Eternally following behind them

После того визита в родное селение, Меропа уже не могла отрицать темную сторону Тома. Кроме того, что-то произошло вместе с заклинанием, используемым ее мальчиком для… сначала она не понимала, — для чего. У нее появилось только чувство, будто она забыла в Литтл-Хэнглтоне нечто очень важное. Ей даже не было жаль Морфина, он вконец опустился и в любом случае чокнулся. Она ненавидела отчий дом, где единственно чтимой чистотой была лишь чистота волшебной крови, а в остальном — настоящая помойка. И в последний раз, когда Меропа видела жилище Гонтов, ревностно оберегающих культ превосходства магов, она поклялась больше никогда туда не возвращаться. Кроме побоев, унижений, насмешек — ее там ничего не ждало. Тогда отчего же? …Ее тянуло туда. Все существование матери заключалось в простейшей истине, — она всегда чувствовала своего ребенка. Когда Том находился в школе, ее мертвое сердце было неспокойно, но ведьма тешила себя, что ее умный малыш на виду у старших, под защитой профессоров, и ничего дурного с ним не случится. Меропа научилась своеобразному виду трансгрессии, — где бы Том ни был, ее словно примагничивало к месту либо ближайшим окрестностям, хранящим энергетику сына. Притяжение к дому Гонтов, черт знает за сколько миль от приюта, а по истечению лета — от Хогвартса, в течение длительного времени, казалось Меропе абсолютно нелогичным. Пока она не догадалась… Том оставил там кусочек себя самого. Потрясение сокрушало мать. Это не то! Совсем не то, чего бы она хотела для своего дитя! Никогда она не страдала больше, чем от осознания этого… И когда ее молодой колдун окончил обучение, Меропа безвыборно мирилась со всем. Она снова готова была покрывать Томми. Оправдывать зло. Конечно, она понимала его. Мама всегда поймет. Любя до мизинчиков даже те беспощадные руки, которые наносили увечья. Любя даже отъявленного монстра, истребляющего людей, которого выносила внутри, она всегда будет следовать за ним. Нищета и смерть — то, чего он боялся до сумасшествия. Бедность, пережитая им еще в утробе, голод, холод, ненужность, вся боль никчемного существования, выпавшая на долю Меропы, будто бы впитались им в период ношения плода. И теперь не было ничего хуже безвестности, если магия давала безмерную власть. Смерть, вознамерившаяся забрать двоих, забрала одну Меропу. Но Тому не было покоя от постоянных фобий, иссохшая, ледяная длань Смерти тянулась к нему во снах. Любые оправдания поведению Томми использовала Меропа, пока не убедилась, что в какой-то переломный момент, ее дитятко начало испытывать удовольствие. Том действительно наслаждался мучениями других, — это стало почти интимным актом для него, — мучить, подчинять, истреблять. Она проживала его жизнью, работала в лавке артефактов, грабила старуху-Смит, устраивала собрания Пожирателей Смерти, каждое преступление сына она пропускала через себя. Призрак материнской любви защищал подонка, — каким его считали к двадцати годам уже многие. Меропа следовала за ним по пятам. Она тонула в гроте, наполненном телами, собранными Томми в коллекцию. Не умеючи плавать, она по привычке захлебывалась и барахталась. В какой-то момент, юная ведьма поняла, что может дышать под водой. Все, как она воображала с хождением по дну. Она видела, как Том заклинал трупы и… они оживали! Нет, разумеется. Они становились безмозглыми, двигающимися конструкциями из плоти и чар. Меропа следовала за мальчиком, который уже был мужчиной и пережил умершую мать на несколько лет, по разным далеким странам. Хотя, сопровождение из верноподданных у него тоже имелось солидное. Она побывала на юге Европы, путешествовала по зарубежным провинциям, красивым городам и глухим лесам, — куда угодно по следу, окрашенному кровью. По возвращению на остров, Меропа совсем утратила сон — то загадочное пограничное состояние, расслабляющее ее эмоционально, но начинающее завладевать ею совершенно некстати. Однако всякий раз, когда она впадала в глубокие грезы, теряя Тома из поля наблюдения, отыскивать его ментальными маршрутами становилось все сложнее. След постоянно путался. Материнская ипостась разрывалась меж разрозненных точек одного длинного, мрачного, жуткого пути. Ее влекло и в центр Лондона, и в Литтл-Хэнглтон, и в Хогвартс, после того, как Томми посещал замок, чтобы ходатайствовать на должность учителя, и к ужасному гроту, наполненному оживленными трупами. Маггловские кризисы, мировой прогресс, рассвет культуры проходили мимо колдуньи, ибо волнение ее вызывало одно страшное слово, — оно было у всех на устах. Британия магов, поголовно перешептывающихся о войне, служила Меропе клеткой. — Война… Тот-Кого-Нельзя-Называть… новые жертвы… — раздавалось за каждым углом Лютного переулка. Ее любимое дитя сколотило армию