Глава Третья. Цели и Средства.
Я всего лишь последний блик на замерзшем твоем окне. Маяковский, любивший Брик, утонувший в её огне. Я всего лишь холодный дождь, от которого ты под зонт, Полоса океанских вод, рассекающих горизонт. Я всего лишь твои стихи, с придыханием - для других, Я — потери, и я — мечты, я опасный подводный риф. Я — маяк каждодневный твой, согревающий по ночам. Я, наполненная тобой, греюсь в поздних души лучах. Я — последний допитый ром, где глоток оставался нам, Я с тобой, ты не видишь, нет? Я — холодный лесной туман. Я последний любимый сон, в коем ты никогда не уйдешь. Я с тоской до конца в унисон... Я люблю тебя, слышишь? Я — дождь.****
"Я тебя вытащу..." Все, что со мной происходит, лишь отдаленно напоминает реальность. Сейчас я не сомневаюсь в том, что сплю, а если нет, то мой организм сполна накачен морфлингом. Я чувствую, как экстаз расползается по клеточкам моего изможденного тела, заглядывая в самые отдаленные уголки возбуждённого сознания. Наблюдая за своими действиями со стороны, я вижу, как дверь в камеру Пита захлопывается, как пугливо озирается по сторонам высокая темноволосая девушка, спасаясь от опасности снаружи. Эта девушка не понимает, насколько глубокой может оказаться пропасть, в которую она так уверенно шагает, потому что настоящая опасность находится здесь, в пределах этой комнаты. Внутри неё. В комнате кромешная тьма, и совершенно ничего не видно — ориентироваться можно только всецело полагаясь на свои инстинкты. Я стараюсь унять бешено скачущее сердце, которое, кажется, разбегается раз в секунду, а потом со всей дури влетает в незащищенные ребра, стремясь их поломать. Стараюсь отвлечься от пульсации крови в своих висках, унять дыхание, сосредоточиться и понять, что чувствует Пит, но у меня мало, что выходит. Сейчас даже себя понять не получается. — Ты не боишься меня? — одними губами шепчет Пит где-то совсем рядом, прямо около меня, и мне вдруг начинает казаться, что сейчас он меня узнает; что Пит обнимет меня, успокоит, скажет, что помнит, что теперь он всё помнит. — Нет, — я стараюсь шептать тише, искажая собственный голос. Мне следует прекратить себя обманывать, Пит не должен узнать меня, нельзя позволять ему чувствовать страх, нельзя, чтобы это чувство заполнило его целиком, без остатка. Поэтому я медленно обнимаю своего напарника одной рукой, а другой нащупываю замочную скважину в его наручниках. Через секунду единственная вещь, которая могла меня спасти, негромко звякая, падает на пол. — Какая же ты глупая девочка, — Пит с такой силой прижимает меня к себе, что я начинаю задыхаться. — Но пахнешь вкусно, — он наматывает прядь моих волос на руку, окунаясь в них носом. — Я помню этот запах... Я перебиваю размышления Пита едким поцелуем, с невероятным рвением впиваясь в его губы. Он сильнее сдавливает мои ребра, я провожу ногтями по его шее, оставляя на ней глубокие отметины. В этом поцелуе смешиваются десятки клокочущих во мне чувств: боль, страх, ненависть, злоба, раскаяние и снова боль. Но есть что-то еще... Чувство, которое накрывает меня с головой последние несколько недель вмиг потускневшей жизни. Чувство, которое не дает мне нормально жить. Пит отстраняется, чтобы сделать вздох, а я быстро облизываю истекающие кровью губы. Привкус железа рождает внутри меня странное ощущение наслаждения, мне начинает нравится эта игра. — Уходи отсюда, иначе я убью тебя, Китнисс, — рычит Пит, вытирая губы рукавом и отходя от меня на пару шагов. Я его не вижу, но чувствую, как удаляется его голос. Какая большая комната. — Что? — неверяще шепчу я, с головой принимая то непонятное доселе чувство. Отчаяние, ярое непередаваемое отчаяние в моей груди. — Ты что, оглохла? — Пит срывается на крик, от которого у меня буквально подкашиваются ноги, и я сажусь на мягкий пол его