Башня из слоновой кости

      Зал, вымощенный кирпичом, в некогда безопасной квартире превратился в место, где бродят хищники в поисках награды. Просторное настолько, что поиски могли остаться напрасными. Тесное настолько, что напрасны были любые попытки побега. Каменный прямоугольник*, обставленный мебелью, где всё было ужасно. Даже свет. Его вечерняя приглушенность. Его желтизна. Его вездесущность, словно около миллиона квадратных сантиметров общей поверхности испускали каждый свой собственный свет. Он колебался, мигая, время от времени замирал, как дыхание на излете, и Саске наблюдал воздействие этого света на ищущий глаз, который всё чаще останавливался на нём.       Их было трое. Трое незнакомых альф, чьи тяжёлые куртки пахли машинным маслом, терпким одеколоном и кислым дымом от горящих хвойных иголок и прокоптившихся сосновых стружек. Им было жарко. Воротники курток были распахнуты. Душный запах быстро распространялся, а Саске бил озноб, потому что температура в доме колебалась в рваном ритме, между теплом и холодом, переходила от одной крайней отметки к другой примерно за четыре секунды. Четыре, потому что омега считал, глядя на секундную стрелку, лениво движущую время. Раз. Два. Три. Четыре. Иногда он на миг замирал в холоде или тепле, и это совпадало с мгновениями, когда замирал свет. Тогда все застывало на месте. Может быть, все подходило к концу. Подросток ожидал, что среди всех возможностей погибнуть его настигнет анафилактический шок.       Саске лежал на полу, как случайно забытая вещь, не способный пошевелиться, со свежим синяком на пергаментной коже, считающий секунды просто, чтобы не молчать. Время от времени его переступали, потому что он лежал очень близко к прихожей, и старательно делали вид, что тела на пути нет — чужаки не ожидали найти в чужой квартире человека, даже укол, пришедшийся куда-то в лопатку, не принадлежал Саске. Альфы искали собаку.       Пёс молчал за закрытой дверью, не спал — изредка Саске мог услышать клацанье когтей по кафелю — подходил к порогу и вдыхал просачивавшийся сквозь узкую щель у пола запах. Если бы Учиха мог двинуться… — Он не спит, — это была первая фраза, которую Саске различил в потоке приглушённого шёпота.Их голоса звучали как-то странно — словно они проржавели от продолжительного вынужденного молчания.       Двое из пришедших — один немного сутулый, другой с бритой головой — общались у лестницы, поглядывая в сторону омеги, брошенного в другом конце гостиной. Лекарства было недостаточно, чтобы Саске заснул, но достаточно, чтобы он почти не мог двигаться. Его рот не закрывался до конца, все движения совершались с ужасной задержкой — пытаться что-то сделать было бесполезно.       Свистящий звук завершил резкое движение тяжёлой рукой, и последовали нерасторопные шаги по направлению к Саске. Его переступили, а после бритоголовый, подтянув штаны у колен, присел рядом на корточки. — Слышишь меня? – чтобы получше разглядеть омегу, в обидном жесте, обращённом к побеждённому, альфа приподнял и отвёл в сторону лежавшие на щеках волосы, обнажая лицо и шею. Он сделал это грубо, держа чёрные пряди в кулаке, и потянув руку в сторону, повернул голову Саске к потолку.       Учиха несколько раз моргнул, не будучи способным как-то прекратить острое жжение в виске, и обратил свой взгляд на круглую голову, лежащую на широких плечах. Грузный мужчина, с неповоротливыми тяжёлыми конечностями, с пыльными руками — в подтеках грязи, словно в корке экземы, в патине, с сухостью, подчёркнутой мутными сумрачными лучами. Саске перестал дышать, чтобы не издать ни единого звука в этом мертвом ритуале рассматривания. Его гордость не позволяла. — Знакомая мордаха, — альфа, взяв Саске за щёки, покрутил его, а после, зачем-то приподняв губу, посмотрел на зубы, проведя по ним пальцем. К омеге в рот лезли грязными руками, заставляя его молча захлёбываться вкусом, запахом пота, прогорклым запахом резины, тошнотворным запахом дерьма. Он продолжал молчать.       Омега был уверен, что видит эти лица впервые, а даже если его пути хоть раз пересекались до этого с их, то он даже не обратил на них свой взор. Бритоголовый осматривал Саске со скуки, как перелистывают бездельно лежащие журнальчики в залах ожидания, трогая его за руки, за лицо и оставляя липкие следы на его коже. Учиха отчаянно желал иметь возможность сопротивляться, но он упустил свой шанс. Когда его схватили — Саске слишком поздно начал отступать — он попытался вырваться, ударив альфу коленом в живот, но не вложил в удар достаточно силы, и тогда его решено было усмирить. Укол подействовал не сразу, Саске ослабевал постепенно, и всё то время его крепко держали, зажимая шею крепким предплечьем. «Да ты Брюс, мать его, Ли» — хохотнул бритоголовый, без тени сомнения, совести, жалости, глядя на то, как его сообщник в попытке угомонить Саске ударил его коленом в поясницу. Теперь омега был обездвижен. Онемевшие пальцы двигались еле-еле, сложно было их согнуть, не говоря уже о том, чтобы оторвать от пола кисть. Немного слушался язык, хотя и тот западал. — Как зовут?       