Башня из слоновой кости

      Дорога до Токио была длинной. Длиннее, чем Саске себе представлял, когда Наруто сказал ему «шесть часов почти прямо». Они выехали той же ночью, хотя Учиха не спешил собирать вещи, даже порой ловил себя на том, что намеренно медлил, чтобы оттянуть момент прощания с родной землёй. Ему не было грустно, скорее, он просто боялся что-то менять, цепляясь за последнее знакомое в своей жизни. Вещи, обувь, предметы личной гигиены — он отрывал каждый предмет от своего места так, будто его удерживали корни. Всё прирастало к поверхности отельной мебели, цеплялось за неё, олицетворяло желание бросить всё к ногам, сесть в угол и ждать, когда ужасный сон закончится.       Наруто подгонял его, а Саске желал попросить его замолчать, потому что альфа его не понимал. Не знал, что такое прощание, что такое траур по городу. Не понимал, что каждый раз, когда Саске смотрел в окно, на город, то вырывал у него кусок жизни, отбирал воздух и ветер, без разбора ласкающий каждую постройку. Учиха своим прощанием отбирал у Кобе дыхание. Он не сможет больше любить его, не сможет больше вдыхать его, потому что Кобе умрёт. По крайней мере, для него.       Они ехали молча. Саске смотрел на дорогу, Наруто тоже, иногда зевал, прикрывая рот тыльной стороной ладони, потому что было скучно. Играло радио — какой-то лёгкий попсовый мотивчик, который оседал в голове, и глупый текст песни про дождь, любовь и сладкие моти*. Ночь стала гуще, темнее, оседая на землю пепельной массой, нанизываясь своей плотью на острозубые верхушки деревьев, и только более голубоватый горизонт, хранящий свет ушедшего дня, не позволял всему миру погрузится в непроглядную тьму. Дорогу было почти не видно, но звёздный след из квадратиков дорожной разметки, отражавший свет их фар, указывал путь. — Вы не устаёте так ехать?       Наруто предлагал ему поспать, но Саске упрямо отказался, потому что решил, что альфе будет легче, если рядом будет кто-то бодрствующий. — Я уже привык. Ты никогда не ехал так долго на машине?       Учиха покачал головой и постарался, насколько возможно, поменять позу. Впервые сев в машину, он ехал красиво, почти картинно, выпрямившись, сложив руки на колени и практически не двигаясь. Но чем дольше они ехали, тем ленивее становилась его поза. Проехав Осаку, он отодвинул кресло назад и развалился в нём, задрав ноги и уперев их в торпедо, конечно, перед этим спросив у альфы разрешение. — Мы редко ездили куда-нибудь далеко на машине. Обычно покупали билеты на поезд или самолёт, — Саске задумчиво накрутил на палец короткую прядь чёлки, — так быстрее. Я плохо переношу автомобили. — Разве? — Когда меня тошнит, по мне непонятно. — Сейчас тоже? — Наруто повернулся к нему, сощурившись, чтобы рассмотреть его лицо в слабом свете приборной панели. Саске отпустил прядь и коснулся пальцами щёк, чтобы прикрыть их возможную зеленоватую бледность, которую в темноте всё равно невозможно было разглядеть. — Чуть-чуть, но терпимо. — Я остановлюсь на ближайшей заправке. Перекусим и разомнёмся, хорошо?        Саске не ожидал, что посреди ночи на заправке будет весьма людно — ресторанчик был забит, а на парковке, рядом с машинами, спали путники в спальных мешках, похожих в темноте на сумки для мёртвых человеческих тел. Штиль сохранял чужое сопение над землёй.        Зал заполняли по большей части водители грузовиков; уставшие, бородатые, хрипящие низкими голосами. Они ели недалеко от них, и Саске часто оборачивался, чтобы оглядеть их, реагировал на слишком низкие прокуренные голоса, и когда нужно было идти в уборную, встал только вместе с альфой.       Немного того, немного сего — кажется, подросток переел, потому что не мог отказать Наруто, который таскал ему еду, подозревая, что его спутник всё ещё голоден, и, наверняка, считая, что худоба его — дело поправимое за раз. Саске не отказался даже от мороженого, которое взял на выходе с ресторанчика, а после лениво ел, смотря куда-то в небо, покрытое бледным узором полупрозрачных облаков, делающими его похожим на расписной потолок. Рядом, опершись локтем о стену, стоял альфа. Рука его, согнутая над головой, казалась нимбом. Она была обнажена, потому что ветровка была не надета, а небрежно наброшена на плечи, и этот четкий рельеф мышц, тёмный рисунок хвоста карпа, красиво задевающий косточку запястья, напомнил Саске время, когда он впервые разглядывал альфу, пытаясь понять, кто он. Учиха улыбнулся. Он решил, что Наруто — бандит, и не ошибся. Очаровательный бандит.       