Eternally following behind them

Они передвигались из одной точки страны совершенно в другую, перемещались по Лондону туда-сюда до полудня, пока спутанный след не вывел двух чародеек к «Дырявому котлу». Следуя по пятам за некто в капюшоне по Лютному переулку, Меропа с Лили старались не потеряться в толпе. — Почему мы за ним увязались? Я знаю, между прочем, этого мага. Это был незнакомец, от которого исходила сильная аура. Мать Темного Лорда не могла ошибиться, хотя и не до конца понимала, что именно ее удерживало, безотчетно, но крепко. — И кто этот маг? — остановилась Меропа у зельеварческой лавки, куда вошел загадочный человек. — Квиринус Квирелл, профессор школьный. Начал преподавать маггловение в год, когда мы выпустились из Хогвартса. Он ведь… не может быть Пожирателем смерти? Меропа не была уверена ни в чем. Некоторое время они с Лили следили за ничего не подозревающим волшебником, когда тот поселился в гостинице. Он немного походил на того юношу, что нашел грот и утонул там. Тогда Меропа чувствовала опасность, гнев и страх частички Томми, видела, как оживленные мертвецы тащили молодого приспешника Волдеморта ко дну. Сейчас она не ощущала угрозы от незнакомца. Спустя лишь сутки Лили превратилась в молчаливую тень, — голод, холод, унижения, — пожалуй, можно было привыкнуть ко всему на свете, но только не к ее молчанию. Они проводили время в зале постоялого двора, мама спасительного сына бессмысленно пялилась в пустоту. — Как же там мое солнышко? Ему как-то неуютно, наверное, Дадличек со своими придурковатыми приятелями опять обижают его… — вскоре начинала лепетать Лили. Все эти переживания Меропе были более чем знакомы, поэтому она не противилась уходу волшебницы, не пыталась удерживать или стращать. В конечном счете, их цели разнились от миссии, возложенной на них самой природой — быть матерями. Меропа хотела обрести своего живого мальчика, Лили хотела знать жив ли убийца, чтоб защитить своего мальчика. И тем не менее, существование без Лили сулило недели внутренней пустоты. Случилось непоправимое — Лили стала значить для нее слишком много, и Меропа обязана была сказать, что нашла врага магической Британии. Но ведьма не возвращалась в Литтл-Уингинг вплоть до июля. Собственно, она бы не вернулась, пока в Косой аллее вместе с сыном и сопровождением из школы не появилась сама Лили. Сборы Гарри к учебному году прошли успешно. Заинтересовавшись, каким образом Квирелл мог содержать в себе Темного лорда, Лили переместилась из дома на Тисовой в Лондон, чтоб провести еще несколько дней за спорами со своей странной возлюбленной. — Ну и? Он так и будет действовать чужими руками? Мой малыш скоро поедет в школу… и что же они там будут… не могу поверить, чтоб никто не раскрыл этого гада ползучего! Спасибо за ваше услужливое предупреждение, мадам Гонт, простите, я… Я так раздражительна после смерти. Лили стояла напротив двери в заброшенной комнате гостиницы, где обитала Меропа все минувшие дни, жестикулируя и вслух обдумывая непростительную глупость учителя, прятавшего монстра под тюрбаном, иногда спрашивая — как теперь быть? У Меропы не было ни единого ответа. Она застыла подле комода, грея плечи ладонями, чуя влияние дюжины боггартов, прячущихся здесь по углам. Какими же противными привидениями нужно быть, чтоб отражать даже страхи призраков однажды живших людей. Холод. Меропа боялась замерзнуть насмерть, когда носила Томми, часто пережидая лютую стужу в заиндевелых ночлежках. Странно, что она чувствовала, ведь теперь и сама могла нагнать озноб на тех, у кого еще имелось материальное тело. — Тебе хотя бы немного… хоть чуть-чуть не плевать на меня и Гарри? — Лили подошла к ней, снимая свою призрачную кофту и укутывая костлявые плечи ведьмы, создавая иллюзию теплоты, дополнительно обнимая. — Скажи, я что-нибудь вообще значу для тебя? — Больше, чем ты представляешь… — пробормотала Меропа, утыкаясь лицом в изгиб между плечом и шеей девушки, обвивая руками ее талию. Неужели, она не видела — сколь многого значила? И все же, они вынуждено распрощались, когда Меропа ощутила очень сильные волнения, исходящие от объекта наблюдения. Квирелл был в Шотландии к концу августа, и пройденным маршрутом матери разных фронтов встретились у стен учебного заведения в сентябре. В отличие от Меропы, впервые провожающей