Eternally following behind them

Прошлые метания на горящих углях представлялись Меропе теперь неподвижной, выжженной пустыней, где можно лишь потратить зря силы или навеки облечься в кошмар. По крайней мере, дату собственной смерти и рождения сына, осквернительница слизеринского рода провела в своем поместье, окончательно убедившись, что наиболее сильное тяготение Томми чувствовалось из Литтл-Уингинга, а не откуда-либо еще. Что при мысли о тихом уюте рядом с Гарри, все становится на места. Возможно, тот, кто подобен Темному Лорду, действительно вырастет и станет им — Томми? Ее Томми. Соберет кусочки себя, переоценит стремления, выведет эту жажду крови и страхи? Мать тогда плакала ночи напролет, тяготясь грузом своей любви, придавленная неистраченной агапе, как глыбою льда. Она вернулась туда, где ей нужно быть, к ее причине, расколотой надвое. Ведьма не оповещала Лили, перед тем как покинуть дом на Тисовой. И неделя после Нового года порхнула одним вьюжным, ненастным днем. Просторный газон был погребен под снегом. Меропа ступала, не оставляя следов, под пристальным взглядом волшебницы, идя к порогу. Петуния болтала с соседкой о катаклизмах погоды, держа на руках крупного ребятенка, а Гарри оставив около дома. Порывы ветра колыхали огненные волосы Лили, спутывая так, что они все равно ложились красиво, глаза ее наполняла влага и бездонная, ласковая тоска. — Значит, ты не насовсем оставила нас? — она не винила, в ее голосе раскалывалось отчаяние. — Мне следовало убедиться… — Что он жив? — перебила Лили. — Как он может жить? Убивающее проклятие обратилось против него. Я знаю. А ты видела, не отрицай. Скажи, что он с собой сотворил? Меропа думала, — как солгать, чтобы быть достаточно правдивой? Как молчать, чтоб не показаться слишком враждебной? И Лили смотрела так пронизывающе, умно, умножая тревогу. Иной раз, она бы отвернулась и держалась в стороне, но сейчас у нее не было выбора. — Он обрек себя на бессмертие, — сбивчиво проговорила Меропа общие факты, измождено пряча лицо. — И ты снова уйдешь? — поколебавшись, негромко спросила девушка. — Не сегодня. Она не смела рассчитывать на благосклонное отношение, на теплый прием снова, но Лили и впрямь тяжело далось отсутствие единственной спутницы, подобно ей, подвешенной над реальностью. На белой панораме, с пламенного цвета кудрями, кажущаяся мифической богиней, Лили кивала, принимая эти слова. В подозрениях Меропы только отговорки, когда Лили за пару шагов стала гораздо ближе и так ненавязчиво потянулась к ней, беря ее запястье мягкой ладонью. И когда Меропа подняла руку, чтоб приобнять за плечи ошибку Волдеморта, то вдруг притянула исполнительницу пророчества к себе, прижалась к ней напряженно, наклонившись к сгибу плеча, вдыхая носом сиреневый запах, — цветущего луга, чистого воздуха, сгоревшего лесного костра, чего-то… чего у нее никогда не было. Она закрыла глаза и увидела тысячи падающих небес, простирающихся сквозь ее сознание, как вуали. Своего рода ликование непрекращающейся взаимности жеста дружбы, что он был встречен без отвращения, превращало мертвую Меропу в рассыпчатого, песочного человека. И, словно в этой беззаветной неформальности не было ничего такого… бросающего в жар посереди зимы. — И где он? Чем он стал? — Лили пришлось чуть приподнимать подбородок, чтоб не коснуться плеча Меропы, ибо та была выше дюйма на три, в то же время сохранять пространство между ними мешал выдающийся бюст. И даже в этом беззвучном утешении ощущался невидимый меч промеж них. — Ты ведь не скажешь? Меропа предпочитала натужно молчать, постепенно впитывая фарфоровою гладкость щеки, к которой она прикасалась виском, опустив голову, притворяясь себе о мерещившемся волнении. — Честно, я верю в неслучайности. Неслучайно, что именно мы. Я и ты, — мирно возвестила Лили, проведя дрожащими