Саске надеялся, что с ним больше не заговорят, и уже жалел, что не притворился спящим. Его слабый голос, провалившийся от того, что даже звуки, которые он издавал, не имели чёткой позиции, привлёк внимание второго, сутулого, который, взяв в руки ноутбук Наруто, подошёл к дивану, возле которого лежал омега. — Таджима, — соврал Учиха. Имя далёкого родственника, чей портрет был на семейном древе в кабинете Фугаку. Более того, губы почти не смыкались и звук получился очень размытым. Они навряд ли услышали его правильно.       Альфа, державший его за подбородок, свёл сильнее и так близко посаженые брови, но ничего не возразил, хотя наверняка не поверил в услышанное. Бугай смотрел. Исследовал настроение на бледном лице. Наблюдатель. Он будто исследовал чужое тело под микроскопом, а Саске, когда он смотрел ему в ноги или на своих сообщников, старательно пытался восстановить связь с пальцами, отмерял движения, усилия, которые нужно вложить, чтобы мышцы откликнулись, боролся с опьянением, чтобы обрести телесную плотность, чтобы стать видимым, но при этом не потревожить своими телодвижениями чужое существо.       Только утром была роспись, а теперь вот он — корчится на стеклышке под микроскопом, под воздействием и впечатлением от собственноручных трудов.       Первый искатель нависал над ним, второй неаккуратно бил пальцами по клавиатуре, третий искатель, находившийся наверху, вернулся к парапету, задумчиво перебирая документы в найденной папке — Саске не знал, что там лежало. Он никогда не пользовался доступом, который был ему предоставлен, потому что считал, что это некрасиво. Забавный факт — таковым его считал Учиха — он до сих пор не знал возраст Наруто.       Третий искатель, Брюс-мать-его-Ли, не проронивший до этого ни слова, спустился по лестнице вниз и остановился у барной стойки, чтобы сложить на неё найденные бумаги. Он перебирал их по одной, быстро считывая названия и имена, а закончив, с тяжёлым выдохом разочарования обратился к кому-то из сообщников. В пальцах его остался странный бумажный прямоугольник, не длиннее среднего пальца. — Здесь ничего по делу, но, — всего три небольших шага приблизили альфу к телу Саске. Крепкий, рослый малый — молодой, но устрашающий. Каждый год из его двадцати с лишним лет — Учиха не дал бы ему больше двадцати пяти — оставил на нём след, ощутимый, нещадно полосуя несчастное худое лицо с высокими скулами, круглыми очками на курносом носу и большим лягушачьим ртом.Он посмотрел на Саске сверху вниз, не опуская подбородка, и когда их взгляды встретились, лицо, желтоватое от освещения, приняло странное выражение. Рот его чуть приоткрылся, глаза, напоминавшие дренажные трубы, по которым течёт ржавая вода, выпучились из орбит, но уголки губ приподнялись — альфа стал похож на этакую добродушную блаженствующую жабу, которую ни с того ни с сего шарахнули камнем. — Учиха?       Саске вглядывался в неприятное лицо, но не узнавал, совершенно, и потому восторг от встречи не разделял. Остальные искатели встрепенулись, услышав знакомую фамилию. — Думаешь?       И вновь ощущение нахождения на стекле под микроскопом. Учиха молчал, не смотрел искателям в глаза, его взгляд зацепился за тонкую серебряную полоску на горизонте квартиры — телефон, отброшенный в сторону, когда Саске был схвачен. Держа номер Наруто наготове, он успел ткнуть на вызов, но не знал, был ли он удачным, и остался ли телефон целым, прилетев в стену. Саске целился на пол по направлению в угол, но его толкнули.       Неожиданно на лоб легла широкая ладонь, чтобы зачесать чёлку назад, грубо, и кожа натянулась. — Похож, — бритоголовый его быстро отпустил, а после обернулся к сообщникам, — я думал, их порезали в салат. — Младшего в доме просили не трогать, тип, отдельно разберутся, — бумажный прямоугольник перешёл в руки сутулого. Он посмотрел на него, потом перевёл взгляд на Саске, следившего за бумажкой немигающими глазами. Ему было не интересно, что на ней было, пусть даже план счастливой жизни. Код от домофона в небесное царство. В самое сердце, глубже, чем нож, проникли брошенные будничным тоном слова. — Отдельно? Коту какому-нибудь продать? — Он же здесь, — сутулый вернулся к ноутбуку, — значит, другие планы были. — Тогда чё с ним делать?       Искатели замолчали, и молчание превратило их предшествующие слова в страшный дом с привидениями из детства, сумрачный и пустой, в пронзительный, но беззвучный крик, запертый в горле. Искатели молчали, их лица были спокойны — перед ними лежало очередное тело, кукла, от которой нужно было избавиться как от устаревшей игрушки. Саске не боялся, его поразило другое чувство, но всё длилось буквально секунду, безумный миг. А потом — оборвалось.       