Опустив взгляд немного ниже, не останавливаясь на лице, омега посмотрел на его шею и легкое облачко тени под адамовым яблоком. Неосознанно он коснулся пальцами и своей шеи, чтобы убедиться, что его собственный на месте. Кадык Саске был более мягким и плавным, и когда он немного наклонял голову вперёд, то бугорок и вовсе пропадал под кожей, но у Наруто он был настолько хорошо виден и столь откровенно говорил о его половой принадлежности, что не нужно было лезть в штаны, чтобы убедиться в том, что в них можно найти. Заметив собственные пальцы, исследующие горло, Учиха одёрнул руку. Он временами думал о том, что желал бы быть альфой. Не из-за сексуальных предпочтений — он об этом даже не вспоминал — из-за статуса. Из-за отношения к нему окружающих; потому иногда завидовал Итачи и тому, как к нему обращались, а всё только потому, что он альфа. Сейчас — Саске считал важным себе в этом признаться — то, что он омега, играло ему на руку. Ничего из совершенного не получилось бы в другом случае.       Учиха лизнул подтаявшие сливки и вернул свой взгляд на шею Наруто. Из-под круглого ворота распахнутой рубашки вырывалось крайнее перо соловья. Он ещё не привык к татуировкам на чужом теле, и каждый раз, когда Узумаки стягивал с себя рубашку или футболку, его дыхание сбивалось. Он бы побоялся даже прикоснуться к ним.       Альфа неожиданно двинулся и достал из кармана портсигар. Его губы приоткрылись, и дыхание, что выпорхнуло оттуда, было благоухающим и ароматным — до этого он пил пряный американо со специями и мятой. Саске расстроился, что скоро их свежесть смешается с дымом сигарет, и следил за табаком, завёрнутым в тёмную бумагу, как за врагом. — Я Вас нервирую?       Рука с портсигаром замерла, и Наруто поднял на Саске удивлённый взгляд. — Ты о чём? — Вы зачастили с сигаретами, а говорили, что бросили.       Его взгляд смягчился. — Что ты, — он покрутил портсигар пальцами, — просто вредная привычка. — Тогда съешьте мороженое вместо этого. — Я уже поел, спасибо.       Саске протянул альфе свой рожок. — Но не моё. Можете попробовать. Правда, фисташковое я уже всё облизал, но со вкусом печенья почти нетронутое.       Учиха не собирался вкладывать в свои действия что-нибудь помимо простого желания поделиться своей едой и предотвратить прикосновение сигареты к губам, но Наруто неожиданно выпрямился, усмехнулся, спрятав взгляд за лучистыми от света фонаря ресницами, и отвернулся. Саске притянул выставленную руку обратно к лицу.       «Не хочет, ну, и ладно», — омега посчитал, что на этом их маленькая беседа канет в пустоту и пропадёт, будто её и вовсе не было, однако Наруто, повернутый к нему боком, ещё несколько раз прокрутил в ладони металлическую коробочку, а после всё же спрятал в карман, так и не достав сигарету.       Они возобновили путь, и в следующий раз остановились только в районе Сидзуоки, потому что Саске неожиданно начало мутить, настолько, что он не смог терпеть, даже до уборной добежать, а потому кое-как добрался до газона, прижимая пальцы к губам, чтобы его не стошнило на дорогу. Минут десять он стоял на подгибающихся ногах, держась одной рукой за живот, другой за ветку случайного померанцевого дерева, так кстати свесившего свои ветви через садовую ограду, и тяжело дышал, пытаясь успокоить свой организм. Шёпотом он обещал себе, что больше никогда так далеко на автомобиле не поедет, даже если будет что-то гореть.       Наруто предлагал выпить крепкий чай и немного пройтись, но Саске отказывался, а после того, как немного оклемался, всё же поспешил в туалет, чтобы облегчить желудок. Благо, заправка была весьма приличного вида, и уборная была чистая, так что особого отвращения склоняться над фаянсом не возникало. Но возникла неожиданная зависть к Гааре, который, кажется, даже ничем не пользовался, чтобы вызывать рвоту, просто открывал рот и… Легко, будто это было чем-то нормальным и необходимым, как дыхание, а Саске мучился, ибо его организм отказывался возвращать проглоченную еду. От пальцев он только кашлял, его пищевод сжимался где-то в середине, и в итоге он просто надышался едкой хлоркой, которая осталась в его лёгких, и при каждом выдохе, уже на улице, он чувствовал запах раствора.       Альфа был обеспокоен его тошнотой и далее старался ехать без изменений скорости, предупреждал о поворотах, чтобы Саске был к ним готов, купил несколько бутылок холодной воды и мешок кисло-сладких апельсинов. Учиха притуплял ими морскую болезнь.       Успокоив свой желудок, омега от усталости раскис. Хоть он и обещал не спать, но под конец пути всё-таки задремал, склонив голову набок и уперев её в пластиковую панель возле двери. Наруто выключил радио, как только дрожащие от усталости ресницы опустились на белые, тёплые щёки, и продолжал ехать в полной тишине. Наверное, Саске бы и вовсе не проснулся, живи альфа где-нибудь за городом, но по приезде в Токио, его разбудили сигналы машин, частые остановки у светофоров и множество голосов, сливающихся в ужасный гул. Кобе был большим городом, но с Токио ему было не сравниться, ни размером, ни высотой, ни теснотой в столь ранний час. — Мы будем дома через двадцать минут, — заметив, что омега открыл глаза, уведомил Наруто.       