Башня из слоновой кости

      Все звуки, запахи и свет смешались в странном водовороте волнения и радости, и под грязной курткой удары сердца свидетельствовали, что в Саске целое племя танцевало под звуки тамтама. Машина замедлила свой ход, и свернув к обочине, вовсе остановилась. Мотор стих, щёлкнул замок, и расплывчатая тень под бликами лобового стекла пришла в движение.              Дверь открылась, появился Наруто — уставший, беспокойный, взлохмаченный, в повседневной ветровке. В предрассветной мгле черты его лица были расплывчатыми, но складка между сведённых бровей читалась замечательно, однако это была не злость, лишь возмущение, родившееся из заботы. Альфа оглядывался; и когда его взгляд остановился на худой фигуре, он протянул руку вперёд, точно приглашая на танец.        — Иди сюда, маленький идиот, — слишком мягко, чтобы на это можно обидеться. Саске улыбнулся.              Может, ввиду его юности, а может, ввиду того, что он был слишком вымотан за эти несколько дней на улице, Саске безумно обрадовался, когда альфа назвал его «маленьким идиотом». Эта простодушная радость была чиста и невинна. Лёгкое опьянение, которое вызвали эти слова, произнесённые по-дружески нежно, заставили его идти пошатываясь, спотыкаясь, но тем не менее уверенно вперёд, где его подхватили под руки, чтобы спустить с высокого бордюра на дорогу.              Наруто что-то говорил о его опрометчивости, глупости, пытался отряхнуть от пыли, а Саске безуспешно пытался вывернуться из окружения его рук. Он ощущал дружелюбные прикосновения к спине, к грязной куртке, а потом, к удивлению своему, услышал, как Наруто обратился к кому-то невидимому — навряд ли богу, потому что упоминал чертей — сказав, что омегу будто в грязи обваляли, и он надеется, что Саске ничего не застудил. После альфа взял его за плечи и заглянул в лицо, обогрев его своим дыханием. Учиха опустил взгляд и пробормотал жалкие оправдания своих блужданий, но альфа, как оказалось, не слушал, потому как утянув за собой омегу, уже сидя в машине, он заново спросил: — И о чём ты думал?       Саске старался не двигаться, чтобы не запачкать сидения на которых сидел, а голову склонил вперёд, убрав волосы под воротник. Он даже когда отвечал, почти не дёргался, лишь чуть — чуть поворачивал голову.        — Если честно, я поспешил, понимаю. Просто я не хотел возвращаться домой, а Итачи мог приехать за мной в любой момент, вот я и… Бежал.       Заработал мотор, и автомобиль двинулся вперёд. Альфа молчал; он был вымотан, но сосредоточен. Его лицо выдавало глубокую задумчивость, особенно глаза, которые смотрели, можно сказать, в никуда. Возможно, он рулил практически машинально. Из-под ветровки торчала хлопковая лёгкая рубашка, воротник которой был, как всегда, распахнут на ногах были простые синие джинсы и расшнурованные кроссовки. Вырулив на шоссе, Узумаки обратился к навигатору на телефоне, набирая что-то в поисковике, а набрав, нахмурился и провёл языком по губам, при этом сделав рукой короткий, но так связанный с движением рта жест — откинул телефон в сторону.        — А позвонить? — неожиданно продолжил альфа. — Что? — Позвонить, — он вновь отвернулся к дороге, — попросить телефон у санитаров или врачей, а потом позвонить мне. Сказал бы: «Забери меня, я не хочу к Итачи». Думаешь, я не приехал бы? — Вы разве имеете право меня забрать? — Нет, но я бы что-нибудь придумал. В крайнем случае сбежал бы, но сразу ко мне.       Саске невнятно пробормотал извинения в ворот куртки. Наруто от них отмахнулся, и поменял тему, завалив омегу вопросами о самочувствии.        — Ничего не болит? Ты не простудился? Я заеду в аптеку.       Внутри заплясало пламя жгучего стыда. Если бы Саске просто простыл, он бы попросил какие-нибудь таблетки без задней мысли, но его беспокоило ни горло, ни насморк, а голова, которую он ни разу не почесал, сев в машину, чтобы случайно не стрясти паразитов на кресло. Вши — символ грязи, неблагополучия, и сейчас они были напитаны его кровью, бегали по его корням и лазили по волосам. Как об этом можно было сказать? Но и молчать было нельзя — наградить альфу педикулёзом было не самой лучшей благодарностью.              Он был пунцовый, как сочные маки, как закат перед ураганом, до самых корней, потому что пламя стыда проникло сквозь плоть и теперь жгло кожу. Его просьба растворилась в воздухе, потому что в неё не вложили ни голоса, ни дыхания — Саске попросил на вдохе, будто проглотив слова. Конечно, Наруто не услышал, но обратил внимание, что губы омеги двигались, а значит, он что-то сказал, а потому переспросил. Учиха был готов поклясться, что если он не откроет ещё раз рот, то просто обратится в тлеющий уголь.              Сделав глубокий вдох, он вытянулся в струнку, опустил взгляд и поднял подбородок, будто переступал через материальное проявление гордости.        — Мне нужно средство от педикулёза.       И как назло в этот момент альфа отвернулся, чтобы перестроиться, а потому прослушал.        — Прости, не услышал. — Педикулёз. — У тебя? — Да, — омега потёр щёки, чтобы в случае чего объяснить их красноту, хотя в машине всё ещё было темно и навряд ли Наруто его разглядел. Альфа же отреагировал слишком спокойно, он не скривился, не нахмурился, даже наоборот, казалось, что на его губах проскользнула простодушная улыбка. — Ничего страшного, есть проверенное средство, за раз справимся. — И всё? — Учиха удивился. — Ну, если не хочешь лёгкими путями, могу кое-кому позвонить, и нам привезут литр керосина. Весело будет час в пакете сидеть. — Нет, я имею в виду, Вас это не пугает? — Думаю, я достаточно в жизни повидал, чтобы не бояться их, тем более, — Наруто пятернёй потрепал короткий ёжик светлых волос, — для меня не будет трудно их вывести.       Звучало убедительно. Саске расслабился.              Они больше не говорили: Наруто молчал и смотрел на дорогу, он был сосредоточен, потому что вымотан. Саске смотрел в окно, завернувшись в потёртую вшивую куртку, которая в дневном свете казалась сшитой из кожаных лоскутов, смотрел на окраину Кобе, где избыток роскоши и бизнес — высоток соревновались с деградацией, смертью и разрушением. Мимо плыли дома, украшенные шрамами и цветами, которые распускались в камне и неумолимо вяли. Учиха теперь смотрел на свой родной город совсем по-другому, слишком холодно и отстранённо, несмотря на количество событий, которые он в нём пережил. Но ни одно воспоминание не смогло разбудить уснувшие чувства.              Наруто поехал вдаль от моря, но в объезд торговым точкам, где стояли только частные дома и потёртые складские помещения, где в столь раннее время ходили только старики, и мелькали серые шляпы работников муниципалитета. Дорога была пустоватой, но знакомой. Наверное, Саске уже ездил по ней, когда был с родителями… Он плохо знал город, но оказалось, что слишком многое навевает воспоминания о прошлом. Уже блёклом, но тяжёлом.       Если бы кто-то его спросил, какой город он ненавидит больше всего, Саске бы ответил: «Кобе». И дал тот же самый ответ, если бы его спросили, какой город он любил больше всего, потому что вся его жизнь случилась в нём, но в то же время эта самая жизнь тащила его в омут отчаяния и боли.              Когда прежде он ездил на машине с мамой и папой, размышлял об очень многих вещах. Не сказать, что Саске любил эти поездки на машине, часто его укачивало, но ему нравилось приезжать к берегу, любоваться пейзажем, пока бесконечное число мелких фантазий волновали его голову. Было удивительно, как берег менялся всего через несколько километров: от песка — к скалам, от скал — к ровным площадкам, снова становясь песком, а потом неожиданно — холмом. Такой же манерой менялись его мысли, из одной перетекая в другую, логично, но часто предыдущую не продолжающую.              В летний домик они ехали рано утром, Саске всегда вставал первым. Он не хотел, чтобы его будили, не желал быть для кого-нибудь помехой. Так что он вставал, мылся, и когда родители просыпались, то видели его уже умывшимся и собравшимся. Для Фугаку с Микото это было нормально, и его никогда не хвалили. Учиха думал, что может быть, если бы у него был ребёнок, он бы его хвалил за подобное, чтобы, когда он станет взрослым, не чувствовал себя слишком… чтобы он не чувствовал себя незамеченным, вот.              Квадратные дома, яркие вывески и тесные улочки. Несмотря на то, что солнце иногда играло на скудных рельефах и уголках белых занавесок в старых домах в центре, весь город казался погружённым в огромную, бесконечную, глубочайшую тьму. Окраина Кобе казалась мрачной. Город как полотно, а его края вползали в огромный разинутый рот моря — мертвеца. Окраины умирали, как сам Саске. Он прикрыл глаза и задремал, хотя обещал, что не расслабится до того момента, пока не достигнет тепла и уюта постели.              Машина ехала достаточно мягко для своего возраста, отчасти это было заслугой водителя. Учиха замечал исключительно повороты — его совсем чуть-чуть заносило, и он скатывался то в сторону окна, то в сторону водителя. Когда автомобиль остановился, и мотор заглох, Саске открыл глаза и сквозь пелену сонливости посмотрел на альфу, который задумчиво стучал пальцем по рулю.        — Ты бежал без каких-либо личных вещей?       Саске, поджав губу и разведя руками, кивнул головой.        — Ну, да. У меня же всё забрали. — Хорошо, тогда я сейчас придумаю, как тебя заселить в отель. — Нужен паспорт? — альфа кивнул.       Он об этом совершенно не думал, потому что о своих личных вещах почти не вспоминал. Злился, конечно, что с него сняли кольцо, цепочку с шеи и забрали свитер, но больше ничего. Учиха нахмурился. Теперь все его бумаги находились под присмотром брата. Наверное. Точнее, он свои документы в руках почти никогда не держал, потому что не представлялось случая, мог даже их не узнать, да и хранились они в отцовском кабинете, куда вход без надобности не совершался.              Учиха отвернулся к лобовому стеклу. Мотель выглядел не слишком солидно, но не доя — гаи*, куда можно было въехать на честном слове.        — Он же дешёвенький, — задумчиво начал Саске, — они могут пойти на уступки.       Наруто пожал плечами.        — Я о том, что можно что-нибудь соврать… Например, скажите, что я забыл свой паспорт дома. Точно. Скажите, что я Ваш жених, мы вернулись из Токио, потому что мои родители, — Саске тяжело сглотнул, — попали в реанимацию. Мы сорвались с места посреди ночи. Я впопыхах забыл свой паспорт, а из машины не выхожу, потому что заснул. Ночка была тяжёлая. Вы уставший, даже играть не нужно. Думаю, Вам поверят.       Альфа несколько секунд смотрел на Саске, не моргая и ничего не говоря, а после вдруг разразился смехом, настолько чистым и невинным, что можно было с уверенностью сказать, что это была не насмешка.        — Даже знать не хочу, где ты так складно петь научился, — все ещё улыбаясь, Наруто вышел из машины, забрав с собой только небольшую сумку. — Всегда умел.       Саске прежде не приходилось врать так много, ложь по поводу своего самочувствия он и ложью — то не считал. Сейчас приходилось «петь» постоянно, и это выматывало. Склонив голову набок, он закрыл глаза и попытался абстрагироваться от звуков проезжавших мимо машин, от беспокойных мыслей от запахов внутри машины, особенно своего — омега даже не предполагал, что может пахнуть так плохо. На улице это практически не чувствовалось, потому что запах уносил и разбавлял ветер, но в закрытом помещении всё было по-другому. Наруто, наверное, терпел.              Самокопание было его пожизненным увлечением, причём, весьма неприятным. Что будет с Наруто? Мешает ли Саске ему сейчас? Мешает ли его работе? А вдруг он снова привлечёт внимание полиции? Заплутав в лабиринте несчастных исходов, омега не заметил, как вернулся альфа, и потому когда открылась дверь, резко дёрнулся, напугав этим и Наруто, и свёрток одеял на задних сидениях. Их движение было волнообразным, точно под ними билась в сухости огромная рыба, или худые руки с излишне гибкими костями. Как тогда ночью. Саске подорвался с места быстрее, чем осознал свои движения, а потому сильно ударился о бардачок коленями, чуть не сместив деревянную панель. Внутри его груди вырос устрашающе твёрдый ком с острыми, как у алмаза, гранями; эти грани скрежетали по рёбрам, в глазах потемнело, а в ушах стояли стоны агонизирующих существ, скучившихся в облаке тёплой вони собственных гнилых внутренностей.              Из темноты протянулась рука, мягко потрепавшая его за плечо — не бледная, не худая, тёплая и большая. Следом за ней донёсся голос:        — Ликёр, угомонись! — обращённый к мягкому свёртку одеял. — Это мой пёс, я тебе о нём рассказывал.       Саске выпустил из груди воздух, и темнота рассеялась вместе с давлением в груди, хотя сердце ещё билось, как у маленького зверька. Канаты мышц ослабли, и омега опустился вниз, почти соскользнув с кресла.        — Ты боишься собак? Этот идиот просто запутался. — Нет, это другое, — Учиха смутился, — болезненные воспоминания. — Надеюсь, новость, что нас заселили, отвлечёт тебя от них.       Им выделили комнату на втором этаже мотеля, вход в которую совершался через наружную лестницу, а её ключи болтались на среднем пальце альфы. Саске вышел первым, пряча лицо и руки под курткой, потому что было светло, а девушка, которая, похоже, там работала, стояла на углу улицы. Попросив омегу следовать за ним, Наруто выступил из машины, закрыл её и зашагал в направлении, противоположном тому, откуда они приехали. Как собака с поноской, альфа закусил зубами перчатку и очень по-мальчишески мотал головой, заставляя болтаться её туда-сюда, и эта перчатка придавала ему какую-то мягкость, словно вислоухому охотничьему псу. Руку он держал в кармане, что-то в нём выискивая, в другой руке нёс походную сумку. За его спиной, по левую сторону, шёл чёрный доберман, который так напугал Саске.               Когда он наконец увидел пса Наруто прямо перед собой, солнце освещало верхушки деревьев, окружавших стоянку. На нём не было ни намордника, ни ошейника, пасть его была закрыта, а взгляд не намекал на агрессивность, но шрам на носу выдавал в нём охотника. Саске сделал шаг в бок, что заметил и Узумаки, поспешив его успокоить, что пёс дрессированный и не кусается. Учиха таким заявлениям не особо верил, может, Наруто, как своего хозяина, он и не кусал, но вот омега для него совершенно чужой, и потому, когда альфа отпер дверь в отель и пропустил своих спутников вперёд, Саске прошёл только после того, как вошёл Ликёр.        Пёс умостился на полу у кровати, а Учиха стоял у стены, не зная, что делать. Когда прежде он куда-то выезжал, то первым делом разбирал свои вещи. Сейчас все его пожитки были на нём, да и от тех нужно было избавиться. Он ждал Наруто, который не оборачиваясь и захлопывая дверь тычком пятки, сделал несколько шагов по комнате и застыл в метре от кровати, сбрасывая перед ней сумку.              Помещение было небольшое, и на первый взгляд даже тесное. Стены были покрыты текстурными обоями, визуально сжиравшими пространство, на окне со стороны двери висели плотные шторы, а пол был отделан странным материалом, очень похожим на войлок, которым обивали машины. Напротив двери в комнату была дверь в ванную, а по центру стояла кровать.        — Я представил тебя как своего жениха, потому нам выделили двуспальную. Не переживай, я устал, а потому буду спать как убитый, — Учиха и не думал возмущаться, ибо тёплая постель, пускай и с кем-нибудь разделённая, была намного лучше холодной земли, усыпанной тысячами мелких камней, врезавшимися в плоть. — Так, — осмотрев номер и заприметив дверь в ванную, продолжил Наруто, — давай поступим следующим образом: я помогу тебе нанести средство на голову, потому что самому не очень удобно. Пока ты будешь сидеть с ним положенное время, я быстренько приму душ, а потом оставлю ванную тебе, и делай всё, что тебе нужно. Хорошо?       Саске кивнул головой.        — От одежды придётся избавиться, — Учиха и против этого ничего не имел. — Наруто — сан, а в чём мне спать?       Альфа кивнул в сторону сумки.        — Я дам тебе свою майку. — А, — Саске смутился, — низ? — Давай с одеждой уже завтра решим? — Я о том, — он зачем-то сделал странный жест рукой, скорее всего нервический, — что у меня она может задраться. — Спи под одеялом. Тем более, — Наруто закатал рукав, — я сейчас настолько уставший, что даже если бы проделал весь этот путь, чтобы тебя домогаться, не смог бы. — Простите, — Саске опустил голову. — Ничего.       Наруто, казалось, был совершенно невозмутимым в любой ситуации, в которой мог его представить Учиха. Они, конечно, много говорили о жизни альфы, но тот обычно упоминал более светлые моменты своего существования, а не ссоры и конфликты, которые, вероятно, были. Саске предполагал, что с Наруто было очень сложно поссориться, но проверять это не собирался, у него были дела поважнее, о которых, правда, он подумает вечером, а на это утро у него было запланировано провалиться под землю, с ног до головы объятым пламенем стыда.              Куртка с паразитами, снятая с плеч, сразу же была брошена в пакет. Одетый исключительно в пижаму, омега сидел на опущенной крышке унитаза, смиренно опустив подбородок, пока склонившийся над ним альфа обрабатывал его волосы беловатой пахучей жидкостью, очень похожей на жирный крем. Скорее, она даже не пахла, а воняла смесью химикатов, приправленных ванилью. Учиха терпел и кривился, а вот альфа в отражении зеркала напротив выглядел совершенно мирно, будто не в грязных волосах копался, а, например, готовил завтрак. На вопрос о знании средств от педикулёза, Узумаки ответил вскользь, хотя и улыбнулся краешком губ, сказал, что один раз по работе его с другом занесло в «непроглядную дыру». Затем, словно разговаривая с собой, он задумчиво добавил: «сколько же меня по трущобам носило», и его лицо приобрело то милое смиренное выражение, какое бывает у статуй полубогов.              Учиха, пока был дома и заботился о свадьбе и своём будущем муже, думал о прошлом Наруто. Полной картины, или хотя бы чего-нибудь, что отдалённо напоминало бы её, у него не получалось, хотя альфа периодически делал интересные замечания, такие, как это. Саске думал, что он мог оказаться в трущобах по работе; правда, какой? Искал кого-нибудь? А если и искал, то зачем?              Конечно всё, что было связано с Наруто, рано или поздно приводило воображение Учиха к боевикам и детективным историям о мафии. На этом он старался остановиться, чтобы не представлять, как мужчина ломает какому-то бедняге пальцы.        — Наклони, — Саске был мягким, как пластилин, и альфе приходилось помогать ему двигаться, придерживая рукой за шею. Омеге было лень даже чесаться, тем более его били по рукам. — Всё, закончил.       Уже хотелось ныть от боли в шее. Пока он разминал её пальцами, задевая жирные от крема волосы, альфа лёгкими тычками выпроводил его из ванной, оставив за дверью. Саске осмотрелся, наклонился вперёд, не сделав шаг, чтобы только убедиться, что пёс ещё на своём месте, а после просто остался стоять, боясь куда-нибудь присесть, чтобы не оставить грязный след на чистых простынях и обивках. Тем более, у него будто что-то ползло по голове: то ли крем подтаял, то ли вши сбегали.              За спиной зашумела вода. Учиха отступил от двери и облокотился спиной о стену, ибо уродливые обои ему было не жаль. Сотни мыслей — светлых и тёмных — шумели подобно этому потоку, нечленораздельных, мутных, оставляющих после себя в остатке только нервное напряжение. Веки опустились, как занавес после спектакля, и тяжёлое шумное дыхание смешалось с запахами комнаты. Саске прикусил губу.              Он по-всякому себя чувствовал, то слишком лёгким, то слишком тяжёлым; сейчас же ему приходилось заставлять замолчать все свои мысли о жизни, чтобы дать слово тому чувству, которое испытывал в настоящий момент. Беспомощность.              Может быть, после всех своих решений, он его заслуживал.              Прислонившись щекой к коленям и обняв их руками, Саске сидел так до тех пор, пока в комнате не появился Наруто, одетый в длинный отельный халат.        — Ванная твоя. Возьми всё, что нужно, из сумки.       Учиха был счастлив закрыться там, скинуть с себя грязную одежду и расчесать зудящую кожу, счастлив сидеть у керамической раковины, уставший и восторженный, ощущающий этот поток времени как поэму — не меньше и не больше, весенняя песнь, ода новой душистой жизни. Раковина, где он облегчал свою душу, мыл свои нежные руки и лицо, полоскал рот после того, как долго чистил зубы, дольше, чем рекомендовал зубной, потому что никак не мог отделаться от чувства, что от него всё ещё неприятно пахнет, была для Саске своеобразным Гангом, которому хотелось петь.              