Тяжёлый вздох, раздавшийся со стороны сутулого, стал предшественником слабого пинка носком ботинка и вопроса: — Ты знаешь пароль?       Учиха думал, что делать, ибо не хотел умирать: ни в этот день, ни в этот месяц, ни в этот год. Он не собирался идти вслед за семьёй, потому что дела его были на земле, на земле было его желание жить, но неумолимая тишина, заменявшая собой похоронный марш, приближала его к одной-единственной двери. Зал стал сужаться, его терзал этот квадрат с изъяном. Казалось, что все четыре стены двигались внутрь, срезая метры комнатной площади, и крошились. Они решили от него избавиться, и Саске почти подавился возмущением. Ему никогда не нравилось свыкаться с вещами, тем более, когда его лишали выбора. — А вы знаете, что произошло в поместье клана? — Бессмысленный трёп, — прервал его сутулый, — думаешь тянуть время? — Нет, — хотя от этого могла быть польза, — мне всего лишь хочется узнать, был ли к этому причастен мой брат. — Этот? — сутулый провёл по лицу рукой, стирая ей выражение лица. Бритоголовый качнул головой. — Может быть.       И вновь тишина, потому как убийство было им неинтересно само по себе, а чувство справедливости умерло глубоко внутри, так ни разу и не показавшись в людском мире. Саске продолжал разминать пальцы, чувствуя, что действие лекарства постепенно сходит, как онемение после местной анестезии, правда, чуточку быстрее. — Я знаю пароль, и я вам скажу его, если ответите на мой вопрос, — приходилось говорить медленно, чтобы поспевал язык.       Лица искателей не дрогнули, но во взгляде промелькнула усмешка. Брюс-мать-его-ли, всё так же стоявший у него в ногах, хмыкнул. — Тебе уже ответили, — его усмешка растянула и без того длинный рот, — может быть. Нам просто поступают приказы сверху, не от частных лиц. С Этим мы виделись всего пару раз, а контактировали так вообще один, когда он передал нам ключи от дома. — Ключи?.. — боль прорвала мембрану, в которой таилась, точно электрошок пронеслась по нервам и вытянула его обратно к суровой жизни. Саске подозревал, Саске осуждал, но в нём всё ещё, до этого момента, таилась кроткая надежда, что брат оказался той же жертвой обстоятельств, что он не причастен. Честно — Саске злился на брата, но в то же время ужасно боялся, что его подозрения окажутся правдой. То не был страх перед совершённым, это был страх обличения предательства, сдернутого прикрытия с их тайного с Итачи мира, страх выставления напоказ уязвимого нутра — слепая боль горести, какую ощущает раздавленная улитка в саду. Её спиралевидный дом превратился в мелкие осколки, сопливому пятну мяса осталось высыхать под жестоким солнцем.       Итачи отдал ключи, чтобы убийцы проникли в дом. Он вложил их в те руки, которые после порезали его родителей, его родных, его первую невесту. — Сами вошли? — он обращался к третьему, предполагая, что он мог быть одним из убийц. — А как же моя мать, женщина в прихожей? Она разве не пошла открывать? — язык от волнения развязался. — Нет, — альфа сложил на груди руки, — у вас дурная семейная привычка идти к двери, когда в неё ломятся.       В тишине и безмолвии омега потихонечку изменял свой облик в трепетной дрожи, как будто в замедленной съемке, и восхитительно задыхался в пустом и прохладном облаке острой тоски и пронзительного желания, которое окутывало его — он пока не мог дать этому желанию имя, странная извращённая разновидность эротизма. — Пароль?       Наруто был странным человеком, иногда взрослым мужчиной, иногда непосредственным ребёнком — в одно мгновение он был восхитительным хищником, кровожадность которого бросала на него тень и придавала ему блеск, в другой проказничающий мальчишка, которого наказать можно разве что шлёпкой. Он мог меняться десять раз на день, и самое потрясающее, что каждый Наруто был настоящим. Когда включался его ноутбук, перед взором неожиданно представала обложка «Шума прибоя», и оборванная фраза «всё, что может меня ранить, это». Было странно наблюдать это из раза в раз, пока альфа работал, так как Узумаки однажды назвал это произведение в контексте не особой любви к книгам, а цитата… Неожиданная глупость. Немного подумав, Саске, не выдавая собственных чувств, ответил: — Если щёлкнуть по добавочной клавиатуре, то появятся кандзи. Десять тысяч тигров**. Несколько щелчков, съехавшая в сторону челюсть от негодования и громкий выдох разочарования с просьбой, обращённой к бритоголовому, ударить его как следует. Саске не боялся физической боли, потому как на тренировках ему иногда не слабо прилетало, но в этот момент он не мог даже напрячься в достаточной мере, чтобы жёсткость мышц приняла на себя большую часть силы удара и растворила её в своих тканях. Удар пришёлся в живот, и кулак глубоко вошёл в мясо, сминая внутренние органы, расталкивая их в стороны. Саске был счастлив, что не съел слишком много, иначе бы съеденное тут же запузырилось обратно во рту. Он закашлял, и чуть ожившие руки подтянулись обратно к телу.       