Башня из слоновой кости

      Регистрация брака была назначена на третий день мая, на солнечную и тёплую его декаду.       День за днём, ночь за ночью — сутки для Саске перестали что-то значить и превратились в простые бумажные листы календаря, которые он отрывал в порывах безнадёжных скитаний по квартире. Май был близко, но недостаточно, чтоб до него можно было дотянуться. Он всё ещё скучал, пока Наруто не было дома, и занимал себя, чем мог, — готовкой, уборкой и йогой, чтобы снять усталость с тяжелевших к вечеру плеч. Ни с одним занятием у него ничего не сложилось, где-то вина лежала на нём, где-то на Наруто, где-то на жизненных обстоятельствах.       Готовил он отвратительно и признал своё поражение в схватке с продуктами в первом же раунде. Блины были совсем на блины не похожи — ни один не получилось перевернуть, не порвав и не скатав. Впустую потраченный литр молока — он боролся до конца — был забыт и выброшен в мусор, более того, Саске так и не признался куда его дел, когда Наруто спросил. Может быть, альфа обо всём догадался, а может нет, во всяком случае омеге доверяли только нарезку салата.       Саске убирал, пока никто не видел. Мыл полы, протирал полки — ему было не в тягость, учитывая его болезненную чистоплотность. После обеда — быстро мыл посуду и убирал её в буфет; прочитанную газету аккуратно складывал и клал на полку; постиранную одежду тут же отглаживал и прятал в шкаф. Всё ради приятного удивления альфы, когда он собрался бы убирать на выходных и понял, что в этом уже нет надобности, но этот чудесный день так и не настал. Наруто застал его со шваброй на лестнице, и вместо благодарности альфа кинулся её отбирать, причитая что-то про то, что Саске — гость и свято обязан ничего не делать. — Я почти что квартирант, — возразил Учиха и спрятал её за спину, — просто мне платить нечем. Я могу убирать. — В смысле «платить»?       Наруто встал на дыбы. Он завёлся слишком легко, будто этим утром очнулся, уже предвкушая ссору — глупый спор по поводу уборки, которую принято перебрасывать друг на друга, а не отрывать зубами. В споре альфа входил в раж — казалось, его уже не остановить. Он был подобен коню с острым колером*, и единственный способ его остановить — это пристрелить на месте. Медленно поворачиваясь, Наруто отдавался эмоциям, как отдаются солнцу, подставляя все тело его лучам. Он не стал угрожающим, потому что перед ним стоял Саске, но плечи его слегка расправились. В каждом его следующем шаге по лестнице чувствовалась звериная, более мощная, более мускулистая, но менее стремительная, нервная гибкость. Свет под хмурым небом, просачивавшийся сквозь испанские жалюзи окна рядом с лестницей, прочертил на светлых волосах мужчины полосы. — Отдай, — Наруто протянул руку вперёд, поднялся ещё на одну ступеньку, и Саске пришлось сделать шаг назад, — я ведь всё равно заберу. — А Вы попробуйте, — провернув швабру в руке, как яри, омега отвёл её назад как можно дальше, — Вы сказали, что я могу брать всё, что захочу. — Я не думал, что ты возьмёшься за уборку! — Мне она нравится. Я чувствую себя как дома. Наруто расслабил плечи.        — Сиди, смотри телевизор, играй в игры… — Как белоручка? — Саске заправил за ухо выпавшую от нервного движения головой прядь. — Я не хочу сидеть здесь так, для красоты. — Красиво сидеть тоже нужно уметь.       Учиха не понимал, почему альфа так беспокоился — он разрешал ему всё: Саске мог копаться в его вещах, рыскать по углам, изучать его документы. — Если мне не разрешают убирать в этом доме, то я пойду к соседям.       Учиха не желал казаться капризным, потому что искренне не считал себя таким, не желал отягощать чем-нибудь альфу, устанавливать в его доме свои правила, но это упрямство требовало свершения. Он обогнул альфу, увернувшись от руки, которая намеревалась его обезоружить, и после, когда Наруто оказался позади, быстрым шагом направился к двери. Не замедляясь, ни останавливаясь, чтобы обуться, потому что и то, и другое, показалось бы слишком демонстративным, несерьёзным. Если бы Узумаки его не остановил, он бы действительно вышел за дверь и постучал к соседям.       