Eternally following behind them

С тех пор, как брюзжащий мужик в пижаме забрал корзинку с порога, Лили, еще раз извинившись и поблагодарив за помощь, явно нежданную со стороны матери убийцы, вошла в жилище своих родственников. И Меропа осталась сидеть на крыльце одна. Супруга толстопузого маггла оказалась не более гостеприимной, и не менее предприимчивой, — когда они обсуждали дальнейшую судьбу ребенка, отмеченного смертью, уже подсчитывая детское пособие. Меропа слонялась возле дома, слушая споры недовольных людей на повышенных тонах, иногда разбавляемые плачем детей, иногда — выкриками Лили, которые не долетали до слуха живущих. Почему-то было важным, чтобы мальчик оставался здесь, в этой семье. И ведьма догадывалась, что тут была замешана магия родового покровительства. Следующие сутки слепились для матери Темного Лорда в долгий, бесплодный акт фантомного отчаяния. Любая мысль несла разрушение. Она думала о травмированной душе Томми, и не могла отлучиться из Литтл-Уингинга, — ее нового места дислокации, — ни на секунду. Дитя, которое ее сын хотел погубить, стало частью ее сына или наоборот. Остатки охваченного безумием сознания никак не анализировали данную связь, но очевидность связи от этого не исчезала. Минуло около двух недель скитаний по захолустному городишке. Меропа изучила территорию и планировку улиц от и до, учитывая, что все они были практически одинаковыми. И каждый раз замкнутая круговая возвращалась к дому номер четыре по улице Тисов. Она слышала сквозь стены, как Гарри хныкал, и сама наполнялась страданиями. Казалось, ее тело состояло из слез, а чужой ребенок являлся единственной зацепкой для обретения Томми. Однажды, следуя однообразным маршрутом, Меропа обходила владения Дурслей. Срывался первый ноябрьский снег, сменяя ледяной дождь. Она медленно прогуливалась под пасмурным небом, осматривая голый сад. Под зонтом на мансарде, также укрытой козырьком, женщина качала детскую коляску. Женщину, решившую вывести малышей подышать свежим воздухом, звали Петуния Дурсль. На приличном расстоянии от коляски, набитой игрушками, которые Петуния попеременно вручала ее пухлому мальчугану, стояла другая, похожая на корыто, старая колясочка. Рядом находился топчан, там и сидела Лили. — Только не говори, что была здесь все это время, — когда Меропа приблизилась еще на несколько футов к мансарде, устало произнесла Лили. — Хорошо, — безразлично ответила колдунья. Минуты пребывали в молчании, разбавляемом сюсюканьем магглы с ее «Дадличком». Потом, мертвая волшебница тронула пальцем весьма потрепанную погремушку, аркой висящую над головой сироты. — Смотри. Я почти научилась, — словно Меропа обязана была оценить этот навык, сказала Лили, лишь со второй попытки звякнув погремушкой. Петуния строго покосилась в сторону коляски Гарри, пробурчав что-то ругательное по поводу магии. — Моя сестра думает, это Гарри колдует, — прокомментировала Лили. — Они не очень-то любят всякие странности. Поэтому мне тут особо не на чем тренироваться… Меропа молчала с видом внимательного слушателя, ощущая некую искаженную радость оттого, что ее не гонят. Только здесь и сейчас ее желание пронзительно орать от своего бессилия, не было столь явным. — Я не знаю, чем заняться. Это сводит меня с ума… — Лили рвано вздохнула. — Чем обычно занимаются призраки? Никаких дел, обязательств, ничего ценного, спешить некуда. Тебе предоставлен целый мир… одиночества и воспоминаний. Можешь пойти куда угодно, но нигде тебя ждать не будут. Ты не можешь ни с кем поговорить, не можешь ни к чему прикоснуться. Прав был Дамблдор, смерть не самое худшее. Все хорошо, тигренок, — рыжеволосая грустно улыбнулась сынишке, когда тот мельком взглянул в ее сторону. Платье ведьмы насквозь пропиталось водой, летящей с неба, она даже чувствовала иллюзорный холодок. Но все действительно было ненастоящим, обманчивым, а слова Лили лишь угнетали сильней. — Как ты терпела такое существование пятьдесят лет? — У меня был Томми, — обронила Меропа. — Томми? — грусть в усмешке Лили обрела оттенок иронии. — Какая идиллия. Томми. Думаешь, твой этот… мг, Сама-Знаешь-Кто жив? Конечно, жив. Иначе тебя бы здесь не было. Иначе, меня не выпустило бы из лимба. Ведь моей основной целью было защищать Гарри. Мой