своего Томми в школу, Лили еле сдерживала панические припадки, зная, что не сможет войти в замок и никак не повлияет, если там случится нечто ужасное. — Ты веришь, что они будут вместе в одном помещении, и твой Том не станет охотиться за моим ребенком? Выдавая себя за другого, он ничем не рискует, — в избытке волнения и с надеждой во взгляде, Лили говорила на повышенных тонах. — Ему нужно обрести нормальное тело, это его основная цель, — успокаивала Меропа, зная, что Томми не спустит прошлого промаха. Уверенности в безопасности у Лили от этих слов не прибавилось. Однако, больше она не плакала. Кто бы мог подумать, что спустя много лет, Меропа снова будет долгими сутками торчать под непроницаемым куполом школы. Но теперь уже не в одиночестве. Напряжение так либо иначе стихало со временем, они меньше общались, избегая делиться мнениями о грядущем. Они видели Гарри, когда тот приходил с друзьями в гости к лесничему, Лили даже рассказала о летних событиях — выходке Дурслей, намеревающихся помешать воспитаннику осваивать чародейское ремесло. Зимний период они находили места в «Кабаньей голове», всегда свободные для незримых духов. Слушая разговоры людей, выясняя заочно о том, что творилось в школе, они все чаще, если не ссорились, то лицемерно замалчивали недобрые предпосылки. Сам факт пребывания Квирелла в замке уже служил поводом для истерик Лили. Меропа готовилась к трауру своих чувств, и все же, оказалась к этому катастрофически неготова. Иногда пресекая близостью растущую рознь, она дивилась, — как волшебница не растеряла былой нежности по отношению к ней, несмотря на то, что речи Лили порою вынуждали уходить куда-нибудь подальше. Она гуляла в Запретном лесу, мечтая увидеть Томми в ином обличье, но отчаянно рвалась обратно, к тем дням, когда мечты ее возлагались только на Гарри, к тем моментам, когда она считала их с Лили детей единым целым. Невозвратно. Все было невозвратимо. Под конец года каждая клетка сотканной из ионов тлена кожи кричала… Меропу отбросило к дому бывшего слуги Темного Лорда раньше, чем она успела понять — из-за чего? Та, разумная часть Томми, стремилась присоединиться к какой-нибудь из частей. И следующей стала часть, хранящаяся в родовой обители Малфоев, ближе, чем все другие. Мама не могла туда проникнуть, не могла узнать — в какой из ипостасей теперь встретит сына? Когда ведьма навестила Литтл-Уингинг, ее встретили лишь остервенелые магглы. Она приблизительно ощущала где находится Гарри с его невидимой охранительницей, но не стала тревожить их. Зато с началом осени, Меропу вновь потянуло к Хогвартсу. Лили уже была там, — холодная, как ночлежка для бродяжек, неприветливая, рассеянная, уязвленная. Лили не искала ее общества более, не ждала, не ругалась, обиженные нотки в голосе не звучали так ярко, как раньше. Она рассказала при каких обстоятельствах погиб Квирелл, услышав об этом из разговоров своего сына с друзьями. Рассказала про семейство Уизли без особой красочности, присущей ее обычным описаниям. — Если ты снова здесь, к чему бы? — то, что в действительности волновало Лили. — Явно, не ради нас. Получает ли, Волдеморт снова в замке? — Получается, — обреченно согласилась колдунья. — Отлично, — оправдываться в спину волшебнице не имело смысла, понимая, что червоточина между ними расширилась до пропасти, Меропа просто смотрела вслед уходящей в направлении озера Лили. И так еще ни раз их циркульные пути, хороводом вращающиеся вокруг школы, встречались и расходились в непроглядной темноте. И словно укрытые черной материей окрестности, каждой беззвездной ночью проявляли слегка фосфоресцирующие фигуры, идущие навстречу друг другу и вновь разминающиеся от точки схождения по разным сторонам. Они сталкивались у ворот Хогвартса, берега водоема, на улочках деревеньки, в пабах, в залах, в коридорах. Однажды Лили уведомила, что по-прежнему не нашла никаких лазеек в Хогвартс. Однажды спросила дату. Однажды уточнила, — все ли им безразлично, кроме их сыновей? — Ну хватит! — в один из вечеров в Хогсмиде бушевала снежная буря, Лили схватила ведьму на ступеньках трактира, когда та собиралась уйти, заметив девушку. Лили сжала в своих объятьях вражескую родительницу, оттеснив к двери. Меропа хотела утонуть в ней, захлебнуться ее жидкостями, повеситься на ее волосах, распороть