Возможно, Учиха немного передержал на голове средство, так как волосы начали сохнуть и неприятно колоться, когда он наконец добрался до душевой кабинки. Включив воду, он застыл в неподвижности. Вода струилась с такой торжественностью, что можно было подумать, сами боги послали ее, чтобы омыть его тело. Он умывался, мылился, смывал с себя гель и по новой мылился, чтобы наверняка вычистить каждую пору, чтобы не осталось ни единого следа пребывания на улице. Он тёр свою кожу до красноты, и вода была настолько горячей, что к нему под поток из душа не пришёл бы сам дьявол.              Когда в ванную неожиданно постучали, Саске стоял в халате напротив зеркала, рассматривая своё лицо и шею. — Да?        Наруто спросил, закончил ли он, и когда омега разрешил ему войти, альфа появился в ванной с небольшим металлическим гребешком.        — Нужно вычесать.       Конечно, Узумаки это делал не для того, чтобы подольше мучить подростка, так как сам давно хотел спать, но Саске воспринимал это как пытку, наказание, потому что снова был вынужден сидеть на крышке унитаза, склонив голову и борясь с дискомфортом в шее. На удивление, Наруто старался делать всё аккуратно и волосы практически не тянул, хотя омега был уверен, что если бы дал расчёску кому-нибудь из знакомых альф, они непременно бы выдернули ему несколько пучков.       Прядка за прядкой, альфа устал, но не халтурил. Учиха же сонно зевал и разглядывал кафель под ногами, так как всё остальное поле его обзора было прикрыто опрокинутыми вперёд волосами.        — Подними, — Наруто приподнял его подбородок пальцами, подправил так, чтобы он держал голову прямо, ещё раз расчесал волосы, а после перед глазами Саске сомкнулись бранши больших стальных ножниц. Чёрные пряди упали на его колени, и он проследил за их падением с неописуемым удивлением. Узумаки наклонился, чтоб оценить работу, но омега отпрянул и кинулся к зеркалу. — Вы что?! — Лёгкая стрижка, — альфа невозмутимо пожал плечом, Саске захотелось его ударить, — на всякий случай, если нас увидят знакомые. — Вы предупредить не могли? — Ты бы не согласился, — может быть, несколько раз. — Определённо. — Тогда смысл?       Учиха отвернулся к зеркалу и шёпотом возмутился: — Мало ли нечего на хую вертеть, кроме моего мнения, — с ужасом он трогал обстриженные кончики своей новой чёлки, надеясь, что если хорошенько потянет за волосы, то они обязательно вырастут. — Ты говорил, что носил чёлку, — на лице Наруто не было ни капли раскаяния. — Не такую же! Просто боковые пряди короткие… — Такая форма тебе тоже идёт. — Какая форма? Я у мамы дурочка? — Ты преувеличиваешь, — Узумаки махнул рукой, — идём спать.       После он вышел на несколько секунд и вернулся с чёрным тканевым свёртком, который оказался сложенной огромной футболкой, великоватой, наверное, даже для альфы. Саске остался ворчать в ванной, а Наруто ушёл, чтобы дать возможность омеге переодеться. Майка была достаточно длинной, чтобы прикрыть бёдра почти наполовину, и на всякий случай, добегая до кровати, Учиха натянул её вперёд, придерживая за противоположный край между ног. Мало ли. Узумаки этого не видел, потому что когда пришёл омега, уже завалился в постель, раскинувшись на своей половине. Его дыхание было спокойным, глубоким и редким — скорее всего не заснул, но уже дремал, и Саске его не побеспокоил, пока взбирался на кровать — матрас был один, но одеяла были разные. Потому проложив видимую границу из ткани между их телами, омега отвернулся и лёг, упиваясь мягкостью постели. Он спал на животе, Наруто на боку, обняв подушку. При этом головы их были отвёрнуты друг от друга, чтобы абстрагироваться от присутствия чужого человека.              Сон не заставил себя долго ждать.                     

***

             Вечер настал слишком скоро, Саске не отдохнул и проснулся только для того, чтобы быстро что-нибудь перекусить — Наруто бодрствовал и, судя по всему, несколько раз покидал комнату, то за лекарствами, то за едой в соседнюю забегаловку. И снова спать — Учиха, кажется, пропал из реального мира практически на сутки. Наверное, мог бы и дольше, если бы его не разбудил альфа. Саске редко кто заставал спящим, в основном, это было в детстве. Мама его обычно щекотала, потому что знала, что омега тогда быстро подскочит, брат даже не касался его, оставаясь возле двери, а Наруто гладил по плечу, склонившись к лицу, чтобы звать по имени практически шёпотом.        — Будешь вставать? — спросил альфа, когда Саске поморщился. Шторы были заправлены, в комнате было темно, и просыпаться совсем не хотелось. — Буду.       Наруто сказал, что вернётся, и вышел из комнаты, дав омеге возможность спокойно встать и дойти до ванной, облачиться в халат, чтобы не щеголять в одной безразмерной майке и умыться в одиночестве. Вернувшись, Узумаки притащил с собой рюкзак, из которого достал пару чёрно — белых кроссовок двадцать пятого* размера, две пары джинс, пару маек и толстовку с акриловым рисунком обложки альбома «Небеса и ад»*, с которым сам омега познакомился не так давно.        — Спасибо, — Саске рассмотрел кроссовки, — а откуда Вы мой размер знаете? — Я спросил у тебя. — У меня? — Не помнишь? — Учиха покачал головой. — Я тебя будил, но ты видно ответил на автомате.       Омега нахмурился, попытался вспомнить этот эпизод, но ничего подобного в памяти не осталось, растворилось в пучине его коротких снов.        — Надеюсь, Вы это не покупали. — Нет, я не знаю твоего вкуса и не хотел покупать что-то без тебя, только кроссовки, разве что. Но в магазин всё же придётся пойти, тебе нужны вещи. — А это?.. — Вещи сына одного моего хорошего знакомого. — Взрослый ребёнок у него, однако. Он не был против? — Нет, он поправился после родов, так что он предлагал мне даже больше этого. — Взрослые у Вас друзья…       Наруто задумчиво поджал губу.        — Так получилось.       Саске одевался в ванной, и на удивление одежда ему подошла, хотя обычно он такое не носил: его мама была выше узких джинс и слишком броских маек, а об увлечении сына тяжёлой музыкой так и вообще ничего не знала. Понимала, что он какую-то шумную «гадость» слушал, но в этом не разбиралась.              Одевшись, он посмотрел в зеркало, и взгляд вновь зацепился за чёлку, которая от спанья на ней просто стояла дыбом. Пришлось приглаживать её водой и ругаться шёпотом, потому что Наруто не поскупился, отрезая волосы. Благо, ровно подстриг и не слишком коротко, скоро отрастут. И голова не чесалась — пожалуй, это было самым приятным после пробуждения, потому что зуд от вшей почти сводил с ума.              В машине в этот раз Учиха не спал. Он смотрел вперёд, на дорогу, но иногда, когда автомобиль останавливался, с интересом оглядывался, чтобы найти в салоне что-нибудь любопытное но ничего, кроме самого мужчины, в ней интересного не было. Узумаки фривольно устроился в водительском кресле, как всегда не пристегнувшись — он ехал так и прошлым утром, высунул руку в приоткрытое окно, и ветер, врывающийся через это окно, трепал кончики его коротких волос. Такая поза, как предполагал омега, была неким отголоском прошлого, может, с тех пор, когда он курил больше. Наруто рассказывал, что бросил сигареты давно, но некоторые привычки, связанные с курением, остались до сих пор; да и теперь всё же покуривал иногда, когда нужно было подумать. В машине дымом не пахло.              Наруто водил уверенно, но иногда омега напрягался, когда он почти отпускал руль. Такая привычка — водить коленом. Конечно, альфа проехал огромное расстояние на своём мерседесе, по машине можно было сказать, что сделал он это аккуратно, и Учиха старался ему доверять, не обращать на его привычки внимание, но всё же иногда напрягался, вжимаясь в кресло и придерживаясь за пояс.              Наруто повёл его в небольшое летнее заведение рядом с парком, совмещавшее ресторанчик и пекарню, причём только для того, чтоб угодить Саске, ибо последний знал, что альфа к выпечке и сладостям особой страсти не испытывал, зато при любом удобном случае заходил в забегаловку, где подавали рамен. Учиха было всё равно, что есть, он был настолько голоден, что не отказался бы и от портовой похлёбки, которую бедняки растаскивали в железных мисках, а в ресторанной атмосфере совсем раскис. Он ни о чем не мог говорить и думал только о еде. Говорил Наруто, как всегда о какой-то ерунде, которую даже запоминать не стоило, потому что она была настолько легка и прозрачна, точно вот-вот растает и не оставит от его монолога ничего, кроме журчания грудного баритона.        — Выспался? — поинтересовался альфа, когда они сделали заказ. — Выспался, — Саске чувствовал себя немного помятым, что было видно по лицу, но это от того, что немного перебрал с отдыхом, — а Вы?       Наруто кивнул, посмотрев куда-то вверх, а после добавил «нормально».        — Беспокойный сон? — Ликёра нужно было выгулять.       Саске уже успел забыть про пса, потому что вёл он себя достаточно тихо, и обычно лежал рядом с кроватью со стороны Узумаки, сливаясь с тёмным полом. Не гавкал, не рычал, а по комнате ходил бесшумно, после возвращаясь на своё место.        — Простите, что так долго спал. — Тебе было нужно.       Они замолчали. Оба понимали, что любой их разговор должен был перейти к обсуждению произошедшего, но Саске не знал, как к этому подвести, а Наруто не пытался. Может быть, у него были причины не хотеть этого, но когда омега заговорил вполголоса, не стал останавливать его, или менять тему.        — Наруто — сан, как Вы познакомились с моим отцом?       Узумаки достал из кармана ветровки знакомый портсигар.        — Ты не против?       Саске покачал головой. Они сидели на террасе, и ветер дул откуда-то сбоку на улицу. Дым не задержался бы долго рядом. Наруто закурил, вдохнул немного дыма, когда поджигал табак, а после сразу же отстранил сигарету от губ и убрал руку в сторону.        — Вы с ним говорили обо мне? — вдруг спросил он. — Нет. Поверьте, Узумаки — сама, если бы я знал о Вас хотя бы что-нибудь, то не осмелился спрашивать о чём-либо, уводя от родителей. — Я не про первую нашу встречу. Может быть, после?       Учиха смутился. Они много говорили с Наруто, но омеге было всё ещё неловко беседовать с ним о чём-нибудь личном, и он много взвешивал все за и против, прежде чем быть с ним откровенным. Уже бессмысленно было защищать честь семьи. Самым близким для него в этот момент был получужой альфа.        — Было несколько не очень приятных разговоров, но о Вас там было совсем немного. Скорее, Вы были их причиной, нежели темой.       Наруто кивнул, сделал затяжку и заговорил только через несколько секунд, со словами выпуская из себя белые завитки горького дыма.        — Нас познакомил Хирузен — сан. Если честно, сам бы я никогда с твоим отцом не сошёлся. Мы слишком далёкие друг от друга люди. — Хирузен это?..       Узумаки показал пальцем вверх, будто говорил о Всевышнем, но Саске понял, что речь идёт далеко не о ком-то божественном, потому что когда говорят о божествах, делают это с почтением, а в жесте мужчины сквозило пренебрежение. Тот, кто сверху, его босс.        — И давно мой отец, — Саске запнулся; говорить вслух слово «якудза» он не осмелился, ибо мало ли какие люди могли услышать их разговор, — с «вашими» работал? — Точно не знаю, я видел его до нашего официального знакомства, но никогда не интересовался, что он за человек и чем занимается. Как я и сказал, нас познакомил Хирузен, предложил мои услуги в его деле. Вот. — То есть, было несколько дел? — навряд ли Фугаку стал предлагать своего сына первому попавшемуся незнакомцу. — Да, одним делом всё не закончилось, — Наруто посмотрел куда-то в бок, — мы сотрудничали около года, может, чуть меньше, когда он предложил связанное с тобой.       Альфа говорил расплывчато. Свою деятельность с Фугаку он упорно называл «работой» и «делом», никаких уточнений, никаких деталей. Саске это смущало.        — А как он это сделал? — альфа пожал плечами в непонимании. — Я имею в виду то, были ли какие-нибудь намёки, что это может быть чем-нибудь серьёзным? — Как я тебе сказал в первый день нашего знакомства, когда он это предложил, это выглядело логичным решением некоторых трудностей. Никаких намёков не было, ну, или я понимал их с проницательностью идиота. С тобой он по-другому говорил, верно? — Это было частью тех «неприятных разговоров». Не поймите меня неправильно, я Вас не знал, и честно говоря, не очень замуж хотел в шестнадцать. Вроде как, в первый раз всё тоже было похоже на бизнес, но потом всё стало слишком подозрительно. Когда я спросил его напрямую о его планах на мою… нашу свадьбу, папа ответил, что не против того, чтобы я остался в Токио, мол мне нужен альфа, — омега скомкал салфетку. — Потрахаться не с кем! Главное, меня это не беспокоило, а его да! — Саске замолчал, покраснев. Он не собирался это говорить, но как всегда вырвалось, и не под нос, а в голос. Даже люди за соседними столиками обернулись. — Прошу прощения, накипело. Просто в последнее время постоянно возникало чувство, что меня пытаются вышвырнуть из дома, в котором для меня больше не было места. Сложности, знаете ли. — Не нужно каждый раз извиняться, — альфа улыбался краешком губ, — я не против твоего честного мнения и настоящих эмоций.       Саске потёр щёки и посмотрел на Наруто, который не выглядел удивлённым. Заметив взгляд омеги на своём лице, Узумаки сделал ещё одну затяжку, глубокую, медленную, чтобы потянуть время и обдумать то, что последует за сказанным.        — Я встретился с твоим отцом до случившегося. Буквально, за три — четыре дня до этого. Я тогда проездом из Осаки был. У нас состоялся разговор по поводу свадьбы, и он сказал, что ему нужен надёжный зять. Кстати, — альфа сделал ещё одну затяжку, — почему были сложности?       Они замолчали — пришёл официант с заказом на широком подносе, и при виде еды Саске практически позабыл о теме разговора. Хотя, официант его спас, потому что честно отвечать на вопрос Учиха не решился бы. Между Саске и его братом был разлад, но он был и оставался исключительно между ними, и омега не собирался с кем-либо им делиться. Нужно было что-то ответить, и он выбрал то, что рассказывал всем, кто его об этом спрашивал.        — Потому что я — омега.       Он рассказал почти правду: об особом отношении к себе, когда родители узнали о его половой принадлежности, о реакции на его выходки и созревание. Наруто слушал молча, раскладывая еду и придерживая ещё недокуренную сигарету зубами, при этом прикрыв глаза, чтобы защитить их от дыма. Сразу же после этого, альфа потушил её, и было непонятно, почему он не сделал этого раньше, потому что пока он её держал, ни разу не вдохнул ртом. Понять по нему — верит он или нет, было невозможно. Скорее, Наруто просто слушал, а затем, когда Саске принялся за еду, начал говорить сам:        — Знаешь, когда я работал с твоим отцом — конечно, я понимаю это, только оглядываясь назад, — он будто больше интересовался мной, нежели работой, которой мы занимались. Вдобавок, при последнем нашем разговоре попросил о тебе позаботиться. Я его тогда не совсем понял, но сейчас кажется, будто он что-то знал. Странно, что он на твоего брата не положился. — Они в ссоре были больше года. — Не замечал. Они ведь всегда вместе ходили.       Саске не решался посмотреть на альфу, и потому следил за его руками. Они были немного напряжены, и омега засомневался, не ошибся ли он в своём рассказе, не допустил где-либо ошибку. Руки альфы сплетались в витой узор перед его торсом, и Наруто молчал, откинувшись назад и не прикасаясь к еде.       