дух чуял опасность, невзирая на самопожертвование. Ты размышляла над этим? Почему мы остались в мире живых? Я и ты. — Мы остались по двум разным причинам, — Меропе хотелось добавить к причинам имена, но у нее на уме обозначилось лишь одно имя. И она промолчала. — Во всяком случае, есть кое-что, объединяющее нас. Мы связаны узами. Узами, которые оказались сильнее Смерти. Погоди, я читала об этом. По ЗоТИ, я писала внеурочное эссе по теме призраков. Посланники. Они классифицировались по-разному. Самые необычные призраки, имеющие особое предназначение. Они существуют из-за определенной миссии, не контактируют с другими, зато между собой — мы видим, да. Взаимодействуют они лишь с медиумами. Неужели за полвека, ты не встречала ни одного медиума? — Меропа покачала головой. — А все, что я рассказала, ты знала раньше? — Интуитивно, — честно призналась Меропа, не разбирающаяся в тонкостях. — Я не пыталась сложить знания в теорему. — А в школе ты училась? — Я была на домашнем обучении. Дадли начал громко вопить, и Петуния заторопилась домой. Лили поднялась на ноги, шагнула ко входной двери, отворачиваясь от единственной собеседницы. В тот момент, когда Меропа уронила взгляд на грязно-серые плиты, вымостившие садовую тропинку, Лили повернулась со словами: — М-может, пойдешь с нами? — Меропа посмотрела на рыжую девчонку. Она должна была что-то ответить. Она могла войти и без приглашения. Она не хотела привыкать к общению с кем-либо, в частности с… — Идем же, — настояла Лили, и черты ее просветлели. …Колдунья медленно побрела в гостиную, ухватившись за шанс находиться рядом с Гарри, содержащем в себе частицу Тома. Возможно, настроив диалог с волшебницей, ставшей невольным палачом, ей удастся разгадать природу чар бессмертия. В то же время, Меропа не спешила распространяться об этом Лили, — вдруг та отыщет медиума или найдет какой-нибудь способ сообщаться с людьми? Так или иначе, мнимое союзничество окрашивало ныне бесполезные будни призрачной ведьмы разнородными эмоциями. Впервые после исчезновения Тома, ей не хотелось смешаться с пеплом и разлететься мелкими крупицами пыли, растаять в забвении, утонуть в океане небытия. Она испытывала невообразимую боль от своей потери, но ненавидеть Лили не могла, понимая, что поступила бы в точности также ради спасения сына. И когда, вечером, Лили позволила матери врага сидеть напротив нее над дрянной постелью, выделенной Дурслями для сиротки, Меропа ощутила некое подобие счастья. Лили выглядела хмурой из-за сестры, ее обуревал стыд и разочарование: — А она и в самом деле стерва… — буркнула Лили в адрес Петунии, которая наплевательски удалилась из комнаты, когда племянник начал всхлипывать в холодной колыбели. — Не могла бы ты… покачать, пожалуйста? Мать всея зла не нужно было долго упрашивать. Она мерно раскачивала кроватку, слушая причитания Лили о неспособности влиять на материальные предметы. Она смотрела на засыпающего мальчонку, копирующего все реакции Томми, и ревновала. Если бы она стала Лили, а Гарри превратился в Томми? Если бы ее лицо было таким же красивым, а жизнь столь же беззаботной и легкой, как у Лили, до смертного одра. Если бы ее любили, ласкали, заботились, или… просто не мучили, не издевались? — Хочешь, побудь тут до зари, — подытожила Лили тираду, пропущенную ведьмой мимо ушей. — Ты Мэри, верно? — Меропа, — тихо поправила она, удивляясь желанию Лили свести знакомство на уровне имен. Но, учитывая небогатый выбор собеседников, все логично. — Мира, Мири? Или Мера? Она отвела взор от личика дитя со шрамом, и залюбовалась грязнокровкой, убитой в рассвете женственности, на пике пленительного цветения, на стыке ангельского юношества и иконописного материнства. Она беззлобно усмехнулась, склонив голову: — Меня называли по-всякому. Лили свела брови задумчиво, — какие мысли роились в сознании обреченного? В действительности, наверняка, никто из них не ждал чего-то большего от обыкновенных, малозначимых фраз. Но они продолжали лепиться из ничего. — Но это же неизменяемая форма имени? Это звезда в созвездии Тельца, вообще-то. — Так и есть, Лили Поттер. — Ты можешь звать меня просто Лили. Мг, если удобно, конечно. Ты же не против, если я буду звать тебя Меропа? — Разумеется, нет. Сотни тысяч