Eternally following behind them

Конечно, произошедшее было ужасной ошибкой, которая никогда не должна была повториться. Это было неудобное, гнусное и вообще… ни с чем не сравнимое удовольствие. Конечно, это было лишь синдромом буйного помешательства, бегством от безысходности. Иллюзией бегства. Это был срам, и повториться он не должен был ни под каким оправданием. И конечно, это повторилось. Не далее, чем через пару дней. Они расположились в спальне Гарри. Мама годовалого спасителя Британии сидела, свесив ногу с подоконника, второю — шелестя по полу. Колдунья качала потрепанную колыбель и краем глаза замечала смущение Лили, когда та смотрела то на спящее дитя, то на нее. Казалось, что стыд жег девичьи скулы, хотя они уже не могли краснеть, навсегда запечатлевшись в статичности, — возможно зрение подводило Меропу. — Тебе в самом деле не о чем хорошем вспомнить из своей жизни? — вдруг спросила Лили, тихонько добавив потом: — кроме беременности. — Отчего тебе так интересно? — Просто интересно, — пожала волшебница плечами. — Расскажи о муже. К примеру. Должно же быть хоть что-то, связывающее людей, успевших зачать ребенка? Ну, хотя бы на первых порах. Разве тебе не было хорошо, даже если очень короткий промежуток времени? — Да так, — Меропа села прямо, поставив ладони на колени. Взор ее был поглощен силуэтом у окна до такой степени, что она больше ничего вокруг не замечала. Похоже, Лили действительно не переваривала тишины: — Да так? Ты же любила его, отца твоего… Сама-Знаешь-Кого? Разве… это не прекрасное чувство? — Для кого-то. — Ты правда скармливала ему зелья? — не прекращала сыпать вопросы Лили. — Дамблдор как-то сказал, что дети приворота не способны на светлые чувства, что любовь не подвластна им. — Раз уж так сказал Дамблдор, наверное, так и есть, — парировала Меропа сдержано, но с едким тоном. — О, давай без издевок, прошу, — насупилась девица. — Сложно ответить, как было, ведь это уже ни на что не влияет и ничего не изменит? А мне хочется услышать правду из твоих уст. — Какую правду? — Меропа поднялась с табурета, медленно подходя навстречу и осматривая это изваяние нежности, наполняющее ее уверенностью и открывающее в ней что-то, о чем раньше она не подозревала. У нее в голове вертелись страшные мысли: о человеческих жертвах, о пророчестве, о том, что лучше бы было по-другому — не лучше, о том, что каждая секунда ее пребывания рядом с Лили теперь способна была расплавить, подчинить всякий эфирный рецептор, заставить вести борьбу между исполнением желаний и их постоянным сокрытием. — Правду о зелье, — сказала Лили, спустившись с подоконника, но все еще держась за него руками, будто неопределимая слабость мучила ее. — Ты пичкала мужа любовными снадобьями? — значительно тише уточнила она. — Да, иначе как бы он стал моим мужем? — Мерлин, я тебя не сужу, но подумай… — сокрушенно сощурилась волшебница. — Подумай только, как твои действия отразились на сыне? Любовные зелья отвращают от настоящей любви. Это даже могло послужить основной причиной той агрессии, которая руководила Темными Лордами, в частности, пример ты знаешь. И если зелье содержалось в крови на момент зачатия, то вполне мог получиться монстр, не умеющий любить и не ведающий сострадания… — Лили Поттер, — начала Меропа, сохраняя спокойствие. — Больше половины детей в семьях чистокровных магов появляются на свет, благодаря приворотам. Большинство из них не так агрессивны, как мог бы ожидать Дамблдор. Отвращать от настоящей любви? Абсурдно. Но вот, снять отвращение, прежде чем вступить в брачно-родственный союз, вполне возможно. Если тебя тошнит от брата, с которым тебе нужно делать потомство, очень помогает. Если ты подразумевала под монстром, не умеющим любить и не ведающим сострадания, моего Томми, то на момент зачатия в крови его отца содержалось не более чем полторы пинты эля, несколько рюмок коньяка и какой-то ядовитой бормотухи из лондонского самогонного подвала. Любовное зелье не высокого качества, но все же… если поставить лицом к стенке и мурыжить в течение нескольких часов, можно даже и кончить. — Боже мой, — Лили жалостливо всхлипнула. Шокированной она не выглядела, понимая, что где-то существовали и существуют по сей день люди, которым повезло гораздо меньше, чем ей. Тени залегли на ее понуренной маске, ее хрустальная красота, окрасившись грустью, стала еще более притягательной. — Только не говори, что тебе жаль, — Меропа