себе вены ее ногтями, если бы… Если бы все это было возможным… Вместо всего, она умудрялась до сих пор как-то неумело, стеснительно, ханжески отвечать на ее поцелуи и стискивать ее призрачную одежду. — Мы же ничего не меняем, верно? Только самих себя изводим, — прошептала Лили возле губ темной пассии. — Я думала, ты ненавидишь меня… — Ох, конечно. Тогда не думай, просто не думай. Ваше слизеринское упрямство не переупрямить вовек, — Лили тянула ее по лестнице. Выбранная комната была неслучайной, потому что Лили верила в неслучайности. Комната казалась более благоустроенной, нежели многие другие, в которых они побывали. Горящий камин, шкура укрывающая пол, старомодное убранство создавали меланхолично-романтичную атмосфера, не считая мужика, спавшего под тремя одеялами, и устойчивого запаха алкоголя. Лили стояла позади, присаживаясь, чтобы спустить серое платье до лодыжек. Меропа почувствовала влажные губы, нисходящие вдоль ее позвоночника. Затем Лили выпрямилась, целуя спину, расшнуровывала лиф, а после освобождая худые конечности ведьмы от нижнего белья. Меропа исторгла рваный вздох, когда опускающееся по бедрам губы коснулись ее промежности сзади. Едва мягкий рот волшебницы прильнул книзу, медлительный язык заскользил под непривычным углом, пробираясь под плоскими ягодицами, находя отверстие и входя в плоть столь же медленно, как и двигался потом внутри, Меропа закрыла глаза. Ей нравилась тьма. Тьма, что очень скоро поглотит ее и ничего не оставит. Спустя минуты, Лили развернула ее, потянув за ноги, точно ватную куклу, уложила на меховую подстилку. Меропа в полной своей наготе, будто добровольно легла на казнь, уставилась вверх, обозревая тусклые блики на потолке. Она не двигалась, запрещая себе стонать, когда нежные губы расписывали тело влажными узорами. — Почему твое тело такое? — этот шепот впитывался бледной, салфеточной кожей, как только губы Лили отлепились от соска любовницы, позже они вобрали сосок вместе со светлой, кремово-серой ареолой, и Меропа больше не понимала вопросов. Когда горячий рот обводил окружность ее маленькой груди, опускался по выпуклым ребрам до овальной точки пупка, за ним следовали мокрые пальцы, изучая, прощупывая, оживляя сенсоры, Меропа осознавала туманный вопрос. Смысл вопроса снова терялся, когда девичий язык вылизывал ее пупок и крался побоку вновь, ко второму соску, чтоб рот мог снова приклеиться к светлому, заостренному бугорку. Учитывая пальцы Лили, смазывающие тягучими, долгими вращениями интимную область, соображать — о чем речь, — было невероятно сложно, если бы Меропа, в ненависти к своему телу, не прохрипела возбужденно и жалко: — Такое уродливое и тощее? — Перестань, Мерлина ради, — Лили подняла взгляд на нее. — Я имею в виду… ношение ребенка, роды. Ничего не отразилось на теле. Странно, оно запечаталось не таким, каким должно быть на момент смерти, как мое, допустим… словно какая-то часть тебя отделилась. Но ты же не делила свою душу? Верно же? Иначе на ментальном теле это отразилось бы соответственно… — Может, оно было бесформенным, кровавым месивом на момент смерти? — подспудно Меропа стремилась доказать, какая она мерзкая и никчемная, но вся оборона распадалась, когда Лили ластилась к ней, бурча что-то вроде: — Все равно, странно… И этот диалог, и мимолетные вопросы, и страх перед грядущим, — все сыпалось, все было создано лишь для того, чтоб кануть в Лету, чтоб пара призраков в людском убежище забыла об этом, как закопанный под землей труп забывает блеск солнца, как рыба, гниющая на берегу, больше не рвется в штормовую пучину. Меропа погружала свои пальцы в Лили, и та неистово ерзала на них, шевелясь ниже спины в разных направлениях, танцуя на пальцах одним лишь тазом, пускаясь вскачь или замирая. Меропа ощущала глубину своими длинными пальцами, в то же время, она будто засовывала их в узкое горлышко какого-нибудь стеклянного флакона, который исторгал вытесняемый мед. Реки струились по ее пальцам, сначала трем, затем четырем, — она боялась просунуть в Лили всю кисть, но той всего было мало. Потому что перед смертью не надышишься. Их запястья скрещивались, — Меропа чувствовала, как средний палец Лили врезался внутрь, но чародейка забывала про свою руку, ибо ее больше волновала чужая, которая была в ней. Через несколько минут все кругом