Eternally following behind them

Загадки в этом не было никакой: унаследовавшая хаос — родит лишь хаос. И сколько бы Лили не делала попыток понять, в какой боли формировалось зло или какой скорбью кормилась ненависть, она не могла. Матери избранного дитя не дано было погрузиться в черную сущность обделенного. Она спрашивала — как жилось Томми в приюте, как он рос без родительской ласки, как он чувствовал себя, когда магглы усыновляли других детей. Но, до поры. До того, как Гарри не поступил на шестой курс. Прознав о миссии еще одного мальчика, сына Малфоев, Лили снова ужасалась жестокости Волдеморта, и ближайшее время никакого интереса к тяжелой биографии убийцы не питала. Правдиво, она действительно презирала материнскую любовь к монстру, постоянно повторяла о тысячах детей после войны, оставшихся без родительской опеки, приводила какие-то примеры, якобы никто из ее примеров не вырос убийцей. — Удивительно, как ты оправдываешь зло, — вменяла Меропе в вину Лили, припоминая перед тем заварушку в Министерстве магии, в Отдел Тайн которого они не сумели тогда попасть из-за охранных чар, указывая на безжалостное отношение к своим же соратникам, не ведая прощения в плане мстительных нападок на подростка, когда уже возрожденный наследник Слизерина не мог успокоиться и оставить Гарри в живых по причине собственного позора. — Я не оправдываю зло. Я люблю моего ребенка таким, каков он есть. — Да, теперь я вижу, кто истинная мать Темного Лорда. Было бы у тебя хоть чуточку власти над ситуацией, он вырос бы тем, кем он является сейчас. Убийцей и душегубом. Ты такая же. Видишь все в извращенном свете. Там, где мольбы о помощи, крики отчаяния, для вашего рода праздник. Ты хочешь, чтоб все вокруг страдали, зато твой сын жил припеваючи. — Я бы хотела слышать только твои крики, — улыбалась Меропа. — Но не от злости… — Я бы тоже хотела, чтобы ты заставляла меня кричать. Не от злости… Лили отворачивалась, и больше в ней не было места чему-то кроме долга материнства, кроме миссии, довлеющей над ее ментальной сутью — служить своему сыну. Вечно оберегать его своей распахнутой душой. И это единственное, что они могли сделать, дабы казаться полезными. — Иди, будь со своим сыном. Ему ты, конечно же, нужнее. Ведь ты и есть первая жертва, кого он убил, едва появившись на свет. — Это так, — обреченно кивала Меропа. — Моя жизнь в обмен ему. — И он бы убил тебя еще много раз, будь ты жива. — И я бы умирала столько, сколько нужно, чтобы мой мальчик жил, — пропуская сарказмы Лили мимо ушей, ведьма возвращалась туда, куда влек ее портал, созданный ее сердцем. Некоторое время Меропа могла наблюдать за Томми, пока он не обосновался в доме Малфоев. Остальное время она отслеживала активность хоркруксов, — так они «по-научному» звали частицы Тома. И однажды ее пронзило стрелой. Это было страшное, раздирающее ощущение. Она переместилась в Литтл-Хэнглтон, и не обнаружила там ничего. Куда хуже пришлось потом, когда Дамблдор добрался до грота с оживленными магией трупами. После того, как великий маг появился там с Гарри, там же повстречалась и Лили, Меропа поняла, что началось истребление. — Ну, подумай, смирись, так надо, это не может продолжаться, оно не должно жить вечно, — голос Лили уносил шум намечающегося шторма, волны бились о скалистый берег, где призраки стояли, провожая взглядами чародеев, старого и юного. — Иди и будь с Гарри, — огрызалась колдунья, скупо качая головой. — Ты меня спроваживаешь? — Твоими словами… — Понятно, — ничего более Меропе не нужно было слышать. Новое сознательное потрясение от уничтожения кусочка Томми свершилось незамедлительно, даже убийство Дамблдора не стало освободительным знаком. Освобождение от мести было еще впереди. Не для себя она грезила шансом, — для Томми. В то же время, отлично понимая, что ее сын не остановится, все больше погрязая в своих маниях. И по истечению лета началось магическое противостояние, о котором произносилось пророчество. Гарри оберегали верноподданные покойного седобородого директора, родовая защита дома Дурслей пала, никто уже не зарекался о безопасности. Зато армия светлых разгадала тайну бессмертия Темного Лорда, вернее, эти знания уже были заложены в Гарри. Меропа не могла помешать поиску хоркруксов, через духовную связь, оставленную