Ему разрешили гладить. Наверное, это был глупый повод радоваться, но Учиха был впервые в высшей степени доволен за последние несколько недель. Правда, стирка случалась слишком редко, чтобы этим можно было заниматься ежедневно, но раз в неделю, обычно в субботу, Саске старался выстирывать всё, что возможно. Наруто ему не запрещал, хотя явно был не в восторге от уборки на выходных, в которой ему приходилось участвовать только потому, что Учиха был занят, а сам смотреть телевизор альфа не хотел. Узумаки был мягким с ним — Саске вовсе перестал его бояться, перестал опасаться резких движений, его плохого настроения в редкие дни, рисунков его татуировок, которые с каждым днём выучивал всё лучше и лучше. Вечера они обязательно проводили вместе — душные, жаркие вечера, пропахшие тяжёлыми парами Токио и крепким ветивером. Их разговоры полушёпотом в слабом мерцании телевизора стали практически дружескими, и их плавное течение прерывалось лишь обращением «Вы».       Саске стеснялся обратиться к альфе, как к своему другу или ровеснику, однако всё его стеснение стало ограничиваться лишь этим. Они ели вместе, вместе гуляли, ходили в магазин, делили постель. Саске в выделенной ему комнате совсем не мог заснуть из-за шумных соседей. И ладно, если б это были разборки, или, например, бытовой шум: грохот посуды, поздняя уборка, хнычущие дети. Нет, это был скрип икеевской кровати — так дёшево отзываться на каждое движение на ней могла только она. И вроде как Учиха спокойно относился к чужой жизни и к физиологическим потребностям, считая свою боязнь смотреть порнографию личными предубеждениями. Однако откровенные стоны, чужие голоса, различимые фразы сквозь не слишком плотные стены, заставляли чувствовать себя вуайеристом, причастным к чужой интимной жизни. Саске выдержал всего несколько минут, а после поспешил уйти из комнаты, пока страсти не утихнут.       Дверь в спальню Наруто была открыта, и альфа заметил скитания омеги по коридору. — Не спится? — Узумаки что-то читал с планшета, расположившись на подушках. — Соседи шумные. — Разве?       Альфа пригласил его к себе лёгкими хлопками по постели, и Саске не стал противиться. Очень быстро взобравшись на неё, он устроился чуть ниже изголовья и свесил одну ногу с кровати в знак того, что намерен скоро уйти. — Почему мне нельзя выходить из дома? — омега лениво болтал ногой, играя с тапкой. Вопрос его был встречен усмешкой, устремлённой в сторону отложенного планшета. — Тебе нельзя? — У меня возникает ощущение, что если я переступлю порог, то Вы будете злиться. — На тебя? Разве я смогу?       Издав многозначительный звук «хн», Саске пожал плечами. Пододеяльник под ним немного скатался. — И всё же.       Учиха всегда покидал квартиру альфы только в его компании — в магазин, на прогулку, по некоторым делам. Не то, чтобы это происходило слишком редко, дабы он мог действительно почувствовать себя затворником, но ощущение, что он не имеет право пересекать порог самостоятельно постоянно преследовало его. — Я возьму отпуск, который был отложен. Отдохнём, погуляем. — А сам?       Альфа старался выглядеть спокойным, но в движении пухлых губ Учиха усмотрел нервозность. — Не знаю, — он приподнялся и сделал причудливый жест руками, будто загребал воздух, — если честно, я просто боюсь тебя отпускать одного. Мало ли, потеряешься. Более того, — Наруто остановил попытку Саске возразить, что он не маленький, — в этом доме много квартир, принадлежащих нашему клану. Все об этом знают… — То есть, мне нельзя выходить?       Наруто уронил руки на бёдра, будто сдался пытаться объяснить, почему это плохая идея. Просто так запретить он не мог, потому что, во-первых, обещал этого не делать, а во-вторых, не хотел оказаться тираном, который просто запрёт подростка в доме, чтобы тот всегда был под его носом. — Только с Ликёром.       Саске посмотрел в сторону двери, будто мог увидеть за ней пса. — Ну да, у нас же такие милые отношения.       