За спиной остались чистые леса, а впереди была каменная груда с острыми пиками высоток. Тумана не было, но воздух казался густым; вдохнуть полной грудью, как дома, не получалось. Конечно, Саске понимал, что Токио по-другому распоряжался пространством, и их дом, с широкими пролётами и длинными коридорами, был для этого места чем-то чуждым. Замкнутые кольца дорог, дворы внутри дворов, крепости внутри крепостей, каменные джунгли в истинном своём проявлении. Токио, величественный и одинокий, обрубком стальных штырей торчал посреди необъятной асфальтированной долины. И в каждой его черте, в каждой трещинке дороги виднелись следы бесконечных трансформаций: из старого рождалось новое, новое дряхлело и гибло. Ни один клочок земли не остался неизменным.        В сутолоке и шуме утреннего пробуждения Саске разглядывал прохожих, отвернувшись к окну и опустив стекло. Погода была безветренная, облака недвижно застыли в небе, но Учиха чувствовал течение, ведь в пульсирующий лихорадочной жизнью город проник стук нового сердца, забившегося средь окружающего его хаоса. Он видел Токио проездом, а теперь станет его частью, и хоть уже с вести о помолвке омега готовился к этому, всё ещё нервничал.       Он знал о доме Наруто ровным счётом ничего. Никогда не возникало между ними разговора о его расположении или внешнем виде, но, когда машина свернула на парковку, а Саске вышел на улицу перед её входом, он точно угадал здание, куда после они направились с сумками наперевес. Это была новенькая многоэтажка странной формы с небольшим подъездом, где все почтовые ящики были доверху забиты корреспонденцией. Наруто на свой ругнулся, сказав, что посмотрит его, когда проснётся, и пошёл по лестнице, проигнорировав лифт. «Всего-то четвёртый этаж» — сказал он. Саске альфа с собой идти не заставлял, наоборот, предложил воспользоваться лифтом, но омега предложение проигнорировал, двинувшись, как и Ликёр, хвостиком за Узумаки.       Дверь в его дом отличалась от других — большая, массивная, на крепких петлях и открывалась двумя ключами, которые Наруто долго искал в глубоких карманах спортивных штанов, придерживая свой рюкзак зубами. Только Саске протянул руку, чтоб его забрать, альфа замычал, отпустил рюкзак на сгиб предплечья и, достав ключи, отпер дверь, пропуская подростка вперёд. Саске шёл как кот, которого впустили в новую квартиру, — неуверенно, мелкими шагами, постоянно оборачиваясь назад, чтобы убедиться, что Наруто идёт за ним.       Внутри всё пахло мужчиной. Стены с кирпичной кладкой, деревянная мебель с яркой обивкой, пол — всё впитало в себя терпкий запах ветивера, и Саске, внёсший с собой утренний запах улицы, был окружён своеобразным коконом. Он медленно начал таять, и его хватило лишь на несколько минут прежде, чем запах альфы лёг и на его кожу. Учиха поправил волосы, обернувшись к Наруто, который оставил сумки у двери и просто следовал за ним. — Тут, — он ещё раз огляделся, — уютно.       Альфа расправил плечи. Его взгляд остановился на волосах, сначала собранных на затылке, а после отпущенных. — Я рад. Чувствуй себя, как дома, — а после, отвернувшись к лестнице, добавил, — спальни наверху.       Саске последовал за ним. Внизу был зал, совмещённый с кухней, и небольшая уборная, а на втором две спальни, разделённые ванной комнатой. Небольшая квартира, особенно, по сравнению с фамильным домом Учиха, но омеге она нравилась. Он не любил слишком много пустого пространства или показную роскошь, а его комната была единственным местом, где он ощущал уют и обособленость от всего остального мира. Его маленькая территория.       Дом Наруто был другим — Саске прикусил губу в задумчивости — живым, что ли. Не таким как в мечтах — грандж мало кто считал подходящим для квартиры, а таким, каким надо, таким, каким подходил бы своему хозяину. Наруто жил в этих стенах, и всё об этом говорило — и фотографии на стенах, и цветок с оставленной рядом лейкой, и плед, поддетый неаккуратным движением. В ванной неаккуратно висело полотенце на перекладине душевой, а рядом с умывальником была оставлена пенка для бритья. Дверь в комнату альфы была приоткрыта, и проводив своего спутника до неё, альфа по-мальчишески дёрнулся и пихнул её ногой, чтоб закрыть: «я не прибрался». Вторая комната была гостевой и почти пустой: кровать, тумба, шкаф, и много свободного пространства. Скорее всего она была рассчитана на скорое переоборудование, например, к приезду Саске, когда их свадьба всё ещё должна была состояться. Омега замер и посмотрел в спину впереди идущего мужчины.       Он не задумывался об этом эти пару дней, но… Почему Наруто ему помогал?       Они не были близкими друзьями, пока общались по телефону, может, просто друзьями, но не больше. Любовных отношений между ними не возникало — хоть Саске в этом не разбирался, но нечто подобное он бы точно заметил. Наруто упомянул при их первом разговоре в кафе, что Фугаку просил позаботиться о младшем сыне, но сам же Узумаки признался, что не понял, к чему была эта просьба. Может, просто считал себя причастным к произошедшему и просто пытался помочь подростку в беде? Саске прикусил губу и вновь потрепал кончики волос. Во всяком случае, Учиха должен был его отблагодарить, правда… Кроме себя у него ничего с собой не было — ни денег, ни знакомств, ни наследства, с его-то положением. Он слишком сильно дёрнул себя за прядь, и этот жест отозвался тупой болью в виске, который он, шикнув, потёр, убирая волосы за ухо.       «Думаю, заниматься сексом не больнее». — Сейчас я найду постельное бельё и застелю, — покачиваясь, альфа открыл шкаф. — Что Вы, я сам застелю. Вы уставший.       Проверив верхние полки, Наруто присел на корточки, чтобы проверить нижние ящики, и судя по выражению его лица, то, что он намеревался там найти, на своём месте не лежало. Один ящик, второй, третий. Каждый закрывался всё с более и более громким звуком. Он ругался про себя, упоминая, кажется, имя сестры, а после, приподняв брови в выражении глубокой вины, посмотрел на Саске и, наклонив голову немного в бок, на выдохе спросил: — Прости, — его голос снизился от усталости и теперь был похож на утробный рык, — ты не против и в этот раз поспать со мной?       Подросток покачал головой. — Я уже почти привык.       Саске до этого почти никогда ни с кем не спал в одной постели. Всего-то пару раз с братом, когда в Кобе бушевали грозы — испуганный мальчик бежал к Итачи и делал вид, что просто хотел поиграть, а не убегал от дребезжащих стёкол. Старший брат тогда его милосердно принимал, а после, на утро, жаловался, что его «глупый отото» очень беспокойно спал и всю ночь бил его ногами.       Саске улыбнулся, вспомнив обиженное выражение лица маленького Итачи. Он был очаровательным ребёнком, особенно, когда был чем-нибудь недоволен: хмурился, сведя тонкие аккуратные бровки, выпячивал нижнюю губу и дул щёки. Сейчас Саске спал спокойно, меняя позу не больше двух раз за ночь и при этом каждый раз просыпаясь — то ли от того, что привык чутко спать, то ли потому, что на уровне подсознания понимал, что рядом с ним лежит ещё один человек. Наруто тоже не крутился. Ложился, на бок, обнимал что-нибудь, край подушки или одеяла, и засыпал. В какой позе Саске с ним прощался перед сном, в такой обычно и находил при пробуждении, если, конечно, умудрялся встать раньше альфы.       Наруто оставил его в коридоре, поспешив в спальню и закрыв за собой дверь, будто если бы омега увидел там беспорядок, то получил бы право его по этому поводу отчитать.       Саске сделал неуверенный шаг к чужой спальне и прислушался к звукам, доносившимися через щели дверного проёма. Утренний рассеянный свет уже просачивался в окна и коридор, скользил по полу и стенам, но ещё не нагревал, и Учиха стоял, подставив под холодный луч ладони, которыми ловил микроскопические пылинки, горевшие от прикосновения солнца. Новый день, первое утро в новом городе, и он вновь будет спать в новой постели.       Саске коснулся пальцами стены коридора, ощупал её неровность, шершавый рельеф кирпича, а после, прикусив кончик языка, два раза постучал. Костяшки, отвыкшие от ударов, тут же покраснели, омега спрятал их в ладони другой руки, чтобы собственное тепло их исцелило. Стена молчала. «Тук-тук» — неожиданно пронзило коридор. Сердце подростка пропустило удар.       Скрипнули петли, в коридор выглянул альфа и, улыбнувшись, поманил его рукой. — Всё, можешь заходить, — заметив нервный взгляд омеги в стену, его улыбка тут же растаяла, — ой, прости. Это был я. Вот.       Наруто ещё раз ударил. Звук был такой же. — Вам не за что извиняться, — Саске погладил грудь, успокаивая себя, — это я задумался. — В моих стенах никто не живёт, а даже если, — то я неплохо надираю задницы.       Улыбнувшись мужчине, чтобы успокоить его, Учиха поправил выпавшие из-за уха волосы, вздыбленную чёлку и неуверенно перешагнул порог его комнаты. Он будто ступал по горячей земле, под которой совсем неглубоко плыла густая лава — настолько аккуратными и неторопливыми были его движения. Он волк, забредший на чужую территорию, и страшащийся получить немилость за какой-нибудь неприятный взгляд на окружавшие его вещи.       В комнате было темно, тепло, и не очень много свободного пространства, но много мест, где можно было спрятаться. Повсюду лежали вещи альфы, в естественном жесте сброшенные с плеч, с бёдер, выставленные из карманов, и на каждом — странная невидимая, но ощутимая метка принадлежности. Вот листы, на которых он писал, майка, которую он носил, закрытый ноутбук, которого он касался. В нежной полутьме всё источало тайну, даже порог, хранящий воспоминания о каждом, кто пересекал горизонт личного пространства Наруто, зеркало всякого, кто в него смотрелся. Все вещи запомнили окружавшую мужчину ауру, прикосновение его тела, исходивший от него запах. Особенно кровать.       Тишину спальни нарушил тихий шорох одежд. Они раздевались молча; от усталости, от некоторой неловкости. Саске старался стянуть с себя одежду как можно быстрее, чтоб это не стало похоже на какой-то неторопливый ритуал оголения. Сначала батник, потом джинсы и носки — это всё он бережно сложил на стул возле рабочего стола, не из-за того, что был излишне скрупулёзен и не мог просто повесить всё на широкую спинку, просто тянул время, чтобы взобраться на кровать только после Наруто. Как и в отеле, Узумаки лёг справа, Саске слева, и пожелав друг другу доброй ночи, хотя было утро, они отвернулись — мужчина к рабочему столу, подросток к стене, на полке которой красовались фотографии.       