не припоминала, чтоб кому-нибудь, кроме Лили, выложила за раз столько слов, относящихся к ее паршивой биографии. И, когда расстояние между ними не превышало уже и семи дюймов, Лили потянулась к ведьме и подтащила ее к себе за оба запястья. Она не сказала, как ей жаль, она выразила всю муку жестами. — Значит, все было настолько плохо… — зачем-то, Лили просто прилипла к инертно замершему напротив нее телу. Слегка склонив голову набок, она спрятала лицо в шею Меропы, опутав руками ее плечи. Это растравляло, заставляло забредать дальше и дальше в бессознательность. Дурманящее ощущение пробегающих искр приносило почти физический дискомфорт. Казалось, у нее появляются легкие, но прерваться на вдох невозможно, потому что она дышала сквозь кожу этим рыжим, терпким, исступленным созданием, которое начинало, зачем-то, скользить руками по ее туловищу, подталкивать ее бедрами. — Что это? Альтернатива жалости? — сумела немного отстранилась Меропа, осматривая волшебницу тяжелым взглядом, когда та уже еле дотрагивалась до ее губ своими, очерчивая тонкими пальцами челюсть, щеки, скользя ладонями по шее, к затылку, и снова вперед, к выкату серого платья. — Ладно, мы обе знаем, что в нашем случае все было более чем обоюдно, — мимолетно улыбнулась Лили, касаясь губами холодных ведьминых губ. — И это точно не из жалости… Меропа просто переставала что-либо соображать, когда Лили сама взяла ее руки и водрузила их тыльными сторонами ладоней поверх своих молочных окружностей. Параллельно с этим, полураскрытые губы протягивались вдоль и поперек губ Меропы так, что она лишь успевала коротко щипать их, — то верхнюю, то нижнюю, — в ответных, неопытных движениях. Ее не покидало сомнение на сей раз, что это лишь элемент игры, а за ним скрывается состояние омерзения. Но ведьма была благодарна, что Лили, по крайней мере, не показывала его. — У нас есть некоторое время, пока эта чертова майка не появится на мне вновь, — Лили быстро стянула рукава своей кофты, вывернула футболку через голову, сбросив вещь на подоконник, и вернула ладони Меропы себе на груди. Когда Лили завела руку за шею ведьмы, охватив ее плечи, цепкие, белые пальцы погрузились в прическу, вторая рука вникла в волосы у виска, — на миг Меропе померещилось отражение их контрастов в оконном стекле. А в следующий миг, Лили завладела ее ртом весьма порывисто. Меропа оторвала взор от ночного неба в окне и уставилась с близкого расстояния на девушку, стараясь запомнить каждую подробность этого самозабвенного поцелуя, вплоть до мельчайших эффектов. Как напряженные губы дерзко разняли ей рот, как удивительно твердый язык проник в ротовую полость, с какой интенсивностью, юркостью или мягкостью он кружил внутри, как гортанный стон проник в нее, оттого, что язык соприкоснулся с кончиком языка Меропы. Следом был еще один зычный стон вглубь и еще, и еще. Задушенные стоны проходили импульсами через тела. Откуда-то Меропе явилось представление, что она может сосать язык, исследующий ее рот, вплетаться в него своим, может ловить его, когда Лили разрывала поцелуй, чтоб провести им вдоль губ от подбородка и до кончика носа ведьмы. И тот вопрос — каково это? Натыкался на один ответ — так хорошо. Обезоруживающе хорошо. Ничто сейчас не вызывало иных ответов, не имело никого значения, не покорялось ни времени, ни злу, ни добру. Минуты спустя, резко нахлынувшее наслаждение словно вышибло дух вдаль, куда-то в пространные горизонты. И Меропа могла видеть их тела будто бы с разных ракурсов извне, вместе с тем, ощущая собственную раскаленную суть изнутри. Лили все еще крепко целовала взасос, перекинув руку через плечо Меропы, и чуть ли не повиснув на ней, остальные части тел свились в каких-то сложных объятьях, и понять — кто из них где начинался, и где кто заканчивался, — было очень нелегко. Лили опиралась задом о подоконник, одна ее нога опутала ногу Меропы, перекрестив их колени, и свою стопу с чужой щиколоткой. Вторая нога была где-то между ног ведьмы. Свободная рука Лили была устремлена вниз, кисть исчезала в галочке расстегнутых джинсов. Она ублажала себя неспешными движениями, а костяшки пальцев терлись об интимное место Меропы, ибо стояли чародейки слишком плотно друг к другу. И именно эти жесты являлись причиной пожара и бури, и всех эмоций разом, и опустошением от всех эмоций разом для них обеих. Лили еще долго скулила в рот ведьме, проваливаясь языком вглубь, не