сподвижников, они врывались в чужие дома, разоряли семьи, пытали обороняющихся, требуя почтения новому режиму. Одного мановения палочки достаточно было, чтобы внушить трепет, посеять смятение. Меропа чувствовала себя соучастником, обзаведясь титулом матери Темного Лорда, она будто бы стала первоосновой всего зла. Меропа плакала. Ее мальчик… ее славный сынишка, ее смышленый кроха… почему он зашел так далеко? Ее маленький Волдеморт старел, в аспидно-черных волосах пробивалась проседь, кожа серела, утонченные черты искажали линии гнева. Ее болезненные объятья не ослабевали ни на йоту. Невзирая на то, что он превратился в опасного, не ведающего пощады колдуна, распираемого властными инстинктами и жаждой мучить. Внешнее обличье его окутывал лоск тех самодостаточных чародеев, которые ни за что не подали на пропитание убогой нищенке, вроде Меропы, если бы она повстречалась с ним в ту пору. Теперь Меропа знала, — ни к кому на земле Том не питал расположения. Даже к своим соратникам, хотя он держался с ними обходительно. Даже к своей матери. Если бы сынок нашел ее могилу в юности, наверняка, просто бросил бы в нее заклинание, чтоб испепелить. Но бродяг погребали без опознавательных знаков. Его неприязнь обуславливалась тем, что мама позволила Смерти одолеть себя. Это было правдой лишь наполовину. Он не мог знать, как мама боролась, сколько крови потерял ее ослабленный, еще до родов, едва функционирующий организм. Но какая разница? Ни то, ни другое, нисколечко не умаляло ее любви. Было очевидно, что магическая война принесет множество невинных жертв. Со стороны униженных низов Меропе было жаль всех. Со стороны матери, она хотела, чтобы ее дитятко все же установило свой порядок, — может, тогда он будет доволен? Она по-прежнему желала счастья своему ребенку, ценой чужих жизней, ценой разрушений, если он остановится, если победа — это именно то, что ему нужно для чувства полноценности, для притупления личной боли, для искупления сиротства… Пусть будет так, как он хочет! Но Меропе не зря сразу не понравился Дамблдор. Этот волшебник, вместо урегулирования, влиял на Министерство дурно, вместо ведения мирных диалогов и поисков компромиссов, снарядил собственную оппозицию, собранную из молодых магов с запудренными мозгами и тоннами темперамента для отстаивания каких-то там свобод. И все это стравливание фронтов продолжалось до тех пор, пока парень, по имени Северус, не принес известие о подслушанном пророчестве. Пожиратели Смерти обсуждали полученную информацию с Милордом, покуда гудела гроза. Обветшалое здание трактира сотрясались от грома. Согревающие чары не спасали помещение от промозглости осенних ветров, задувающих в щели стен. — Не надо, кровинка моя, душа моя, — повторяла Меропа, скользя рукой по волосам сына в недоступном для нее прикосновении. Иногда он подчинялся маме. Вернее, делал так, как она нашептывала. Его слуги воспринимали это, как особое чутье, обостренную интуицию их Повелителя. — Это обман, ловушка, мальчик мой, услышь, прошу тебя, — Меропа мечтала достучаться до разума ее уже очень-очень далекого, взрослого Томми. Так он размышлял около часа, глядя в окно, за стеклом которого шумел небывалый ураган с ливнем. Ослепительные молнии временами иллюминировали всю комнату. Мама склонялась над ним, роняя крупицы слез, тут же оборачивающиеся паром. Они молчали под стук огромных дождевых капель, застынув каждый в своей плоскости бытия… …Девятнадцатилетняя мать. И ее пятидесятилетний сын. Меропа ощущала беду, как люди ощущают холод. Когда выбор пал на семейство Поттеров, она знала, — что-то необычайно страшное должно произойти октябрьской ночью, в канун Хэллоуина. Тот, кто мог сравниться с Темным Лордом, тот, кто покорит его, кто будет признан равным… Это звучало абсурдно. Меропа оценивала способности сына, и верить в тот бред, что кто-то вдруг как-то сможет… превзойти силу слизеринского наследника? Ерунда либо мастерская провокация. И тем не менее… Том верил. Ей было привычно сопровождать Томми, когда он нес горе, созерцать Черные метки, вещающие о расправе, вламываться в дома… И в этот раз, в Годриковой лощине, все было также. Меропа видела лужайку, тропинку, фасад с крыльцом, но изображения расплывались из-за ее эмоциональных перегрузок. До последней секунды, мать тщетно внушала своему мальчику остановиться сейчас. Эта местность внезапно начала давить на нее, как в тот раз… когда Тени рыскали по приюту Вула. Смертельное заклинание поразило главу семьи, пытающегося обороняться, вмиг и без предупреждения. Том никогда не церемонился. И все. Казалось, все будет как раньше, но Меропа не могла успокоиться, ей хотелось разорваться, лишь бы заставить Томми уйти… И тогда она увидела ту девушку, о которой говорил Северус. Она сразу узнала