пальцами по ребрам ведьмы. — И, мне кажется, мы должны держаться вместе… Лили быстро отстранилась и потащила ведьму за руку в дом, пока та еще не успела опомниться. Поскольку, Петуния уже уводила малышей, а снег повалил крупными хлопьями. Меропа побеждено пересекла порог, и последние сомнения. Вообще-то, она не смела просить об утраченном радушии, и уж точно не представляла, будто сможет хоть на толику уберечь прежнее общение. Неосознанно, она вновь ждала гнева, ненависти, кои при жизни пробуждала в других лишь фактом своего существования. Но, с Лили было все наоборот. Волшебница не отпускала в адрес Меропы ничего, кроме доброты, хотя должна была огорчиться после внезапного ухода. Исчезновение основного носителя личности Томми не стало концом света, но мама по-прежнему не представляла без него себя. Она думала о нем, расположившись с его жертвой и убийцей под одной крышей. Думала, баюкая Гарри. Думала, когда Лили по-сестрински приобнимала ее плечи. Когда в ее животе оседал свинец от доверительных прикосновений девушки. Каждый раз она нехотя втягивала себя в роль матери монстра… и никак иначе. …Когда Томми вернется, возобновится вся боль, извечная, негасимая, — противостояние, вражда, — все будет, как было. Только вот, не соответствовала Меропа уже статусу матери монстра, утешая Лили в честь дня рождения. Вернон поблагодарил жену за отличный ужин. Супруги, не задерживаясь, покинули гостиную. И комнату окутала тишина. — И не вспомнила, и не помянула… она меня просто вычеркнула… негодяйка, — Лили плакала бесшумно, шепча, будто магглы могли услышать ее. Ее силуэт, рядом с креслом, сообщал уныние на фоне синевато-лунного сияния оконного проема. Меропа сгорбившись сидела на диване, и волшебница поделилась с ней некоторыми воспоминаниями из детства. — Конечно, Туни не всегда была такой, — в довершение своей тирады, всхлипнула Лили. Меропа подавила смешок. Интересно, все же она верила, что люди не выходили из материнских чрев заведомо подонками? Как-то незаметно Лили переключилась на студенчество, сложные обязанности старосты, ухаживания Джеймса. Упомянула свадьбу, — с королевским размахом по меркам ведьмы, — попавшую под определение Лили, как — скромненькая. И колючая неприязнь, поднимающаяся изнутри, пока она рассказывала о пылкой брачной ночи, медовом месяце, на несколько мгновений затмила разум Меропы. — А ты расскажешь что-нибудь? — Лили умастилась на диван с другого краю. Затем протянулась так, что согнутые в коленях ноги опустились за подлокотник, а голова легла по центру дивана, волосы разметались по мягкому сидению. Девица приготовилась слушать историю. — Рассказывать особо и нечего, — сказала Меропа. — Неужели не было ничего хорошего? Меропа приняла почти зеркальное положение со своей собеседницей, только подтянув колени ближе к себе, а ступни уперев в дугу противоположного подлокотника. Теперь они лежали с Лили голова к голове, глядя в потолок. Меропа повернулась немного набок, чтобы уткнуться лицом в рыжие кудри, вдыхать их аромат и чувствовать упоительное тепло, исходящее от них, словно каждая прядка знала — как плохо, а плохо так, что словами не выразить. — Пожалуй, тот момент, когда я узнала, что беременна, — Меропа выпалила, спустя долгую паузу. — О, прекрасно… — известная ирония различалась даже в шепоте. Но обе были спокойны. Отчего же нервничать теперь? Меропа жадно вдыхала это экзотическое, демоническое, утонченное создание, кончиком носа касаясь линии роста волос. Не было никаких гарантий, что Лили тоже чувствовала потрескивание токов не такого уж уравновешенного поля топкого безвременья, пролегшего над ними. — У меня остались растяжки, — привыкнув к немногословности колдуньи, Лили переводила разговор на себя, после того, как воцарялась тишина. — Мг, ты можешь счесть это глупостью, но я не убрала их при