причин не задерживаться в доме родичей Лили, миллионы поводов хоть изредка моргать, хоть иногда отрывать взгляд от румяного зеленоглазого лица, — всего было мало для сопротивления. Здесь чувствовалась энергетика Томми, отсюда брала начало оконченная история, словно вензеля путей скручивались и скручивались, многократно и хитро, как клубки змей, как вихры вьюг, чтоб странствующий дух мог вбить тут колышек. Таким образом, под видом помощи и отсутствия ментальной активности откуда-нибудь извне, Меропа задержалась среди магглов, опекающих ребенка пророчества. Лили питалась разговорами взахлеб, чувствуя себя более живой в общении. Слизеринская мать, привыкшая к одиночеству, в основном только кивала. В первую ночь, она утешала Лили, жалеющую своего друга, Сириуса. Они расположились в пустующей гостевой комнатушке на втором этаже коттеджа. Вторую ночь Меропа лежала на узкой койке, застеленной покрывалом, вперившись в потолок, на котором роились образы, перетекающие один в другой, смутные грезы, несбывшиеся или мрачные эпизоды из прошлого. Лили раскачивалась в кресле-качалке, и будь здесь ее сестра, — точно инфаркт бы заработала. Третья ночь пронеслась в тревогах за Гарри. У мальчика поднялась небольшая температура. Соседствуя бок о бок с людьми, обе погрязли в жалком подражании жизни до самых глубоких снегов и глухих морозов, настигнувших предместья Лондона накануне декабря. Меропа окунулась в стабильный быт. Возможно это то, чего она всегда желала, — череда дней, ужинов, праздников в чистом, уютном доме. Поздними вечерами, Вернон таращился в телевизор, сидя на диване, не замечая фантомных фигур на креслах, по разные стороны от дивана. — Я рассказывала, как мы жарили барбекю на мотоцикле Сириуса? — когда Вернон уходил, выключая за собой маггловский ящик и гася электричество, зал утопал в темноте, и Лили наполняла это темное, немое пространство словами. Меропа прекрасно знала, что волшебница как будто хотела подчеркнуть, донести, — какую жизнь отнял ее сын, как они были счастливы, если бы не ее монстр. Запойные рассказы Лили не обременяли ее, хоть они и служили тонким средством мщения. Молчание ведьмы воспринималось за готовность слушать. Лили делилась воспоминаниями, порой плача, порой негодуя оттого, что былые товарищи израсходовались — предатель, подставивший невиновного под тюрьму. Гораздо хуже, когда она начинала вспоминать о муже, как им было хорошо с Джеймсом. И эти повести уже заканчивались тихими, но скрупулезными рыданиями. Ловя такие моменты, Меропа могла утешать девушку, поглаживать по спине, по огненно-вьющимся волосам. Потребность прижать ее к себе, запуская в волосы пальцы, несколько пугала ведьму и даже заставляла стискивать челюсти. Лили успокаивалась сама, втолковывая, как заученное заклинание: — У меня есть Гарри, у меня… мой сыночек… мой тигренок, жизнь моя… мамочке нужно привыкнуть, потерпеть… Комнату заливал желтый свет уличного фонаря, тьма становилась не такой уж абсолютной. И огромные зеленые глаза чародейки, в нескольких дюймах от лица Меропы прожигали в сознании брешь. — Прости, что плещу тут своим загробным оптимизмом. Уснуть я все равно не смогу. Я все еще проваливаюсь сквозь кровати, — плачевно оповещала Лили. — Стоит расслабиться… точно в колодец ухнуть. Отвратительно. А прикосновения! Боже, щиплют, как медузы… — Но не мои, — в доказательство, длиннопалая, бледная ладонь, касающаяся левой ключицы девчонки, покровительственно сжималась на покатом плече, затем следовала вниз по верхней конечности. — Верно. Не твои, — Лили отслеживала руку, скользящую по ее предплечью. — Это безумие, знаешь. Волшебница не чуралась прикосновений, они помогали ей чувствовать себя живой, насколько это возможно. В редких случаях, переполненная горем, она даже пыталась прильнуть в объятья ведьмы, но вовремя спохватывалась и отстранялась. Меропа пропитывалась некоей коверканной суетой, помятой нежностью, ватной болью. Подчас казалось, что Лили, предложившая компанию первой, сама избегает гостью. — Разве мы не должны были стать врагами? Ну, по логике вещей, — Лили очень хотелось получить утвердительный ответ. Она мягко убирала с себя руку ведьмы и запирала чужую кисть между своих ладоней, глядя в глаза и сосредоточенно щуря