Учиха был уставшим, он ощущал себя под завязку напичканным свинцом, точно в него спустили полную обойму тяжёлых пуль, но веки были лёгкими, почти невесомыми, и потому закрытыми их держать не получалось. Малейший вдох, шорох, звук, донёсшийся с улицы, заставлял их вспорхнуть, а взгляд устремиться вслед за тонкими лучами, пробивавшимися через задёрнутые шторы.       Саске хотел заснуть, но не мог. В его груди клубились пары волнения, и выдыхая, он приводил в беспокойство всю остальную комнату. Но Наруто спал, и заснул достаточно быстро — альфа всегда засыпал первым, не важно насколько он был взбудораженным перед тем, как лечь в постель. Всего минут двадцать — и его дыхание выравнивалось, становилось медленным и редким, а лицо умиротворённым.       Саске слушал тихое сопение и гулял взглядом по потолку. К нему вернулись воспоминания, вернулись переживания и глупые мысли, мешающие перед сном. Он представлял себя здоровым, своих родителей живыми и свадьбу состоявшейся. И так, и путём, который он прошёл, он всё равно оказался в Токио, и стоили ли его прежние переживания такой цены? В это утро он считал себя на полгода моложе, глупым и излишне беспокойным. Может, если бы он вёл себя по-другому, то по-другому бы сложилась и его судьба.       «И всё равно здесь» — ироничная улыбка очертила его губы, — «все дороги ведут в Рим. А все мои судьбы ведут в постель к Наруто».       Будто отозвавшись на эту мысль, альфа рядом завозился, перекатился на другой бок, и вытянул руку вперёд по привычке, пытаясь подмять что-нибудь под грудь. Саске замер. Наруто спал — может, не очень крепко, но спал, и в ладони, которая касалась его плеча, не было ничего, кроме мирного покоя. Омегу не трогали, не ощупывали, и пальцы не пробирались под его нательную майку; он расслабленно выдохнул. В этом контакте не было ничего страшного, более того, Саске был уверен, что, проснувшись, Узумаки наверняка поспешил бы отстраниться и попросил бы прощения за то, что залез на его сторону. Его. Учиха аккуратно почесал лоб. Здесь всё принадлежало Наруто — и кровать, и одеяло, и подушка, для сонного альфы даже тело рядом было его.       «Может, не совсем в постель. Завтра я буду спать отдельно.»       Но не завтра, не послезавтра этого не случилось. Саске каждую следующую ночь засыпал в кровати Наруто — альфа на это никак не влиял, просто не запрещал. Конечно, подросток не входил в чужую комнату без приглашения, но под вечер, когда Узумаки был занят, жалуясь на скуку, приходил к нему, ложился рядом и смотрел, как он работал. Молча смотрел, чтобы не отвлекать, и во внимательном молчании засыпал. Больше случайно, чем намеренно. Наруто ничего об этом не говорил, просто накрывал его одеялом и ложился рядом, а утром, перед уходом, будил только для того, чтоб сообщить о том, что он идёт на работу.       Омега сразу вставал и на носочках — пол был холодный, а тапки он по привычке забывал в отведённой ему комнате — выходил в коридор, пытаясь подловить Узумаки на пороге, чтобы нормально поздороваться, а не сонно бормотать нечленораздельные звуки. Но Наруто всегда успевал выходить, и Саске заставал лишь щелчок от поворота замка.       Он был предоставлен сам себе до вечера. Предоставлен скитаться по квартире и плеваться в потолок от скуки. Ему разрешали трогать ноутбук, ему разрешали наводить беспорядок, Саске вообще был ограничен только стенами, но ему не хотелось ничего, кроме ответов. Их не было, и омега часто находил себя печальным от этого. Иногда он заворачивался в тёплое одеяло, и пересиливая жар желанием закрыться от мира, долго сидел без движения, иногда дремал и просыпался уже усталым. День тянулся бесконечно долго, сколько бы омега не рассыпался проклятиями. Ни одно из них не ускоряло движение часовой стрелки.       В первый день он разглядывал обильное количество фотографий на стенах, бережно вставленных в рамки и подписанных чёрным маркером в углу. Наруто с щенком добермана, с друзьями, возможно, где-то с семьёй — из знакомых на фото был только господин Нара, и тот не в костюме, а в кожанке и с вечной зубочисткой в зубах. На одной фотографии они где-то в лесу, на другой в офисе, на третьей с какой-то девушкой: красивой и стеснительно улыбающейся. Набросив куртку на плечи, она садилась на мопед альфы (Саске видел его на других фотографиях), как Одри Хепбёрн в «Римских каникулах». У нее была счастливая улыбка, серые глаза, обращённые к Наруто, полные скулы, беспорядочно разбросанные волосы. Учиха почесал висок, глядя на неё. Либо альфа не замечал её симпатии, либо имел основательное «нет» на отношения с ней. Прикусив губу, он шёл к другим фотографиям, выискивая на них что-нибудь занимательное. Фотографии закончились уже через час, как и всё интересное для него.       