Пластинка

      Самолет набирает скорость, отдаляя Кристину от аэродрома. Позади осталась ее янтарная столица с глазами синими, вдумчивыми. В них Владивосток непокорным морем расплескался, распростерся на карте ее памяти, всю ее сущность захватил. Он поехал с ней в аэропорт, хоть она и не просила, хоть она, напротив, уговаривала его остаться. «Только такси мне вызови, пожалуйста, Макс» — а ей в ответ: «Совсем ты, Кошелева, сдурела, с тобой поеду».       Кристина знала, каково это — прощаться: всегда непросто, даже мучительно . Чем ближе тот, кого покидаешь, тем невыносимее собирать чемоданы, надевать куртку, попутно проверяя карманы на наличие паспорта — боже упаси, положить забыла. А может, оставила на открытой полке специально, чтобы себя от Анисимова не отрывать. Но паспорт в кармане, а таксист уже ждет. Только сердце, глупое, не на месте — бьется так, словно выпрыгнуть из груди хочет да воедино с его сердцем слиться в мелодию одну сплошную. Но она немилосердно себя увезти позволяет — прочь из его пустой необжитой квартиры, за что себя уже ненавидит. А больше всего — расстояние, выведенное курсивом на их ладонях. В аэропорту Максим с любопытством по сторонам оглядывается, будто бы не привык за последние несколько месяцев к кофе, эскалаторам и самолетам. Кристина — прямо перед собой смотрит, ноги передвигает неохотно и за его руку крепко держится. Анисимов с ней заговорить пытается, но девчушка на него словно нарочно не смотрит, отвечая односложно «да/нет/не знаю», а на вопросительное «Крис, все нормально?» — коротко кивает. В конце концов, Максим сдается и отстает. Мало ли, вдруг Кошелева нервничает перед перелетом. Анисимов ее на прощание обнимает так, как только он и может. И на мгновение Кристина успокаивается, в нежности и тепле растворяется, насквозь владивостокской солью пропитываясь. Он ее целует в макушку, затем — отстраняется, снова разделяя их километрами . — Ты мне позвони, как приземлишься, — говорит со всей серьезностью. Она обещает позвонить обязательно и исчезает в зеленом коридоре. Кошелева на табло рейс «Москва-Екатеринбур­г» выискивает и торопится к указанной стойке регистрации. На вопросы сотрудников аэропорта отвечает бойко, глазами карими стреляя из-под челки. Всех очаровывает эта малышка с каре, но есть и те, кто обаянию ее сопротивляется, кто требует от девушки взрослых решений. А она и рада бы, она и старается, но жить рационально, правильно, пока не научилась. И как можно научиться, если сердце — не на месте? Наконец, всех пассажиров приглашают занять свои места. Она садится, прислоняясь к холодному окошку. Голос стюардессы — спокойный и уверенный — доносит необходимую информацию на их родном языке, затем — дублирует ее на английском, но оба варианта остаются для Кристины неуслышанными. Она губы кусает нервно, в сотый раз поправляет челку. Все ее мысли с ним остались, струнами и песнями. Стоит только глаза закрыть — и она видит его худые плечи, которые белая майка так остро подчеркивает. Видит его волосы спутанные, дым, что Максим пускает в открытую форточку. Она на него украдкой смотрит, глаза опускает, будто вот-вот ее поймают с поличным и обвинят в чем-то недостойном. Девчонка на деле одного только боится — со взглядом голубых глаз столкнуться самой настоящей аварией и пропасть насовсем. Кошелева не всегда сильная и смелая — к камерам она уже привыкла, а к тому, что чувствует к Максиму, еще нет. Встречает ее отец. Забирает из тонких девичьих рук чемоданы, целует в щеку, заботливо спрашивает, как долетела. Кристина отвечает, что нормально все, что перелет был недолгим, устать она не успела, на поцелуй по-детски довольно жмурится, про себя, однако отмечая, что и это «не то», что даже могучая и нерушимая родительская любовь не способна навести порядок в ее голове. На последующие вопросы о том, что интересного в Москве видела, как ребята поживают она извиняется — позже все расскажет, обязательно расскажет, во всех подробностях. А сейчас ей нужно позвонить. Отец кивает и заводит машину. Максим отвечает на звонок практически сразу — она едва два гудка сосчитать успевает. — Прилетела? — Прилетела, — отвечает она и улыбается. — У тебя как дела? — Тут, короче, такое было…       Они разговаривают всю оставшуюся дорогу; голос Максима в трубке — маяк, освещающий ей путь. Отец впереди, на водительском сидении, только посмеивается и ничего не говорит своей дочери. Кристина ему за это благодарна. Голос Максима не стихает, когда мама открывает им с отцом дверь, не стихает, когда Кристина падает на кровать в своей комнате. Ей бы вернуться обратно к родителям, на кухню — соскучилась она безумно — да оторвать себя от телефонной трубки никак не может. На часы не смотрит — о времени вспоминает лишь тогда, когда Максим, о делах важных вспомнив, с ней наспех прощается и спокойной ночи желает заранее. Она ему — тоже; трубку кладет и, слезы превозмогая, улыбается только.