веки. — У вещей нет логики. — Забавно. Мы ведь даже не вещи. Так… пар, след ауры, скопление инертных ионов… — Лили бессильно опускала голову. — Сколько это будет продолжаться? Что будет дальше? Ты уйдешь, если найдешь Волдеморта? — Если Томми отыщется, я буду с ним. Но дело приближалось к Рождеству, а ничего не менялось. Лили научилась принимать горизонтальное положение, не обращаясь при этом в эфемерную субстанцию. Гарри больше не хныкал по ночам. В преддверии Сочельника захолустный городок украсили разноцветные гирлянды. В гостиной Дурслей появилась пахучая ель. Отвлекая рыжеволосую волшебницу от смертельной хандры, — удивительно, колдунья уже не чувствовала того же, — Меропа однажды спросила: — Расскажи о беременности, как проходили роды, — это оказалась крайне обширная, плодотворная тема. Лили почти не страдала токсикозом в тот период, и кости у нее не выкручивало, все сорок недель от зачатия, круглосуточно и поминутно, муж исполнял любые ее прихоти, а на каждый из девяти месяцев она получала какие-нибудь романтические подарки, ювелирные украшения, разную мишуру. Как ни странно, Лили не стремилась кичиться этим. Но после убийства на ее запястье навсегда остался золотой браслет, на пальцах было еще пара колец, помимо обручального, а из-под ворота футболки проглядывалась цепочка с кулоном Водолея. У этой девушки было все, чем всегда была обделена Меропа. Невзирая на конец земного пути, ведьму одолевал стыд за свой внешний облик. В ее вечном, пепельно-сером наряде она казалась ужасно долговязой и костлявой, какой и была в жизни, а такая одежда выгоднейшим образом подчеркивала лишь уродства. В канун Рождества, Дурсли устроили застолье, пригласили сестру Вернона, упаковали Дадличка в костюм ангелка. Лили веселилась, потому что Гарри было весело наблюдать, как полнотелые силуэты кружат в танце, в трапезном зале. Мальчишка находился в углу, неподалеку от мансардной двери, в сидячей коляске, и подмахивал маленькими ножками такту музыки. Лили донимала Вернона, прекрасно зная, что он ей не ответит, ибо не слышит, тетку Мардж, с ее манерой танца, передразнивала песенки из телевизора. Меропа сидела на одном из кресел, смотря на волшебницу издали, словно запоминая каждый ее жест, словно желая впитать в себя всю ее непохожесть, словно ее заразительное соло могло оживлять даже гниль и тлен. — Веселого Рождества. Потанцуем? — Лили примостилась на край дивана, полубоком от кресла с той, кого могла считать главным врагом магической Британии, как первоисточник зла. — Мне нравится смотреть, как танцуешь ты, — сказала Меропа, стараясь, чтоб ее улыбка не выглядела, как оскал. — Ты меня смущаешь. У меня наступило трупное оцепенение, — девушка засмеялась от серьезности ведьмы. — А если бы ты шутки понимала, было бы поистине замечательно! — Ты очень красивая, Лили Поттер. И твой смех, голос, очень красивы, мелодичны. — Да, только это уже не я красивая. И не мой уже это смех, не мой голос. Зеленоглазое создание начинало меркнуть, наружная оболочка защитной, поддельной радости сползала, как свечной воск. Ее грусть окружала хрупкую фигуру мутноватой, фантастично-лиловой дымкой, сливочная кожа скул, шеи, области декольте ловила радужные блики гирлянд. И этот выплаканный взгляд не был осуждающе суровым, а скорее — уничтожающе опытным. — Я не хотела расстроить тебя. — Ох, все же у тебя получилось… Для Меропы это не было такой пыткой. Она никогда не цеплялась за свою жизнь. Конечно, она могла представить, после нескольких откровенных бесед, да и после тщательного наблюдения за Лили, что той нереально было думать о том, чего уже не вернуть. И будь Меропа Лили, она, наверняка, сошла бы с ума оттого, — какую жизнь у нее отняли, какую красоту, какую семью. — Тебе станет лучше, ежели я уйду? Празднество подошло к концу. Петуния забрала детей наверх, Вернон выключил телевизор. Теперь молчала Лили, не отреагировав, когда Меропа встала с кресла, и бессмысленно пялясь в экран потухшего транслятора. Ведьма проплыла к двери чернильной тенью. Что дальше? Она будет перемещаться по знакомым пунктам, опять и опять, повинуясь зову неполноценного, разорванного Томми. — Оставайся, прошу, — робко булькнула девица, не отводя взор от черного экрана. Меропа застыла в проеме двери.