Коля не знал, что ему ответить, а времени практически не оставалось. Малейшее движение Степана грозило ему и Клаусу смертью. — Подумай об Ане. Что будет с ней, когда она узнает, что ты… — мехвод не договорил. — А что я? Что я? — вскричал Ивушкин. — Скажешь ей, что я сменил предпочтения? — Ты скажешь ей это сам, — произнёс Степан. Коля замолчал. Он понимал, что ситуация была безысходна, но принимать какое-нибудь решение нужно было сейчас. Из-за горизонта медленно вставало солнце. — Был отдан приказ о поиске наших танков, если мы не вернёмся к рассвету, — осторожно проронил Ягер на русском языке, сплёвывая кровь. — Если мы не поторопимся, то скоро нас заметят самолёты. Василёнок был мало удивлён языковым познаниям немца, принимая это как должное. — Стёпа, дай ещё день! — не обращая внимания на реакцию мехвода, сказал Ивушкин. — Мы что-нибудь придумаем. — Навряд ли у вас это получится, — усмехнулся Степан Савельич, убирая пистолет. Он обозначил свой ответ коротким кивком. Лицо его было полно решимости и суровости. — Товарищ командир, разрешите обратиться! — из башни показалась голова Серафима. — Разрешаю, — ответил Николай, но Ионов продолжал молчать, вовсе не смотря в его сторону. — Ну говори уже, не томи! — проговорил Василёнок. Серафим начал что-то лепетать, но Коля уже не слушал. Теперь все его мысли были заняты грядущими часами. Со временем он понял, что потерял авторитет.***
Аня встретила экипаж недоумевающим взглядом. Особенно ей было дико смотреть на то, как её возлюбленный помогает идти хромающему немцу. Она не решалась подойти к нему, поэтому спросила у мехвода в чём дело. Тот ответил не сразу. — Понимаешь, Анютка… Время идёт, люди меняются… Да, у вас была бы прекрасная семья, но Коля… Он… — Стёпа с жалостью посмотрел на девушку, а затем глянул на друга. Аня поняла. Её глаза были полны растерянности и разочарования, от которого она, казалось, вот-вот заплачет. Неужели этот человек её когда-то любил? Что заставило его пойти на такое? Девушка молча задавалась вопросами, идя неподалеку от Василёнка, который нёс раненного Демьяна вместе с Серафимом. Спустя несколько часов ходьбы и остановок, на лес начали опускаться сумерки. Можно сказать, что ужина у них практически не было. Они сидели у костра и, глядя на огонь, думали о сложившейся ситуации. Никто не говорил. Серафим пару раз попробовал завести разговор, но осуждающий взгляд Демьяна заставлял его замолчать. Аня иногда поднимала глаза на Колю, надеясь, что тот вскоре объяснит ей свой поступок. Василёнок не пел, мрачно смотря на костёр и теребя в руках края рубашки. Ивушкин сидел рядом с Клаусом, не в силах смотреть на лица товарищей. Его глаза бегали из стороны в сторону, а сам он думал о последствиях своих слов и действий. В отличие от младшего лейтенанта, штандартенфюрер вёл себя довольно-таки спокойно, словно ему был безразличен исход обстоятельств, на кону которых была его жизнь. Просидев у огня ещё несколько минут, экипаж понял, что им начал овладевать сон. Догадываясь, что Ивушкин хочет что-то сказать, Ягер изо всех сил противился сну. Как только от костра остались одни угли, Коля решил воспроизвести новорожденную задумку в действие. — Твоя карта у меня, — как можно тише прошептал Коля. — Аня сделала одолжение… — Я думал, что вы любите друг друга, — Клаус слегка приподнял уголки губ. — Тебе показалось, — сквозь зубы проговорил русский, стараясь перевести тему. — Следуя карте, завтра в полдень мы будем на границе с Чехией, усёк? — Перестань бегать от проблем, они всё равно тебя настигнут, — гауптман отвёл взгляд. Эти слова вывели Ивушкина из себя. Он резко схватил штандартенфюрера за руку и оттащил подальше от спящего экипажа. Остановившись у какого-то дерева, младший лейтенант вновь заговорил. — Помнишь тот день, когда я пожелал тебе долгой и счастливой жизни? — с жаром произнёс он, на что Клаус неуверенно кивнул. — Я не желал тебе этого, слышишь? Не желал! Аня выдала это