Башня из слоновой кости

       Скрежет был глухим, раздражающим; он перемещался под толщей кирпичей, будто там скрывалось нечто более острое и опасное, чем жало. Оно заживо было там замуровано, возможно, за свою зловредность, прогнившую изнанку собственной кожи, а может потому, что оказалось слишком глупым и застряло между тесными камнями. Существо притаилось на то время, которое требуется, чтобы зыбкая, как тина, дрёма поглотила уставшего Саске, а после вновь двинулось в его комнату.        Омега проснулся поздно ночью от звука, какой обычно бывает, когда зубы натыкаются на твёрдую скорлупу. Скрип настолько отвратительный, что сопровождался болевым ощущением, быстрым и нестерпимым, как проткнутая барабанная перепонка.        Его лицо было немного бледнее обычного после скорого пробуждения, а в полусвете ясной ночи меловая кожа приобрела аквамариновый блеск. Шум движения голых ветвей, беспокойных от холодных порывов, голос с улицы, заглушаемый ветром, скрежет в стене у изголовья кровати. Саске слушал его не с ужасом, но с опасением, он в жизни не видел мышей и крыс в живую, и мысль, что это маленькое чудовище заберётся на его постель, зарождала отвращение на уровне желудка.        Он коснулся раскрытой ладонью стены, будто надеялся почувствовать слабую дрожь, распространяемую противным звуком. Новый шорох заставил его одёрнуть руку, тяжело выдохнуть и рассеянными движениями подняться с кровати. В кромешной темноте под кроватью было невозможно нащупать пантофли*, а потому омега шёл на носочках, чтобы не касаться холодного пола всей ступнёй. Саске вышел в коридор, бросил короткий взгляд в сторону родительской спальни, чтобы убедиться, что стоит глубокая ночь, все спят, и, приткнувшись к стене от полусонного качания, вошёл в ванную комнату, что соседствовала с его. В углу стояла душевая кабинка, и стена, к которой примыкала омежья кровать, была закрыта пластмассовой панелью. Скрежет в пространстве, пропитанным душистым лимоном, не распространялся, казалось, что существо обитало исключительно в пределах его комнаты.        Стена под душевой обшивкой была холодной и безжизненной, и Саске решил, что существо услышало его шаги и притихло, но когда он вернулся к себе, обнаружил, что попытки выбраться из стены не прекратились.        Топот ног существо не успокоил, голос, стук в стену — оно притихло лишь на несколько мгновений, а после вновь вонзило ногти в штукатурку. Омега встал на колени и примкнул ухом к полу — возможно, он ошибся положением предполагаемого грызуна, но нет, под полом никого не было. Поиски не принесли никаких плодов; его отчаяние, без сомнения, выражалось на лице. Мысли путались, и некоторая жалость вырисовывалась в чётких раздумьях, которые принимали в голове определённую и навязчивую форму.        Острые коготки, треснувшие и безобразные, отскарлупливали не только штукатурку, сопровождаемые скрежетом, казалось, они ковыряли череп, заставляя Саске нервно ворочаться в попытках заснуть. Он не задремал, он просто провалился в сон от усталости, так, как случается от переутомления.        Утро наступило слишком скоро, омега не выспался, а потому, когда мама вошла к нему в комнату и увидела его уставшие глаза, он попросил оставить его ещё немного поспать. Микото снисходительно согласилась, погладила его по макушке и подоткнула одеяло. К сожалению подростка, выигранное время не дало ожидаемых результатов, он не смог отоспать нужных ему часов, чтобы ощущать себя бодрым.        В доме стоял гам, и судя по суете, которая царила где-то внизу на кухне, незнакомец прибудет к обеду. Саске лениво копался в собственной одежде, не выбирая, больше рассматривая вещи. Его переполняло безразличие от вида разноцветных тряпок, а потому перебрав почти всё, он тяжело выдохнул, вернул вещи в шкаф и решил, что наденет свою повседневную одежду на выход: рубашку, брюки, туфли, и всё цвета насыщенного титаном сапфира. — Я думала, ты наденешь что-то более нарядное, — Микото с улыбкой наблюдала за сыном, стоя в дверном проёме.        