комнаты. — Ты совсем ничего не понимаешь, Китнисс? Я хочу убить тебя, я жажду этого! Мне плевать, что ты ко мне чувствуешь и как относишься, я знаю, что ты заслуживаешь смерти за все те поступки, которые ты совершила, за всё то, что ты сделала! Я не понимаю его, не слышу, не хочу слышать, единственное, на что хватает моих сил это на то, чтобы зажать уши руками. — Почему бы тебе просто не убить меня, Пит Мелларк? — я устало поднимаю глаза в темноту. — Не хочу пачкать руки. Я всхлипываю, но не плачу. "Ты ошиблась, Китнисс. Твоего Пита больше нет, этот человек даже не Переродок, это просто другой человек, у которого с тобой нет совершенно ничего общего. Единственное, чего он может от тебя хотеть, - это твоей смерти". Подняв наручники с пола, Китнисс медленно вышла из палаты Пита. Сейчас ей хотелось подумать и придти к какому-то конкретному решению, но решение уже было принято. Семечка безумной идеи была посажена в недрах её воспаленного уставшего мозга. Эту идею осталось только вырастить.***
Каждое новое пробуждение дается мне слишком тяжело. С каждым днём я всё с большим отчаяньем пытаюсь найти выход, прекрасно понимая, что выхода нет. Не из той ситуации, в которой оказалась я. Каждый день ко мне приходят Прим с Гейлом. Сестра кормит меня лекарствами и постоянно проверяет состояние моего здоровья, а Гейл... Гейл приходит просто так. Поговорить, рассказать новую историю, доложить обстановку. Сейчас он готовится стать профессиональным солдатом Тринадцатого, у него даже есть специальная электронная карточка, которая постоянно сообщает Гейлу его распорядок дня и новости из штаба. Ни у одного бывшего жителя Двенадцатого такой карточки нет. Финник наведывается ко мне реже, но если приходит, то почти весь день мы проводим вместе. Не знаю, обижается ли Энни на его долгое отсутствие, но Финник говорит мне, что она прекрасно всё понимает. Если честно, я рада, что он со мной. После моей вылазки Финник не разговаривал со мной несколько дней. Вначале я подшучивала с ним на эту тему, но, когда на одну из моих неудачных шуток, когда мы были в столовой, он развернулся с абсолютно мрачным выражением на лице, я не выдержала. — Да ладно тебе, Финник, прекрати вести себя, как маленькая обиженная девочка. Мой друг язвительно усмехнулся. — Это я-то веду себя, как маленькая девочка? Это я, что ли, ночами шастаю по этажу, где находится человек, жаждущий моей смерти? Да, еще и с ключами от его камеры. Я, Китнисс? Неужели! Я злобно выдохнула. — Финник, ты прекрасно знаешь, что я способна рассчитать меру опасности, которой подвергаюсь, — начала я. — Способна, когда дело касается кого угодно, но только не Пита! — он перешел на крик, люди в столовой, которые уже давно наблюдали за нашим разговором, начали громко шикать. Смущённый Финник продолжил шёпотом. — Китнисс, ты готова идти на смерть, потому что свято веришь, что он не убъёт тебя, но это не правда! Ты такая... Чистая, но это совсем не уместно. А Пит знает об этом и пытается сломать тебя, как же ты не видишь! — Он отпустил меня, Финник. — Что? — мой друг застыл в изумлении. — Пит прогнал меня, отпустил, сказал проваливать, — повторила я с горечью в голосе. — Он почти не тронул меня и уж тем более не убил. — Не понимаю... — удивленно шепчет Финник. — Что значит "почти"? — Я поцеловала его, он ответил на поцелуй, а потом сказал убираться. Лицо Финника медленно вытянулось. Следующие несколько часов он потрясенно молчал. С Хеймитчем и Койн я практически не пересекаюсь. Я точно знаю, что у них есть какой-то план относительно меня. Плутарх не поставит точку, пока не получит в Капитолии какой-нибудь важный пост, а я, если честно, пока не прикончу Сноу, но сейчас... Сейчас мне хотелось видеть Пита. Видеть его как можно чаще. Смотреть на него через стекло, слышать его голос, когда он беседует