забывая за своим занятием маневрировать той рукой, что была сверху, иногда лаская скулы, шею и грудь слившейся с ней фигуры. Меропа же нашла свои руки сильно стискивающими груди Лили, и дрязнящими ее набрякшие сосцы. Тогда, прервав поцелуй, Меропа склонила голову, впившись в шею девушки, — Лили вскрикнула, содрогнувшись всем телом. Можно было гордо полагать, что оргазм посетил ее не единожды. — Ничего, что я так? — утоленная, уставшая Лили расслабилась в объятьях, когда колдунья подхватила ее за талию. Меропа уклончиво пожала плечами, не понимая, не стремясь понимать — о чем речь. Ничего, что Лили мастурбирует себе, а она нет? Ничего, — не обиделась ли она? Или не считает ли она это чем-то более непристойным, нежели сосание груди? Вскоре они поменялись местами: Меропа осталась подпирать подоконник, а Лили отошла к детской кроватке, умиленно смотрела на сына. — Хочешь, мы это обсудим? — не переводя взгляда на матерь своего убийцы, спросила волшебница. — Обсудим что? — Нас, вообще-то, — теперь Лили взглянула с прежней горечью. — А ты бы хотела? — Меропа застегнула пару верхних пуговиц на своем одеянии, которые Лили успела расстегнуть, пока все это длилось. — Ну… — протянула девица. — Обсуждать? Нет. Только тебя, не обсуждая. — Меня? — Лили бойко закивала, улыбаясь, пожалуй, самой искренней из своих улыбок. — Ты опять пытаешься привить мне чувство юмора? — О, нет. Тут нет юмора. Я серьезно. В жизни никого так не хотела, если тебе интересно, — призналась Лили без стеснения. Если эта фраза не была лучше недавнего оргазма, то определенно стояла где-то на подступах. Меропа опустила взгляд на свои пальцы, которые сжимала пальцами другой руки, тихо выпалив: — В жизни никогда такого не слышала. Улыбка не сходила с лица Лили, разве только сделалась более елейной, разомлевшей, когда девушка потянулась к своим все еще распахнутым джинсам для того, чтоб стянуть их прочь. Она осталась в нижнем белье: лифчике с отстегнутыми лямками для кормления, с кружочками опавших лоскутков, открывающих темно-розовые соски, в трусиках с кружевом, под цвет бюстгальтера. Она поддела один кроссовок другим, снимая обувь, и переступила через все призрачное обмундирование, шагнув к ведьме. Меропа закрыла глаза из-за этого невообразимого совершенства. Оно не могло быть для нее. Видеть настолько идеальное тело просто нестерпимо. Конечно, оно теперь пребывало в более тонких мирах, не различимых глазам живущих, но сам факт, что оно было таким и раньше… ужасающий факт. — Хочешь, я буду говорить это постоянно? — Меропа ощутила прикосновение пальцев к своей щеке и открыла глаза. — Тебе будет приятно это слышать? — Лили находилась уже перед ней. Меропа потянулась поцеловать ладонь девушки, но та уже окольцевала рукой ее шею и приблизилась к лицу, даря проворный и скорый, но довольно страстный поцелуй в губы. — Я очень тебя хочу, — Лили безусловно была рада так изводить ее. Мазнув языком по губам, она прижалась к ней всем телом. Меропа слабо представляла, что творилось с ней, когда она опустила руку, сжимая пальцами мясистую, выпуклую на ощупь ягодицу, привлекая девичий стан к себе, точно стараясь сплюснуть со своим телом. Когда она сама ворвалась языком в рот Лили. Когда она отчаянно кусала ее пухлые, сладкие губы, не отвлекаясь ни на какие «но». — Пойдем в другую комнату? — выдохнула Лили, отстранившись едва-едва. Меропа кивнула, хотя ей понадобилось какое-то время, чтоб на это среагировать. В комнате для гостей была односпальная кровать, на которую Лили тут же упала спиной. — Ох, слава Богу сквозь матрас не пролетела! — весело воскликнула волшебница, избавившись от лифчика и приглашающе раскрывшись. Несколько минут, Меропе хватало визуальных оргазмов, — она наблюдала, как полуголая, полулежащая, такая свежая, но мертвая, столь раскованная и роскошная девушка… смотрела на нее… Смотрела не моргая. С вожделением. На нее? Смотрела. И рука ее, тем временем, находилась за кромкою трусиков. И пальцы ее мелко шевелились там, где, всего вероятнее, сводились половые губы. Как она могла быть такой хрупкой и хищной единовременно? Грязнокровка, которую хотели многие. Мать, рискнувшая жизнью. Палач своего палача. Как она могла хотеть — ее? Меропу? Неужто ничуть не противно? Ведьма оценивала свою внешность с детства. Была бы она хоть чуточку симпатичней черта лесного, еще бы поняла Лили. Но даже она боялась своего отражения в зеркале. Хотеть ее в