жертве убийцей, мальчик-со-шрамом видел каждую грань чужой тьмы. Год поисков, скитаний, укрытий и побегов от Пожирателей смерти планомерно подводил магический мир к открытой битве. И Меропа не удивлялась ничему, когда война развернулась масштабным сражением за Хогвартс. Защитные чары школы были разрушены, стены снесены, мать поразило еще парой мучительных всполохов казни обломков души ее Томми. И она знала, что следующим должен стать Гарри. И в этот раз, как и в прошлый, бесполезными были все мольбы, — Том не слышал предупреждений, не видел очевидного, не чувствовал подвоха. Меропа тихо плакала, бредя в лабиринте деревьев, в груди отпечатывался каждый шаг мальчика, бредущего по тропинке черного леса. — Мы знали, что рано или поздно так случится, — Лили шла рядом с ведьмой, такая же истерзанная, полупрозрачная и каменная одновременно. — Мы больше не увидимся… — Да, — они дошли до поляны условного конца. — Мой мальчик будет свободен, а твой останется вечным рабом страха и ненависти. Иди к нему. Твоему сыну снова будет больно, будь с ним. Иначе как чувствует себя чудовище, лишившись своего главного, идеального, надуманного врага? — Я хочу попрощаться, — Меропа схватила девичьи плечи и крепко сжала их в объятьях, Лили тоже обхватила вражескую мать за талию, на секунду их ауры слились. — Я люблю тебя, — сказала Лили, будто подвергаясь зверской пытке. — Я люблю моего малыша. Я жалею твоего сына за то, что он настолько утоп в его болоте, что никогда не обретет почвы… настолько уродлив, что готов изувечить все прекрасное… Авада Кедавра прервала монолог. Первые мгновения Меропа кинулась к Томми, забывая о своих страданиях, потом она заметила тело Гарри и Лили, до сих пор сидящую у изголовья дитя, всегда оберегаемого ею. Волшебница не рассеялась по ветру, не истлела паутиновой ниточкой над костром, склонившись так, что укрыла волосами лицо своего ребенка. И Меропа поняла, что он жив, но тени Томми больше не чувствовала. Гарри понесли к школе, как сорванное знамя, Лили шла следом не проронив ни слова. Пока Волдеморт доказывал монополию его власти, в мать верховного зла вливался панический ужас, коего раньше она не ощущала с тех пор, как превратилась в призрака. Змея, вскормившая ее любимого монстра, была рассечена мечом. Герой очнулся, завладев палочкой, и никакие его вразумительные речи не могли потушить ярость Темного Лорда, ошибочно считающего спасителя мертвым. Меропа никого не винила, она позволила жути сцепить ее эфирные мощи непреодолимым пленом, когда Лили снова встала между убивающим заклинанием и своим сыном — и зеленый луч ударил обратно в Волдеморта. Минули секунды, уместившие в себе юдоль плача, прежде чем мать поверженного аспида подлетела к павшему сыночку. Она сидела на коленях над трупом, не чувствуя ни биения сердца, ни ментального канала — ничего. Она только ждала, чтобы эта запредельная боль прекратилась побыстрей, но мгновения будто растянулись на вечность. Зал затягивался густой пеленой. Меропа впервые находилась в школьном зале, но ей не было до окружающего пространства никакого дела. Агония, боль, страх — все, чем она владела и что принадлежало ей безраздельно. Лица людей, пейзажи разрухи, кровь на полу — все впитывалось туманом. И вскоре даже тело Томми исчезло, что было горше всего. Белая пустота заволокла все вокруг, Меропа просто сидела. Она осталась сидеть в прострации, моля Смерть забрать ее целиком, избавить от существования, которое стало абсолютно невыносимым. Меропа не могла и не хотела считать — сколько это продолжалось, и через какое время она встала и заставила себя идти по белому воздуху, куда-то, совершенно не видя пути. И вдруг… вдали замаячила какая-то красноватая точка. Маропа подходила быстрее, ближе и ближе, пока не разглядела непонятный комок. Сердце мамы сжалось — это был Томми. Скрученный младенец без кожи, похожий на кусок сырого мяса. — Мальчик мой… — она бросилась к свертку плоти и костей, бессмысленно открывающему и закрывающему бесформенный рот. Это было ужасно. Она рыдала над этим зародышем, не понимая — за что ей это? Почему просто не наступит конец мукам, не выключится свет и не воцарится мрак, не вытекут все эмоции? Меропа взяла на руки искореженного Томми, прижав, как самое ценное, родное, укачивая его тельце, теперь