И Наруто взялся их исправлять — строить мосты и дома на болоте, свято веря в то, что это всё будет стоять, а не зябнуть в трясине. Альфа звал его собирать пса: надевать на него ошейник –дома Ликёр ходил без него, цеплять за него поводок, а после вести до парка. И если на словах всё казалось очень легко, особенно учитывая то, что это происходило под присмотром Узумаки, то на деле и Саске и пёс вели себя как два ребёнка, которых родители заставили дружить. При попытках взаимодействовать, каждое их движение выражало отторжение. Как лучи отражались от зеркал, так их прикосновения друг к другу отскакивали, едва свершившись. Неуверенные, слабые — когда Наруто смотрел на то, что делает Учиха, у последнего отказывали конечности. Омега искренне, особенно рядом с Узумаки, желал сделать всё идеально, но пальцы не слушались, руки завязывались в узелок, и он становился неуклюжим. То ли потому, что у Наруто был какой-нибудь дурной глаз, то ли потому, что Саске слишком много отвлекался на альфу, на его присутствие рядом, на его руки, что неожиданно возникали перед глазами и указывали, что делать, поправляли его сползшие рукава или вздыбленную чёлку. Чем больше альфа помогал, тем меньше Саске был сосредоточен. Но он старался.       Вблизи Ликёр был ещё более пугающим — большой, тяжёлый, с пастью, усеянной множеством борозд, некогда кровоточащими и нанесённые то ли ножом, то ли чужими зубами. Пёс напрягался, когда к нему подходил омега, сжимая в кулаке толстый кожаный ремень. Мышцы его плеч сокращались, и под гладкой чёрной шкурой перекатывались волны жёстких мышц. Учиха действовал неуверенно, хотя почти не сомневался, что пёс будет спокоен в присутствии хозяина. Он накидывал тяжёлый ошейник на узкую морду, пёс его сбрасывал, и так несколько раз, пока Саске не надоедало, и он не подходил вплотную. Тогда пёс сопротивлялся более явно, и никакие тычки со стороны Наруто не могли его угомонить.       Во время походов по парку цирк продолжался: было непонятно, кто кого выгуливает. Грубой силой, милыми словами, неловкой лаской — всё одно. Саске еле удерживал пса рядом, наматывая поводок на кисть и крепко сжимая её в кулаке, а пёс буксировал влево, путаясь под ногами, дёргая омегу, а иногда и вовсе предпринимая попытки убежать. Ликёр шёл спокойно только тогда, когда альфа придерживал его за ошейник, и Саске мог отдохнуть, разминая онемевшую кисть.       Единственное, что получалось, так это делать вид, что всё нормально, причём это касалось как Учиха, так и Ликёра, потому что как только Наруто не оказывалось рядом, их разборки продолжались. Пёс его даже укусил — несильно, огрызнулся, когда Саске пытался затянуть ремень на его шее. Наруто вышел из магазина и застал их потасовку, во время которой Учиха пытался силой усмирить пса и посадить его рядом. Оба угомонились, когда заметили альфу, и пришлось объясняться. — Он меня укусил, — Саске продемонстрировал раненый палец, — а вдруг у него бешенство?        Апатично сверив взглядом маленькую ранку, Наруто, скрывая улыбку, лишь развёл руками. — Ну теперь — то точно.       Омеге было не смешно, потому что его хорошие отношения с псом — залог свободы и выхода из дома в любое время. Он ещё не придумал, куда хотел бы пойти один, но определённо хотел выйти. Может, просто прогуляться. Шагать и думать о своём, пребывая в зачарованно — волшебном мире собственных фантазий, чтоб ни одна собака не знала, по какой именно улице он сейчас идёт. Собака. Сжав в ладони ноющий палец, Саске бросил на Ликёра взгляд украдкой.       Справедливости ради, пёс всё-таки получил выговор за чрезмерную зубастость, а Учиха обед в ресторанчике, где заказал любимые омусуби.

***

      Саске ожидал третье число как день, когда его жизнь должна была перевернуться с ног на голову, ожидал, как раньше ожидал новогодние праздники, будучи ребёнком, но в один момент трепетное ожидание превратилось в волнительное томление. Учиха начал нервничать.       «Как следует вести себя при росписи? Будут ли мне задавать какие-нибудь вопросы? Нужен ли будет первый поцелуй?» — широко открытыми глазами Учиха смотрел в тёмный потолок, пока Наруто спокойно сопел рядом с его плечом. Узумаки не волновался — он принёс домой обручальные кольца как пирожные, которыми они баловались почти каждый вечер.       Саске не видел причины их носить — это был всё ещё фиктивный брак, правда, более желанный, чем некогда. Они сблизились, может, не очень сильно, друзьями они бы оба себя не назвали, да и суть их отношений было сложно описать. Товарищи? Собратья по несчастью? Несостоявшиеся любовники? Учиха посмотрел на лицо, нежно очерченное светом недалёких небоскрёбов.       