Саске застегнул последние пуговицы рубашки, и повернулся к матери, не поднимая глаз. Она подошла к нему вплотную. — Я выгляжу прилично для приёма гостей. — Если бы к нам приехали Акимичи, например, — у неё появилась типичная материнская интонация, и реплика сопровождалась легчайшим щелчком, которым женщина попыталась сбросить малюсенькую пылинку с обшлага* блузы, поглаживанием, мягким подёргиванием, с каким пыталась разгладить там никому не заметную складочку, — но к нам едет твой будущий муж.        Омега прикусил губу и поднял на маму немного возмущённый взгляд. — Это всего лишь работа. — Ты слишком категорично к этому относишься, — Микото как-то загадочно улыбнулась, — мы с твоим отцом познакомились почти так же. Конечно, мы виделись в детстве, но всего раз, я даже не помню, как он выглядел тогда, но в юношестве нас свели родители. Как видишь, мы с ним отлично поладили, и у нас появились чудесные дети.        Тёплые руки заботливо убрали слишком длинные пряди с бледных щёк, а после последовал мягкий поцелуй, оставивший на лбу Саске еле заметный влажный след от блеска для губ. Микото поспешила его стереть. — Кстати, эти часы, — женщина тряхнула запястьем, чтобы аксессуар притягательно звякнул, — он подарил мне на третьей встрече. Сказал, что более прекрасное сияние видел только в моих глазах.        Саске знал, что мама не очень любила носить украшения, она выглядела роскошно и без них, но часы носила всегда, а когда они не были на её запястье, хранились в обитой бархатом коробочке. Циферблат был высечен из чудесного чёрного опала, таящего в своей структуре кусочек звёздного неба с голубоватыми туманностями и хрустальными звёздами, а корпус был инкрустирован тёмной шпинелью. Омега улыбнулся. — Да, твой папа может быть трогательным романтиком, — Микото приложила палец к губам, — только тшшш, я тебе об этом не говорила, — женщина бережливо взяла его руки в свои. — Тебя никто не обязывает с ним остаться, просто познакомься, поговори, вдруг всё сложится, разве это будет не чудесно? — А сколько ему лет? — Не знаю, думаю, не меньше двадцати пяти, но не старше тридцати пяти.        Несмотря на привычку тщательно просчитывать все эмоции, что отражаются на лице, Саске растерялся. Его брови поползли вверх, а последующая реплика сопровождалась нервным смешком. — Поговорить? Разве что о его старческих болячках.        Омега получил ощутимый щелбан. — Очень интересно знать, когда по-твоему начинается старость. В двадцать? — Микото покачала головой, но по улыбке можно было понять, что возмущение её носит снисходительный характер. — Учитывая то, что мне пока пятнадцать, то да, что-то вроде того. — Какой ты ребёнок ещё. Хочешь, я заплету тебе волосы? — Нет, спасибо.        Саске хотел спросить, известно ли ей что-нибудь ещё, но не успел, за окном послышалось шуршание шин об асфальт, утихающий мотор и скрип тормозов. Отголосок ужаса промелькнул в напряжённых движениях мимики. — Не волнуйся так, во всяком случае, это действительно просто гость, он тебя не укусит.        Микото напоследок погладила сына по волосам, а после отвернулась и направилась к двери. Омега нервно посмотрел на плакат над кроватью. — Мам, у меня, кажется, мышь в комнате завелась. Я слышал, как она что-то грызёт. — Правда? — женщина опасливо оглянулась. — Хорошо, я разберусь с этим. Наверное, из канализации выбралась. И не задерживайся, солнышко, нужно поздороваться.        Саске кивнул, сделал вид, что поправляет ленты под складкой воротничка, но на самом деле просто ощупывал их, чтобы тянуть время. Его сердце сильно билось о грудную клетку, размножалось, потому что пульсация родилась и в запястьях, на затылке и под нижней челюстью. Его мышцы не слушались, не могли оставаться привычно твёрдыми, они сделались точно из ваты: рыхлыми, ненадёжными и уязвимыми.        