Кроме того, Узумаки неожиданно дал повод сомневаться даже в брате — фраза про то, что отец всегда ходил с Итачи. Это знал Саске, потому что он его сын, это знали их знакомые, потому что часто встречались, но Наруто, вроде как, работал только с Фугаку.        — Вы были знакомы с братом до того, как приехали к нам в гости? — Конечно. Я познакомился с ним в тот же день, когда познакомился с Учиха — сан.       Значит, соврал.       Наруто застыл как изваяние, как символ негодования. Его руки по-прежнему оставались скрещенными — предвестник грозного оружия, которое не спешило заявить о себе, таясь за тканью рубашки. Её рукава немного задрались, и начало голубой татуировки привлекало взгляд; и хотя это настораживало, но созерцание этих рук и рисунка на них, как казалось омеге, было в тот момент единственным откликом на все его фантазии, выдаваемые за правду.        — Это что-то связано с Итачи?       Омега стал жевать медленнее, чтобы его рот освободился как можно позже. Узумаки почти что требовал от него ответы, хотя прежде никогда так не делал, и обычно, когда Саске не хотел на что-нибудь отвечать, просто продолжал разговор, будто неудобного вопроса никогда и не было.        — Что Вы хотите узнать? — Хоть что-нибудь, что поможет мне тебе помочь. Ты вроде как за этим ко мне обратился. — Да, обратился, но причём тут Итачи? Вы сами сказали, что у следствия на него ничего нет. — Потому что они не общались с твоим отцом, потому что не знали, что ты из-за брата готов сбежать из больницы и жить на улице.       Саске смотрел в тарелку и ковырял в ней вилкой. Он не собирался ничего говорить, не собирался оправдываться, ему просто хотелось есть. Впервые за долгое время в нём родился аппетит, но он и кусок в рот не мог взять, пока по его лицу гулял внимательный взгляд безмерно голубых глаз. Саске не знал, что сказать, а думать об этом ему неожиданно стало лень.        — Я не могу сейчас об этом говорить.       Взгляд мужчины тут же смягчился, точно первый снег, выпавший утром и растаявший с восходом солнца. От его строгости осталось лишь воспоминание. Подтолкнув к омеге тарелку с салатом, он вновь заговорил, но уже прежним мурлыкающим тоном, а руки его расслабленно упали на бёдра.        — Хорошо, я подожду, но не нужно пытаться меня запутать. Пожалуйста.       Саске кивнул, хотя не был уверен, что когда-нибудь созреет, соберётся и доверит свои переживания кому-нибудь.              Наруто спросил его о самочувствии, но уже не физическом, а психическом, спросил, помогло ли ему лечение в больнице, и омега с трудом отвечал на эти вопросы, оправляясь от предшествовавшего давления. Лечение ему помогло, он больше не слышал стуки, голоса, собственно, он был таким, каким был до болезни, однако присутствовал страх, и потому, каждый раз, когда где-то что-то стучало, он напрягался. Наруто спрашивал о побеге, о днях, проведённых на улице, и каждый раз когда Саске замолкал, ждал и смотрел на него, чуть наклонив голову в бок.              Узумаки не стал донимать его вопросами, оставив насладится трапезой, потому что видел, с каким удовольствием Учиха набросился на карри, но говорил сам, потому что имел удивительный талант говорить, есть и не пренебрегать этикетом. Он по привычке не сказал ничего полезного, просто история, какой выдалась дорога до Кобе, и что он очень волновался.        — Всё будет хорошо, — неожиданно добавил Наруто, — мы справимся. — Надеюсь, — но надежда эта была равносильна той, с какой обращаются неизлечимо больные к небесам. — Знаю, что сложно доверять малознакомому человеку, но, — он поставил на стол руку, согнутую в локте, мизинец был отставлен в сторону, — придётся рискнуть. И тебе и мне. Я клянусь быть с тобой предельно честным и верить тебе в той же мере, в которой хочу, чтобы ты верил мне.       Учиха прежде никогда не клялся, тем более столь детским способом. Он привык полагаться на себя и на свою семью, которая теперь ничего не значила в потоке обстоятельств. Он не справился бы один, и сколько бы гордость не твердила об обратном, Саске нужна была помощь. Помощь кого-то вроде Наруто. Он не был азартным игроком, но порой нет выхода.              Сомкнув губы и прикусив их мякоть зубами, Саске поставил свою руку рядом и коснулся чужого мизинца своим. Рука Узумаки была тяжёлой, испещрённой тонкими шрамами, а у Саске та, какую ожидали увидеть у омеги — скорее крупная, чем маленькая, сильная, но мягкая, с длинными тонкими пальцами, и сцепив свой мизинец с чужим, он вложил в это движение силу, чтобы жест не казался слишком неуверенным, по-омежьи мягким. Учиха не собирался быть мальчиком, он будет мужчиной, чтоб и Наруто мог положиться на него.        — Я тоже. — Если я солгу, то проглочу тысячу иголок*. — И отрежу себе палец.       И если Наруто от него отвернётся, то Саске точно потребует с него мизинец. * Доя — гаи — бедные районы Японии, где бедняки могут снять самое дешёвое жильё. Близко к значению слова «трущобы». * 25 японский = 40 европейский размер обуви. * «Небеса и ад» — «Heaven and Hell» альбом группы «Black Sabbath» 1980 года. * Юбики ригэнман — японская традиция, связанная с обещанием.