трезвости и здравии мог разве что горный тролль. Во всяком случае, так говорили Меропе ее родственники, соседи и разные малоприятные личности. — Ты не снимешь эту тряпочку с себя? — вежливо спросила Лили, когда Меропа, подняв подол, села на колени на кровать, не решаясь прикоснуться ни к чему из того, что видела. — Я хочу остаться в тряпочке, ты не против? — Ну, против, если честно… — Лили окружила ногами бедра ведьмы. — Но, если тебе так хочется, то пожалуйста… Только… поцелуй меня. Куда угодно. Если хочешь? Или ты не хочешь меня? На секунду Лили выглядела уязвленной, пока Меропа не усмехнулась, перехватывая лодыжку волшебницы со своего бока. — А такое возможно? — закинув девичью ногу себе плечо, пускаясь цепочкой влажных поцелуев по гладкой коже голени. — Мм, Боже… — ахнула Лили, лихорадочно маневрирую рукой под шелковым покровом оставшегося белья, пока губы призрачной спутницы струились по внутренней стороне ее неустойчиво шатающегося бедра. Губы перебрались на живот, исполосованный возбуждающими следами материнства, язык очерчивал каждый дюйм кожи, и к утру не осталось уже никаких не отмеченных поцелуями участков, кроме тех, где Лили справлялась своей рукой. К утру она превратилась в судорожный комок, хотя Меропа не делала ничего совсем уж запредельного характера. Просто изучала со всех сторон вверенное ей, эфемерное для других, но не для нее, похотливое, жадное тельце. Просто ласкала и плавилась от ласк, пока Лили не начала стискивать свои груди по бокам, смыкая их посередине, мыча нечто вроде: — Отсоси… мои жидкости… п-пожалуйста… И все. И на этом все. Она нашла себе загробную партнершу. И Меропе оставалось думать обо всем этом. Первое время она думала о Джеймсе Поттере и о том, почему от его жены веяло таким животным голодом, будто ее век никто так не ласкал? И почему от каждого движения Меропы она выгибалась, как прутик, — вся, всем телом без остатка, умоляя не останавливаться? Потом, она боялась заниматься этим с Лили каждую ночь. Боялась, что волшебница получит от этого процесса все, что только можно, и всенепременно возненавидит Меропу. Она думала, все же, что Лили привыкла к поклонникам настолько, что даже теперь нуждалась в чем-то подобном, мирясь с имеющимся вариантом. И несомненно, это делало Лили более живой. Она думала, — попросту сейчас использовался последний шанс испытать ощущения, наиболее приближенные к земным. И Лили умудрялась в этих странных отношениях быть безумно милой. Главным образом, Лили не отступилась перед трудностью выводить ведьму на откровенные рассказы о прошлом. Соблюдая добрую долю эгоизма в беседах, всегда перенимая инициативу, теперь Лили лишь дивилась, когда Меропа соглашалась поведать что-либо из своей жизни. — Зачем ты привораживала такого придурка? Он же больной алкоголик и мерзавец! — хаяла Лили бывшего и ныне покойного супруга Меропы. Стояла апрельская оттепель, дети играли под присмотром Петунии во дворе. Матери сидели на тахте под крышей мансарды. — Просто родители баловали его с излишком, — Меропа отвечала отстранено, солнечные блики в волосах Лили волновали ее больше, чем когдатошние, поросшие мхом, семейные передряги. — Ну ничего себе разбаловали, чтоб бросаться на мать твоего ребенка с ножом, пытаясь спровоцировать выкидыш? Больной. Как ты могла за него выйти? — Знаешь, выбор невелик в моем случае. Продолжать родственные браки мне как-то не хотелось. — Твой брат? — Лили закрыла рот ладошкой. — Да, жуткий. К тому же, следующим рожденным в инцестном союзе ребенком оказался бы нежизнеспособный уродец. Кровь изводится. Мой отец был слишком одержим чистой кровью и не понимал, что ее нужно разбавлять. Даже маггловские полководцы брали кучи наложниц, чтоб помешать кровь, произвести здоровое потомство и ассимилировать с другой расой. Лили сидела, приоткрыв рот, несколько секунд. — Мг, — наконец, выдавила она. — Что ж, теперь я уверена, что все твое окружение состояло из круглых придурков. Прости, но так. Волшебница обняла Меропу за плечи, накинув свою кофту поверх них. Меропа сидела, поджав колени к груди и опутав ноги руками, и Лили казалась, что она мерзла. — Выходит ли так, что брак с Реддлом был по расчету? И вы настолько коварная особа, мадам Гонт? — спустя паузу, вывела итог Лили. Меропа повернулась лицом к девушке так, что они соприкасались кончиками носов, и шепнула: — Была. Упускаешь деталь. Была, Лили Поттер. Нас больше нет для этого мира.