способное принять материнские прикосновения, пусть даже в таком виде. Внезапно, ведьма услышала что-то за своей спиной, — казалось, чье-то мокротное, кряхтящее дыхание, напоминающее эхо от всхлипов недоразвитого младенца, и ее проняло ознобом. Это было не эхо… В нескольких футах правее, на бесцветном поле, на фоне снежных столпов и ярко-белого небесного свода стояла девочка лет семи. Это была африканская девочка в набедренной повязке, источающая мороз. — Ты не устаешь меня разочаровывать, мать Певереллов, Меропа, — прогудела девочка ужасающе низко. Все в девочке было Меропе знакомо, — черная кожа, лысая макушка, голубые глаза и голос, точно леденящий фибры многотональный хор, которым вещала девочка, не размыкая рта, будто обращалась напрямую в само сознание. Ведьма пораженная оцепенением не могла ответить ни вдохом, ни криком, ее парализовало, лишь руки по-прежнему прижимали уродливого младенца. — Да, я Смерть. А мне так проще являться людям. Этот образ я позаимствовала у одной девчушки. Я испепелила ее душу и теперь могу пользоваться ее внешней оболочкой, когда мне того захочется. Ее души все равно больше нет. Я это сделала за грехи ее предков, которые так и не были искуплены. Вудуисты. Тоже искали бессмертия в своих магических ритуалах. Меропа ощутила, что вновь обрела дар речь. Но ее обуяло нечеловеческой тоской, безысходной пустотой, такой, если бы она никуда не уходила отсюда. Если бы лимб встречал ее уже очень много раз подряд и Смерть общалась с ней всякий раз на этом месте. — А теперь о тебе, мать Певереллов, Меропа, — непринужденно заговорила девочка-Смерть. — Так повелось, я всегда даю выбор матерям Певереллов. И тебе опять будет предоставлен выбор. Я не вижу другого решения, кроме как начисто стереть с энергетической орбиты вселенной душу Томаса Марволо Реддла. Испепелить его душу так, как я испепелила душу девочки, в облике которой ты меня видишь. — Нет, пожалуйста! — Меропа агрессивно закачала головой, не испытывая ничего кроме неописуемого страха. — Что ты можешь предложить, мать Певереллов, Меропа? — Я хочу истлеть вместо Томми. Заберите мою душу, но пусть мой Томми будет жить. — К сожалению, не в моей власти, мать Певереллов, Меропа, совершить такой обмен. Я заберу душу твоего сына, а ты отправишься дальше. — Куда? — Не знаю. Это уже решать не мне. — Я готова на все, лишь бы душа Томми не истлела. — Да знаю. Но у него и души-то, в общем-то, и нет. Та гадость, что держишь на руках, не является душой. Этот остаток души уже мертв. Его не спасти. Выбрось это. Меропа закачала головой еще сильней, глуша рыдания, еще крепче прижала страшненькое тельце. Вдруг, она увидела какою-то блестящую бусинку в раскрывшейся ладони девочки. — У меня в руке фрагмент, который содержался в воскрешенном ритуалом теле Тома Марволо Реддла. Но этот фрагмент настолько мал, что он почти невидим. Фактически душа его не существует. Она не сможет существовать вне чьего-то организма. Здесь наступает парадокс. Твой выбор. Вернешься ли ты обратно в свое же тело, в прежнюю жизнь, повторишь ли весь этот путь заново? Ведь для тебя он стал бесконечно повторяющимся круговоротом. — Но как же… — Как раскалывается душа, все мы знаем. Но как восстанавливается? Уничтожить души можно убийством. Чем же воссоздать? — девочка-Смерть расслабленно расхаживала напротив колдуньи. — Любовью. — Я создавала душу моего сына, пока носила его в себе во время беременности? — Да, материнской любовью. Поэтому твое тело всегда будет выглядеть немного другим, чем на, непосредственно, момент смерти. — «Всегда?» Это повторялось много раз? — Всякий раз когда ты уходила для нового воплощения в себе самой, ты носила в себе плод. И твоей любви было достаточно, чтобы сотворить душу Тома Марволо Реддла более чем наполовину, но этого все равно было недостаточно для того, чтоб вы оба остались в живых. Поэтому каждый раз твои роды заканчивались смертью. Недостающую часть души сына восполняла ты. Своей собственной душой. И твой Томми жил. Каждый раз ты наблюдала, как он формируется в нечто, которое ты видишь сейчас. Каждый раз он разбивал свою целую, воссозданную душу на твоих глазах. А ты ничего не могла с этим поделать, будучи уже в иной плоскости бытия. Призраком. — Вот почему Томми так боялся смерти, ведь его душа фактически