Они официально станут парой, и Саске, хоть и беспокоился, но посвежел и обнаружил в себе некоторый задор. Такие волнительные мысли возвращали к жизни, будоражили кровь. Смятение чувств смешивалось с прохладным ветерком, просачивавшимся в узкую щель окна, и тёплым дыханием, щекотавшим кожу. Наруто спал рядом, потому что Саске сам к нему приблизился, чтобы согреться. Альфа был горячим как печь, а вечно холодный Учиха благодарно принимал это тепло, укутывался в него, как в одеяло, и скоро, когда омега оказывался рядом, альфа забрасывал на него руку, или прижимал своё бедро к его. Наруто крепко спал, о чём свидетельствовало почти неразличимое дыхание, и Саске вновь позволил себе коснуться его носа.        У альфы был красивый профиль, идеальный нос, удивительно нетронутый ни в одной потасовке. Ни узкий, ни широкий, ни большой, ни маленький, не слишком прямой — когда Саске проводил по нему кончиком пальца то различал плавный изгиб. Он считал это красивым, красивее, чем свой нос, который все хвалили — у него он был тонкий, нежно очерченный, как у серафимов, будто высеченный из мрамора, у Наруто он был плавным, почти незаметно вздёрнутым, к нему хотелось прикоснуться губами.       Они не обсуждали поцелуй. Саске не взялся бы играть влюблённость — он бы выглядел идиотом, причём, весьма неправдоподобным, не полез бы целоваться, даже если бы это было нужно, потому что не умел. Совсем. Именно целоваться, а не отвлекать от кражи ключей неумелыми движениями губ. Он никогда не беспокоился по этому поводу, потому что имел дела более важные, чем мысли о любви, но сейчас боялся сделать что-то глупое.       Палец соскользнул с кончика чужого носа на впадинку над губой и остановился там, согретый спокойным выдохом. Саске смутился. Его организм по немногу начал сходить с ума, и сексуальная горячка, казалось, подмывала все его устои, как набежавший прилив. Он смотрел в голубые глаза, потому что ему нравился цвет незабудок, смотрел на чужой профиль, потому что находил его идеальным, смотрел на губы, потому что… Наруто говорил. Просто говорил, часто даже не с самим омегой, а по телефону, прогуливаясь туда-сюда по комнате. Узумаки неплохо знал корейский, французский, немецкий и даже китайский. Сам альфа говорил, что был не самым лучшим учеником, точные науки ему не давались, да и общая успеваемость хромала, однако языки, судя по всему, давались Узумаки легко. Каждое новое звучание, соскочившее с его языка, приводило Саске в тихий восторг и возвращало его взгляд к чужим губам в желании поймать незнакомые слова и поглотить их.       От прикосновения холодных пальцев пухлые губы сомкнулись плотнее, и Наруто, сделав глубокий вдох, лениво придвинулся ближе, спрятав лицо в изгибе более тёплого плеча. Омега замер, почувствовав чужую близость, и убрав руку от загорелого лица, начал всматриваться в закрытые глаза, спрятанные под сенью сомкнутых ресниц — альфа всё ещё спал, и прикосновения его почти не потревожили. Саске расслабился и вновь устремил свой взгляд в потолок.       Каждая следующая ночь проходила в той же манере.       Утром третьего числа — роспись была назначена на одиннадцать — Саске вскочил с постели ни свет, ни заря, случайно разбудив спящего рядом Наруто. Лёгкий толчок от подпрыгнувшего матраса заставил последнего сонно заморгать, потянуться к мобильному телефону и сиплым голосом, ещё не проснувшимся, возмутиться: — Боже, Саске, — его рука бессильно уронила телефон обратно на тумбу, — шесть утра. Ложись обратно. — Спите, — Учиха даже не думал возвращаться в постель. Его колени подкашивались от нервозности, а в животе намечалась буча. — Я уже выспался.       Может, не совсем выспался, но дальше спать точно не смог бы, даже если попытался.       Проснулся он, проснулось солнце, поднявшись над горизонтом и опалив стены слишком высоких небоскрёбов горячим светом; его рассеянное сияние заполнило улицы под окнами квартиры золотистой пылью. Рассвет всегда из этих окон угадывался по светлеющим верхушкам домов, потому как они выходили на запад, и открыв их, Саске всё ещё видел гаснущие звёзды.       «У меня сегодня появится супруг», — Учиха проснулся с этой мыслью, и всю прошедшую ночь она точила его, как камни, вымывала землю из-под ног и быстрым течением заставляла трепетать. Он думал об этом всё утро, пока чистил зубы, пока умывал лицо, и собирал отросшие волосы в короткий хвост; он думал о том, что станет перед всем миром занятым человеком, тем самым перебросив большинство своих проблем на чужие плечи. Наруто был готов это на себя взвалить, и Саске не чувствовал себя из-за этого паршиво. В день освобождения от мирового гнёта, в нежнейший майский день, он полюбил всё, что до этого считал недостойным своей любви — реки, сточную канаву, в которой некогда омывал от пыли ноги, шумные улицы и тяжёлый воздух. Любил воду, капающую из плохо закрытого крана, любил недалёкие пляжи с их чёрным, будто грязным, песком и прочими удовольствиями. Любил слова, выкрикнутые в порывах эмоций, и фразы, брошенные как камень в окна — сначала с сердечным желанием выплеснуть гнев, после плавно перерастающий в страх осознания совершённого, и разбивающий не окна, а душу. Он любил великие реки, по которым безумцы плывут сквозь мечту и легенду в открытой лодке и тонут в слепом устье.       Всё двигалось с ним, всё трепетало с трепетом его сердца, всё волновалось, как волновался он. Саске впервые ощущал себя подобным образом — ему было страшно, но в то же время он был преисполнен отваги. Его тело было лёгким и бодрым, но неповоротливым и неуклюжим: он не мог отцепиться от ручки двери, потому что сжимал её слишком сильно, но не мог удержать в руках чашку, потому что она казалась ему ужасно тяжёлой. Он причёсывал волосы, проведя по ним расчёской не меньше сотни раз, он укладывал чёлку минут десять, несколько раз умывал лицо, чтобы охладить его, ибо оно горело, а одеваясь, не попадал в петли рубашки. — Ты пропустил пуговицу, — всё ещё сонный альфа встретил его за барной стойкой.       Саске чертыхнулся. Он даже не заметил, что полы его рубашки не сошлись. — Вы вроде как на девять будильник ставили, — бросив короткий взгляд на настенные часы, Саске с тяжёлым выдохом начал расстёгиваться. — Ставил, — альфа улыбнулся, — но кое-кто свалил из кровати раньше времени. — Простите, я не думал, что подниму Вас следом за собой.       Впрочем, Наруто всегда вставал вместе с Саске, даже если было слишком рано, и потому часто, проснувшись, омеге приходилось просто валяться, чтобы не разбудить Узумаки. — Да ладно, Ликёра нужно выгулять, более того, у меня много кофе. Глядишь, к росписи проснусь окончательно. — Вы не волнуетесь?       Альфа хмыкнул, улыбнувшись. — Собираешься сказать «нет»? — Даже не думал. — Тогда не волнуюсь.       Наруто иногда заставлял его смущаться подобными фразами и улыбками, следующими за ними. В последнее время их становилось всё больше и больше — может, Наруто просто к нему привыкал и мог вести себя так, как вёл с другими. Похабные шутки и смущающие замечания были весьма в его стиле.       Они завтракали вместе, лениво общались, после, сидя на диване, Саске ждал, пока альфа соберётся. Конечно, всё тянулось очень медленно, торопиться не было надобности, но тем не менее, Учиха боялся опоздать. Бесчисленное количество раз он перепроверял документы, не отпускал их из рук, чтобы случайно не забыть, возвращался к зеркалу, убеждаясь, что не стал выглядеть слишком малахольным, топтался у двери вместе с Ликёром.       Выгуливая пса, они практически не говорили о росписи, или о том, что произойдёт после — Наруто комментировал красивую погоду и делал вид, что не замечает серьёзного выражения на бледном лице. Они гуляли по Уэно, утреннему луна-парку души, в котором с раннего часа вовсю торговали павильончики. Полки ломились от чашек с блюдцами и кукол, набитых трухой, будильников и пластмассовых безделушек. Почти над каждым павильончиком были яркие вывески и воздушные шары, как символ надувательства. Прогуливались радостные иностранцы, улыбались японцы, в воздухе стоял запах лука, тянуло чадом от жарящихся гамбургеров. Гомон, гомон и, заглушая все, — рокот, ровное шипение жарящихся сладостей. Все скользило и крошилось, все искрилось, колебалось, качалось и шаталось.       Теплый, почти летний день, и глубоко в парке всё было устлано зелёным ковром. Саске слышал нежную журчащую музыку, поднимающуюся по сочным корням земли, и наслаждался ей, совсем не вслушиваясь в то, что говорил рядом Наруто, а потому неожиданно обращённый к нему вопрос застал омегу врасплох. — Ты встречался с кем-нибудь?       