Глава Четвёртая. Замыслы И Доверие...
POV Пит.
Виски болят нестерпимо. Я просыпаюсь от оглушительно звенящего зуда, который доносится прямо из моей головы. Вокруг давящая темнота, она сжимает все мои внутренние органы, но вместе с тем подобные неудобства позволяют обостриться внезапно окрепшему слуху. Я пытаюсь услышать то, чего не способен видеть; Гудение электрической системы, шарканье чьих-то сапог о бетонный пол, ритмичное дыхание охраны медицинского отделения.... Меня зовут Пит Мелларк, я нахожусь в палате Тринадцатого, которая больше смахивает на тюремную камеру, и я не знаю, кто я. Наипоганейшее ощущение — сомневаться в собственной памяти. С того самого момента, как меня вытащили из Капитолия, я помню немного, равно, как и до этого мнимого "спасения", но каждое моё воспоминание, записанное в голове с момента той памятной Жатвы в Двенадцатом, первой и основной, является рваным и расплывчатым. Истина никогда не лежит на поверхности, особенно в моем случае, но меня по-настоящему пугает то, что я помню. Боль, смерть и предательство беспокоят меня намного меньше, чем осознание того безумного факта, что сейчас я нахожусь в логове своего самого главного врага — Китнисс Эвердин. ... Темнота в моей палате сбивала с толку. В который раз я попытался разобраться, в какое время просыпается мой мозг, но все попытки то и дело оказывались напрасны. Я еще раз прислушался к происходящему за стенами моего карцера. Охранники всё так же сопели, мирно выдыхая переработанный воздух. Сейчас либо ночь, либо ранее утро, хотя, впрочем, какая разница? Наверняка скоро придут врачи, и тогда я выясню. ... Ненависть всяко динамичнее любого гнева, поэтому при мысли об этой мерзкой твари я испытываю весь спектр негативных человеческих эмоций. Проблема лишь в том, что я хочу поиграть с Китнисс... Прежде, чем она умрет на моих руках. Приручить человека не так уж и сложно, если ты знаешь о нём достаточно интересной информации, а о Китнисс Эвердин я знаю многое. В Капитолии я проиграл с учителями все реплики, которые она могла бы преподнести в нашем с ней диалоге. Какие-то из них она уже успела использовать, и я надеюсь, что повел себя правильно... Глупо, конечно, вышло. В нашу первую встречу после приезда я должен был сделать вид, что сломлен не только физически, более того — морально, но что-то пошло не так. Отвращение и ненависть захлестнули меня, притупив все мысли, обитающие в голове. «Убить», коротко прозвучало в недрах сознания. Противиться этому зову я просто не смог. На самом деле, я невероятно рад, что меня оттащили от этой падали. Я бы не хотел пачкать руки её кровью. В Капитолии меня научили различным способам изощренного убийства, так почему бы и не попробовать? Я хочу, чтобы Китнисс сделала это сама.***
Сноу бы не одобрил моей оплошности, ведь своим опрометчивым поступком я мог уничтожить весь наш грандиозный план. Его наставления плотно засели в мою голову. — Ты должен причинить ей как можно больше боли, Пит... Ты понимаешь? — Кориолан подлил в мой бокал еще немного красного вина и продолжил. — Сломить Сойку, вот твоя единственная цель. Морально её уничтожить. Остальное наша дорогая Китнисс сделает самостоятельно. Вот, что мне в ней нравится. Она доводит до конца то, что не удается завершить другим. И мне, в том числе... — Сноу поднял свою чашу и коротко кивнул мне. Я повторил его действие и осушил бокал до дна.***
POV Китнисс.