Ему ничего не запрещали, но от этого он не знал, чем себя занять. Если бы Наруто ткнул пальцем в духовку и наказал к ней не подходить, подросток хотя бы знал, чего хочет — готовить в этой самой духовке. Готовить назло, чтоб его отчитали, чтоб при прикосновении к ней, он оборачивался с опаской назад. Ему не хватало внимания, и единственный человек, который мог ему это внимание предоставить, возвращался достаточно поздно — по меркам Саске — домой. Он встречал Наруто у порога, и всего за два дня научился отличать шаги Наруто от каких-либо чужих. Собственно, он был единственным в этом подъезде, кто игнорировал существование лифта. Альфа улыбался, если Учиха оказывался перед дверью, когда он её открывал. Они немного говорили, после ужинали, и даже во время еды Саске в непривычной для себя манере вынуждал Узумаки говорить, после отступал, когда он был занят.       Поджидать, пока альфа освободится было довольно утомительным занятием. Нужно было выманивать мужчину из его комнаты. По вечерам (а его вечер — от восьми до одиннадцати ночи) он всегда был чем-то занят, а Саске погружён в задумчивость. Он маячил перед дверями в коридоре, чтобы его позвали, а когда входил, то делал вид, что не понимал, зачем был приглашён. На самом деле Учиха ничего не делал, просто занимал место, вытягиваясь на постели и слушая равномерное щёлканье клавиш ноутбука, то зевая, то ухмыляясь, то что-то бормоча себе под нос, при этом, когда в своих редких монологах обращался к альфе, то забавно шевелил пальцами, как бы стараясь показать этим, что его скуку невозможно выразить словами — настолько она велика, что даже Саске со всеми своими способностями терял красноречие.       Часто, когда Наруто был особенно занят, подросток смотрел в окно и глубоко вздыхал. Если шёл дождь, то его раздражали крупные капли, барабанившие по стеклу, если сияло солнце, то ругался на ослепительный свет.       «Ебучее солнце», «ебучий дождь», «ебучее ничего» — он ругал всё, когда особенно сильно уставал от бездействия. К тому же этот «ебучий ноутбук», эта «ебучая погода» и эта «ебучая работа» Наруто вконец подорвали его терпение. — Я, правда, сейчас не могу, — говорил альфа, — я сорвался с дел и теперь должен всё восполнить.       Саске понимал, и потому ругал всё, кроме мужчины. Ему всё же доставались разговоры и ночи рядом с ним. Во сне Наруто не говорил, но он всё равно его чувствовал, и одиночество отступало. Иногда альфа сопел, иногда крутился, совсем редко закидывал на омегу руку — ничего такого, он, правда, спал, да и сам этот жест мало походил на объятия. Учиха не скидывал её, даже когда Наруто придвигался ближе, упирая лоб в голое омежье плечо. Мужчина ему не мешал, и пока он не провалился в глубокий сон, Саске чувствовал своей кожей трепет его век и загнутых кверху ресниц. Если у альфы пощипывало в носу, а сонная слабость не позволяла ему пошевелить рукой, то он тёрся носом о сползшую с плеча лямку, нежно толкая омегу головой, словно теленок. Учиха никогда не подумал бы, что альфа мог выглядеть таким мило — домашним. Одно случайное движение, одно глухое слово могли разрушить картину человеческой уязвимости, сделать железной воздушную плоть. Порой волна нежности, хлынувшая из сердца, неожиданно для самого Саске омывала его руки, и он касался загорелого лица — несильно, еле –еле кончиком пальца. Обычно он касался носа.       День за днём, одна занятость за другой, и только в воскресенье Наруто остался дома и проспал почти до полудня. Саске ждал его в зале, на диванчике, пустым взглядом уставившись в телевизор. Он снова скучал. На улице тепло, солнечно, а дома прохладно от кондиционера. Тихо, шумел только телевизор, и в голосах актёров утонул чуть слышный шорох шагов, и потому, когда Наруто с ним поздоровался, подойдя со спины, омега дёрнулся. — Доброе утро, — альфа по-доброму улыбнулся и потрепал его за плечо, — как спалось? — Нормально, — Саске отвернулся к телевизору. В последнее время он на всё отвечал «нормально», будь то вопрос о самочувствии или «где находится Ликёр».       Ликёр. Учиха не любил оставаться с псом наедине. Иногда Наруто забирал его с собой, а иногда оставлял дома, и тогда омега держался от добермана на расстоянии. Если случалась возможность закрыть его где-нибудь, то он так и делал, конечно, ненадолго, Саске не бессердечный, но когда выпускал, то тут же поднимался в «свою» комнату. — Точно? Ты сегодня встал в половину седьмого, — Наруто отошёл к плите, чтобы сварить себе кофе. — Я Вас разбудил? — Я почти сразу же заснул.       Саске не плохо спал, просто мало, потому что не уставал в нужной мере, и его организм отвергал сон как ещё один способ отдыха. — Это хорошо. Я просто не мог больше валяться, — он щёлкнул кнопкой пульта и выключил телевизор, продолжая смотреть в тёмный экран, — стало ли известно что-нибудь обо мне? — Пока нет, — звякнула турка, опустившаяся на стеклянную поверхность. — А когда будет? — Саске, — омега не поворачивался в сторону Узумаки, но прекрасно чувствовал, что тот на него смотрит, — такого рода вещи за день не решаются. Расследование занимает некоторое время. — Тогда я сам должен что-нибудь сделать!       