Омега сделал глубокий вдох, чтобы привести рой тяжёлых мыслей в относительный порядок. Его переживания приобретали всё больший вес и камнями падали куда-то вниз, на дно черепной коробки с громким звуком, отбивающим набатом. «Родители не сделают плохо, и отец будет мной доволен» — он несколько раз повторил это про себя, а после всё же вышел из комнаты, покинув пространство собственной безопасности.        Хотя он казался себе совершенно спокойным, его глаза отражали поднимающуюся бурю внутри, порождённую, быть может, стремительным ритмом мыслей, спотыкающихся о каждое обстоятельство, желаниями, неистовыми и необузданными, потому что почти всегда подавлялись, и когда его нога ступила на лестницу, он был готов встать на дыбы, как пришпоренный конь. Его шаг был неуверенным, будто подросток шагал по тонкому льду, который от любого неверного движения разверзнется и утянет его в мутную мёртвую пучину.        Он стоял на середине лестницы, когда парадная дверь открылась и впустила в дом прохладные порывы ветра вместе с отцом и двумя незнакомцами. На улице шёл мокрый снег. Это угадывалось по движениям рук, поправляющих воротники пальто, влажности на волосах и голосам, ругающим настроение небес. Саске стоял неподвижно, крепко держась за перила, и не сдвинулся с места, если бы Микото не поманила его рукой. Он торопливо зашагал к ней, глядя только на её полуулыбку, и когда проходил мимо брата, неожиданно заметил краем глаза его странное выражение лица. Его мимика всегда была практически деревянной, но беспокойный взгляд казался почти осязаемым, он будто встретился с человеком — единственным свидетелем его постыдных воспоминаний.        Омега до этого на вошедших не смотрел, он замечал лишь присущие им мужские черты и жесты. Он даже протянул руку в никуда, когда нужно было поздороваться. Первым его поприветствовал альфа с высоким хвостом, забавной бородкой и проколотыми ушами. У него был благосклонный, почти отцовский взгляд, но весьма жёсткая улыбка, возможно, из-за суровых неподвижных складок у рта, что Саске вдруг почудилось, что он угодил в капкан, в волчью пасть. — Нара Шикамару, — представился он. Омега вежливо склонил голову, всё так же не поднимая взгляд выше подбородка собеседника, и представился в ответ.        Не это имя он слышал в отцовском кабинете, а значит его жених стоял рядом. То ли от волнения, то ли от излишнего интереса, Саске поднял взгляд и уставился в глаза, цвет которых он совершенно точно не ожидал увидеть, когда предполагал, как мог бы выглядеть его жених. Голубые радужки принято сравнивать с морями или небесами из-за первых ассоциаций, но в них обычно нет чего-то более глубокого, чем цвет. Глаза, в которые так нагло, против всех правил приличия смотрел омега, были линией горизонта, где ясность чистого неба встречалась с величественной живой силой океана, линией, на которой плавилось солнце в пожаре заката. Мужчина смотрел, чуть прищурившись от вежливой улыбки, сквозь смеженные ресницы. Их руки встретились прежде, чем омега вспомнил о правилах приличия и опустил взгляд на собственную ладонь, вмиг согретую чужой. Выпрямившись после поклона и посмотрев перед собой, Саске обнаружил, что смотрит мужчине в шею, прямо в ямочку между ключиц, виднеющихся из-за раскрытой рубашки. Он не носил галстука и не застёгивал верхних пуговиц, а белизна оксфорда* контрастировала с лёгким загаром. — Узумаки Наруто, — он представился и как-то загадочно улыбнулся, будто что-то вспомнил.        