плыло, извивалось, превращалось в абстракцию. Блаженство было… как смерть. И тем серьезней оказалась расплата. После еще одного покушения на Гарри, — вполне логично, весьма ожидаемо, оглушительно болезненно и бесспорно закономерно, — Лили начала смотреть на свою спутницу, словно на корень бед, исток зла. Можно было судить, что так все и кончилось. Мать поняла, что одна из граней Томми была уничтожена. Ее отбросило на сей раз к другому обломку души, в Литтл-Хэнглтон. И там случилось страшное. Дух подселился в тельце недоразвитого зародыша домового эльфа, не сумев сплотиться с частичкой из дедова кольца. Зрелище ужасало по истине, но Меропа не испытывала тошноты при наблюдении за неким законсервированным, изуродованным младенцем без кожи, ведь… это существо все еще было ее сыном. Змея начала вскармливать его. В тот период Меропа платила за свою привязанность, плавилась от горя и все бы отдала, чтоб уменьшить боль ее дитя. Они поселились в поместье Реддлов, мать, змея и Том. В отличие от определенных ритуальных животных, змеи видели лишь инфракрасное излучение, а тепловые вибрации призраков скорее уходили в минус. Тут они были вроде дементоров, только безвредных, незримых. Меропе предстояло убедиться в последнем аспекте своего «я», когда по возвращению на территорию Хогсмида, она столкнулась с охранниками Азкабана, ныне реющими над школьным двором черными, пространными простынями. Матерь спасителя магической Британии отыскалась в «Трех метлах». — Я думала, ты больше не захочешь меня видеть… — сказала Лили, увидев невидимую посетительницу. — Тогда, просто не думай, — Меропа воротила ранее вдетые в ее разум слова, вложив их обратно в уста девушки поцелуем. Мгновение ей казалось, что этот поцелуй станет прощальным. Пока Лили резко не вскинула руки и не обняла мать врага посреди зала слепых к их близости постояльцев. Меропа задержалась в Шотландии, хотя ее душа была не на месте. Лили поведала о Живоглоте, — кот-медиум, принадлежащий подруге Гарри. При помощи кота она собиралась разоблачить предателя, подставившего крестного отца Гарри. И все бы ничего, если бы Меропа не опасалась за собственного сына, замалчивая правду и запрещая Лили аппарировать вместе с ней. Они уже были по отдельности, но угли прошлой безумной страсти еще раздувал ветер непредсказуемости. Эти встречи урывками, на протяжении третьего курса обучения мальчика-со-шрамом, были пятнами света в кромешной мгле. Каждый день с зеленоглазой волшебницей с лихвой заменил бы год земной жизни. И однажды, выбравшийся из почти поймавших его крысиную личину лап, Хвост послужил поводом для навязчивой идеи Лили — взглянуть, чем стал Волдеморт. Понимание того, что развоплощенный колдун знал о кровной защите мальчика, посетило Лили слишком поздно. В любом случае она не могла прибегнуть к чьей-либо помощи, пока Гарри сражался с драконом или нырял до дна Черного озера, руководствуясь испытанием турнира. Лили никак не сумела предупредить магов о сподвижнике Темного Лорда, прикрывающимся отставным аврором и профессором. Ее энтузиазм в поисках связи с миром все еще был велик, но иллюзорные рывки к переменам обернулись крахом… когда две матери очутились на кладбище Литтл-Хэнглтона. Лили металась, распираемая шоком, кричала, что воскресшее чудовище убьет ее мальчика. Попытки Меропы как-либо облегчить участь их обеих сыпались мертвыми птицами, — их союз погиб. Зато Томми, как бы он не выглядел, обрел тело и глупо было испытывать за это вину, но мать всея зла разрывалась от чувств совершенно нестерпимых, — разрозненность счастья и отвращения, клубок яда, свитый из нитей любви. Она не смела даже шептать о помиловании, зная, что это бессмысленно. До Томми невозможно достучаться. Она боялась, что все кончится в ту секунду, когда лучи проклятия вызвали фантом Лили. Впрочем, и не только Лили. Палочка-близнец маленького героя заставила палочку оппонента воспроизводить заклинания в обратном порядке. Меропа видела такое впервые. И после… будто струна лопнула. За белой вспышкой пелена укрыла пространство. Лили удалось спасти ребенка. Гарри исчез с поля боя. С той поры Меропа никогда не ощущала спокойствия, красноглазый Томми скрывался под разными масками, перемещался по укрытиям своих Пожирателей, готовых предоставить ему любые блага в доказательство преданности. Из-за