Учиха удивлённо посмотрел на альфу, растерянно хлопая глазами и не понимая, в какой именно момент их разговор пришёл к этому. Саске даже не смог припомнить, о чём говорил Узумаки, когда сам решил его не слушать. — Нет, — после недолгой паузы ответил Учиха. — Совсем? — Наруто действительно выглядел заинтересованным. — Мне ещё не было шестнадцати, когда мы с Вами познакомились — это не странно. А после помолвки глупо было начинать, — да и не до того было. Пока ровесники омеги вовсю наслаждались юношеством, он медленно съезжал с катушек. — Какой честный, — Наруто засмеялся, — не изменял, даже учитывая фиктивность. — Между прочим. А Вы? — Саске повернулся к Узумаки, чтобы посмотреть в глаза. — Вы мне изменяли?       И вот уже Наруто растерялся, причём настолько, что не стал привычно переводить всё в шутку, а просто рассеянно двигал губами, не подавая голоса, потому как не придумал, что ответить. Омега еле сдержал улыбку. Конечно, ему не было дела до связей Узумаки, но эта реакция его всё же порадовала. — Это шутка.       Наруто ругнулся, но расслабился. — Когда шутишь, нужно лицо попроще делать.       Саске так не думал, потому как чужое недовольство было более чем забавным, и волнение унялось вплоть до прибытия к дверям офиса регистрации браков. Это было квадратное здание с простым некрасивым фасадом, очень похожее на бетонную коробку со стеклянными отверстиями в пустоту. Дверь была тяжёлой, воздух внутри спёртым, витал лёгкий аромат серы, а по полу был разбросан серпантин, который не успевали убирать после церемоний. Было людно. Где-то полные семьи, где-то одинокие пары, только прибывшие или уже уходящие. Взрослые, старики, малолетки от пятнадцати до восемнадцати лет. Все прекрасны и счастливы, кроме скучающих наряженных детей. Стоял шум, хотя просили сохранять тишину, и Саске, войдя в двери загса, не проронил ни слова, поправил рукава рубашки, волосы и замер эталоном спокойствия. Наруто улыбнулся, взглянув на него, а после сделал неожиданное замечание: — Ты, кажется, подрос.       Учиха посмотрел на себя, наклонив голову вперёд. Костюм на нём сидел хорошо, да и альфа всегда его подкармливал между обедом и ужином со словами, что Саске должен немного поправиться. — Всего несколько килограммов. — Я про твой рост, — Наруто коснулся своей шеи, — в первую нашу встречу ты смотрел сюда, а насчёт остального — ты прекрасно выглядишь.       Саске поблагодарил за комплимент, но так тихо и невнятно, что Наруто навряд ли услышал. Учиха вновь был растерян, не знал, как реагировать на это почти нежное заигрывание — Узумаки в последнее время слишком расщедрился на похвалу, то по делу, то просто так, через шутки. Его нельзя было уличить во флирте — всё было слишком поверхностным, но трогало достаточно глубоко, чтобы смутиться. Щёки погорячели, и Саске, нарушив свою роль, обхватил лицо ладонями.       Их пригласили в кабинет рядом с торжественным залом. Тихо-тихо, потому что было слишком страшно разговаривать, они двинулись вперёд, и чем ближе они оказывались к двери, тем сильнее стучало сердце, и кровь стремительнее бежала по венам. Перевозбуждение вызывало эйфорию, и Саске ступал вперёд, с каждым новым шагом возвращаясь воспоминаниями в прошлое. Последние несколько лет он существовал словно в каком-то оцепенении, которое утяжеляло и замедляло его движения, а оцепенение было вызвано тем, что всё, что им делалось, делалось против воли, по принуждению. Его дни принадлежали родителям, брату, учителям, принадлежали другим людям, но не ему. Они принадлежали тем смутным грезам, что не имеют никакой ценности для него, потому что обрамляли чужой мир. Всё прошло. И это тоже.       У него не было на голове ни фаты, ни флердоранжа, ни венка, но в холодном воздухе над ним витали все мыслимые свадебные флюиды. Они вошли в кабинет, серый и скучный, чтобы свершить подобие обряда бракосочетания, все элементы которого были, конечно, замолчаны, но в сердце звучала подлинная молитва.       