Сутулый, щёлкая языком о зубы, вытянул правую ногу вперёд, чтобы носком ботинка прижать к полу слабые бледные пальцы. — Слушай, мальчик, не брыкайся, — носок опустился ниже, испытывая хрупкие кости, — нам всё равно кто ты, и кто тебя потрахивает. В твоих же интересах быть паинькой. — И умереть? — Саске с трудом подавил бурление в горле. — Легко, — встрял третий искатель, — лучше лёгкая смерть, чем долгие мучения. Учиха цеплялся взглядом за дверь ванной. — Простите, — он перевёл взгляд на сутулого -тяжёлый, холодный взгляд, не содержащий в себе отражения слова «простите», — если моё мнение о вас не подходит в качестве пароля, тогда я его не знаю. — Напрашиваешься? — хохотнул бритоголовый. — Может, кулаков ты не боишься, тогда, может быть чего-нибудь острее?       Тяжелая ладонь погладила его по бедру, непозволительно глубоко соскальзывая вверх. Ответный еле проявившийся жест сведённых ног лишь позабавил его ещё больше. — Тёпленький. — Твои бывшие уже остывали к этому моменту?       В одно мгновение чужая кисть перемахнула с бедра на шею, сжимая её так крепко, что бритоголовому не составило усилий приподнять Саске, а после бросить обратно. Голова стукнулась, как спелая дыня по мрамору, и скорее всего оставила за собой темный след на паркете. Внутри всё затрещало, в глазах задвоилось. Альфа вновь оторвал его от пола, чтобы приблизить к своему лицу. Он что-то сказал, но Саске всё ещё приходил в себя и не воспринял сказанное совершенно. Второй раз его приложили немного аккуратнее, чтобы не треснул череп, а покрытые пыльной корочкой руки вернулись к его ногам, чтобы в нетерпеливом порыве их потискать.       Саске попытался двинуться. — Я буду кричать. — Я знаю, — грубые пальцы схватились за пояс его домашних штанов. — Будешь слишком усердствовать — вставлю в рот кляп.       «Они серьёзно?» — Саске посмотрел на других почти безразличных искателей, в чьих глазах кроме ржавой пустоты играл только микроскопический интерес к отвратительнейшему акту мизогинии*. Они были преданы себе, просто наблюдали, потому что насилие их завораживало.       Будет дьявольски больно. Каждое новое движение шершавой руки между его ног говорило об этом. Его тело не отзывалось, и это иссушение оболочки, которое во многом лишало наготу очарования, придавая ей серый цвет, превращало естественную сочность плоти, прижимающейся к другой плоти, в шуршание крапивы. До этого самым болезненным опытом в жизни Саске была вывихнутая лодыжка во время тренировок по лёгкой атлетике — подарок от одноклассника, который не видел, куда бежал. Воспоминание о школе навело на мысль о собственной судьбе. Неужели это именно та смерть, которую сулил ему бог, — страшная, грязная смерть… но довольно быстрая в отличие от его ментального недуга, который сжирал бы его на разных стадиях болезни. Может, кто-нибудь счёл бы вмешательство искателей божественной милостью, решил, что это рука Бога опустила меч, чтобы срубить уродливую ветку. Может, Наруто станет легче… Но если он будет печалиться, то значит омега не сумел привнести в его жизнь ничего хорошего.       Жгучие слезы собрались в уголках глаз. Саске никогда не ощущал себя столь беззащитным. Он незаметно пошевелил руками, и те мягко поползли по полу, ещё не отрываясь от него, но уже двигаясь. Грязными пальцами альфа провел по ключице, груди, ребрам. Положил руку на живот, нежно ощупал его, словно проверяя, созрел ли плод, и Саске втянул его, пытаясь уйти от прикосновения, после чего мягко щупавшая рука вновь схватилась за шею, перекрывая кислород. Сжатое горло, вздутые от давления лёгкие, милостивая наливающаяся с краёв темнота. Учиха думал, что вот-вот потеряет сознание и хватался за него из последних сил, карабкаясь руками по собственному телу, чтобы добраться до душащей кисти.       Звон телефона вернул глазам свет. Рука искателя ослабла и всё внимание с тела Саске переместилась к телефону. Он всё также лежал в углу, вибрировал, оповещая о входящем звонке. Это был Наруто, омега не сомневался.       Плавно подступая к гаджету, как медоед к ядовитой змее, третий искатель склонился над ним, чтобы прочитать имя. — Я думал, он ещё занят. — Проверяет, — предположил сутулый.       Искатель наклонился и брезгливо подобрал телефон двумя пальцами: — Оставить просто так? — он положил его на стол, чуть не задев бутылку саке. — Забеспокоиться ведь может. — Мало ли, - в туалет отошёл, — сутулый нахмурился и вернулся к ноутбуку.       