Наруто цокнул, упоминая чертей. — Единственное, что ты можешь сейчас сделать, это подождать. — Я устал ждать.       Натянув плед на ноги, Саске вновь закрылся им от мира. — Что конкретно ты от меня хочешь? — Не знаю, — он откинулся на спинку, — не знаю и не могу ничего придумать. Тоска смертная. Когда из-за болезни родители держали меня дома, было точно так же. Ничего и редкие разговоры с Вами. Всё. — Ты можешь спокойно развлекать себя, — Альфа отошёл от плиты и облокотился на барную стойку, отделявшую зал от кухни, — мой ноутбук в твоём распоряжении, пока я на работе. — Не люблю пользоваться чужими вещами. — Хочешь свой?       Омега покачал головой слишком сильно, его волосы разметались по плечам, выбившись из невысокого хвостика, а в висках зашумело. — Тем более не хочу.       Альфа тяжело вздохнул, хлопнул в ладоши, а после, сняв с плиты турку, чтобы кофе не сбежал, подошёл к диванчику и сел рядом. — Ты капризничаешь, — то ли спрашивая, то ли утверждая, произнёс Наруто. Было сложно понять по его интонации. — Нет, — Саске выпрямился. Капризы были уделом детей, а он просто был недоволен медленным течением дел.       Его распирало от собственного бессилия. Оно казалось материальным, живым, обхватывало его горло плотной петлёй и тянуло к потолку, медленно-медленно отрывая от земли. Его шея не сломается, но рано или поздно он просто задохнётся. — Но, — он опустил тон своего голоса, чтобы мужчина не посчитал его слова претензией, — я и раньше сидел один в комнате. Это чем-то разбавлялось: родителями, соперничеством, школой… — Хочешь в школу?       Саске не ответил, но по его лицу, закрывшемуся в тени чёлки как бутон дневного цветка в сумерках, было всё понятно и без слов. Он опустил плечи и не смел повернуться к альфе, потому как слишком много от него требовал. Наруто многое мог, но не всё; не мог вычеркнуть его прошлое, не мог сделать так, чтоб от омеги все отстали — полиция, врачи, Итачи в конце концов. — Я посмотрю, что можно сделать.       Но он пытался, и Саске был ему за это благодарен.       Фотографии документов ничего не дали — Учиха перечитал их вдоль и поперёк, выискивал имена, непрошедшие сделки, следы их возможных долгов, но нет. Всё было достаточно чисто. Просто ценные бумаги, которые хранились должным образом. Мужчина, читая имена, сказал, что некоторых знает, но они конфликтов с Фугаку точно не имели, и вообще навряд ли трагедия произошла из-за невыплаченных сумм. Якудза предпочитали возвращать свои деньги, а не просто так избавляться от должников.       Оставался Итачи — решил Саске, ибо всё исходило от него и к нему возвращалось. Только у него были причины устраивать беспорядок, только ему нужен был живой брат, только ему могла так легко открыть дверь Микото. Но у него было алиби, как говорило следствие, и судя по всему, подтверждённое. Правда, если свидетелями его присутствия выступали якобы «друзья», то они с лёгкостью могли просто соврать, поддавшись его чарам убеждения. Всякий раз, когда омега убеждался в его вине, он умерял усердие и полусонный закрывал глаза, пряча лицо в ладонях. Затянувшиеся цепи выводов приносили ему страдание, и думать, о чём думал Итачи, Саске не смел — иначе бы немедленно схватился за нож. Чем длиннее становились цепи, тем меньше в нём оставалось тепла, тем острее становилась горечь, и брата хотелось похоронить точно так же, как родителей — чтобы он ушёл с миром, и чтоб с ним можно было окончательно расстаться.       Шкатулка лежала на дне рюкзака, с которым Учиха приехал в Токио, всё ещё целая, но более ни разу не тронутая. Она требовала огня и уничтожения, она отравляла своим присутствием воздух, но Саске никак не мог к ней приблизиться и что-нибудь предпринять, так как разводить костёр в доме было слишком опрометчиво, а просить Наруто избавиться от неё он считал неправильным. Это его счёты с братом. «Счёты» — подросток взъерошил собственные волосы, — «может, он просто влюблённый идиот».       Слово «идиот» при мысленном образе Итачи вызывало отторжение. Кого — кого, а брата он идиотом даже в порывах злости не считал, а потому его одержимость собой совсем не понимал.        Тем же воскресеньем, сидя с альфой за столом во время ужина, он задумчиво поглядывал в сторону рюкзака, а на встречный вопрос отмахнулся, что просто волнуется, что мог что-то забыть в отеле. Наруто, может быть, ему поверил, а после поинтересовался, чем омега желает заняться, пока сидит дома, и есть ли у него хобби.       