за мою фразу, но я сказал тогда нечто другое, о чём думать сейчас совершенно неуместно… — Ягер слушал его, прислонившись спиной к стволу. — «Долгой и счастливой», понимаешь? Навряд ли река обеспечила бы тебе такую. Ягер посмотрел на солдата своим самым проницательным взглядом, каким только мог. Его небесные глаза, подобные звёздам в ночном небе, чутко вглядывались в глаза напротив, не совсем понимая смысл слов. Клаус понимал, что Ивушкину важно оставить его в живых, но зачем? Зачем русскому танковому командиру чья-то немецкая жизнь? — Ты обеспечишь? — гауптман самодовольно ухмыльнулся, придумав резкий ответ. Промолчав, Коля сверкнул глазами и пошёл в противоположную сторону от спящих. Видимо, он знал, что Ягер последует за ним. — Неужели ты просто так возьмёшь и сбежишь с этим фашистом, ничего не сказав? — в надежде произнёс стоящий сзади Степан. Полный решительности, мехвод твёрдо стоял на земле, хотя сознание неугомонно требовало отдыха. Коля остановился и, опустив голову, обернулся. Что ему говорить? Извиниться за то, что не оправдал ожиданий? Поблагодарить за содействие? Понурившись, Ивушкин молчал. — Из-за этой войны каждого немца оклеветали фашистом… — Ягер сделал шаг вперёд, и Коля оказался позади него. — Вы правда думаете, что мы стали такими по своей воле? До каких пор вы будете считать нас последователями своего командира? Фюрер — самый ужасный человек, которого я знаю. Неповиновавшихся людей по его приказу расстреливали, но есть и такие, которые просто хотели выжить. Возможно, вы не раз виделись с его истинными сторонниками… — пока он говорил, остальные проснулись и внимательно вслушивались в каждое его слово, произнесённое на русском языке. — Один человек сказал мне такую вещь, которую было невозможно перевести на наш язык. Это послужило причиной для того, чтобы выучить русский. «Немец немцу рознь» — слышали такое? — он мельком глянул на Ивушкина. — Теперь я знаю, что значат эти слова, которые однажды пролили свет на эту тьму лжи о бессердечии немцев… — Клаус посмотрел в глаза каждому из присутствующих, надеясь увидеть в них понимание. — Вы имеете право расстрелять меня, ведь я… Ему не дал договорить Степан. Он внезапно подошёл к Ягеру, подставив к животу дуло пистолета. Клаус напрягся, с шумом вдохнув. — Стёпа, пожалуйста… — тихо проговорил Коля, вскинув голову и напрягшись не меньше гауптмана. — Береги его, — еле слышно произнёс Василёнок, внезапно всунув оружие в руки штандартенфюрера. Тот незаметно сглотнул, блестнув глазами. — Раз всё разрешилось… Вы не будете уходить? — робко задала вопрос Аня, подойдя к Степану. Ивушкин в замешательстве провёл ладонью по своим волосам. — Ань, я… Мы не останемся, — нервничая, младший лейтенант подошёл к девушке. — Прости меня. — Ты изменился, да? — Ярцева не могла удержать язык за зубами, — о, женщины! — очень уж ей хотелось услышать признание. Коля опустил взгляд и тут же глянул на мехвода. Тот, стоя за спиной девушки, мотнул головой, дабы они поскорее уходили. Ивушкин, коротко кивнув, уверенно повернул в лес. Клаус следовал за ним.***
Аня сидела на бревне, тихо утирая слёзы. Позади, прислонившись к дереву, стоял Василёнок с сигаретой между губ. Демьян и Серафим дремали. После ухода командира у всех было подавленное состояние. Никто не думал о будущем, никто не размышлял о прошлом. Собравшись с мыслями, Стёпа тихо подошёл к отчаявшейся девушке и осторожно коснулся её плеча. Он сказал ей слова, которые вскоре стали её вечными спутниками. Предательство русского командира она не забудет никогда. — Никто никого не может потерять, так как никто никому не принадлежит…***
Два бывших врага приближались к границе Чехии и Германии. Медленно вставало солнце. У русского на душе скребли кошки. Клаус периодически старался поддерживать его тёплыми взглядами. — Оставь Германию, впереди тебя ждёт Чехия… Истинный смысл произнесённой немцем фразы открылся Ивушкину только во время их следующего поцелуя.