помощи чар, потому что хотела… ну, вроде как, носить напоминание о своем первенце подольше. Мы же планировали еще детей… — Можно посмотреть? Меропа ожидала отказ, когда ощутила шевеление. Она приподнялась на локте, откинувшись плечами на спинку дивана. Лили лениво засучивала подол футболки, пока не дотянула его аж до груди, наблюдая за ведьмой из-под полуприкрытых век. Поначалу Меропа не знала, — куда смотреть? Ночное свечение кожи завораживало ее. Потом она почувствовала, как Лили взяла ее руку и повела вдоль своего тела. Под пальцами гармошкой штрихов заскользили линованные рельефы. Они были как жилки на древесных листьях, как разветвленные молнии, ползущие наискось талии к низу живота. — Нравятся что ли? У тебя есть такие? — будничным тоном спросила чародейка, задержав чужую ладонь в области пупка. — Нет… — выпорхнуло из уст Меропы, она покачала головой, потом кратко кивнула насчет «нравится», полностью запутавшись и напрочь потеряв нить обсуждения. Абсолютно все в этом зрелище пленило ее. Заботливые руки с наманикюренными ноготками, сочетающие умение пеленать младенца и трогать холодные костяшки призрака столь же любя. Сети растяжек на безупречной коже. Впрочем, то, до неизбежного влекущее взор, было совсем рядом с лицом Меропы, — большие, налитые полушария, сжатые бюстгальтером лишь наполовину. Медленно, нетвердыми движениями, рука прошлась по ложбинке между грудей, распласталась в зоне декольте. Подушечки пальцев легонько проносились над впадинкой между ключицами. Мизинец очерчивал складку у основания левого вздымающегося холмика, удаляющуюся под подмышку. — Ты кормила грудью? — пальцы прокатились по ажуру нижнего белья и лямкам, пришпиленным на кнопки, чтоб обеспечить ребенку быстрый доступ к сосцам. — Да, — тихо ответила Лили, находясь в некоем причудливом замешательстве. Она задышала часто и, словно нарочно, либо по привычке, — ведь относительно недавно свыклась со своей новой физиологией. Когда ее левой грудью почти целиком завладела бледная исследующая ладонь, волшебница расправила плечи, делая один глубокий вдох за другим, но потом — осела, если бы ей пришлось напомнить себе, что эта обстановка нереальна. Однако, псевдодыхание повторилось заново, только теперь со словами: — Хочешь посмотреть? В тот момент раскрытая ладонь потирала вторую грудь, по голой коже и по все еще скрытой под тканью. Объемные формы просто вывались из чашек, лиф едва удерживал их. Но поскольку, Меропе было предложено больше, чем она заслуживала, будучи неотъемлемой частью всех кровопролитий Томми, — переспрашивать что-либо или уточнять ведьма не стала. Отстегнув одну из лямок, впуская длинные пальцы под чашечку и стараясь охватить всю округлость молочной железы, Меропа скользнула волнистыми выпуклостями ладони по кожаной горошине. Лили отзывчиво вздрогнула. И посмотрела на матерь хаоса широко распахнутыми, дикими, поблескивающими глазами. А потом, зажмурилась и замерла, закусив губу, — Меропа прогнала сосок меж фалангами каждого пальца. — Они не чувствительны? — матерински полюбопытствовала колдунья, будто ей еще предстояло кормить детей. — Чувствительны, вообще-то… разве ты не… — осеклась девушка. — Даже очень… Меропа сдвинула чашечку набок, также сместила ткань со второй груди, открывая коричнево-розовые плотные бусины в огранке густо-бордовых ареол. Она приподнялась над лицом кормилицы, поддерживая себя на локтях, пока обе ладони были заняты массированием этих двух средоточий женственности. — И ты кормила до того, как умереть? — Ну… мм, да… — взгляд Лили, словно из сновидения, плавно перетек вверх. Ей было неудобно смотреть снизу на перевернутое лицо, и все, что она сделала: осторожно дотронулась до щеки ведьмы и убрала безжизненную прядь тускло-черных волос той за ухо. — Вероятно, что грудное молоко сохранилось? — М-молоко? Ну… я… ох, черт… — речь