Саске свёл брови, вглядываясь в лицо альфы, когда тот повернулся к следующему человеку. Он сомневался, что тот является японцем хотя бы наполовину — светлые глаза, стриженные светлые волосы с чистым отливом позолоты, и от природы красивый, тёплый оттенок кожи. Все его японские черты оставались лишь в вырезе глаз, языке без акцента и имени. Новая волна подозрительности и сомнений затопляла берега уверенности в сознании подростка. Учиха — клан, который издавна поддерживает чистоту крови, и если кто-то и примыкает к семье, то исключительно из-за громкой фамилии и своего влияния.       Фугаку собрался отдать младшего сына чужаку — полукровке.        Из строительства новых предположений, омегу вытянула материнская рука. Микото повела его на кухню, чтобы вручить там поднос и тихо спросить: — Всё хорошо? Ты бледный немного. — Волнуюсь просто, — он нервно вцепился пальцами в плато и очень жалел, что не захватил с собой монетку. — Я думала тебе наоборот станет легче, он красивый, не за аканамэ* замуж выдаём. — Если бы он выглядел как ака-намэ, то я бы уже босиком бежал из дома. Он иностранец? — Наверное, кто-то из родителей. Это для тебя так важно? — Саске покачал головой, и Микото кивнула в сторону гостиной. — Хорошо, отнеси чай.        Омега был больше сосредоточен на том, чтобы не уронить поднос, гуляющие по себе взгляды оставались незамеченными до тех пор, пока он не отставил чашки. Беря их в руки, он отметил, что мама не зря беспокоилась о его бледности: цвет его рук практически не отличался от костяного фарфора.       Он услышал часть разговора между блондином и его спутником, одиозный при первом впечатлении, но после их слова заимели новый смысл, совершенно ужасный для Саске. Они разговаривали на арго*. Не то чтобы этот язык знали только бродяги, воры и уголовники, но то, что они вообще были с ним знакомы и употребляли между собой, наводило на некоторые невесёлые мысли. Заметив внимание омеги, мужчины замолчали и вежливо улыбнулись, забирая предложенный чай.       Будущий муж омеги сидел весьма фривольно, скинув с плеч пиджак на спинку стула и оставшись исключительно в тонкой, но плотной рубашке, демонстрирующей крепкую мускулатуру. Во время разговора он много жестикулировал, и его мышцы, все эти выпирающие, нервно подрагивающие бугры, следовали всплескам его действий. Мужчина часто двигался с силой, от некоторых его жестов исходил звук, и это помогало рассмотреть его лучше, потому что одежда, явно сшитая по его меркам, послушно подчёркивала все изгибы, выпуклости без изъянов, вздутия запястий под действием напрягшихся до стального звона мышц предплечий, движение бёдер при смене позы. Саске пугала эта сила, пугало, что в случае чего, он не сможет ей противиться. Омега, конечно, посещал кэндо, но для того, чтобы обороняться, ему нужно будет в мире сенсорных телефонов, плазменных телевизоров и роботизированных устройств найти бамбуковый меч.        Он вернулся к матери, чтобы помочь ей накрыть на стол, слушать их разговоры с отцом было не интересно, пока они беседовали о совершенно непонятных ему делах. Все родственники подтягивались в гостиную, чтобы познакомиться с мужчиной, который, похоже, не испытывал никакого волнения, будучи окружённым и разглядываемым со всех сторон, напротив, он вежливо отвечал на вопросы и белозубо улыбался.        Саске возмущало поведение родни, какая-то неудовлетворённость проступала в каждом, даже самом незатейливом из его движений. Ему казалось предательством то, что они были с подобным гостем слишком вежливы и приветливы, и если первое объяснялось элементарным воспитанием, то второе просто возникло из ниоткуда. Радостью ему был только Итачи, который держался поодаль от гостей и, кроме как приветствием, больше их своими словами не удостоил. Альфа держал руки сомкнутыми на груди, немного хмурил брови, отчего между ними пролегла заметная складка, а на всём лице проступили его злобные юношеские черты. — Вы знакомы? — Итачи даже вздрогнул от неожиданного шёпота у самого уха. — Нет, — произнёс он после недолгой паузы, — не знакомы.       