Им нужно было торопиться. Даже бритоголовый поутих. Саске смог немного расслабиться — скорее застрелят, чем всё же изнасилуют, время поджимало и играть с добычей было некогда, а для этих зверей была важнее игра, чем закуска на и так сытый желудок. Учиха подвигал рукой, лежавшей на груди, немного начали поддаваться ноги — не встать, но, может быть, при должном усилии немного проползти. Правда, куда? У искателей тяжёлые куртки и распахнутые воротники, у них прямые брюки и высокие ботинки, крепкие ремни и кожаные кобуры. Как минимум у одного из них было оружие — Саске увидел его, когда бритоголовый, вставая с колен на корточки, рефлекторно поправил куртку, отшвырнув её подол назад.       За дверью ванной топтался пёс, и набравшись сил, Саске мог бы его выпустить — немного времени, чтобы добраться до выхода из квартиры и сесть в лифт… А дальше? Цена жизни собаки за возможный перехват по дороге. Омега не питал к Ликёру тёплых чувств, но позволить псу, честно защищающему свой дом, быть застреленным просто так, он не мог.       Телефон ненадолго умолк, а через несколько секунд снова зазвонил. — Я обычно в толчок с телефоном иду.       Сутулый что-то проворчал про себя, бросив на альфу, что нависал над Саске, странный взгляд. Они спорили о том, что делать не более минуты, решали, в какой именно момент они должны прикончить Саске, и стоит ли вообще это делать в квартире. Раздался третий звонок. Бритоголовый достал простенький пистолет, больше похожий на игрушечный, но явно таковым не являющийся, и поджимая губы, приставил его к подрагивающему от напряжения животу. — Одно лишнее слово, — дуло больно надавило на мягкую плоть, — и я запихаю его глубоко в тебя, а потом выстрелю. Калибр небольшой, ты ещё поживёшь, истекая кровью ровно до тех пор, пока не вернётся домой твой милый. Ты сдохнешь ровно за минуту до этого, не сказав «пока». Ты меня понял?       Саске слабо кивнул — его рот уже совершенно по другим причинам не открывался. Он чувствовал пистолет, направленный в его живот, к нему тянули телефон… И ему было так грустно. Грустно от того, что он жалел себя, грустно от того, что путь его может завершится, пока он несостоятельный, незрелый, даже невинный. Такое случается. Последний час оставшейся ему жизни, трогательный момент из-за голоса в телефонном динамике. — Саске? — Учиха ничего не сказал, но Наруто услышал его дыхание. — Ты звонил. Всё хорошо?       В комнате стало безумно тихо. Каждое слово Узумаки достигало всех углов и ушей. — Я просто соскучился, — чудом его голос не дрогнул, а жалость неожиданно достигла своего пика, скатившись одинокой чистой каплей по виску. — Стоило мне только выйти из дома? — голос смягчился от улыбки. — Я думал, что мы проведём вечер вместе.       Если получится. — Я скоро вернусь. Вечер ведь ещё не закончен, правда? — Правда…       Кисть поддалась, когда рефлекторно Саске потянул руку к лицу, чтобы вытереть нос. Двигались стопы. — В…Ты когда вернёшься? — Эм, — Наруто опешил, — где-то через час. Наверное. — Хорошо, — омега прикусил губу, — я буду ждать.       Узумаки неожиданно сбросил звонок, хотя обычно так поступал Саске, так как прощаться с Наруто было ужасно сложно. Может быть — Саске искал оправдание — он нашёл для него всего несколько минут посреди важной встречи, или понял, что что-то не так, но обратно всё равно вряд ли успеет по дорогам Токио. — Он может вернуться намного раньше, — сутулый был с ним солидарен.       Они завозились, завязали спор по поводу того, что стоит с собой взять, а что оставить, и стоит ли забрать ноутбук, так как с него пока ничего взять не получилось. На некоторое время, показавшееся Саске вечностью, искатели отвлеклись от его тела, и вернулись к документам. Всё шло не по плану. Они прошлись по квартире и вернулись в исходную точку.  — Кабу, — встань на шухер. Если что, звонок.       Брюс-мать-его-Ли с кивком удалился. Бритоголовый подошёл к столу и показал на Саске пальцем. — А с ним чё делать? Забрать и потом прикончить? — Не знаю, — сутулый всё ещё копался в ноутбуке. — Мы не успеем его вынести. — Тогда пристрелить и оставить здесь? — Слишком громко. Просто придуши и отнеси наверх. Выиграем ещё немного времени, пока он будет искать.       Саске напрягся. Руки стали более послушными, но не настолько, чтобы ими махать в достаточной для сопротивления мере. Как противиться удушению одной лишь силой воли он не знал, да и был уверен, что от тех предварительных манипуляций в нём уже полопалось несколько капилляров. Альфа, что должен был стать его палачом, склонился над ним, ноги поползли по полу в попытках отползти, и на слишком активные для парализованного движения обратил внимание только сутулый, однако не стал ничего говорить вслух. Даже двигающийся Саске не мог потягаться с этим альфой в силе.       