Лили стала вконец бессвязной. Во взгляде ее, главным образом устремленном в шею той, что сверху, была безмятежная отдаленность. Глаза Меропы находились на уровне губ Лили, но смотрели пока не на них. Она знала, что скоро из них вырвется не особенно внятное: — Проверь… если хочешь… …Потому что, с каждым мгновением Лили уступала чему-то неподобающему, но по всем признакам, неотступно возбуждающему. И руки, бесконтрольно ищущие по телу, в дополнение к наготе, срабатывали, как подтверждение сильному накалу чувств. То ладони подталкивали груди снизу, то пальцы впивались в кожу ногтями. Лили начала постанывать, прогибаясь в поясе под ласками матери своего убийцы. Меропа разминала круговыми движениями податливые массы, покручивая и оттягивая соски, немного сдавливая их пальцами. Пигментированные ареолы вытянулись, сделавшись частью сосков, похожих теперь на острые башенки. Через какое-то время, сжав подушечками пальцев левую вздутую шишечку, ведьма сумела сцедить чуточку белесого субстрата. В познавательных целях, проведя теми же пальцами по своим губам, она ощутила мятную кислинку и терпкую сладость. Лили это не смутило, а напротив — опалило еще вящим азартом: — Каково это? — Попробовать хочешь? — зеленоглазая кивнула, не давая отступа для сомнений, будто ее гложет недоступная прихоть так же сильно, как и ведьму, которая уже доила пальцами правый сосок. Теперь Меропа провела своими пальцами, собравшими липкую жидкость, по пухлым, разомкнутым губам Лили. — Мг, это самое странное, что я когда-либо ощущала… — пролепетала девушка, пребывая в безграничной эйфории, равно, как и Меропа, словно раздираемая голодом и, одновременно, нежностью от созерцания такой невинности в сочетании с порочностью. И пользуясь неправильностью момента, оттого, что ей было позволено сейчас так много, Меропа придвинулась так, чтоб не давить своей грудной клеткой на лицо Лили, и склонилась над левым соском, собирая его нектар кончиком языка. Лили застонала почти распевно, когда Меропа погрузила в рот эрегированный шарик, скатившись ладонью по сгибам молочной железы, подгоняя повыше, и начала сосать. С жаждой проглатывая то, что из сосков вытекало, она испытывала возбуждение, какого никогда не испытывала при жизни. За актом лактации перед внутренним взором ведьмы вращался весь мир, пока весь не обратился лишь тенями, почерневшими угольками. Она видела золотые звезды, подмигивающие ей из пепла, — мелкие гранулы света, за закрытыми веками, — пока они не растворились в вышине сонной нирваны, Меропа чувствовала пульсацию жизни… Спустя некоторое время она смогла оторваться от сосца и взглянуть прямо перед собой. — Не останавливайся, пожалуйста… — невнятно, зато без запинки, выпалила волшебница, измятая и разгоряченная. Меропа каждую секунду ждала, что Лили одумается, прогонит, взбесится оттого, что такое мерзкое существо смеет пятнать священную часть ее тела. Но нет. Вместо этого, Лили поставила ступни на подлокотник, согнув ноги. И кажется… она трогала себя? Меропа заметила мельком, прежде чем провести большим пальцем по соску, смазывая слюну и млечные выделения, и перекинуться на другой. На сей раз, она жадно сжала грудь, лизнула темно-розовую вершинку, обвела языком вокруг нее. В общем, делала то, о чем никогда ранее не помышляла до того, как перешагнуть через смерть. Теперь, всасывая эту плотную капельку, вкушая ее сок, она то и дело останавливалась, чтобы подразнить ее языком. — О черт! Господи! — эта игра доводила Лили до исступления. — Я же не могу повторно умереть, верно? Ох… проклятье… После череды повторов, тщательного ознакомления с каждой особенность сосцов кормилицы, — один из них, более мягкий, имел дырочку посередине в виде точки, в центре второго, правого, была прорезь полумесяцем, а сам он казался более тугим. Меропа прижала