Всего несколько вопросов, несколько взглядов на брачующихся, и им была предложена бумага, на которой необходимо было оставить простой след чернил, незначительный с виду, но способный перечеркнуть его прежнюю судьбу. Лишь по лёгкому поскрипыванию бумаги, безучастной ко всему, можно было догадаться, что творится нечто необычное. Передав ручку Наруто, омега наблюдал за тем, как склонившись, мужчина ставит подпись в отведённом для этого месте. Странное чувство — до самой смерти, до того мгновения, что все называют смертью, быть связанным торжественными и тайными узами с прекрасным бандитом; накатывало волнение, но не от страха, а из-за притягательной силы жестокости, которая исходила от этого зрелого человека, выросшего в несчастьях, подлинного бандита, способного в одиночку увлечь и чуть ли не на руках внести в тот пугающий мир, откуда он явился. Это чувство было сродни легкому туману, в котором можно было воспарить, взмывая над полом, и который смягчал и сглаживал все, что казалось жёстким и острым: углы, гвозди, камни, взгляды и кулаки. Счастье было осознавать, какую власть имел он теперь над таким человеком, а он — над самим Саске.       Всего несколько букв, знаков, оставленных в книге, и Учиха официально потерял свою фамилию — он сам решил, что будет так. Он не отказывался от памяти, от своего наследия, но так будет лучше, его родители его бы не осудили. Тем более мама. Оглянувшись, обратив свой взор к тусклому окошку, Саске неожиданно ощутил окружавшую его пустоту, будто не было мебели, воздуха, людей за дверями. За его спиной всё было безжизненным, неодушевлённым, никто не стоял, никого и не осталось, кто мог бы держать за него кулаки, обнять, успокоить, проводить под венец. Ни отца, ни матери, ни следа даже их призрачного присутствия. Микото мечтала отдать своих детей во взрослую жизнь собственными руками, об этом наверняка мечтал Фугаку, и взгляд его, поникший от светлой грусти при виде младшего сына, стоящего в свадебном кимоно на низком стульчике, говорил об этом.       Их не было рядом, и Саске надеялся, что они просто пребывают в блаженстве загробной жизни, или уже обратились в ками. А если они неосязаемо наблюдали за ним, то он хотел бы сказать им, что не жалеет, что почти счастлив, и когда всё закончится, он обязательно вернётся к их могиле. Они снова встретятся. Саске скучал — скучал, как ребёнок, оставленный дома и ждущий родителей обратно. Его бесполезная наивность отказывалась поверить в их уход, уход не просто из дома, из этого мира.       Вот и роспись — звуки далёкого органа и гробовая тишина вокруг, нарушаемая лишь воркованием голубей под крышей. Наруто говорил с регистратором, а Саске, сиротливо сложив руки на бёдра думал о матери, о её молитвах богу, который позволил ей умереть, так и не удостоив своей милости.       Их отпустили. Впервые за долгое время, Саске почувствовал острую необходимость спрятаться, найти подушку, которая впитает солёные капли его горечи, поглотит олицетворение его нынешнего одиночества, его боли и потерянной любви, расколотой и разбросанной по кровавым следам в прихожей их фамильного дома. Глупая надобность плакать, страдать, глупая собачья черта привязываться к стае, оплакивать её потери. Саске не проронил ни капельки, как его учили. Не важно, насколько больно, никто не должен этого видеть, ведь слабость, явленная миру, обернётся оружием в чужих руках.       Он старался — его сердце колотилось, его грудь болела, но ноги несли вперёд. Всё пройдёт. А если нет, то он сам всё завершит, даже если придётся голыми руками придушить убийцу его невинности, его семьи, его счастливой жизни.       Саске опередил Наруто на выходе, сдавленно бросив, что это не из-за него, а после поспешил вперёд, опережая вышедшие до него счастливые парочки. Наруто его не догонял, не спрашивал, просто молча следовал по парку, пока омега не успокоился и не замедлился, позволив поравняться с собой. Без слов, без сочувствующих взглядов — альфа шёл рядом, изредка касаясь его плеча своим, то ли подбадривая, то ли напоминая, что всё ещё рядом.       Они шли очень долго, давно отдалившись от того места, где была оставлена машина. Саске даже не знал, куда идёт, хотя задавал направление, просто шагал — и ему становилось легче. Задумай они вернуться по тому же пути, его пришлось бы искать, вспоминать, на какие улицы он сворачивал. — Хочешь, проедемся на электричке?       Саске кивнул. Никогда ранее он не ездил на метро, на электричках по городу, хотя часто, сидя в отцовской машине, провожал поезда глазами. Забитые, тесные, они могли вызвать чувство клаустрофобии, и навёрстывать опыт езды в них было идеей так себе — Саске не привык толкаться, втискиваться в вагоны, находиться в такой близости к чужим людям. Но перед ним вошёл Наруто, и к его груди омега прижимался спиной, а потому было не страшно. Тревоги отступили. К прибытию домой, он вовсе успокоился и пришёл в себя. — Простите за это, — распустив волосы, позволив им закрыть лицо, извинился Учиха. — Тебе не за что извиняться, — Наруто махнул рукой, а после достал из кармана пиджака наспех спрятанные в нём паспорта, — я заберу твой. Нужно его поменять в течение месяца.       