Пустынные улицы Двенадцатого вновь посетили мой сон, виски пронзила острая, невыносимая боль. Мне снился Шлак, а точнее, лишь то, что от него осталось. Десятки разрушенных зданий — характерные следы воздушной бомбежки. На грязных улицах тут и там неаккуратными кучками была разбросана почерневшая домашняя утварь. В воздухе пахло гарью, смертью и отчаянием. Эта картина ясно говорила о том, что город был абсолютно пуст. Спастись сумели лишь те, кто был быстрее всех, а также те, кому помогали. Мадж с отцом никто не помог, впрочем, как и всему семейству Гейла. Война забирает людей, несмотря на то, какой едой они питаются и сколько роскоши могут себе позволить. Её это попросту не интересует. Высокий забор, что отделял наш Дистрикт от бесконечно длинных зеленых лесов, был разрушен почти полностью. Теперь на территорию Двенадцатого мог забраться любой дикий хищник, чтобы чем-нибудь поживиться, или какой-нибудь маленький зверек, так, чисто из любопытства. Но даже учитывая такие интересные особенности, Дистрикт был абсолютно пуст. Животные сюда не совались, хотя чему здесь удивляться? Что зверю искать там, где побывала обнаженная человеческая жестокость? Разве что остатки обуглившихся человеческих тел, но даже вечно голодные хищники не стали претендовать на подобную добычу. После такого невольно задумаешься, насколько сильно животные отличаются от людей, и что главное — в какую сторону. Пустынные улицы Двенадцатого предстают передо мной во всей своей безжизненной красе, а я выполняю роль стороннего наблюдателя. Я не отбрасываю тени, из моего рта не выходит пар, мои ноги не касаются никакой поверхности. Я просто смотрю со стороны и мне очень и очень холодно. Первое, что я ощущаю, когда мое тело вновь приобретает способность чувствовать — желание поскорее открыть глаза. По моей спине проходит слабый электрический разряд, конечности вновь способны нормально работать, веки — распахиваться, ноги — передвигаться. Глубокий вдох снимает оцепенение с дыхательной и кровеносной системы, кровь начинает циркулировать гораздо активнее, а я чувствую легкое головокружение.***
— Пит... — мой голос еле слышно разносится по помещению, в котором я просыпаюсь. С первых секунд своего пробуждения я понимаю, что нахожусь совсем не в комнате, временно выделенной моей семье. Звонкое эхо ударяется о стены небольшого помещения и врезаются мне в слух. Черт возьми, где я? — Неправильно, — уныло отвечает Финник, и тут я чувствую острую, невыносимую боль. Из моего горла вырывается дикий хриплый крик. — Прости-прости, — Финник в ужасе сбрасывает наручники, только что снятые с моих рук на пол. — Я думал, они вышибут из тебя не то что мозги — все твои внутренние органы. — О чём ты? — шёпотом спрашиваю я, пытаясь подняться с колен и помогая себе ноющими руками. — Ты ударила охранника и врача, которые пытались ввести Питу какой-то наркотик, — Финник удивленно потряс головой. — Неужели совсем ничего не помнишь? — Не помню, — быстро буркнула я. За последние несколько месяцев моя голова пережила слишком много ударов, и, кажется, теперь мозг не собирает информацию, а потихоньку от нее избавляется. — И что же было потом? — я совсем не хочу знать ответ на этот вопрос, но тем не менее задаю его, потому что хочу услышать о Пите, услышать, как Финник произносит его имя, чтобы убедиться, что Пит всё еще реален, что он — не моя глупая выдумка, а я не больна настолько. Настолько, что... Просто — настолько. — Ну, потом... — Финник почесал лоб, отворачиваясь от меня. — Потом ты укусила одного из врачей за руку и тебе вкололи сильнодействующее снотворное. — Получается, я спала? — уточняю я, оглядываясь. Только сейчас до меня доходит примерное место моего нахождения. Это палата. Небольшая синяя палата, в которой распахнута дверь в туалетную комнату. Мой взгляд скользит по стенам, окрашенным в холодный цвет, и теперь я вижу узкую деревянную кровать, заправленную совершенно небрежно. Окна, как факт, отсутствуют. Финник тихо хмыкает, и поднимает меня с колен. Прежде, чем я успеваю спросить его, что он здесь делает, морской воин замечает: — Четверо суток.***