не существовала. — Это замкнутый круг. Ты будешь вечно возвращаться, чтобы сохранить душу Тома, вечно умирать, потому что девяти месяцев недостаточно для жизни вас обоих. Том будет вечно бояться смерти и превращать себя в Ничто. В монстра, не имеющего души. — Я хочу, чтобы его душа жила. — Это единственный путь для тебя. Неведение. Круговерть. Финал. И снова: неведение, круговерть, финал. И так до бесконечности. — Может ли что-то измениться? — Нет, — смешно скривилась девочка-Смерть. — Ты снова и снова будешь рождаться Меропой Гонт, которая не будет ничего помнить из прошлого, которая будет думать, что живет в первый раз, которая приворожит молодого человека, чтобы сбежать с ним из родительского дома, где она будет покорнейше терпеть скотское обращение, которая забеременеет и умрет при родах, в полной нищете и убожестве. Меропе затошнило при воспоминаниях о детстве и юности до семнадцати лет, ее передернуло от насмешливой перспективы вновь начать жить своей адской жизнью, пустой, унизительной. — Согласна ли ты на такое снова? — У меня же нет выбора… — Ты можешь отправиться в чистилище, забыть этот мир. Если повезет, можешь переродиться в другом теле, но тогда душа Тома Марволо Реддла навсегда сгинет. Точнее, осколок души… — Нет, я отправлюсь обратно в свое тело. — И все это ради того, чтобы восстановить в своей утробе душу Тома, за счет своей материнской любви. И все ради того, чтоб опять умереть и видеть, как растет Том, как он мучит и убивает других, и разрывает себя, думая что все это происходит впервые? — Я согласна. — Тогда оставь свой сверток. Вон-там, — девочка-Смерть указала рукою влево. Меропа с опаской отследила сей жест. Она не хотела отпускать этого увечного гомункулуса, потому что однажды видела Томми таким, незадолго до ритуала воскрешения. Хотя мать и не чувствовала той связующей биогенной энергетической пуповины, ей было тяжело расстаться с беспомощным существом. — Неужели, ничего не изменить? — дерзнула Меропа спросить у Смерти. — Но что если кто-то вмешается? — Нет, все пустое, — девочка гримасничала, будто ей уже скучно. — А как же Лили Поттер? — А, мать Певереллов, Лили? Прямо позади тебя, — Меропа сразу оглянулась. Она чуть не вскрикнула. Когда Лили появилась здесь? Это действительно была Лили, но какая-то другая, безмолвна, словно высь, постигшая секреты мироздания, одухотворенна и спокойна. Лили, укрытая кипенно-белой мантией, не улыбалась, но источала благодать, ее кожа сверкала, как роса в летнее утро, и волосы ее были перевязаны золотистыми лентами, как у древнегреческих богинь. Меропа протянула руку, но не дотронулась. Лили молча простерла вперед свою ладонь, и когда пальцы двух призрачных чародеек должны были соприкоснуться, пальцы Лили прошли сквозь руку Меропы. Теперь они находились на разной частоте. Конечно, Лили была выше духовно и могла наслаждаться вечностью со своей семьей. — Поторопись, в лимбе твой сын становится все слабее, — вернула ведьму к настоящему девочка-Смерть, пока Лили смотрела на безобразного младенца, только на лице ее не мелькало ни единой эмоции. Собравшись с духом, как не парадоксально в данный миг это прозвучало бы, Меропа отпрянула в сторону. Лили неотрывно смотрела на мать своего когдатошнего убийцы, пока та пятилась по указанному Смертью маршруту. — Оставь то, что держишь в тоннеле, — сказала девочка-Смерть. — А сама следуй вперед, через тоннель. Ты забудешь нашу встречу, но почувствуешь, когда осколок души твоего сына вернется к тебе. Меропа шла, слыша голос за спиной, не оглядываясь на Лили, — ни к чему ей… Белое пространство странно прерывалось, будто кто-то прочертил серую линию прямо по воздуху, а за линией вырисовался тоннель. Тоннель, смахивающий на большущую сточную трубу, соответствующе вонял канализацией. И тут случилось самое отвратительное, едва Меропа взглянула себе под ноги. Она увидела, что нижние трубчатые скосы вымощены кучками таких же увечных трупиков Волдеморта. Их было… слишком много… Меропа положила очередной — еще свежий, давясь слезами. У нее началась истерика. Ничего не изменить. Никогда. Но дневной, уже не такой яркий, как в лимбе, свет, мелькнувший в конце водостока, ослепил ее на пару секунд, напоминая о высшем предназначении. …Идти вперед в вечных попытках спасти душу сына.