Саске спрятался за арочной колонной, и посмотрел на стену за своей спиной, будто мог видеть сквозь неё блондина, говорящего без умолку, с блеском, перед внимательной и почтительной аудиторией. Он должен был поделиться с кем-то своими новыми опасениями, на что старший брат лишь апатично вздёрнул бровь. — Просто распишетесь и после разойдётесь. Это фиктивный брак, а не договорной, вам не обязательно играть в семью. — Родители надеются, что у нас всё сложится, — складка между бровей Итачи стала более выражена, — и это не мои домыслы, они мне в лицо это говорят. Они не против отдать меня в его семью. А вдруг, когда я захочу развестись, они начнут на меня давить?        Альфа с ироничной улыбкой хотел что-то ответить, но замолчал, увидев семенящую в их сторону маму. Она позвала их к столу, и когда Саске встал перед ней, ещё раз поправила рубашку на его плечах.        Места, на которых они обычно сидели, были заняты — для Итачи было выделено место рядом с отцом, а для Саске между гостями, и он, не без стеснения прошёл к своему стулу. Его будто бросали в озеро с крокодилами, так рьяно и красноречиво, будто поскорее желали избавиться от лишнего рта. Чужой альфа мог бы спокойно его разглядывать, даже если бы подростка посадили напротив, но нет, родители хотели, чтобы из-за этикета они уделили друг другу чуть больше внимания.       Омега упрямо смотрел себе в тарелку, когда за ним вежливо ухаживали. Единственное, от чего он не мог закрыться, так это запах. Рядом с мужчиной пахло парфюмом, идеально созвучным с запахом его тела: совсем чуть-чуть терпкий, какой бывает у взрослых альф, возможно, как ветивер со свежими лимонными нотками. Иногда он видел его плечо, гибкий локоть и на удивление утончённые пальцы с прозрачными следами некогда разбитых костяшек.        У мужчины были достаточно хорошие манеры, когда он двигался, говорил и ел. Больше слов со странным значением не произносил, скорее всего потому, что не разговаривал исключительно со своим другом, а то, что они именно друзья, можно было понять по их обращению друг к другу. Узумаки — омега в своих мыслях примерял его фамилию на себя — создавал приятное впечатление, и не было ничего удивительного в том, что Учиха приняли его благожелательно, хотя не склонны в своём существе проявлять к кому-нибудь симпатию. Саске злился. Мужчина был обворожителен в своей некоторой простоте, с которой он подходил ко многим вопросам, с которой честно сводил брови, когда был с чем-то несогласен, или в конце фразы, произнесённой с апломбом, добавлял «чёрт с ним». Омега даже не думал ему верить, принимая всё это за милое лукавство, которое было сказано довольно мелодичным, хоть и весьма низким голосом.        Когда между гостями и Фугаку завязался особенно живой разговор, Саске попытался разглядеть лицо блондина. У него был красивый профиль и хорошая кожа, без следов подростковой сыпи и раздражения после бритья, но она была то тут, то там исполосована еле — заметными полосками шрамов, слишком светлыми, чтобы сливаться с его природным тоном. На шее, на запястьях, на лице — и это только то, что не было скрыто одеждой. «Он много дрался? Дерётся ли до сих пор? Это потому, что излишне агрессивен?» — омега почти сам скрипел зубами от негодования.        Блондин чуть не опрокинул на себя чашку с напитком, когда их с Саске локти легонько коснулись друг друга, всё потому, что их ведущие руки встретились. Омега был левшой и сидел справа от него, но это нельзя было назвать чистой случайностью, подросток намеренно чуть выше обычного приподнял предплечье. Плеснув немного жидкости на стол, мужчина улыбнулся и предотвратил попытку Саске извиниться, потому что он просто органически не мог выглядеть смущённым обстоятельствами, своеобразная невозмутимость и достоинство сквозили в каждом его движении, даже когда он подворачивал немного подмоченный рукав. Неожиданно обнаружилось, что его руки до запястий были перевязаны бинтовыми лентами, и казалось, что кроме омеги это больше никого не смутило. Итачи как-то странно дёрнул бровью и качнул головой, но что значил этот жест, знал только сам альфа. — Я думал этими делами занимается Нагато, или Вы с ним более не общаетесь? — Занимался до недавнего времени, он как кот* угодил на корриду*. Скорее всего ненадолго, — Узумаки махнул рукой, и Фугаку кивнул, не обратив никакого внимания на лексику своего собеседника. Саске чуть не подавился куском, который отчаянно пытался в себя впихнуть, превозмогая нежелание есть.        