Бритоголовый переступил через него, присел и, закатав рукава, направил раскрытые кисти к шее. Толстые пальцы сжались, не столько перекрывая воздух, как прежде, сколько сдавливая пульсирующие артерии. Темнело. То ли в глазах, то ли вообще, и Саске судорожно хватался за крепкие запястья, пытаясь хоть чуть-чуть ослабить его хватку. Сужающиеся стены, оглушительный пульс в ушах, одинокая бутылка на краю стола, оставленная с обеда. До лица альфы Учиха дотягивался с трудом, он уклонялся, и потому собрав последние силы, он запрокинул их назад, дотянулся до низкого столика и обхватил бутылку пальцами, чуть не уронив её на себя.       Чудом обхватив её за горлышко, пока валял на полу, и замахнувшись от плеча, Саске отчаянно стукнул ей по крупной голове. Раздался стеклянный хруст. Сотни осколков, омытых саке, осыпались вниз. Напиток потёк по лицу и рукам, круглое лицо окропилось полупрозрачной кровью из мелких царапин, смешанных с алкогольными каплями, и, не отпуская горлышко, омега ткнул разбитой бутылкой в него ещё несколько раз. Может, мир и не пытался его убить, потому что Учиха не задохнулся, на него не снизошло ни удушье, ни кататонический ступор, он остался в ясном сознании и памяти, когда, взревев, бритоголовый соскочил с него, схватившись за глаз. Он завыл, и этот звук привлёк внимание вскочившего на ноги сутулого. Всего секундное замешательство позволило Саске откашляться и неловко, ползком устремиться к ванной, и на него обратили внимание только тогда, когда он неловко шлёпнул по ручке двери.       Пёс за дверью завозился. Учиха не собирался выпускать его, но когда его повторно схватили, ничего не оставалось — он дёрнул за ручку.       Ликёр не лаял, будто не умел, он не задерживался перед тем, как действовать, будто знал, что должен делать наперёд. Умное животное. Саске его не полюбил за то, что он немедля вцепился в удерживавшую его руку, пытающуюся удушить в захвате, но точно зауважал. Челюсти сомкнулись с отвратительным звуком проткнутого мяса и чавканьем хлынувшей крови. Рука ослабла, омега свалился к ногам сутулого, оказавшись прямо у кобуры, к которой потянулась тощая рука.       Саске мог бы за это время уползти, закрыться в ванной и надеяться, что добротная дверь выдержит натиск, но не решился пошевелиться в сторону спасительной комнаты, увидев пистолет, пытающий прицелиться в узкую морду. Узумаки его любил, он нянчился с Ликёром, как с ребёнком, и потеря его для альфы наверняка стала бы болезненной — Саске схватился за другую руку, зажав её подмышкой. Борьба далась бы сложнее пассивного сдерживания собственным весом, благо он успел поднабрать усилиями Наруто. Сутулый забился сильнее, пытаясь отшвырнуть пса ногой, но Ликёр стойко сносил удары, не разжимая челюстей.       Бритоголовый медленно приходил в себя, зажимая развороченную глазницу пальцами, сквозь щели которых просачивались густые капли крови. На висках вздулись вены, лицо его побагровело, а все мышцы свело так, что он стал похож на разъярённого быка. Крепко встав на ноги, он отряхнул вторую руку от липких подтёков, чтобы пальцы не скользили друг по другу, будучи сжатыми в кулак, и, сплюнув, направился к Саске, чтобы без прелюдий одним ударом размозжить его нежную черепушку.       «Об этом. Я забыл подумать об этом» — резвый поток мыслей, ужасно текучий, ужасно печалящий, казалось начал вытекать у него из ушей. Не отпуская руку с пистолетом, направленным в пол, он просто наблюдал за приближением зверя, не зная, что ему противопоставить. Стекло было далеко, пистолет из окаменевших от болезненных конвульсий пальцев своими, недавно вернувшими подвижность, он выхватить не сможет, да и не успеет что-либо предпринять. Стрелять он не умел.       Раз. Два. Три. Четыре. Тяжёлые шаги настроенного на убийство зверя приближались так скоро, минуя холод, жар, перепад температур. Обезумевшее животное, которое не усмирить, разве что…       Массивное животное покачнулось; может, Саске правда видел, может, от обилия жара и нескольких ударов по голове ему почудилось, что он увидел, как нечто стремительное влетело в мягкий висок, разрывая кожу, плоть и сосуды, в один миг наливая белки глаз кровью лопнувших капилляров. Бритоголовый покачнулся, и, кажется, скончался сразу же, но буйное тело, управляемое остаточными сигналами, сумело сделать ещё два шага, а после свалилось, как животная туша.       Звуки стихли. То ли от громкого хлопка, то ли от того, что Учиха выпал из мира смертных, задержавшись где-то на полпути на тот свет. Там было тихо, тепло, уютно достаточно, чтоб не замечать боли в своём теле, но только в том узком пространстве между мирами. Таково, наверное, ощущения выхода души из тела — неожиданная лёгкость, спокойствие, мир. Всего несколько мгновений, а после ёкнуло сердце, мозг дёрнуло в конвульсии, и плоть выросла вокруг его души подобно стенкам гроба. Его выдернули обратно.       «Я тут», — твердил уже родной голос, — «всё хорошо».       Ни собачьего рыка, ни руки, ни смертоносного оружия в опасной близости к его бёдрам. Только крепкое кольцо рук, нежно прижимающее его к чужому телу. Наруто что-то бормотал. Возможно оправдания, возможно обещания, что такое больше никогда не повторится, возможно извинения, которые Саске были не нужны. Он обхватил шею альфы и с облегчением выдохнул. Облегчением, сравнимым с тем, что наступает после смерти. Учиха никогда не забудет запах ослепительно белой и свежей мужской рубашки, которая была на альфе в ту ночь, и пьянящий аромат его пота, слабый-слабый, почти незаметный, как потёртый отравленный шелк. Умиротворение разливалось мягким теплом по телу, успокаивало и ограждало его от всего злобного и безобразного. Поддавшись внезапному порыву, Саске приподнялся и оставил на шее поцелуй. Слабое прикосновение губами, из-за чего она неожиданно покраснела. На самом деле.       Закрыв глаза всего на чуть-чуть, омега позволил себе насладиться приятным чувством, которое можно определить, как «маленькая овечка заблудилась в лесу, но потом нашлась». — Всё нормально? — раздался ещё один знакомый и весьма обеспокоенный голос.       Наруто не ответил, только отстранил от себя Саске и стал его рассматривать, прощупывать, хмуриться при виде багровых синяков на шее. За его спиной, склонившись над ещё живым вторым искателем, стоял Нара. Саске встрепенулся, вспомнив, как жалко, наверное, выглядит — побитый, взлохмаченный, мокрый и с приспущенными штанами. — Всё хорошо, — омега поймал исследовавшие его руки, — я в норме. — Какая норма? Ты весь в крови! — Она не моя, — Саске указал пальцем в сторону, туда, куда упал бритоголовый. Смотреть он туда опасался.       Воспользовавшись тем, что Узумаки отвернулся, омега, схватившись за край барной стойки, попытался встать, полагаясь на опору в виде трясущихся ног. На взгляд удивления смешанного с возмущением Саске поспешил успокоить альфу, что это всего лишь действие препарата, и оно уже проходит. — Что произошло?       Наруто бросил на живого искателя странный взгляд, весьма обеспокоенный, причём навряд ли самим фактом вторжения и нападения. Какая-то нотка преданного товарища сквозила в нём на протяжении всего рассказа. Конечно, Саске рассказал только про их поиски и про Итачи, про попытку надругательства он решил промолчать — оно не свершилось, да и преступник уже получил по заслугам. Омега чуть выше подтянул штаны, решив, что обязательно отмоется от грязных следов, которые всё ещё ощущал на коже. — Они сказали, что Итачи может быть замешан во всём, а тот третий, которого не было здесь, возможно, был среди убийц в моём доме.       Наруто молчал, глядя на бледное лицо, с виду совершенно безразличное к произошедшему, но с таким тревожным взглядом, точно подросток был на грани срыва — не безумного, с окна. Такие глаза у самоубийц, запутавшихся в жизни, в собственных решениях и планах. — Ты хочешь отомстить ему? — без доли шутки спросил альфа. Саске пожал плечами.       Саске много чего хотел, и это многое часто противоречило друг другу. Он хотел бы быть свободным, чтобы перед ним простиралось открытое пространство, и чтобы выбор направления диктовался только его прихотью. И, честно говоря, он и сейчас мог бы стать воплощением свободы, если не принимать в расчет свинцовый вес его тела и аномальный размах крыльев. Он мог бы бросить всё и жить так, будто ничего не было. Но… Омега понимал, что как бы он ни парил, особенно в момент отрыва от всего, он все равно ощущал бы ужас, который и стал причиной его каждодневного полёта. Не все двери можно было закрыть просто так. Учиха порой демонстрировал покорность своей судьбе и в то же время неистово жаждал преодолеть её. Каждое утро он точно срывался с вершины Гималаев. Каждый день он искал место, не отмеченное на карте, где в случае удачи ему предстояло найти успокоение, способ отпустить произошедшее. Обесценить тот момент времени, когда он был не просто опустошен, но и предан. Бесчеловечно предан человеком, оставшимся с проклятием на устах, которого Саске с этого момента встречал в своих мыслях с чёрной ненавистью, и эта ненависть окрашивала весь день чёрным.       Наруто спрашивал про убийцу, с которым встретился омега. Но для него не было места. Саске ничего не чувствовал по отношению к нему, даже если он лично воткнул нож в его мать. Тело. Просто тело — и это могло показаться странным. — Нет, — Саске покачал головой, — мне всё равно, что с ним будет. Всё, что у него есть — паршивая работа и виноватые руки.       Узумаки не стал это оспаривать, и, кажется, даже немного успокоился. — Ты не мог бы пойти наверх?       