своего исчезновения, прошлого нападения на Гарри, ведьма не рассчитывала, что Лили заговорит с нею. — Он снова готовит атаку? Зачем ты здесь? — тишина в ответ бесила Лили. — Какого дьявола ты молчишь? Мама пророческого дитя стерегла двери в паб, где велось журналистское расследования факта воскрешения Того-Кого-Нельзя-Называть. Хорошо, что Лили больше не тщилась надеждой, будто ее захотели бы увидеть просто так… потому, что она, словно светоч в замогильном вакууме, напоминала о благоденственных моментах, которые могли принадлежать Меропе когда-то. — А казалось, ты была не в восторге от деятельности своего сына, и смерти Гарри ты не желала, — теплые глаза Лили еще никогда не источали столько холодного зимнего мерцания. — Это не значит, что я желаю смерти моему сыну. Мой Томми тоже достоин жить. — Достоин жить? О, да, но вместо того, чтобы жить, он отнимает чужие жизни! — Лили присела на порог, отвернувшись, уронив голову без каких-либо эмоций, ничего не обнажало ее гнева, кроме едва повысившегося голоса. — Ты будешь вечно следовать за ним даже по трупам, какой бы кровавой дорогой он не шел… короткая ложь симпатизирования жертве закончилась и цели убийцы теперь встали на первое место… — Томми убивает не просто так. — Ну как же, — угрожающе тихо прошептала девушка, сузив веки, перевела взгляд на единственную собеседницу. — У вас тоже был выбор, — напомнила Меропа о тех временах, когда ее сын готов был моделировать будущее магического сообщества и ему требовались единомышленники. — Мг, выбор? Получить метки, быть марионетками, по первому требованию спешить на расправы над невинными, но не понравившимися Волдеморту семьями? В итоге, умереть самим, в случае его господской воли. Это ли выбор? Презирать все живое, потому что Повелитель презирает все светлые чувства… доброту, дружбу, любовь? Знаешь, если бы у меня был выбор: извести такого монстра ценой моей жизни либо жить, позволяя ему убивать, я поступила так, как и поступила. Прости. — Я не держу зла на тебя, Лили Поттер. — О, да брось! — протянула рыжеволосая волшебница. — Из-за меня пострадал твой прекрасный сыночек… он же был святым, он не уничтожил Мерлин знает сколько народу, он никогда не отнимал невинные жизни? Он, черт дери, не нападал на младенца, да? Он не одержим манией мщения сейчас, нет? — С тем же успехом на моем месте могла оказаться ты. Представь, ты отвергла бы Гарри, будь он другим? Таким, как Томми. — Нет, мой сын не вырос бы таким. Я не могу представить себя на твоем месте, — Лили прикусила язык. — Судьба не оправдание. Мой сын тоже сирота, и он не стремится всех вокруг сделать сиротами. И твои чувства мне неведомы. — Знаешь, что чувствует мать убийцы? — Меропа была уверена, что Лили не хочет это знать, и все же продолжила спустя паузу. — Она продолжает любить свое дитя всем сердцем, от макушки до кончиков пальцев. Она любит каждую секунду, того, кого называют чудовищем, того, кого она выносила однажды внутри себя. Она помнит, как он был еще таким крошечным комочком. Она постоянно спрашивает себя: «почему?» Почему ее сыночек, ее прекрасный малыш стал убийцей? Зачем ему убивать невинных людей? Знаешь, почему? Потому что ему больно. Тебе никогда не понять, ведь тебе никогда не было так больно. Ты хранила в своем организме любовь, твой ребенок плавал в любви, впитывал ее, еще формируясь во чреве. Гарри ничего не знал о боли, передающейся по наследству, из поколения в поколение, ибо каждое его колено взращено в любви и ласке. А Томми знал. Мой мальчик другой. Пожалуй, это такой же дар, как и любить, — ненавидеть что-то так сильно, чтобы посвятить себя всего этому чувству. Извечно разрушать все, что вокруг тебя, уничтожать добро, созданное другими. Лишь от боли, — боли, которую ничем нельзя искупить. Боли, которую никто исцелить не в силах. И знаешь, если бы мне сказали, что я произведу на свет монстра, когда я ходила беременная, как бы я поступила? Я бы все равно его родила. Вопреки всему… Голос осип, как у плачущего, но ей нужно было сказать все, будто она не говорила целую вечность… а ведь, действительно, так. Меропа не искала понимая, не ждала соболезнования, и не думала, что Лили попросит кротко, почти стыдливо: — Расскажи о его боли. Расскажи о нем, чего я не знаю. И Меропа говорила, пока солнце не потухло за холмами.