Сдержанный кашель привлёк к себе внимание. Макушку подростка уколол насмешкой взгляд, более склонный к веселью, нежели его собственный. На этот раз омега не постеснялся посмотреть ему в лицо напрямую. Наруто — подростку было неловко обращаться к мужчине по имени даже в своих мыслях — источал праздность и непринуждённость всем своим видом, каждой клеточкой, живой и энергичной. Он не был похож на серьёзного бизнесмена, он был бандитом; не из тёмных подворотен, а тем, кто орудовал днём, потому что мог выглядеть легкомысленно и беззаботно, но имел руки, наделённые силой и характером беспечного и бесстыжего матроса. И если принять мысль, что он — бандит, то неудивительными становились рисунки шрамов на его теле, его слишком широкая для вежливой улыбка и сомнительные словечки, проскальзывающие в речи в редкие моменты. Саске вцепился пальцами в свои колени с такой силой, что точно оставил на них следы.       «Отлично, его знакомые сидят в тюрьме по подозрению в сутенёрстве. Отец постарался.» — омега прикусил губу то ли от злости на родителя, то ли от негодования. — Не знал, что он держит подобные заведения, — они продолжали разговор. — Я тоже. Полагаю, и не держал вовсе, это предлог, чтобы его задержать. Думаю, Вы тоже слышали о его благородных порывах, которые ничем хорошим не заканчиваются.       «С плохой репутацией». — Это не странно, учитывая его детство, да и вообще прошлое Вашей семьи.       «Они ещё и родственники». — У него есть семья?       «Надеюсь, боги не позволили.» — Нет, — Саске улыбнулся своим мыслям, — он был занят чужой жизнью больше, чем своей. — В этом вы чем-то похожи.       «Ещё скажи, папа, что этот сомнительный критерий был решающим, при выборе для меня такой кандидатуры.» — Возможно, лишь отчасти, — мужчина пожал плечами, — думаю, моя жизнь была бы более весёлой, если бы я полностью перенял его дух.             «Ну да, очень весело. То в тюрьме, то в высылке».       За столом неожиданно стало слишком тихо. Саске поднял глаза и встретил взоры, обращённые на него. Он, не намереваясь, сказал это вслух, пускай и приглушённым тоном, будто из недр его тела поднимался вздох, такой же глубокий, как внезапное отчаяние. — Прошу прощения, Узумаки-сама, я просто немного переволновался и не был намерен Вас как-нибудь обидеть.        Альфа сощурил глаза, слишком игриво, чтобы интерпретировать это как-то неблагосклонно, и задумчиво, с полуулыбкой, погладил отметины на костяшках правой руки. Омега был отчасти счастлив от того, что мужчина читал между строк чуть более проницательно, чем баран. — Раз уж заговорил, — Фугаку сказал это с интонацией упрёка, — тогда можешь поделиться своим мнением и по более важному поводу. Несмотря на характер нашей сделки, свадьба должна быть сыграна, небольшая, для вида. Мы выбирали время.        Саске почесал висок и посмотрел на альфу рядом с собой. Ему было неловко говорить о свадьбе с Узумаки, тем более, когда тот сидел настолько близко и внимательно смотрел на него. — Могу я узнать, какие были варианты? — В начале марта, сразу после того, как Вам, — альфа как-то странно подчеркнул свою вежливость в обращении к омеге, — исполнится шестнадцать. — А можно чуть позже? — Мы не можем сильно откладывать вашу роспись, — вступился Фугаку. — Всего месяц, сыграть её после того, как закончится школьный триместр, и я завершу экзамены. — Это неплохая идея, — Наруто поддержал его, и омега был ему благодарен вплоть до того момента, пока он вновь не заговорил, — тем более, он сможет провести свои каникулы со мной в Токио.        