источник угрозы. Лили Поттер сбежала с лестницы второго этажа, пуская из палочки красный луч, но заклинание было тут же отбито, а палочка девушки отлетела в сторону. Колдун зашипел, словно по-змеиному, одновременно внушительно и зловеще: — Итак, грязнокровка. Тебе улыбается удача, Лорд Волдеморт готов предоставить тебе уникальный шанс. — Чтоб ты сдох, подонок, — тихо всхлипнула рыжеволосая волшебница на манер усмешки. Будучи обезоруженной, она приподняла подбородок. А в следующую секунду — рванула обратно к ступеням, попутно призвала палочку, так и не долетевшую к взметнувшейся руке девушки. Заклинание Тома отбило не только палочку, но и снесло половину стены, заодно с крышей. Он пресек разрушение замораживающими чарами, быстро зашагав наверх, вслед за волшебницей. Синхронно с этим, в нескольких футах над головами, им возводился купол против аппарации. — Скверные последние слова. Глупо сопротивляться. Лучше бы грязнокровой плебейке выбрать правильный тон и еще раз подумать о том, чтобы сохранить свою жалкую жизнь. — Я не боюсь! — выкрикнула рыжая. Когда противоаппарационный щит выстроился над ними, Лили Поттер уже достигла детской спальни. Девушка схватила на руки своего ребенка, тот хныкал, мямля коротенькие слоги, вроде — ма-ма… Меропа ощутила тошноту, впервые за долгое время, будто к горлу подкатывало, в груди сжался тяжелый камень, где раньше было сердце. Она погубит его… Эта девчонка погубит ее Томми… — субтильные, призрачные нервы ведьмы клокотали. — У тебя есть выбор, которого не было у многих других, — колдун возник в дверном проеме детской с этими словами. — Отдай мальчишку, и получишь снисхождение Лорда Волдеморта. — Ну да. Ты же убьешь его! — Отдай мне мальчишку. Его судьба решится без тебя. — Не убивай его, ну пожалуйста! Пощади малыша! Посмотри, какой он беззащитный, какой он крошечный! Что он может сделать тебе? — Ты не желаешь смерти, грязнокровка, — констатировал темный маг, нацеливая палочку на мать и ее дитя. — Не желаю? — удивилась волшебница, крепче обнимая сына. — Нет, я желаю совершить материнское жертвоприношение в честь Ее Величества Смерти! По ее лицу струились слезы, но она, как будто улыбалась. И Меропа догадывалась, что это неспроста. Но никак не могла помешать… только стоять за спиной Томми, невесомо касаясь его предплечий. — В этом не будет надобности, если ты отдашь мне младенца. Сейчас же! — терял терпение Лорд. — Ты убьешь его, если я отдам! — Хочешь, чтобы я убил его на твоих глазах? Меропа не успела даже ахнуть, ее зрение пронзило зеленая вспышка, яркая, как никогда доселе. Сначала все погрузилось в эту изумрудную пелену целиком и полностью, а в потом… Меропа лишилась всех эмоций. Черная мантия ее сыночка скользнула через ее ладони на пол. И Тома в этом ворохе одежды — не было. На полу плакал мальчик, рядом лежал труп рыжеволосой волшебницы. Но… ТОМ! Колдунья попыталась сфокусироваться на энергетике своего дитя… Она пребывала в панике! Что случилось? Где он? Легкий след уводил ее сознание куда-то к заднему двору. Она переместилась в сад. Затем, точно поисковой пес, двигалась в заросли густого кустарника, все дальше и дальше от рокового дома. Меропу разрывало на части, обреченность, боль, неверие, ужас… изначальная пустота оборачивалась спектром из самых кошмарных эмоций… Меропа была уже на окраине деревни, когда потеряла след. Это не была аппарация, и Томми не умер. Тогда что? Ведьма остановилась у какого-то поросшего камышом озерца, абсолютно дезориентированная. Куда дальше? Внезапно она вновь ощутила что-то. Ее навязчиво тянуло в Литтл-Хэнглтон. Переместившись туда, она принялась безрезультатно звать: — Томми! Сынок, милый мой! Где же ты? Мама не сможет здесь жить без тебя, — почему-то, ей казалось, что он мог ее слышать теперь. След снова путался, уводя ее к скалистому гроту, за тридевять земель от поселка. Совершив несколько перемещений от одного обманчивого пункта к другому: центр Лондона, территория Хогвартса, грот, затопленный приливом, поместье одного из Пожирателей Смерти, Люциуса, мать отчаялась найти оформленное тело. Томми нигде не было в виде, привычном для живых. За ограждение последнего пункта Меропу не пустили родовые чары, — охранная магия, как вокруг школы. Меропа упала на колени, зарылась ногтями в сырую почву и зарыдала во всю мочь. Ее окольцевал топкий туман, она в очередной раз думала, что растворится в сизой, мерцающей пучине, но… Ведьма опять почуяла ауру сына. Закрыв глаза, она увидела картинку в воображении, куда ей нужно следовать. Она могла перемещаться туда-сюда до бесконечности. Но на сей раз, пред мысленным взором Меропы предстал дом Поттеров. И наиболее сильный зов материнское сердце чуяло именно оттуда. Меропа перенеслась обратно в Годрикову лощину незамедлительно.