Омеге понадобилось несколько секунд, чтобы понять для чего менять ещё годные документы — он поменял фамилию. — Хорошо.       Пока Саске молча сидел на диване, Наруто быстро скинул с себя неудобный костюм, оставив свой пиджак небрежно брошенным на стуле, сделал чай, и только после этого вернулся к дивану. — Ну, — он улыбнулся, протягивая чашку с горячим напитком, — как тебе замужем? — Не знаю, — Саске искренне в недоумении развёл руками, — пока только паспорт забрали. А Вам? — Всё отлично, паспорта у меня. Погода всё ещё ясная, скандалов не намечается, а ещё я заказал еду на дом, чтобы не готовить.       Саске улыбнулся краешком губ. Ему нравилась непосредственность Наруто, нравилось, что альфа понимал, когда он не в настроении, а когда может поддержать разговор. Нравилось, что Узумаки мог болтать даже сам с собой, создавая для омеги приятный фоновый шум. Они были разные, и, честно говоря, между ними было не очень много общего в плане вкусов, интересов, предпочтений, но… Было приятно просто присутствие человека рядом, необязательно было даже говорить — иногда они сидели молча на постели: Наруто просматривал почту, Саске читал, молча смотрели телевизор и следовали друг за другом из комнаты в комнату, не сговариваясь, не нарушая личного пространства. Им было хорошо и так.       Приятный жасминовый чай, передача про животных, заказанная на дом еда, мирные разговоры, невинные улыбки — ничего не изменилось, кроме фамилии. Ближе к вечеру, часа в четыре, Наруто неожиданно позвонили, и судя по тому, что он отошёл от Саске к лестнице и там говорил вполголоса, звонили ему по работе, причём не той, которой он занимался официально. — Я быстро, — обуваясь у двери, предупредил альфа, — будь умницей, — он говорил это всегда перед тем, как выйти. Саске всё ещё хмыкал, когда к нему обращались, как к ребёнку, но перестал возмущаться, потому что Наруто просто продолжал это делать. Он почти привык.       Узумаки не часто звонили и срывали с места. За всё то время, что Учиха пребывал в его доме, такое случалось всего два раза — один раз в будний вечер, второй на выходных. Оба раза альфа отсутствовал не более двух с половиной часов, за которые Саске успевал почитать, или, например, посмотреть фильм. Возвращаясь, он не приносил на себе незнакомых запахов, был спокоен и всё так же мил, значит, не происходило ничего, за что можно было бы волноваться.       И сейчас омега не беспокоился. Он закрыл пса в ванной — после ухода своего хозяина Ликёр часто шёл туда отдыхать на прохладный пол, а сам поднялся в комнату Наруто, чтобы забрать оттуда недочитанный роман. Пока не было Наруто, Саске читал в гостиной, забравшись на диван с ногами и подложив под спину подушки. Он мог просидеть так до его прихода, не двигаясь, не прерываясь даже на то, чтобы размяться. Не то чтобы книга была настолько интересной, но за ней быстрее короталось время, и шаги на лестнице возвращались раньше — это был особый ритуал ожидания, на этот раз неожиданно нарушенный.       Наруто никогда не возвращался очень скоро, даже если что-то забывал, он в магазин, который был под окнами, уходил надолго, и потому шаги, приблизившиеся к двери его квартиры, родившиеся из лифта, не с лестницы, смутили Саске. Он глянул на часы телефона, что Узумаки оставлял ему «на всякий случай», — всего пятнадцать минут с момента его ухода.       Звякнули ключи, Саске поднялся с дивана, отложив книгу в сторону. «Может, ногу ушиб» — но не доверяя своим оправданиям, он взял со столика телефон, и разблокировав его, остановил палец на имени альфы в списке контактов. По привычке приблизившись к двери, чтобы встретить его, Учиха слушал, как проворачивается в замке ключ, как щёлкают ригели, оставляя квартиру беззащитной. Провернулась ручка, дверь пришла в движение, отстраняясь в сторону и пропуская в дом незнакомых мужчин. Удивление Саске встретило удивление чужаков, и прежде, чем он успел двинуться, ему отрезали пути отступления. *Колер — норов (упрямство) у лошадей.