Саске бросил короткий взгляд на безжизненные ноги бритоголового. Наруто стоял так, чтобы перекрывать ему обзор. — Вы хотите избавиться от них? — Саске, — Наруто стал слишком серьёзным. Между светлых бровей пролегла складка. — Я ничего не хотел комментировать. Просто, когда будете увозить их, возьмите меня с собой. — Нет. Ни в коем случае. — Я хочу с вами. — А я хочу, чтоб ты пришёл в себя. Более того, полночная поездка в лес не очень весёлое мероприятие. — А я не хочу оставаться один, — голос дрогнул, и Саске сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, — пострашнее вещи видел.       Не дожидаясь ответа, он протянул Наруто руку, чтобы тот провёл его до лестницы — альфа настаивал на том, чтобы омега ничего не видел, а оказавшись за закрытой дверью, притулился у неё, чтобы слышать шаги на первом этаже, чтобы чувствовать, что в доме есть кто-то ещё. Через минуту дверь приоткрылась — Саске успел отсесть — и к нему впустили пса. Не самая лучшая компания… Но хоть какая-то. Учиха вернулся к двери, Ликёр улёгся у кровати зализывая бок, по которому пришлось больше всего тупых ударов. — Спасибо, — зачем-то ляпнул омега, будто пёс мог его понять. Ликёр лишь на мгновение отвлёкся на голос и почти сразу же вернулся к своему занятию. — Ты, скорее всего, дом защищал, а не меня, но… Псина.       Саске подтянул к себе колени и уронил на них голову. Левой рукой он держался за правую ногу, а правой за левое предплечье, собирая и связывая подобным образом все свои конечности, чтобы на момент ожидания превратиться в кокон. Безопасный и отделённый от всего остального мира. Раз. Два. Три. Четыре.       Убийственно медленный темп времени неожиданно набрал обороты, и вечер стал пролетать перед глазами крайне быстро, оставляя в памяти лишь кадры. Пёс. Комната. Шаги на лестнице. Встревоженный голос Наруто очередной раз предложивший съездить в больницу. Отказ. Лестница вниз. Нежная ладонь на пояснице. Грязные полы в ванной сквозь щёлку приоткрытой двери. Уставший Нара, жующий зубную палочку. Тёплое плечо. Неприятный запах ёлочки в чужой машине. Разговор. Всего один. Короткий. Долгая дорога за город. — Разве у вас нет более лёгкого способа избавления от… всего?       Узумаки молчал, даже не пытаясь ответить — он всё ещё был недоволен тем, что Саске ехал с ними, хоть и пообещал сидеть в машине. Ответил Шикамару: — Обычно да, но не для таких случаев. Просто не думай об этом.       Саске не думал. Саске, как и обещал, апатичный сидел в машине, лишь изредка глядя в открытое окно, к которому по очереди подходили альфы, чтобы отдохнуть и спросить о его самочувствии. Они копали яму недалеко от шоссе, в полосе роста кустарников, а после носили к ней небольшие чёрные мусорные пакеты. Припорошили белой смесью, и вновь взялись за лопаты — две небольшие, садовые, что легко помещались в багажнике. Забавно, как много людей возят с собой по Токио подобное.       После дорога домой, в который Саске вернулся исключительно в компании Наруто. Оба молчали, оба были пусты и вымотаны, более того, каждый не знал, что может сказать. Саске беспокоился о своём, Наруто о чём-то своём. Молчание было напряжённым, его требовалось прервать, но Учиха не знал, что может сказать, кроме пожелания спокойной ночи, — что не винит в произошедшем альфу? Что он сможет оклематься? Что не так представлял себе первую брачную ночь?       Они молча переоделись, молча сели есть, молча смотрели каждый в свою тарелку. Внутри было пусто — Саске слышал эхо собственного сердцебиения. Ни мыслей, ни переживаний, ни сожалений, лишь тихий звук капель, будто в голове что-то протекало, плохо закрученный кран. Кап. Кап. Кап. — Не стучи, — омега встрепенулся, услышав голос Наруто. — Что? — Не стучи, — повторил он, — поздний час уже.       Саске удивлённо окинул себя взглядом, прислушиваясь к собственным конечностям, чтобы унять их возможное движение. Замерла рука, державшая в пальцах найденную в кармане нарутовской куртки монетку. Омега даже не заметил, как достал её. Зачем-то ещё два раза прокрутил её, будто прощаясь, а после отставил на край стола.       Странное чувство. *Правильнее «кубоид», но мне это слово не нравится. Просто не нравится. Так бывает у идиотов, как я. **Кандзи «десять тысяч» читается «ман», кандзи «тигр» обычно читается «тора», но также имеет чтение «ко», указательное местоимение в цитате «это» (коно) при употреблении в ругательстве имеет значение «ты» — введя всё это в качестве пароля, в транскрипции получилось «коно манко» — ты … (слово-которое-нельзя-называть-в-Японии). *Честно, мне пришлось долго выбирать между «мизандрией» и «мезогинией», потому что в моей вселенной 4 биологических пола и ненависти на всех не хватает. Был вариант по греческим стандартам обозвать это «мезандрогиния», но я побоялся, что это слово введёт в ступор, и мне нужно ваше мнение, как сделать лучше, потому что нынешний вариант вызывает у меня много сомнений.