— Мать твою, о чем ты вообще думаешь! — Хеймитч громко распахивает дверь в мою палату. От такого сильного стука моя голова буквально взрывается, и я в ужасе зажимаю уши руками. — Если хотите, чтобы Китнисс могла нормально дышать и разговаривать, то прекратите этот балаган. Всё еще зажимая уши руками, я пытаюсь понять, почему Финник обращается к Хеймитчу на вы, но ответ на этот немой вопрос следует в комнату за моим бывшим ментором и угрюмо смотрит в мою сторону. В голове до сих пор звенит этот ужасный грохот, а затем необычайно властный и холодный голос Финника. С каждым днём этот юноша поражает меня всё сильнее. Мысль о том, что он действительно переживает обо мне, как-то необычайно греет. Впервые за долгое время мне по-настоящему начинает казаться, что я действительно не одна. — Балаган устроила Китнисс, а нам теперь приходится разгребать её влюбленные выходки? — необычайно резко рявкает Гейл. Хеймитч громко хмыкает. — Кажется, вам придется выйти, — угрожающе произносит Финник, вставая с моей кровати. Гейл пытается испепелить морского воина взглядом, но эта попытка оказывается совсем слабой. Финник стоит всё также неподвижно, ожидая, когда Гейл и Хеймитч уберутся из моей палаты. — Финник, не надо, я знаю, что натворила немалое, они имеют полное право судить меня. — Имели бы, если бы действительно о тебе беспокоились, а не об этом месте и своей в нём репутации. Слова Финника задевают меня, но непрошенные гости не спешат отвечать на этот выпад. У меня больше нет сил спорить, я забираюсь на свою кровать и потираю ноющие руки, когда до моих ушей доносятся тихие шаги по коридору. — Это врач, Китнисс, — Гейл говорит в пустоту, потому что я его не слушаю. — Будь с ним любезна, и тогда ты сможешь вернуться к матери и сестре. На этом они с Хеймитчем выходят из моей палаты. Я не обращаю на его слова никакого внимания. Мне холодно и больно, я хочу поскорее увидеть Пита, но главное, понять откуда во мне берется столько злости к моему напарнику по охоте. Через несколько секунд в палату и правда заходит местный врач, но на нем нет привычного белого халата и квадратных уродливых очков. Финник проводит рукой по моему плечу и тихо вздыхает. — Я подожду за дверью, — с этими словами он выходит. Мысли в голове путаются, но я пытаюсь думать. Наверное, Финника заставили выйти, ведь вряд ли бы он оставил меня здесь наедине с одним врачом. Тем не менее, он никуда не ушел, поэтому в случае чего... Надеюсь, мой голос не подведет меня и я смогу закричать. Только если будет нужно. ... — Здравствуй, Китнисс, — ласковый голос этого мужчины настораживает. Добрые, зеленые глаза, густая каштановая шевелюра, местами начищающая седеть. — Сколько вам лет? — спрашиваю я, прерывая его. — Сорок восемь, но разве это имеет значение? — Ничего не имеет значения, — безразлично произносит мой уставший голос. Доктор понимающе улыбается. — Полагаю, ничего, кроме юноши в соседней палате? Его слова застают меня врасплох, но я не подаю вида. — Выходит, так. Ноги начинают затекать от полу лежания в неудобной позе, и я сажусь у изголовья кровати. — Китнисс, Хеймитч рассказал мне о вашем последнем разговоре до того неприятного инцидента. Меня зовут доктор Эванс, я наблюдал ту неприятную картину, но прекрасно понимаю, почему ты так среагировала. Единственное, что я хотел бы ко всему добавить... Мы пытаемся вылечить Пита, а не убить. Он тяжело болен, ты должна понимать риск, на который идешь, пытаясь с ним контактировать. Эту информацию я Хеймитчу не рассказывала. — Откуда вы?... — Я имею доступ ко всем камерам на этом этаже и регулярно их проверяю. — Отлично, значит, вы знаете, что Пит не всегда стремится убить меня. — Нет, не знаю. И ты не знаешь, — доктор Эванс хмурится. — Ты не знаешь, насколько продвинута медицина Капитолия, не знаешь, как врачи Панема умеют управлять человеческим разумом, и это — твоя главная ошибка. — А вы не знаете Пита, — неожиданно резко выпаливаю я, — не знаете, как можно на него воздействовать, чтобы понять, кто он на самом деле. — Верно, — моя реплика, похоже, ничуть не сбивает Доктора с толку. — Вот только ты забываешь о том, что и Пит знает, как можно на тебя воздействовать. Это игра не на жизнь, а на смерть, Китнисс, и судя по всему, пока, удача вовсе не на твоей стороне.