с врачами. Я впитывала каждый миг его жизни, как губка. Потому что мне его не хватало. *** Шли дни, а мне всё еще не становилось легче. Чтобы хоть как-то занять себя, я начала изучать Тринадцатый Дистрикт изнутри. План здания, комнаты, что в них находится, для чего они используются, подобные интересные факты. В один из таких дней на этаже N, где находилась палата Пита, я встретила Хеймитча. За те несколько недель, что мы не виделись, он очень сильно постарел. Неопрятные волосы, тусклые глаза. "Наверняка снова выпил". — Хеймитч, говорить можешь? — резко поинтересовалась я, садясь на деревянную коробку рядом со своим бывшим ментором. — Да, вот только не уверен, что хочу этого, солнышко, — лениво отозвался Хеймитч. В его руках возникла бутылка чего-то крепкого. — Вообще-то, насколько я знаю, здесь нельзя пить, — заметила я, озираясь по сторонам. — В Двенадцатом тоже нельзя было охотиться, — фыркнул Хеймитч. — И жить, как я, там тоже было нельзя, — он сделал глоток. — Но ты знаешь, я жил. Выживал, если быть точнее, а ты охотилась. Выходит, тоже выживала. Здесь мы занимаемся тем же самым. Я тихо хмыкнула. Черт возьми, Хеймитч был прав даже во хмелю. — Что это? — одними глазами я указала на бутыль со странным мутным содержимым в руках Хеймитча. — Бальзам, — просто ответил он. — Даже не представляю, откуда твоя мама его достала. Я недоверчиво уставилась на Хеймитча. — Моя мама достала тебе бальзам? Здесь? — Да, солнышко. Это мой первый пир за последние две недели. Обмываю болезнь Пита. Так что, — он вознёс бутылку над головой, — твоё здоровье, — и сделал глоток. Не спрашивая разрешения у уже подвыпившего Хеймитча, я схватила бутылку. — Эй-эй, не выливай! Это один раз, оно кончится, и больше я нигде ничего подобного не найду, — Хеймитч потянулся к бутылке, которую крепко сжимали мои замерзшие руки. Вместо ответа я быстро открыла крышку и сделала несколько больших глотков. Огненное пойло, танцуя, спустилось по пищеводу, направляясь к желудку. — Сейчас будет полегче, — заверил Хеймитч. — Сейчас, — и сделал один большой глоток. — Кстати, кажется, ты хотела поговорить? — он вопросительно поднял брови. — О ком? — О Пите, — нехотя ответила я. — Ты знаешь, что с ним сейчас происходит? Хеймитч покачал головой. — Они пытаются лечить его, выясняют информацию, которую ему сообщили. Узнают, что он знает, а что не знает. — И как успехи? — С какой стати ты думаешь, что я в курсе?! У них спроси! — возмутился Хеймитч. Видимо, он не слишком хотел говорить на эту тему. Что ж, ладно. Я встала с ящика и направилась в сторону комнаты, в которой находились люди, которые исследовали болезнь Пита. — Но учти, что сейчас ты не в том состоянии, чтобы адекватно с ними разговаривать, тебя скорее засунут в такую же комнату, тут совсем рядом есть еще одна. Меня ударило током, и я резко развернулась к Хеймитчу на сто восемьдесят градусов. Его последняя фраза крутилась в моей голове, как муха, нанизанная на ниточку. — Прости, повтори пожалуйста, что ты сейчас сказал? — Ты плохо услышала, солнышко? — Хеймитч едко улыбнулся, допивая последние глотки своего пойла. Вид у него был даже немного удивленный. Еще бы, в диалоге с ним я использовала два вежливых слова в одном предложении. На моём лице расцвела ехидная улыбка победителя, в голове уже созрел дальнейший план действий. — Нет, Хеймитч, я хорошо слушаю. Хеймитч заёрзал на ящике, завидев мою недобрую улыбку. Несмотря на то, что он находился под высоким градусом, равно как и я, и довольно туго соображал, он никогда не был дураком, поэтому прекрасно понял, что моя беспокойная голова придумала очередную опасную идею. Теперь он может начинать бояться меня. — Знаешь, Китнисс, — уже чуть более протрезвевшим голосом откликнулся Хеймитч. — Главное, чтобы ты также хорошо соображала.* Произведение автора.