Над Китаем восходит солнце

Их, этих ангелов, действительно — не понять. Сотни принципов по чистоте сравнимых лишь с белоснежным оперением — и все в прах при определенных обстоятельствах. Все забываются, когда наступает момент с «интересно», ситуация, вынуждающая «хочу попробовать, чтобы понять». Тонкая сигарета меж пальцев Линь Мо выглядит неправильно; настолько буквально, что хочется ее вырвать и сказать «очнись, не нужно тебе это». Пусть и дальше остается светлым, пусть и дальше презирает никотиновые облака, сизый едкий дым, людей, вдыхающих — дышащих им — яд. Но Чжэнь Нань ничего этого не делает. Линь Мо не маленький и сам знает, чего хочется ему. Что делать должен. Удивляет, конечно, просьбой попробовать, но и Чжэнь Нань однажды таким был. Правильным мальчиком поначалу, который позже — отградился от всех этим сигаретным дымом и создал для себя из табака эквивалент успокоительному. И не то чтобы очень помогает, но действие эффекта плацебо никто не отменял. И по сути, меж ними — этим ангелом и этим человеком — разница лишь в том, что ангел не станет зависимым. Зависимым от никотина, хотя бы, от дыма в легких и веществах по венам. У них, белокрылых, зависимости свои, Чжэнь Наню чуждые и незнакомые. Но он знает, что такое ломка. И он знает, что одной ломкой от другой спасаться бесполезно. Линь Мо — не объяснишь. Ему лишь помочь остается. Потому что у него руки трясутся, тонкая сигарета чуть не выпадает из длинных пальцев на грязный асфальт. Может, будет лучше, если они растопчут сейчас ее подошвами кроссовок и в унисон скажут: «плохая идея». Но бесконечные «не» — этого не происходит. — Пожалуйста, просто стой, — устало просит и забирает сигарету. Уже измятую и чуть надломанную, но внимание фокусируется лишь на ее кончике, и позже — губах Линь Мо. — Крепче зажми и держи. И он послушный: прикусывает у фильтра и терпеливо ждет, когда Чжэнь Нань подожжет. В его — сегодня темных — глазах-хамелеонах отражается дрожащий язычок пламени и высеченные как кремнем искры. На кончике сигареты первый пепел; зажигалку прячут в карман; где-то внутри что-то вместе с огнем ее гаснет. Ноют искусанные губы и оказываются обоженными кончики пальцев — вероятно, впервые за всю жизнь; вероятно, так же Линь Мо, такой надломаный и незнакомый, обжигает, хоть и сложены крылья, и не слепят светом своим. В конце-концов, у них все самое важное — внутреннее. Невысказанные слова. Невыполненные обещания. Непродемонстрированные чувства. За них немного — стыдно. А Линь Мо курить совершенно не умеет. Делает затяжку глубокую, будто дым с кислородом путает, и заходится в кашле, почти на корточки садясь. На физическом уровне, наверное, ощущает, как покрывается сажей незапятенная раннее душа и думает — в нем все больше человеческого, все больше того, что Цзя И так ценит, а потому убегает. Но не переживай, Линь Мо, пепел полностью исчезнет с первым ветром и смоется дождем. Лишь разверни крылья и стань ближе к нему. Вам, ангелам, нечего делать на земле, держа в руке тонкие сигареты. — Кажется, не для меня, — давит, закрывая лицо руками, отдавая сигарету Чжэнь Наню. — Никогда тебя не пойму. Тот по привычке — затягивается. Не то чтобы натянутые как струны нервы ослабляются, но все равно эфемерно легче становится; иронично — дышать. У него-то, конечно, нет нужды одну ломку другой глушить; у него, конечно, человеческие зависимости с ангельскими не сравнятся. (Но что насчет зависимостей от ангела). Он выдыхает дым и пропитывает им холодный воздух, а когда голых ключиц касается кусающий морозом ветер, застегивает вельветовую куртку. Календарная весна проливается осенним дождем и встречает по утрам зимними ледяными заморозками, а Чжэнь Нань гибнет подобно первым почкам на кустах и деревьях. Ему бы тепла и солнца, нуждается — как в кислороде. Как в кислороде. И делает вторую затяжку. Ему бы настоящую весну с цветущей вишней и возможностью ходить без курток и шапок; дольше стоять на балконе, взглядом провожая тонущее в горизонте солнце и срывающиеся с небосклона звезды. Линь Мо рассказал однажды: эти падающие звезды на деле ангелы, эти сияющие хвосты след их крыльев; они отдаются свободному полету без оглядки на внимание людей, они забываются, опьяненные небом, и утешаются надеждой, что в ангелов никто не верит все равно: и бояться им нечего. (Иногда Чжэнь Нань хочет быть ангелом) — Не хочешь, — вновь точно слышит его Линь Мо и отвечает. А может просто прослеживает взгляд в небо и остальное по лицу читает. Ведь перед ним невозможно скрыть что-то. Невозможно и не хочется. Кроме, может, чувств под ребрами, которые иррационально страшно показать и ради него же приходится их в тайне держать. Так глупо — в ангела. Так глупо — не учиться на чужих ошибках. И на вдохе Чжэнь Нань сам почти задыхается. На выдохе его губ касаются губы Линь Мо. Приоткрытые, мягкие, нежные; и неподвижные. Буквально прижимается и замирает; после лишь сдавленно выдыхает дым вместе с Чжэнь Нанем будто разделив затяжку. И это так глупо и по детски, что хочется смеяться. Но внутри взрывается целая вселенная. И покалывает губы. Это иначе чем касанием — не назовешь. Линь Мо очевидно ничего не понимает. Не потому, что глупый — потому, что ангел. — Я все еще пытаюсь понять тебя, — тянет. — Но мне не понять, как может тебе нравиться вкус этого дыма. — Сигареты бывают с разным вкусом, — единственное, что находится в ответ. — Но ты куришь именно эти. Туше. Его слова уже привычно навылет, что ментально океаны крови Чжэнь Наня отобразились бордовым граффити на стене за спиной. Возможно, тем самым силуэтом крыльев, которые так ясно обозначают их различие и такую черту четкую проводят — не переступить. Линь Мо безопаснее было терпеливо научить курить, нежели проходить через это — больше похожее на издевку. Но ангелы не умеют издеваться специально. И не могут со сто процентной точностью сказать, что от касания губ у кого-то нарушается сердечный ритм и плывет перед глазами, а кислород в легких кончается окончательно. Совершенно закономерно будет сравнить с пожаром, от которого воздух сжигается вместе со здравомыслием. Чжэнь Нань на Линь Мо долгим взглядом смотрит и думает, что хочет большего. Но лишь тушит сигарету об перила, вместе с пеплом размазывая себя по холодной металлической поверхности. За свои зависимости — заслужил.