Самодовольство разгуливало по великолепному, нежно или жадно зацелованному солнцем лицу, придавая широкой улыбке лисье выражение. Саске смотрел на Узумаки в упор, то, что его отец лишь поддержал это решение, подпитывало смятение и заставляло его черты искажаться в страхе. Альфа чуть прищурил глаза, будто на страх омеги было приятно смотреть. Его выдавали растрёпанные от тщетных попыток убрать за уши волосы, бегающие глаза, белеющая кожа, нервная улыбка. — Токио? — Да, свадьба будет там, — мужчина отвёл взгляд, чтобы отпить из чашки, — а насчёт каникул не беспокойся, я не буду на этом настаивать, просто приглашение в гости.        У него не будет возможности сбежать. Родители представили всё в таком свете, чтобы Саске был паинькой во время его знакомства с женихом, до свадьбы четыре месяца, они смогут его достаточно подогнуть под свои прихоти и отдать Узумаки на постоянную основу. Инструмент — вот чем представил себя омега в представлении своего отца. Он нужен лишь для того, чтоб удовлетворить чужую прихоть заработать, породниться с сомнительным человеком, возможно, полезным из-за своих связей с теми, с кем благородный клан бы самостоятельно общаться не стал. А вдруг его будущий муж такой же?        Омега царапал свои пальцы. Он не видел причины, по которой его семья могла бы прийти к такому решению. Итачи за весь обед ни разу словом не обмолвился, иногда кидал нечитаемые взгляды то на родню, то на гостей, его губы изредка приходили в движение, возможно, он что-то хотел шептать себе под нос. Саске уважал его за способность безупречно держаться на людях, в то время как его душа и тело были скованы — другим казалось, что Итачи был холоден к любому своему окружению, ко всему, что происходило вокруг, но его эмоции всё ещё были живы, возможно, некоторые парализованы, но их присутствие иногда отражалось в бездонной темноте глаз.        Остаться на каникулы в Токио? Омега был ошарашен и встревожен. Он был вправе отказать, но не был уверен, что ему позволят, а когда он окажется под опекой своего нового мужа, то ему останется ждать, что он не проявит к нему… Интерес.        Саске сдвинул бёдра, будто чужая рука уже трогала его ноги. Он посмотрел на Наруто с мыслями совершенно нового содержания, постыдного даже для простого осознания. Младший Учиха не думал об альфе даже во время течки. Ему достаточно было того, что есть возбуждение, что прикосновения к себе его утоляют, начинаясь щекотанием, заканчиваясь жаром и мурашками, которые рождались от тепла его тела и пустоты запертой комнаты. После этого по обычаю наступало смущение — то редкое чувство в жизни Саске. Оно возникало лишь тогда, когда заходила тема физиологии. Это было особенно далеко от него, возможно потому, что кроме учителей об этом с ним никто не говорил, возможно, он неосознанно брал пример с брата.       Узумаки, словно слыша его мысли, откинулся на спинку стула, расправил плечи тем самым заставив глаза Саске соскользнуть с его лица вниз, по груди и животу к ширинке. Взгляд настолько явный и неторопливый, что Наруто заметил его, даже разговаривая с Фугаку. Омега вдруг понял, что всего лишь раз в своей жизни видел чужую наготу — два года назад за ним пытался ухаживать старшеклассник — хулиган. Конечно, из этого ничего не вылилось, Саске было не интересно заводить с кем-то отношения, вдобавок, он только-только подходил к черте созревания, но альфу это не останавливало, и в один день он попытался зажать омегу в уже пустой раздевалке, когда тот поздно уходил с кружка. Учиха наотмашь ударил его кулаком в лицо и убежал, но его расстёгнутые брюки помнил до сих пор, это оставило ощутимый отпечаток на его восприятии близости.              