груди волшебницы плотно друг к другу, по очередности дразня, всасывая, облизывая максимально приближенные один к другому соски, наслаждаясь переливчатыми стонами раскинувшейся под ней девицы. Когда ведьма отвлеклась от своего занятия, минутами погодя, она вытянулась на обеих руках, чтоб оценить состояние Лили. Та смотрела на нее не смыкая глаз, наполненных слезами, смотрела обескураженно, будто в поисках совета. Что происходит или что здесь такого? Больно ли мне сейчас или до боли приятно? Взгляд Меропы блуждал по обнаженному телу, припорошенным серебристыми блестками влаги, соскам, дергающемуся животу и ниже, — приподнимающимся бедрам. Джинсы Лили были расстегнуты, одна из ее рук спряталась под ширинку, а другая — пролезла за пояс одежды с задней части бедра. — Еще, пожалуйста, прошу тебя… Меропа опять склонилась над чародейкой, чтобы удовлетворить эту смертельную потребность — жить. Чувствовать жизнь. Она накрывала своим ртом торчащие соски, снова и снова, выпивая их призрачное содержимое. Она до сих пор не верила, что могла доводить Лили до безумия. Неужели, Лили так все это нравилось, что она не могла контролировать свои руки, вздрагивая всем телом, удовлетворяя себя? Пожалуй, это было самой недостижимой честью из всех возможных, — Меропа не представляла, что кто-нибудь когда-либо мог реагировать на нее подобно Лили. Пусть Лили воображала, что занимается любовью с мужем или еще с кем-нибудь — это тоже уже было неважно. Пусть после этого от самой Меропы ничего не останется, — все равно. Ведьма ощущала, словно невидимая стрела пронзает ее насквозь, а затем — всепрощающее насыщение, покой с осадком чего-то горько-сладкого. Лили продолжала, трястись, стонать, просить, выгибаться навстречу рту, ласкающему ее груди. Когда весьма вероломная идея посетила Меропу, она сместилась ко рту Лили, чтобы разделить с ней это пьянящее молоко. Верхняя губа ее коснулась нижней губы девушки, и вместо того, чтоб отвернуться, Лили провела языком поперек губ Меропы. Идея была не из лучших, ибо колдунья не умела целоваться. Тем более в таком перевернутом положении. Тем более, с жидкостью во рту, которой было достаточно, чтоб струйками пролиться вдоль щек Лили. Дурацкий энтузиазм не прошел, и Меропа снова всосала сосок, чтоб сместиться ниже и поить Лили, как птенца. В какой-то миг Лили подалась вперед, проведя языком по языку. Затем снова. И снова. Ее гладкий, плоский язык заскользнул внутрь рта Меропы, покружил по внутренней стороне верхних зубов, под небом. Это напоминало глубокий поцелуй, и в нем звучал вопрос, ответа на который не ищут в чьих-то чужих объятьях… Вскоре, Меропа ощутила еще одну стрелу, будто пронзающую ее по всей длине позвоночника, а Лили простонав в ее рот, содрогнулась так, что ступни опять слетели с диванного подлокотника. Две призрачные обитательницы дома номер четыре на улице Тисов отстали друг от друга. Меропа уложилась щекой на плечо Лили, чувствуя аромат ветра, запутавшийся в рыжих локонах, и тоже путалась в них своими пальцами. Затылок Лили давил на костлявое плечо ведьмы. Наступало утро, едва светало за окнами, но они не могли пошевелиться. — Мы же будем… — начала Лили. Меропа разрушила их идилличную позу, ссунувшись набок и опершись о вытянутый вперед локоть. У нее было много вариантов того, что они не будут: не будут больше такое творить, не будут больше никогда, не будут замечать друг друга, не будут… — Что? — Ну… — Лили сделала вид, что задумалась. — Комментировать это, да? Не будем? — А ты хочешь? — Нет, — скривилась волшебница, и уткнулась в шею Меропы. — А ты? — Нет. Пока ведьма была озадачена тем, что Лили не отпрянула, не поднялась и не ушла, плюясь и проклиная случившееся, или хоть бы — отвернулась от нее, — та пробормотала: — Если мы останемся на диване, утром Вернон сядет на нас своей жирной задницей.