У подростка не оставалось на него времени, пока он был дома, но это не значило, что он не искал себя и способ приобщиться к чему-нибудь высокому. И тогда он начал писать, но предложения, короткие и сухие, не отзывались колокольчиками в сердце, они были пусты и бесчувственны. Он хотел гитару, но испугался, что струны порежут ему пальцы. Он стал рисовать, и тогда в нём что-то зашевелилось, хотя сначала не мог закрашивать, не вылезая за края. Это была страсть, это было то, что ему нравилось, и Саске попросил у Наруто блокнот и несколько карандашей.       Следующим вечером Наруто вернулся раньше, чем возвращался до этого. Учиха успел добраться только до лестницы, когда услышал привычное уже «я дома», и увидел, как из угла прихожей с силой кинули куртку в сторону дивана, не в порыве злости, а в порыве окрылённости, когда любая вещь теряла своё место и теперь принадлежала миру — альфа непривычно раздевался по дороге. Первая туфля была оставлена в коридоре, а вторая уже в зале возле барной стойки, и всё так естественно, будто они всегда там лежали. — Иди сюда, мой цветочек, — в этом не было ничего милого, у Наруто на окне росла ужасно привередливая азалия, которая начинала чахнуть от любого косого взгляда. Саске надулся. — Не пойду.       Стоя у первой ступеньки, альфа протянул к нему руку, приглашая спуститься. — Не вредничай. — Я не вредничаю, просто отлично слышу и отсюда. — Спускайся, у меня альбом, книги и вино.       Саске хмыкнул. — Набор сопливой школьницы, — но, будучи заинтересованным, омега всё же попытался разглядеть пакет в руках мужчины и спустил одну ногу на ступеньку ниже. — А вот и нет, — Наруто приподнял его, заметив взгляд, — сопливые школьницы вино воруют, а я купил со скидкой постоянного клиента. Вдобавок, у меня весьма хорошие новости.       Саске сдался и лениво направился вниз, про себя считая ступеньки, чтобы побороть воодушевление и оставаться внешне спокойным — мало ли какие разочарования могут принести хорошие новости, не способные совершиться. Наруто его скептицизма не разделял и был весьма весел, однако, когда пришлось всё объяснять, стал серьёзнее. — Думаю, — начал он, доставая из пакета альбом, — нам следует всё же завершить начатое. Я поговорил с одним моим… Коллегой, — на это слове он ухмыльнулся набок, — и он сказал мне, как будет легче. Мы можем всё же расписаться, и тогда ты будешь считаться почти совершеннолетним. Опекун тебе будет не нужен, а все дела с документами и прочей ерундой мы сможем решать только вдвоём. Возьмёшь мою фамилию, и найти тебя будет тяжелее, пока я не разберусь с произошедшим, естественно. Более того, это временные меры, после того, как всё закончится, можешь вернуть себе фамилию клана. Вот. А, точно, — он улыбнулся шире, — этот коллега сказал, что поможет устроить тебя в частную школу после этого. — Спасибо, — Саске растерянно цеплялся пальцами за край барной стойки, пытаясь найти себе занятие, — то есть, снова свадьба? — На этот раз просто роспись. Организовывать всё по новой займёт очень много времени. — Вам это не помешает? — он покосился на фотографию с «Одри». — А должно? На моих делах брак не скажется, а личная жизнь… Скажем так, если бы у меня кто-нибудь был, то изначально никакая свадьба не готовилась бы.       Это было логично. Учиха отчасти успокоился. — А полиция? Это прямое доказательство, что вы замешаны в моём побеге. Я не хочу, чтобы моё положение Вас задело. — Поверь, — Наруто отмахнулся и добавил, вероятно, не впервые в своей жизни фразу, что стала звучать как старая шутка: — ко мне полиция лезть не станет.       Тон мужчины был уверенным, и говоря об этом, альфа не запнулся, не спрятал взгляд. Ответ прозвучал естественно, как факт, и потому омега не усомнился в его искренности, более того, Узумаки всё ещё не умел врать. — А чем именно Вы занимаетесь? Ну, как якудза.       Стоило словам слететь с губ как на кухне воцарилась тишина. Голубые глаза скрылись за ресницами, а брови расслабленно опустились, так как улыбаясь, мужчина имел привычку их приподнимать. — Я обещал, что не буду тебе врать, — отложив в сторону купленный сыр, Узумаки закатал рукава тонкого свитера, и омега ожидал, что за этим жестом последует ответ, но прозвучал вопрос: — но ты уверен, что хочешь знать?       Тёплый, как дыхание камина, аромат ветивера, незамутнённый взгляд васильковых глаз и спокойствие, источаемое крепким телом — Саске привык к такому Наруто, через раз обращался к нему на «ты» и доверял, как когда-то верил самому родному для себя человеку. Он понимал, всеми своими клетками ощущал, что Наруто не такой хороший, каким бывал наедине с ним, но продолжал верить в чудо. Наверное, то, чем отплатил альфе Учиха, — почти невыносимое бремя святости на плечах, исписанных ирезуми*. В прозрачном взгляде не было фальши, короткие золотые волосы острыми прядками падали на лоб с какой-то продуманной обреченностью шипов тернового венца; Саске вновь кусал губы, потому что все грехи Наруто под умоляющим взглядом подростка вдруг превратились в россыпь белых роз.        — Нет, не хочу. *Моти — японские сладости. *Ирезуми — название японских татуировок, которые носили члены кланов якудза.