Когда обед закончился, Саске поспешил сбежать к себе в комнату, где первым делом схватился за монетку. Существо преданно ждало его, и как только он опустился на кровать, раздавленный тяжестью мыслей, царапнуло ногтем по стене, особенно протяжно, будто проделало им путь от спинки кровати до самого пола в бестолковой попытке разрезать стену пополам.              «Это нормально, — говорил он себе, — отец сволочь, а я его младший сын, на которого он не возлагает особых надежд».              Это было странное осознание — за то, что он так повёл себя по отношению к нему, омега испытывал к папе некоторую деформированную благодарность. Этот поступок показал Саске всю его власть над ним, ведь как бы он не злился на отца, он и слова ему не сказал. Всё его раздражение выдало несколько неаккуратных движений и не нарочно сказанная фраза. Фугаку имел право с ним так обращаться, потому что подросток ему это право предоставил. Даже если Саске его возненавидит, то сделает это тайно, чтобы не разочаровать родителей, возможно, поселив в своей душе обиду на маму и папу, он уподобится Итачи. Но пока, зная, что ему придётся быть проводником чужих действий, омега лишь по-тихому страдал.              «Может, я себя накручиваю и всё предательство выдумал из-за волнения».               Тот же долгий скрежет вновь повторился, и обеспокоенный Учиха отпрянул в сторону, к краю кровати. Он не успел что-то предпринять, Микото позвала его вниз, на лестнице упрекнув, что невежливо сбегать подобным образом. Саске её даже не слушал, чувствуя себя обречённым и нелепо пустым. Погружённый в свои мысли, он отсутствовал даже тогда, когда вынужден был говорить, скорее всего, иногда невпопад, потому что плохо различал вопросы.       Когда Фугаку с гостями удалился в кабинет, к плечу омеги склонился Итачи.              — Ты выглядишь малахольным.               В гостиной никого, кроме их двоих не осталось, и потому Саске позволил себе поделиться откровением, полушёпотом, чтобы их не услышали с лестницы.              — Потому что они выглядят странно, разве нет? У Наруто, — он споткнулся на имени мужчины, увидев как поднялись брови брата, — Узумаки-сама, есть странные шрамы, а ещё они разговаривают на арго. Это чертовски странно.        — Странно то, что мой пятнадцатилетний брат его понимает. — Да вы с отцом будто сговорились! Игнорируете, будто это пустяк. Вдруг он преступник? Уголовник, мафиозник, чёрт, да там один вариант краше другого. Пожалуйста, не относись ко мне как отец. — Даже если захочу, не смогу. У него особое отношение к своим детям. А насчёт арго — наш отец тоже его знает, угадай почему, — Итачи потрепал волосы брата, заставив того фыркнуть, — я о тебе позабочусь, как и всегда. — Будешь из-за меня ругаться с отцом? — Не впервой.        Саске вновь всматривался в лицо брата: если оно задерживалось на каком-то одном выражении, то складка у рта, взгляд либо жест затрудняли толкование. С каждым днём его лицо становилось все более сложным, черты переплетались — их невозможно было прочесть. Он был как дивный зверь, не наделённый классической живой красотой, но присутствие на его лице этой сложной мимики, незамутнённой смирением, лишь ей притворяющейся, придавало ему мрачный, хотя и ослепительный вид. Итачи имел почти тот же авторитет в его глазах, как и отец, и если последний вызывал его трепетным страхом, то брат своей неосязаемой заботой и любовью. Саске поверил ему. *Пантофли — лёгкая комнатная обувь. *Обшлаг — отворот на конце рукава. *Оксфорд — ткань с особым плетением. *ака-намэ — уродливое существо, слизывающее грязь. Появляется в грязных банях. *Арго — язык какой-либо социально замкнутой группы лиц, характеризующийся специфичностью используемой лексики, своеобразием её употребления. * (Арго) Кот — сутенёр, коррида — исправительное учреждение.