Над Китаем восходит солнце

— Смотри! Вишня цветет! — А у тебя ветер в голове. Хуайвэй дергает за руку так, что Хэлинь чуть не падает; опять кипучая энергия в равномерном смешении с постоянным интересом буквально ко всему, приправленные каким-то щенячьим восторгом. Вот ведь оба всю ночь тренировались, а Хэлинь себя более выжатым ощущает. Ноги тяжелые, голова пустая, губы пересохшие. А Хуайвэй тут вокруг него скачет, лепестки опавшие топчет и восторженно что-то восклицает на своем хуайвэйском диалекте, который и в нормальном состоянии не разобрать, а сейчас — тем более. Одно ясно — он счастлив. Ну, а как же, первая вишня по этой весне. Первые нежные соцветия над головами. Запах — как самый тонкий изящный парфюм; может, пользуйся Хуайвэй таким, Хэлинь не был бы против ему в ключицы уткнуться и одной вишней дышать. Даже игнорируя аллергию. Даже игнорируя тот факт, что любые сильные запахи в принципе перенести не может. Тут потерпел бы. Любой потерпел бы. Возможно, Хэлинь даже сейчас готов потерпеть и проигнорировать усталость ради Ляня. На самом деле, не то чтобы у него выбор есть — Хуайвэй крепко вцепился в руку, так что пытаться вырваться бесполезно. Он не смотрите что хрупким выглядит, сильный на деле. Такие ходят на руках, отжимаются на руках, живут на руках и носят мемберов как принцесс (Хэлинь все попытки Хуайвэя на корню пресекает, потому что с него станется уронить или ляпнуть что-то в роде «тебе бы похудеть, ЛиньЛинь»). Вот поэтому его можно или любить, или ненавидеть. Ты его либо обнимаешь, либо тоже обнимаешь, но до хруста в ребрах — будет корректно не уточнить, в чьих именно. Он же в обиду себя не даст. Хэлинь вздыхает. Хуайвэй чудесный. Чудесный даже когда так резко на себя дергает, что Хэлинь запинается о собственную ногу и буквально падает; спасибо, что за куртку чужую хватается и не сталкивается с землей, а то «say hello» разбитым коленям и носу. Не сердцу — и на том спасибо. — А тебя ветром сдувает, — Хуайвэй смеется, хочется его хорошенько приложить об вишню, но жалко. Вишню жалко. Цветет красиво все же. — Ну так защити меня. Защити от ветра этого. Следует добавить — о боже, я не серьезно. Стой! Ничего не делай! Но уже как-то поздно; Хуайвэй к себе его прижимает, к теплому телу, что Хэлинь лицом в грудь, и куртку безразмерную застегивает. О боже. Буквально несколько секунд назад Хэлинь мечтал явно не об этом, потому что от Хуайвэя пахнет не вишней, а только тем спонсорским дезодорантом, от которого слезятся глаза и першит в горло. (Возможно, Хэлинь создан, чтобы умирать от любого запаха и не дышать в принципе) — Ну как тебе такая защита? — у Хуайвэя любая минута как время для шуточек, для смеха. Над их головами утреннее солнце, но оно, конечно, светит не так ярко, как улыбка Ляня. Сумасбродного, невыносимого, несерьезного Ляня, который, кажется, своим безумием весь окружающий мир заразить стремится. И задушить в объятьях Хэлиня. (Мило) Даже от вишни своей отвлекся, от стремления пару соцветий сорвать. Буквально «дадут ли мне по шее, если я немного ограблю это дерево?» с ожидаемым ответом «да тебе тут и просто так по шее дадут, ты же весь стафф замучал». Либо любить, либо ненавидеть. Но вишня (и шея Хуайвэя) в отличие от Хэлиня спасена; а ему только за куртку хвататься руками остается и о пощаде молить; в далекий день прослушивания ему стоило экстренно заигнорировать Хуайвэя и отказаться от участия шоу, чтобы потом вот так (влюбленно) не страдать от (влюбленного) Ляня. С ветром в голове. С курткой, в которой неожиданно поместились два человека. С рукой, протянутой за соцветием. О боже, он правда невыносимый.